Банница

               
               
        Вся вторая половина мая в заброшенной сибирской деревеньке простояла холодной и пасмурной. Каждый день лил дождь, а однажды, когда зацветала черемуха, так даже повалил огромными хлопьями снег.
         Но как только наступил июнь - прямо c первого числа - пришло лето. Тучи расступились, и солнце принялось жарить на полную катушку. Давно ждавшие тепла и света одуванчики раскрыли свои яркие прически, оголодавшие за время ненастья шмели и пчелы бросились собирать с них мед, в палисадниках затрещали кузнечики, а из заросшего кустами оврага на разные голоса загорланили птицы. На фоне этой радостной суеты почерневшие, покосившиеся от беспризорности избы смотрелись уже не так трагично, и даже, казалось, заулыбались своими трухлявыми завалинками внезапно наступившему лету.

– Ты посмотри какие стены. – Низкорослый мужичок в мятом костюме и шляпе похлопал по толстенному бревну. – Это - кедр...
– Лиственница, – поправил его собеседник-высокий спортивный парень в джинсах и тенниске. 
– Откуда знаешь?
– Вижу.
– Ну, может... – Шляпа сглотнул слюну. Его опухшее лицо выдавало, что ночь он вчера провел бурную. – Если и лиственница, так так даже и лучше. Ей триста лет, и она еще столько же простоит, если не больше. Покрасить... там или кирпичом обложить и все, будет тебе коттедж. А хочешь снеси, на дрова попили или сожги, чтобы не возиться. Дом в стоимость не входит, платишь только за землю.
– Да, да... – Покупатель рассеянно слушал, отрывая гвоздодером гнилые доски от одного из окон.
– Бери, не пожалеешь... Гляди, места какие, – деляга поцокал языком в восхищении. – Воздух... – пошвыркал носом. – Река, лес, огород какой. Хочешь рыбачь, хочешь грибы собирай или картошку сади.
– Да беру, беру. Я же сразу тебе сказал.       
       
        Старый дом воспрял духом. Не пришла, похоже, еще пора ему умирать, снова в нем затопится печь и зазвучат человеческие голоса. Он был рад этому, хотя и много чего разного принял от рода людского. Его покупали, продавали, реквизировали, дарили, ломали, чинили и перестраивали. Однажды он чуть не сгорел, а в гражданскую даже получил  в один из своих глаз-окон снаряд из малокалиберной, но вполне настоящей пушки.
        Много человеческих экземпляров перевидал он за свою долгую жизнь. Некоторых любил, некоторых ненавидел и не понимал, как был счастлив, пока не опустел, пока однажды они не покинули его.
        И причина не в нем, он знал это, хоть и стар был, но еще крепок. Крыша не текла, стены не продувались, в полах и перекрытиях, как не ищи, не найдешь ни грамма гнили. Беда пришла извне, как он понял из разговоров последних своих жильцов. Проблема заключалась в старой дороге, грунтовой. Вместо которой нужно было строить новую, асфальтовую, но где-то там пожалели на это денег и их деревню признали неперспективной. Люди уехали кто в город, кто в другие села, и вот уже скоро тридцать лет он стоит пустой, если не считать пауков и мух, да зимующих в подполе полевок.       
       
        Мужичка этого дом слышал возле своих стен уже несколько раз. Иногда тот приезжал один, иногда с другими такими же. Один раз они даже выпивали во дворе под навесом. Из их пьяных речей он понял, что, в стране наступили новые времена, что власть в очередной раз переменилась, хозяйничают теперь везде бывшие враги из-за границы, и что строят они рядом с их городишкой новый нефтехимический комбинат. Земли вокруг обрели ценность и стали выгодно продаваться, городским под дачи. Что ту самую, пресловутую дорогу к ним таки тянут, и жизнь в их деревне скоро снова забьет ключом.
       Этот сиплый голосишко он слышал не раз, а вот самого его хозяина увидел только сейчас, когда раскрылись ставни-веки. «Ну вот точно таким плюгавым я его себе и представлял, – ухмыльнулся дом. – А второй статный высокий... Ух ты! Так это же Фрол... Да, нет, конечно... Просто похож очень, – и вздохнул, – Эх быть беде...»

          Фрола он уважал и любил. А как иначе? Ведь это он давным-давно его и построил. Прибыв два века тому назад сюда с отцом и матерью из далекой Костромской губернии «по Указу», он был первым на этой земле и выбрал для себя самый лучший надел - на высоком берегу, где река делала живописную излучину. На царевы подъемные купил крепкого конька с телегой, телушку и пару ружей. Добрые инструменты у них с отцом всегда имелись с собой, а все остальное им дала щедрая сибирская земля. Жить приехали сюда навсегда, поэтому строили на совесть. Фундамент сложили каменный, а стены срубили из тяжелой, но долговечной лиственницы. Благо росла она вокруг повсюду.

        Все лето стучали мужики топорами и скрипели пилами, а поздней осенью, как раз перед тем, как полетели белые мухи, переселилась их семья из утлой землянки в новый просторный крытый тесом дом. Зима в тот год выдалась суровой, птицы замерзали налету, но мужики не сидели дома, не нежились в тепле, а гоняли по тайге, охотились на соболя и попутно присматривали кедрач, чтобы не далеко от реки вверх по течению рос. Из душистого сибирского кедра задумали они поставить баню, чтобы теплая была и целебная. Искали и обрели. Нужная им роща нашлась, правда, верстах в пяти от места строительства. Далековато, но это их не смутило. По весне заготовили сколько нужно бревен, а как только сошел лед — сплавили до своего берега.

        Баня получилась на славу — красивая, просторная. Большая кирпичная печь ее топилась по-белому и имела узорчатые чугунные дверцы, медный бак с краником и десятка два блестящих фарфоровых изразцов, купленных в Тобольске за весьма немалые деньги.
       
        Печь эту с тех пор несколько раз перекладывали, крышу перекрывали, а вот кедровые стены, пол и полоки из толстенных лиственничных досок так и простояли два века те же самые - так на совесть были сделаны. Не стал их трогать и новый хозяин. Лишь прошелся слегка рубанком и пошкурил, не переставая удивляться, как мастерски подогнаны доски и бревна, как остроумно врублены один в другой брусья конструкции и как крепко держится все без гвоздей и шурупов.

       Он знал и любил это дело. Вырос в деревне, с детства помогал отцу рубить, пилить, приколачивать. После восьмилетки, перебрался в город к дядьке. Работая на стройке, продолжал образование в вечерней школе, потом заочно в Политехническом на стройфаке. Закончив, стал прорабом, а вскоре и начальником участка. Наступившая перестройка дала возможность открыть свое дело. И вот сейчас у него было все - бизнес, уважение, деньги. Где-то там его заместители строили комбинат, а он позволил себе отдохнуть, насладиться простой работой по ремонту своей новой дачи. 

        Печь у бани тоже была еще годная. Он только промазал глиной щели в кладке, переложил трубу и побелил закопченные кирпичи, и, пока работал, все время не покидало ощущение, что кто-то за ним наблюдает, что не один он в этом древнем срубе. «А что вполне такое возможно, – размышлял, строгая черную от времени доску. – Сколько времени стоит эта баня, сколько народу здесь побывало, чей-то дух, может, и задержался. Сидит где-нибудь за печкой и ждет, когда помыться можно будет.»

       Мужчина он был не из робкого десятка, поэтому нисколько не боялся, а со временем привык к этому чувству и даже начал разговаривать с невидимым соседом. Вот и сейчас, докрасив трубу до потолка, бросил кисть в ведро, улыбнулся во весь рот и спросил:
– Ну, как тебе? Классно получилось?  – повернул голову в сторону угла под полоки. – А? Что молчишь?
Ответа не последовало, да он и не ждал, вытер руки об штаны и предложил:
– Ну что, давай тогда затопим...

          Массивная печь грелась долго. Три охапки дров понадобилось ее ненасытной глотке, чтобы набралась баня необходимого жара.
– А что? Так и должно быть, в принципе, – рассуждал он, стягивая шпагатом веник из березовых веток. – Ведь баня у них не роскошь была, а средство жизнеобеспечения. Тут и помыться, и подлечиться, ну и это... прочие удовольствия... Так ведь? Сутки топят - трое моются. Сначала хозяева, чада и домочадцы, потом родственники; соседи дым увидят - попросятся; батраки, девки сенные... – улыбнулся и спросил у печки: – Мылись тут девки сенные?
В ответ из бака что-то булькнуло.
– Отлично, значит, мылись, – усмехнулся, подставил под кран тазик, положил в него веник и открыл воду.
         Горячая струя ударила по молодым веткам, и к источаемому разогретыми бревнами тонкому кедровому духу примешался терпкий аромат березовых листьев. «Да... Когда же я в последний раз мылся в настоящей русской бане? – пришел вопрос, – уже и не вспомнить. С тех пор как покинул отцовский дом, вроде, и не парился по-хорошему. Сауны и хаммамы эти приятны, но совсем-совсем не то...»
– А дух-то какой! С ума сойти, – он набрал полные легкие целебного воздуха и, выдохнув, посмотрел на часы. – А ведь пора пожалуй... Скоро полночь, а мы не мылись...
Завернул кран, добавил в тазик пару ковшей холодной воды из бочки, чтобы не сварить веник и пошел раздеваться.
 
        Парился долго и с наслаждением. Поддавал кипятка в печку и хлестал себя ожесточенно, каждой клеткой кожи ощущая, как огненные листья взламывают панцирь, наросший не ней за время городской жизни неправедной. Дышал полной грудью и наблюдал радостно, как уходят из души грязь и усталость, как обжигающий пар и испарения лечебные пробираются в самые дальние уголки легких и убивают притаившуюся там заразу. Хотелось кричать и петь от восторга, но его хватало только, чтобы ахать и кряхтеть от наслаждения.

        Наконец, раскалившись до красна, выбежал на воздух. Река блестела метрах в десяти. Он преодолел их в три прыжка и прямо с мостков бухнулся в воду. Лето едва началось, вода была еще холодная, но чтобы остудить разгоряченное баней тело пришлась в самый раз. Он погрузился с головой и оцепенел в позе эмбриона, прижав колени к груди и обхватив их руками. Течение понесло вниз, но он не хотел распрямляться и выныривать, чтобы не спугнуть нахлынувшее на него блаженство. Так и болтался под водой, сколько мог, а когда, задыхаясь, высунул голову на поверхность, глотнуть воздуха, увидел, что утащила его река далеко вниз почти за излучину. Ничего страшного однако не случилось, плавал он отлично и с удовольствием дал волю мышцам. Бороться с течением оказалось не просто, но он справился, через несколько минут уже выбрался на мостки и в изнеможении повалился на спину. Сердце бешено билось, грудь вздымалась, но на лице сияла счастливая улыбка. Он раскинул руки и глядел в бездонное небо. «В городе не бывает столько звезд. Вернее, их там столько же, но маленьких не увидишь через пыль и гарь, а большим сложно спорить с бесстыжими огнями человеческого вертепа. Да и когда там смотреть на небо... А ведь звезды это форточки... Кто-то открывает их и глядит на нас из рая. Может быть, вон из той мама...» – Он вздохнул и мысленно помахал ей рукой. 

        Однако на свежем ветру становилось зябко. Он сел, обхватил себя за плечи и огляделся. Огромная полная луна наблюдала за ним из-за черного леса и понимающе улыбалась. В ее холодном свете его владения - старый дом, заросший бурьяном огород и баня выглядели, как будто с иллюстрации к сказке про нечистую силу. Что дом смотрел на него темными окнами, он понимал, а вот баня-то почему? Ведь он точно помнил, что свет в ней не выключал. «Коротнуло, наверное, где-то? – подумал, поднимаясь. – Хоия и странно... Не должно быть такого - электрику сам лично делал. Может, на линии где авария? Так тоже... с чего бы?»

        Предбанник сквозь окошко освещала луна, он нашел выключатель и щелкнул клавишей. Лампочка загорелась - "Странно". Шагнул в парилку и вздрогнул. На верхнем полке, забравшись с ногами, сидела девушка. Потом присвистнул - она была без одежды, хотя и голой ее тоже не назвать - большую часть белоснежной кожи прикрывали, ниспадая с головы, длинные черные волосы. Гостья приветливо смотрела на него огромными карими глазами и улыбалась.
 – Приве-ет, – оглядел он гостью, лихорадочно перебирая в уме варианты ее здесь появления.

        И как не крутил, все странней и невероятней это ему представлялось.  Приятелей и сослуживцев, где находится, он в известность не ставил, так что подшутить над ним они не могли, даже если бы захотели, а соседей и соседок - он знал точно - в деревне пока не появилось. «Грибница, наверно, какая-нибудь... Замерзла в лесу, увидела баню и решила погреться...» – уцепился он за наиболее вероятную версию и начал шарить по углам глазами.
– Одежку мою ищешь? – насмешливо спросила гостья приятным бархатным голосом, заметно окая. – Так нет ее... Была когда-то, да вся вышла.
        Голос придал происходящему реальности. «Телка, как телка, – пронеслось у него в голове. – Только красивая жутко.»
– Ты кто такая? И откуда взялась? – начал он допрос, но решив что получилось слишком строго, улыбнулся и добавил, – красавица.
– Я — Айгюль... Живу здесь, – улыбнулась та в ответ.
– Где здесь? – От деревни осталось дворов десять и все стояли пустыми уже долгие годы.
– А тебя как звать, молодец? – не стала отвечать девушка и легко спрыгнула на пол. Длинные волосы ее при этом взметнулись облаком над головой и пока плавно опускались, он успел разглядеть как безупречно сложено ее тело. Нахлынувшее волной возбуждение напомнило, что он без одежды.
– П-петя... Петр, – пробормотал он, смущенно прикрываясь ладонью.
– Петр... – Ступая по-кошачьи мягко, она подошла почти вплотную, заглянула в глаза. – А так похож на Фрола... Ну просто вылитый, – прошептала томно и прильнула к нему всем телом...

        Хорошо протопленная печь грела не жалела, но они, не замечая адской жары, уже третий час наслаждались друг другом на полке, широком, будто бы специально для этого срубленном.
       
Покончив с очередным любовным сумасшествием, он откинулся на спину и воскликнул:
– Боже!
Разомлевшая в сладкой истоме красавица вздрогнула и съежилась как от удара.
Он не заметил и продолжал:
– Хорошо-то как! Люблю тебя и буду любить всегда!
– Врешь... – фыркнула она и отвернулась к стене. – Фрол тоже так говорил, а потом уехал, женился на другой и забыл меня...
– Это — Фрол... А я - никогда... Я - не он и никуда не уеду, – он нежно обнял ее и поцеловал в шею. – И вообще, забудь его... Нет больше Фрола, есть я, и хватит об этом...
– Ты ревнуешь? Мило! Меня еще никто никогда не ревновал, – она мгновенно оказалась к нему лицом, обвила ногами и горячо зашептала. – Возьми меня, желанный мой, возьми снова.
– Да, любовь моя! –  с радостью ответил он на зов, схватил ее, впился поцелуем в губы и задвигался, как бешеный, пытаясь проникать по-резче и по-глубже, чтобы доставить максимальное наслаждение.
- Да! Да! - отвечала она ему страстными стонами и помогала, подаваясь навстречу.
       
       Время пролетело словно миг, еще несколько последних самых мощных ударов и он застонал, исторгая семя, а она, взвыв по-звериному, забилась в экстазе.
– С ума сойти... – прохрипел он восторженно и в изнеможении повалился на мокрое от пота дерево. – Подумать не мог, что такое бывает!
– И я, мой милый! – Все еще тяжело дыша, она приподнялась на локте и пристально уставилась на него огромными раскосыми глазами. –  Забрал ты мое сердечко, сокол... Полюбила я тебя... Что делать буду?
– Что?! Ты тоже любишь?!– он схватил ее и стал целовать, куда попало - в лицо, шею, грудь. – Какое счастье!
 
– Постой, любимый, – отстранилась она  – Не жить мне без тебя... - и спросила, нахмурившись: - Обещаешь, что не бросишь и не уедешь к другой?
– Клянусь, никогда не брошу, всегда с тобой буду, а с женой разведусь, поеду завтра же...
– Что?! – резким ударом столкнула она его на пол. – Так ты женат?!
– Женат... - стал он оправдываться, не поднимаясь на ноги, - Но не люблю ее... и не любил никогда...
– А зачем женился тогда, коль не любил?! – она села и, упершись руками в колени, стала гневно пожирать его глазами. – Просто насладиться девкой хотел, паскудник, иль за деньгой погнался!?
– Нет, нет... Просто молодой был... Ошибся...
– Ошибся?! Да, ты такой же, как Фрол... –  прищурилась, рассмотреть по-внимательнее, – Так ты и есть он!.. Вернулся, демон, чтобы меня мучить?!
– Да ты что?! – он захотел встать, чтобы обнять, успокоить ее, но разъяренная красавица метким ударом ноги вернула его на место, прошипев:
– Сидеть, поганец! Помнишь, как когда-то соблазнил меня здесь!? Как натешился вволю и бросил — к богатой, да ученой в город уехал? Забыл?... А я все помню и с тех пор жду тебя...
– Брось, Айгюль! Посмотри хорошенько... Я — Петр. Я люблю тебя и никогда не брошу... – он снова попытался подняться, но тело не подчинилось - невероятная усталость сковала руки и ноги.
– Так, говоришь, никогда больше не бросишь меня!? – она нависла над ним, оскалив выросшие вдруг клыки. Глаза горели кровавыми фонарями, волосы сбившись в пучки кружили над головой, как змеи. – Будешь любить вечно? До смерти?
– К-клянусь... – бледный от страха пролепетал он еле ворочающимся языком.
– Так держи клятву, милый, – жутко хохоча, откинулась назад к стене, на секунду исчезнув из поля зрения, а вернулась уже совсем другая. Тело иссохло, превратившись в скелет, вместо молодых упругих грудей - жалкие сморчки, вместо стройных ног — гнилые мослы. Иссиня-черные роскошные волосы стали седыми, спутанными космами, а нежная кожа - грязной, сморщенной, покрытой трупными пятнами бумагой. Лишь глаза горели по-прежнему как два красных прожектора.
– Иди же ко мне, желанный мой, – прошамкала она едва держащейся в голом черепе беззубой челюстью и протянула к нему руки-палки с длинными загнувшимися за двести лет в кольца когтями.
        Но ему было уже не до нее. Колдовство спадало, и он начал понимать и чувствовать, чем заплатит за сумасшедшую ночь любви. Обезвоженный, изможденный организм умирал. Надорванное безумной нагрузкой сердце билось все реже, наполненные свернувшейся кровью органы не слушались. Сожженная до пузырей кожа саднила ужасной болью.
– Будь же ты проклята, – прошептал он, собрав остатки сил, и испустил дух.

        *******

– Снаружи ничего не трогаем, только лачком покроем. Винтаж и вся эта исконнота сейчас в трэнде. Внутри гипсокартончиком обошьем и обойчиками или красочкой закроем, –  заливался соловьем молоденький архитектор с по-модному крашенными волосами, –  в баньке тоже стены оставим, а все кишки эти жуткие, печки-лавочки уберем, - поставим джакюззи... Джакюззи - это такой кайф, Леонард...
– Как скажешь, Эдуардик. Ты — гений в своем деле. Доверяюсь полностью твоему вкусу... – лощеный толстячок расплылся в самодовольной улыбке.

«А вот у этого есть все шансы дожить здесь до старости, – устало усмехнулся старый дом, приметив, как по-хозяйски его новый покупатель похлопал гения по обтянутой модными штанишками заднице. – Хотя...»

       2019.