*
С дедом и бабушкой ходили и ездили на дедовой Жигули-Копейке в горы. Тогдашняя столица Казахстана Алма-Ата, где проживали дедушка с бабушкой по маминой линии, расположена у подножия гор Заилийский Алатау, фактически на их склоне, так что, когда объясняют дорогу по адресу, говорят "по такой-то улице пройти вверх", или "по такой-то улице пройти вниз". Из любой части города видны на горизонте алмазно-голубым сияющие изломанной линией льды гор, покрытые белейшими, слепящими глаз шапками снега. Насколько я понимаю, сразу за Заилийским Алатау начинается Тянь-Шань, за ним Гималаи, и это именно гималайские ледники видны из любой части города. Во всяком случае, точно один из этих ледников - это Эверест; или, по-другому, Джомолунгма. Впрочем, может быть, и у Заилийского Алатау есть свои ледники. Горы в Алма-Ате начинаются с холмов, которые идут вверх всё круче, потом, также холмами, но без деревьев на них (в основном ельник) возвышаются Альпийские Луга, а уже дальше сами ледники. До ледников мы, конечно, ни разу не добирались, а вот до Альпийских Лугов, кажется, да. Это были странные безлесные холмы, довольно правильной формы, поросшие травой с глазкАми в этой траве небольших цветов; кажется, там был ещё кустарник. Весной по телевидению и радио туристам не рекомендовали ходить в горы, потому что на кустах, которых если и нет на Альпийских Лугах, то ниже на лесистых холмах кусты растут во множестве - так вот на этих кустах по весне куча клещей, некоторые из них энцефалитные. Но я и редко бывала в Алма-Ате весной; а летом клещи куда-то девались, и можно было ходить по горам спокойно.
Дорога в горах вилась серпантином, полого уходя всё выше и выше, иногда с одной стороны она бывала ограничена отвесной гладкой серой скалой, а с другой - не менее отвесной безразмерной пропастью.
Вдоль по этой трассе-трассушке,
Замерзая у обочины,
Все стоят большие камушки
Ледниками порасточены.
Ох, ты, трасса, моя трассина,
Путь-дороженька Памирова,
То ледник имени Красина,
То хребет имени Кирова.
Ох, ты трасса бесконечная,
Боль-тоска моя студеная,
То любовь моя беспечная,
То жена неразведенная.
Юрий Визбор
По обочинам дороги стояли дорожные знаки: ограничители скорости, "извилистая дорога", "скользкая дорога", "дорога на подъём", "дорога под уклон", "резкий поворот". Как правило, когда я ездила с дедом на Жигулях (в основном на заднем сиденье, а впереди сидела бабушка), я до упора выкручивала ручку, опускающую стекло окна вниз, и, высовывая в окно голову полностью, с наслаждением захлёбывалась прохладным на скорости, родным казахстанским ветром. В Москвиче, потом в Мерседесе папы в Москве это строго запрещалось, разрешалось только немного приоткрыть вверху оконную щель.
Если я не сидела, подложив под себя одну ногу и полностью высунувшись в окно, я радостно комментировала дорожные знаки - значение всех этих интересных знаков я выучила по своей любимой брошюре-справке у нас дома на улице Розыбакиева; или протирала видавшей виды грязной тряпкой чистое заднее стекло автомобиля. Над рулём, на потолке, висело небольшое прямоугольное зеркальце заднего вида, если смотреть в него с моего заднего сиденья, в нём, радуя глаз, отражался ведущий автомобиль дед Виталий.
*
Однажды в очередной мой приезд бабушка Нина рассказала мне, что на Троицу дом положено украшать цветами и зеленью. Как раз подступала Троица; маленькая я загорелась идеей (почему-то время на настенном календаре в прихожей остановилось для меня на 1988 г, т.е. было мне тогда, когда я запомнила календарь, 5 лет; впрочем, тогда на Троицу я уже, думаю, была постарше); и мы с бабушкой поехали на автобусе в горы (дед со своей Жигули-Копейкой, наверное, был на работе) - набирать там в горах требующуюся для украшения дома зелень. Мы в тот раз до нитки промокли под заставшим нас в горах крупным тёплым ливнем, и шли в обуви так же по лодыжку в плещущейся воде, как если б мы шли босиком. Вроде, была одна куртка на двоих, и мы с бабушкой на вытянутых руках держали её над головами - но это мало помогало. Разнообразной зелени, тем не менее, набрали громадные охапки, и, войдя в прихожую на Розыбакиева, я первым делом выстелила в этой прихожей зеленью весь пол. Не помню, как прореагировал на нововведение дед Виталий, который должен же был когда-нибудь вернуться с работы. Впрочем, на любую исходившую от меня инициативу дед Виталий реагировал всегда положительно. "Всё, начальник приехал", весело говорил дед Виталий на мой счёт, когда мы въезжали на Жигули-Копейке в широкие деревянные, зелёным выкрашенные ворота нашей дачи под Алма-Атой.
Был в горах, теперь вожусь с большим букетом.
Принесу большой кувшин, воды налью им.
Как там в Ливии, мой Постум - или где там?
Неужели до сих пор ещё воюем?
И.Бродский
Насмотревшись на нашу с дедом Виталием взаимную любовь, бабушка часто вспоминала какого-то знакомого, обожавшего свою маленькую дочь и периодически просившего: "Ларочка, топни ножкой!" "Я спрошу у папы: "Можно в Ленинград?" Папа скажет: "Можно!"", часто говорила на этот счёт Ларочка. Почему вершиной вседозволенности для неё оказывалась поездка в Ленинград, мы с читателем вряд ли когда-нибудь это узнаем.
Ох, ты, трасса, моя трассина,
Путь-дороженька Памирова... (с)
Примерно классе в 7м, я тогда справляла свой День Рождения в Москве, дед Виталий прислал мне в подарок книгу стихов своего любимого и ещё неизвестного мне в то время поэта Николая Гумилёва. Эта книга почему-то постоянно открывалась у меня на одном и том же тексте:
Солнце катится, кудри мои золотя,
Я срываю цветы, с ветерком говорю.
Почему же не счастлив я, словно дитя,
Почему не спокоен, подобно царю?
На испытанном луке дрожит тетива,
И все шепчет, и шепчет сверкающий меч.
Он, безумный, еще не забыл острова,
Голубые моря нескончаемых сеч.
Для кого же теперь вы готовите смерть,
Сильный меч и далеко-стреляющий лук?
Иль не знаете вы: завоевана твердь,
К нам склонилась земля, как союзник и друг;
Все моря целовали мои корабли,
Мы почтили сраженьями все берега.
Неужели за гранью широкой земли
И за гранью небес вы узрели врага?
Николай Гумилёв
Дед Виталий был строителем и охотником.
21-04-2019