Бывая у мамы, всякий раз подолгу смотрю на старый тополь. В далеком маленьком детстве он закрывал окно целиком. И если пушился, казалось, идет снег. Теперь торчит обрезанный, почерневший, несуразный. Без веток и зелени.
Пообедали, поговорили о детях-внуках. Все как всегда. Когда темы иссякли, распрощались.
Выйдя на улицу, решил прогуляться. Навстречу двигались праздничные люди. Парами, с детьми, с шариками или просто в настроении.
Оба-на, Харитон. Собственной персоной. Не виделись лет тридцать.
Летом семьдесят девятого он уличил Моторовскую пассию в коварной измене. О чем доложил на крутой сходке. Изложив факты и представив улики, утих. Затихли и остальные.
Приговор дело нешумное. Особенно, если “закон” предусматривает полное изничтожение изменницы.
И случилось чудо.
- Насильно мил не будешь, - загадочно произнес Мотор и, выдержав театральную паузу, добавил:
- Если мне можно, почему ей нельзя. После чего напряжение спало, лица разгладились, а изменница была прощена и забыта.
Из глубины просветились Чурс с Сидором, и пара молодух.
- Что пьете?
- Красняк. Пошли, бахнем. От мамы?
Обнялись.
- Садись, наливай, знакомься. Лена, Наташа. Рыба говорил, ты в отказе. Так?
Ни "сколько лет, сколько зим" или "как дела". Конкретно. Наливай. Будто расстались позавчера.
Ну, не выходил долго пацан. Может, родители не пускали. В остатке только гамлетовское “пить или не пить”. Остальное так, суета.
Действительно, лет пять назад встретил Рыбу, который сходу поведал об успехах. Дважды женат, дважды лечился, дважды зашивался, но бросать не хочет, ибо чувство собственного достоинства перевешивает. Далее стал излагать подробности лечения и связанных с ним мучений.
Интересные перемены, ведь в мае семьдесят седьмого Рыба прилюдно разыгрывал сценки из Божественной Комедии. Например, утверждал, что Дантовский переворот, совершаемый на острие сумрака, происходит в пространстве Мебиуса. Поэтому погружение во мрак, возврат из центра земли и обретение итогового смысла органичны, естественны и непротиворечивы, поскольку совершаются в ходе одного и того же движения.
Следовательно, существование в мысли само по себе лишает всякого смысла понятие выбор, а значит, необходимость соответствующего усилия.
Что сказать, и организмы подстарились, и двор перекроили, хотя девчонки по-прежнему молоденькие.
Стаканчики пошли одноразовые, а сорок лет назад приходилось у автоматов занимать. Потом, правда, возвращали, ибо думали не только о себе, но прежде о коллективе.