Художник - от слова худо...

Милочка Шилова-Ларионова
- Давай, я нарисую твой портрет! – Художник игриво склонил голову набок, вдумчиво всмотрелся в полотно перед ним, и осторожно добавил ещё один мазок. Этакий штрих, в котором, кажется, и  заключается вся фишка. – Всего за два миллиона! Деньги у тебя есть, повесишь свой портрет в холле или гостиной, и твои потомки будут бережно хранить его долгие годы, утверждая, что ты был великим человеком, патриархом рода.
   
   Два миллиона в 90-ые годы, когда рубль быстро обесценивался, я получал в своей войсковой части за один месяц. Мебельная стенка со шпоном под красное дерево, произведенная уже не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге, обошлась мне в те годы в семь миллионов. Деньги не большие, но в то время в крупном сибирском городе можно было купить с рук вполне приличное полотно за каких-то четыреста тысяч рублей. Возможно, портрет стоил чуть дороже.

- Это слишком дорого за твою мазню! – возразил я,  - Свои портреты склонны вешать на стены только люди с повышенным самомнением. А это уже патология. Если человек заурядный, то этот портрет будет затем долго пылиться на чердаке, пока его не сожгут вместе с другим хламом. Продай мне вон тот свой натюрморт с лайкой и горбушей за шестьсот тысяч, и пусть потомки взирают на эту собаку многие годы и говорят, что ты был великим художником.

- Два миллиона дорого? – обеспокоенно переспросил Художник, и добавил к картине ещё один штрих, самый удачный, по его мнению, - Два миллиона жалких рублей за большой портрет? Уверяю тебя, что это почти бесплатно. Я беру с женщин за поясной портрет именно эту сумму только потому, что больше в наше время никто не даст. Люди обнищали, а надеяться на заказ какого-нибудь «нового русского» с толстым кошельком можно долго и безрезультатно.
   
   Не уверен, что мне хочется иметь свой портрет. Мне кажется, что люди, которые заказывают свое изображение не для подарка, а для себя, любимого, немного страдают манией величия. В соседнем подъезде живет майор пожарной охраны Стройнов, у которого в прихожей висит его большая фотография в рамке, уже засиженная мухами. Майор холостяк, в его квартире всегда крепко пахнет носками, зато на портрете он в парадной форме, и при всех медалях. Ещё я где-то читал,  что некоторые люди, позировавшие для портрета, живут после этого совсем недолго. Вроде, как, изображение съедает часть жизненно-важной энергии.

- Так как с натюрмортом? Шестьсот тысяч, и то, если ты перерисуешь рыбу, - продолжил я тему разговора, - Где ты видел такую горбушу? Почему у тебя она уже зелёная, как от плесени? Такую рыбу не несут в зимовье, как добычу, и она валяется на берегу на радость камчатским медведям и птицам. Натюрморт хорош. Пачка «Беломора» на чурбане как живая, так и хочется протянуть руку и взять папироску. Собака прелесть, нож на столе, сколоченном из простых досок, тоже нарисован удачно, и сразу видно, что это лесная избушка. Но рыба отвратная. Даже собака на картине нос от неё воротит. Не хватает только пары зелёных мух, и смрада.

- Я рисовал это с натуры под Магаданом! – возмутился Художник. Про Магадан он сказал с таким апломбом, будто вкалывал  на Колыме, добывая для страны золото. На самом деле он просто ездил туда пожрать лососевой икры, рисовать собак и местные пейзажи. Отдыхал, одним словом.
- Ты сам бывал на Дальнем Востоке, и знаешь, что у лосося, выловленного не в море, а в реке, куда он зашел на нерест, только икра становится лучше, а сам он меняется до неузнаваемости. Чем дальше к своей цели он идет по реке, а идет он туда, где родился сам – к истоку какого-то ручья с песчаным дном, тем быстрее он портится. Появляется горб, искривляются челюсти, на боках и спине появляются пятна. Именно такие пятна – черные и даже зеленые, а порой с синевой. Такая рыбина гниет заживо, пока идет к месту нереста. Она преодолевает пороги, отмели, ползая на брюхе, от неё порой летят клочья, и от этого она теряет товарный вид. Ясно, как день, что этих двух лососей притащили в зимовье совсем не для того, чтобы их солить, а только ради икры. И рисовал я этих рыбин с натуры. Они были именно такими!

- Ты прав, но они портят тут всю икебану! Никто не потащит в зимовье эту падаль, а выпотрошит лососей на берегу, у воды. Икру такой, вот, таежник, соберет в ведро, и протрет через сито тоже на свежем воздухе, а не потащит в дом грязь. Разве что, во время дождя. Замажь эту горбушу, и изобрази пару свеженьких лососей. С блестящей чешуей, и яркими жабрами. От этого картина только выиграет. И почему у тебя натюрморт, ню и портреты стоят одинаково? Жанр разный, а цена одна. Тебе одинаково легко малевать всё подряд?

- Натюрморты я продаю значительно дешевле! – пояснил Художник, - Просто этот мне очень дорог, и из всех холстов, выполненных мной в Магадане, он остался один. Будет время, я сделаю тебе копию со свежими горбушами на столе. Или с нарезанной ломтями ярко-красной неркой, тарелочкой икры, и берданкой на стене.

- Кстати, поясни мне, чем копия картины отличается от репродукции? Репродукции дёшевы, а за копии ваша братия ломит деньги, как за подлинник. Впрочем, догадываюсь… Копии требуют навыка и времени, а репродукция – это копия, снятая с оригинала техническим способом, да ещё  на картон или бумагу?

- Типа того…Репродукция, старина, - это воспроизведение предметов искусства с помощью фотографии или клише. Ручное копирование тоже можно назвать репродукцией оригинала.  Копия может отличаться от оригинала по технике и размерами, но, в отличие от реплики, должна точно воспроизводить манеру и композицию оригинала. Репродукция, всё же, всего лишь вид фотографии, где необходимо перевести определённый объект в материальном виде в фотографическое изображение. Как видишь, твое определение не совсем верно.

- Э-э..! – разочарованно протянул я, рассматривая очередное ню Художника с задастой дамой на траве спиной к зрителю, - Больно заумно, но верно. Когда-то я думал, что художники пишут свои шедевры в одном экземпляре, а прочие, менее удачные холсты на ту же тему, затем уничтожают. Я знал, что для больших картин создают эскизы, рисуют отдельные фрагменты и фигуры, а потом заново лепят из этих кусочков законченное полотно. Но ту же картину Шишкина «Сосновый бор» я видел в разных вариантах и даже оттенках. Это, на мой взгляд, не были копии одной и той же картины. Шишкин просто пробовал разные варианты, пока не остановился на лучшем. На его месте все остальные пробы я бы замазал или сжег.

- Остальные так и лежат в запасниках, - возразил Художник, - В крупных музеях все прочие варианты, заметь – я не говорю «копии», показывают лишь на выставках, приуроченных к дате со дня рождения мастера, или другому событию. Более мелкие провинциальные музеи, в связи за неимением шедевров местных мастеров, повесят в зале всё, что есть из того же Шишкина, даже включая карандашные эскизы и наброски углем. Вспомни, как Репин создавал образы для своей картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Один жирный затылок он зарисовал тайком в театре, потому что загривок принадлежал чуть ли не губернатору. Все эти эскизы и наброски тоже сохранились. Зато картина Репина «Расстрел царской семьи» канула в Лету. Да, и была ли она? Надо много работать, чтобы из многих рисунков и набросков получить нечто стоящее. Сейчас всё поставлено на поток. Это проще.
   
   Ему очень хотелось выдоить из меня пару миллионов рублей, он был упрям, как баран, прям и настойчив в достижении своей цели. Поэтому следующую его фразу можно было предугадать:

- Хочешь, я нарисую тебе твой Байкал? – Голос Художника стал вкрадчивым. С такой же, вот, настойчивостью, он, должно быть, уговаривал женщин ему позировать для своих «ню». Забыл сказать, что ню маэстро рисовал для души, всегда с натуры и всегда бесплатно. Платить своим натурщицам он даже не помышлял, пуская в ход лесть, обещания, вино, шаркал ножками и пускал в ход все остатки своего обаяния. Натуры были дамами отнюдь не перезрелыми, чаще девицами, но встречались и особи бальзаковского возраста, сохранившие фигуры и природную красоту. Все они таяли от комплиментов Художника, подтверждая теорию о том, что женщины любят ушами, и соглашались позировать. Ради искусства, а также из-за женского любопытства на тему: «Что из этого получится?»

   Я никогда не присутствовал при таких уговорах, и тем более, в интересные моменты позирования добровольных натурщиц. Поэтому не могу сказать, чем Художник их брал. Совсем уж юных я среди натурщиц маэстро я не встречал, но все они отличались аппетитными пышными формами. В духе Рубенса и Кустодиева.
   
   В молодости я как-то забрел в поисках одного скульптора в художественную студию, где сидели студенты. Все с мольбертами, молодые юнцы. Позировала им профессиональная натурщица. Она замерла в очень неловкой позе, вроде «Девушки с веслом», и не обратила на меня никакого внимания. Должно быть, длинноволосый, как это было модно в те годы, я сам смахивал на юнца-студента художественного училища. Иначе меня просто вежливо попросили бы выйти, а девица, если она была бы начинающей натурщицей, стыдливо задрапировалась бы в халатик. Но нет, она даже бровью не повела, и её точеная фигура не шелохнулась. Сообразив, что меня приняли за своего, я невозмутимо сел на свободный стул, и сравнил наброски студентов с оригиналом.
   
   Мне было далеко до этих юнцов. Так рисовать могли лишь одаренные люди. Вот, изваять такую девушку с веслом я бы смог. После долгого кропотливого труда. Но, не ручаюсь, что фигура была бы похожа на оригинал. Нечто среднее.
   
   Профессиональные натурщицы (а также натурщики) берут за свою работу почасовую оплату. Чаще всего они где-то ещё работают или учатся, а натурщицами только подрабатывают. Поскольку на такие деньги не прожить даже при развитом социализме. И при соцреализме.
   
   Ну, почему в Художественном училище и подобным ему заведениям при поступлении необходимо прикладывать к документам рисунки различного жанра, а на вступительных экзаменах рисовать с натуры? Причем, рисовать не ню с обнаженной натурщицы, а какую-нибудь кринку без молока. Даже, если ты собираешься в дальнейшем только ваять, а не рисовать.
   
   Корчага, кринка, крынка, она же – простой глиняный горшок без ручек, какие  сотнями лепил раньше любой гончар, и которые были так широко распространены. Стоит такой горшок на белом листе бумаги, хорошо освещенный, и отбрасывает косую тень, которую тоже надо рисовать.
 
   У одних получается прямо загляденье – простым карандашом, уверенными четкими линиями рисуют контур, и красиво штрихуют так, что виден глянец на боку, срез горлышка темнеет овалом, а тень четкая, и темнее. У других – косая загогулина, которую не один гончар за горшок никогда не признает. Если я хочу стать не художником, а ваятелем, и лепить скульптуры, то зачем мне рисовать горшки? Не Боги, как известно, горшки обжигают…
   
   Из Иркутска я привез две картины маслом с изображением озера Байкал. Одна изображала берег, очень похожий на пляж в Усть-Баргузине, другая называлась «Отражение», и на ней в голубой воде озера отражались голубые вершины полуострова Святой Нос. Оба холста были совсем небольшими, и очень удачно вписались в обстановку моей холостяцкой квартиры.
 
   Святой Нос я много лет ежедневно наблюдал из двора квартиры моих родителей, лазил по его берегам и склонам, и решил, что автор картины «Отражение» сильно приукрасил внешний вид полуострова, добавив излишек ультрамарина в цвет байкальской воды и заснеженные вершины гор. При этом я наивно полагал, что свои картины художники пишут в одном экземпляре, и больше ни у кого нет такого холста. Через несколько лет на том же самом месте в Иркутске я встретил вариант этой же картины в слегка измененном виде. Очевидно, «Отражение» шло так ходко, что дело встало на поток, и автор или подражатели пустили удачный пейзаж в тираж.
   
   Эти экземпляры «Отражения» не были точной копией «оригинала», висящего в моей квартире, и являющегося тоже одним из вариантов ходового сюжета. Другие оттенки, ещё ярче, или темнее, другие размеры и даже фон. Неизменной оставалась широкая желтая сосновая рама ручной работы. Желтая рама в сочетании с синим фоном картины смотрелась. Правильно подобранная рама вообще играет большую роль. Это вам не китайский багет из деревянных реечек или даже пластмассы, заполонивший фотомагазины в более поздние времена.
   
   Художник делал рамы для своих картин сам. В его «двушке» стандартной пятиэтажной «хрущобы» одна из комнат была вечно захламлена. Не столько старыми холстами, как сухими досками, брусками, лесными корягами и сучьями причудливой формы. У стены стоял приличный столярный верстак, пахло красками и клеем, стружками, сухим деревом, лаками, олифой, и пылью. Там же он прятал неоконченные работы. Зайдешь к нему днем, Художник поспешно накинет на очередной холст перепачканную красками старую простыню, а уж потом спешит открыть дверь. Я и его знакомые, встретив в лесу интересную корягу, сами старались привезти её Художнику, и он придавал ей вид дракона, чудовища, или целой композиции из нескольких фигур. Эти художественно оформленные лесные шедевры куда-то исчезали потом из квартиры Художника, иначе в ней просто было бы не развернуться.
   
  Я ни разу не застал его с одной из тех дам, что заказывали ему поясной портрет, а уж тем более натурщиц, позирующих для ню. Дамы, заказавшие маэстро свой портрет, никогда не позировали маэстро в обнаженном виде, но только в любимом платье. Когда я приходил, время обычно шло к вечеру, и эти создания уже прощались с маэстро, либо выпархивали мне из дверей квартиры Художника навстречу. Дамы, решившие украсить свои квартиры собственными портретами, в жизни и на холсте были явно бальзаковского возраста. Из тех, кто ещё ждет принца на белом коне, и поэтому прислушиваются к цокоту копыт.

   На портретах они были изображены обычно за столом, на котором стояла ваза с одиноким цветком или букетом. Как правило, позировали они в своих любимых платьях, жакетах, а порой ещё и в шляпке. Этакое ретро из прошлого. Порой маэстро косил под известных французских мастеров, и вместо вазы на столе красовалась бутылка красного вина, а дама держала в пухлых пальцах бокал. Типа, «Женщина с абсентом». Или «Дама с фужером бордо». Это явно символизировало раскованность или жизнь пошла не туда, куда душа хочет. Не будет же женщина, у которой всё в жизни ништяк, пить красное вино в гордом одиночестве.

   В общем, поясные портреты маэстро не отличались экстравагантностью, и были похожи друг на друга. Порой, правда, встречались яркие типажи в виде молодой весёлой и полной жизни особы. Таких юных дам Художник изображал в лучах солнечного света, и сочетание этого света с молодостью производило должный эффект. Ярко, празднично, эффектно…
   
   Оконченные портреты своих заказчиц Художник охотно демонстрировал друзьям и знакомым, ожидая оценки и критики. Это, если они успевали увидеть эти портреты. Поскольку заказчицы стремительно забирали свои изображения, и эти картины редко потом можно было увидеть в местном Выставочном зале, где устраивались вернисажи. Один зал, обычно, был посвящен ню Художника, другой – его натюрмортам, в третьем висели портреты, которые удавалось выпросить у хозяек на время для всеобщего обозрения. Главное место вернисажа всегда принадлежало графическим рисункам, за которые маэстро некогда  и получил звание, то ли Народного, то ли Заслуженного. Только не СССР, и не РФ, а какой-то республики, едва ли не автономной.
   
   Он долго там жил, среди аборигенов этой автономной республики, охотников и рыбаков, в тайге, среди дикой природы. Во времена СССР Союз художников принял маэстро в свои ряды, издал пару альбомов его рисунков и, поскольку тема была нова, и аборигенов до этого мало кто так много рисовал, к Художнику пришло признание.
   
   Натюрморты он тоже рисовал мастерски, с натуры, и очень быстро. Для этого мы, то есть его знакомые и друзья, привозили ему из тайги, с полей и дач букеты полевых цветов, овощи, рыбу, зелень, дичь, и прочие дары природы. И вино. Прежде, чем всё это сожрать сообща, вкусив дары, Художник отбирал наиболее яркие экземпляры для очередного натюрморта. И рисовал уже без нас, наедине, так что к очередному нашему визиту мы видели уже готовый холст, но даров, увы, уже не существовало в природе. Он поедал их, должно быть, уже с другими носителями даров, а то и со своими натурщицами. Пил он мало, для связки разговора, но был отменным слушателем и собеседником. В его холостяцкой квартире постоянно бывали люди, и стоило уйти одним, как тут же появлялись другие, мужчины и женщины, одиночки и небольшие компании. Компании чаще, если позволяла погода, тащили Художника на натуру – на рыбалку, на дачу, в поля и луга, на опушку леса. Лишь бы место было живописным, и богато дарами природы.
   
   Пейзажей у него было мало. В сравнении с его последним увлечением в стиле «Ню», очень даже немного. Думаю, я видел далеко не всех натурщиц маэстро, поскольку на очередном вернисаже в городском Выставочном зале Художник выставил столько «обнаженки», что иные из посетителей зала смущались от обилия голых задниц и мясистых грудей.
   
  Поэтому, когда Художник предложил нарисовать для меня Байкал, я недоверчиво полистал его альбомы, где он хранил цветные фото всех своих опусов.

- Только принеси мне фото и открытки с видами Байкала, - Художник самодовольно почесал свою бороду, и признался: - Знаешь, старина, я никогда не бывал на этом озере…
               
                *****

   Большинство художников и при Советской власти жили не богато, считались чудаками, и перебивались случайными заработками. Речь, конечно, не о тех, кто был членом Союза, и получал заказы от государственных учреждений, и разные блага в виде бесплатных путевок в дома отдыха для творческой интеллигенции, издание альбомов, гонорары, звания и организацию творческих вечеров, банкетов и прочих подачек. Как и богема Монмартра, большая часть художников, даже имея семьи, перебивалась, как могла, и во времена правления Никиты Хрущева даже попала в разряд тунеядцев, то есть паразитов, живущих за счет общества, и нигде не работающих.
   
   Чем они жили? В свободное время писали то, что хотели, и свободы им было не занимать. Но сыт своим творчеством не будешь. Разве только, если оно искусственно или по-настоящему востребовано. Художники разрисовывали стены столовых, кафе, деревенских клубов, пионерских лагерей, занимались дизайном и отделкой учреждений, включая игровые помещения детских садов и площадок, строгали, лепили и красили.
   
   Некоторое оживление в их повседневную жизнь вносили многочисленные советские праздники. Для их проведения требовались не только качественные плакаты и транспаранты с изображением советских вождей и классиков марксизма-ленинизма, но и многочисленная праздничная мишура и атрибутика. Например, порой требовались сотни красных бантиков из кумача или шелка, мелкие изделия-заколки с изображением надписи «8 Марта» и крошечные букетики мимозы из цветной бумаги и картона. Для массового выпуска этой мишуры привлекали молодых способных ребят, и те по шаблону художника сутками кроили бантики и клеили нагрудные праздничные значки и жетоны. В целом, всё сводилось не к творчеству, именуемого живописью, а к работе обычного художника-оформителя.
   
   Это было неплохо в смысле одномоментного заработка, «шабашка», но постоянного дохода не приносило. Некоторые вузы даже открыли курсы для подготовки из числа способных студентов художников-оформителей, и все советские учреждения, организации и предприятия не скупились на расходы для праздничных атрибутов.  К праздникам в огромных количествах тратились средства на неизбежный кумач для лозунгов и транспарантов. Требовались портреты вождей, шелковые красные знамена с бархатными золотыми кистями, флажки, шарики, голубей мира на палках, глобусы с надписью «Миру – мир!», и прочие неизбежные лозунги, славящие партию, правительство, вождей и достижения великого советского народа. 
   
   Даже Новый Год, вроде бы далекий от советской политики, стал именно советским праздником. До 1935 года в стране никогда не отмечали Новый Год, и не было никакой новогодней ёлки. Было Рождество и рождественская ёлка. Нелегально Новый Год и Рождество всё же отмечали, наряжая ёлку дореволюционными игрушками и самодельными снежинками, цепями и лентами. Но теперь вся страна не только употребляла по праздникам «Советское шампанское» и наряжала ёлочки яркими игрушками советского производства, но и украшала скверы, площади, здания и улицы новогодней мишурой и атрибутикой. Одни умельцы упражнялись при этом в изготовлении фигур из снега и льда, целые швейные мастерские шили костюмы Деда Мороза и его внучки Снегурочки. Которая, кстати, тоже была чистой выдумкой советских времен по мотивам одной из сказок и в придачу к европейскому Санта Клаусу, мгновенно поменявшего свои синий морозный наряд на советский – ярко-красный прикид.   
   
   Художники и художники-оформители в эти дни не сидели без дела, загодя рисуя румяных Дедов Морозов и юных Снегурочек, разрисовывая витрины магазинов и фасады общественных зданий.
   
   Наш Художник, если и занимался подобной халтурой, то в советские времена. Праздники, кроме 1 мая, незаметно ставшего из громкого советского события с демонстрациями сереньким Днем Труда, а потом совершенно забытого, и 7 ноября, никуда не исчезли. Одно время их стало даже больше, считая воскреснувшие церковные и придуманные новой властью. День Великой Октябрьской социалистической революции всё чаще упоминали в прессе, как обычный военный переворот, День Конституции, которая не соблюдается в стране самой новой властью, стал просто насмешкой над обманутыми трудящимися, а День России вспоминали лишь в самый последний момент, недоумевая, что это за праздник такой.
   
   В советские времена я Художника почти и не знал. Так, встречались иногда на рыбалке, куда его иногда вытаскивали наши общие знакомые. Все они по традиции брали с собой на рыбалку водку, и хотя Художник предпочитал вино и вообще не особо нажимал на спиртное, на природе у него никогда не было времени рисовать пейзажи с натуры. Посиделки и разговоры у костра, возня с сетями, удочками и прочими снастями отнимали всё время, но это было частью жизни и яркий противовес городской обывательской жизни с её монотонной работой и повседневностью.
   
   Вот только теперь издать альбомы своих рисунков и картин можно было только за свой счет. Или за счет спонсоров. Ибо все союзы писателей и художников в одночасье перестали существовать и потеряли свои дома отдыха, привилегии на курортное обслуживание и прочие удовольствия за счет государства и партии.
   В дальнейшем, были и есть попытки воссоздать Союз художников и Союз писателей. В составе правлений новых союзов, имеющих громкие названия, преобладают, никому неизвестные, имена. Они обещают своим членам многие привилегии, но требуют за это деньги и только деньги. Теперь стать членами подобных организаций могут все желающие, только плати.

   Получается, что далеко те каждый труд должен быть оплачен, а ты должен сам платить за то, чтобы твое имя немного раскрутили, то есть разрекламировали. При этом, художникам всё же было проще реализовать свою продукцию, чем писателям. Тем надо было платить за тираж, реализацию и даже хранение книг, переводы, коррекцию, макет книги и прочую раскрутку. Художники могли продавать свои картины на набережных больших городов, в специально отведенных местах у крупных музеев, принимать заказы на портреты, и отравляла им жизнь только налоговая инспекция и полное отсутствие у большей части населения средств на покупку картин и прочих предметов роскоши.
 
    Хотя Художника часто навещали знакомые, заваливая его дарами природы, имея которые маэстро мог почти не тратиться на продукты питания, он явно страдал от отсутствия внимания общественности, но ему могли лишь иногда предоставить Выставочный зал города, а спонсоры на издание очередных шикарных альбомов упрямо игнорировали письма, просьбы и обращения. Были крутые 90-е годы, разгул преступности, и вся эта накипь доила тех, кто приватизировал общее достояние страны, устраивала разборки между собой, не торопилась легализовать свою деятельность в виде многочисленных малых предприятий, и никак не желала привлекать внимание, отчитываясь за свои капиталы и выступая в качестве спонсоров.
 
    Много позже, уцелевшие бандиты бывшая партийно-комсомольская элита все же начала легализовать свою деятельность, выступая в роли добропорядочных владельцев различных заведений, заводов, владельцев предприятий сферы услуг, и даже банкиров. Они настолько зажрались, что великодушно открыли свои собственные фонды на укрепление своего имиджа и проведение благотворительной деятельности. Но в разгар 90-х ещё шел передел собственности, разграбление и вывоз полученной валюты из страны. Собственно, этот процесс не закончился и в наши дни. Даже чаще и больше стали красть, но очень многое стало легальным.
   
  Поэтому наш Художник мечтал перебраться из захолустного городка в краевой центр, где возможностей было намного больше. Перебраться же в столицу или Питер маэстро и не мечтал – там собрались десятки таких же, как он, и далеко не многие смогли выдержать конкуренцию и нахватать обильные заказы. Отсюда и портреты дам бальзаковского возраста, выполненные на заказ, а натюрморты и ню были для души.
               
                *****
 
   Фотографий с видами Байкала у меня было немало, хотя век компьютеров, принтеров и сканеров только наступал. В нашем огромном ракетном соединении компьютеры только появлялись, использовались больше в качестве альтернативы пишущим машинкам, а также с успехом использовались для отчетов в виде цветных графиков и диаграмм. Никаких дисков ещё не было, а были тоненькие дискеты с лентой, похожие на магнитофонные кассеты. Уже имелись программы, и даже Интернет, но обыватели не спешили покупать компы и принтеры для личных нужд, довольствуясь пока лишь различными игровыми приставками к телевизорам, включая игры. Разумеется, о компьютерной графике никто тогда и не слышал.
   
  Художник повертел в пальцах мои фото, похмыкал в бороду, и отобрал несколько штук. Он что-то слышал о кривых соснах на берегах Байкала, выросших на постоянном ветру, и я объяснил ему что такое «ходульные деревья», где они встречаются, и как выглядит озеро в разных местах на своей акватории. У маэстро быстро созрел сюжет и, против правил, он показал мне набросок будущей картины, выполненный карандашом на загрунтованном куске ДВП.

   Эта самая древесно-волокнистая плита сразу меня разочаровала. Я предполагал, что будущая картина будет достаточно большой, и выполнена маслом на холсте. Художник терпеливо пояснил, что будущий шедевр будет выполнен цветными восковыми мелками на ДВП, это достаточно широко распространенный приём в искусстве, что я дилетант, и подобные творения называются пастель.
   
   Рисовал эту картину Художник не меньше месяца. Ему всё время мешали заказчицы своих портретов, и одна низкорослая натурщица с тонкой талией и бесподобной задницей, с которой маэстро писал очередное «ню». Стараясь быть скромным, и не прослыть исполнителем крутой эротики, свои «ню» маэстро часто делал со спины натурщиц. Зрителям оставалось любоваться лишь краешком мощной груди, если очередной шедевр был выполнен вполоборота, копной волос на спине, тонкой, но мощной талией, переходящей в крупные ягодицы, сильные бедра и, в целом, мощные, нижние конечности.
   
   Как-то я встретил эту крошку, выходящую из квартиры Художника на первом этаже, и она оказалась совсем маленького роста, явно бараньего веса и хрупкой конструкции. На законченном холсте маэстро она предстала крупной дивой с мощными телесами. Когда я выразил маэстро свое недоумение по этому поводу, он просто ответил:

- Ну, я немного увеличил пропорции. Знаешь, это довольно распространенный приём…

- «Обнаженки» у тебя уже немало. На очередной выставке в глазах рябило от женских задниц и мощных ног. Но в квартире холстов с «ню» совсем немного. Куда ты их только сбываешь. Поди, продаешь «новым русским» для украшения спален и холлов?

- Вроде того, – не смутился маэстро, - Если есть спрос, почему бы не рисовать? Вот с натурщицами неважно стало. Хотя я и кардинально изменяю внешность, бесплатно позировать согласится не каждая. Кризис жанра, старина… Среди них одна твоя знакомая, которая никак не соглашается быть натурщицей. Кобенится, хотя ей далеко за тридцать. Я был бы тебе очень признателен за помощь. Не съем же я её! Подумаешь, придется раздеться. Кого сейчас этим удивишь в наше время, когда большинство женщин, наоборот, выставляют напоказ свое тело.
   
   Не сразу, но я понял, о ком идет речь, и пожал плечами:

- Я знаю эту женщину не больше тебя. Что-то преподает, одинокая, принципиальная, и до некоторой степени старомодна. Шиш она тебе будет позировать. Это не в её правилах. Кстати, задница у неё действительно выдающаяся. Это ты и заметил, старый сатир!
   
   «Старому сатиру» в то время было всего пятьдесят два года, но он был обладателем загорелой лысины в венчике остатков волос, подкрашенной бородки, и двух взрослых детей. Он не казался стариком, но был в том возрасте, когда разочарованные в первом браке женщины младше сорока ищут всё же сверстников, да и с более надежным видом заработка. Более младшее поколение фемин, действительно, было более легкомысленным и легко доступным, но казалось людям старшего возраста совсем детьми. С которыми, не петь, не рисовать, и все их увлечения кажутся наивными и лишенными смысла.

   В свою очередь, мы кажемся девицам этакими папашами, с которых легко можно и нужно стрясти деньги и подарки. Сексом они занимаются легко и часто, но совсем не интересно, и думают, что так и надо, зато, кроме разочарования от такой девицы можно подцепить интересное заболевание. Так что, многие молодые женщины старше тридцати куда интереснее девиц. Но ищут уже, не кого попало, и не принца, а человека, на которого можно свалить все свои заботы и проблемы. Или часть их. 

   Мужчины, в свою очередь, не спешат уже обременить себя новым хомутом, и, наученные горьким опытом, стараются избегать охотниц за их деньгами, личным временем и свободой. Вот такой парадокс. Тут речь шла, собственно, не об очередном романе, а всего лишь о позировании. О чем художник и соизволил заметить.

- Видит Бог, я вовсе не сатир. Заметь, я никогда не рисую юных девиц, а всё женщин зрелого возраста. И, вопреки твоей критике, не кручу с ними короткие романы.

- Кто тебя знает… Вон, у нас в армии господа офицеры кидаются на всё, что движется. Этакие любвеобильные любители спиртного, которые торопятся жить, как будто завтра им идти на фронт. Жены офицеров нисколько от них не отстают, и напропалую крутят романы. Знаешь, моё мнение об офицерах с некоторых пор несколько пошатнулось. Особенно, когда видишь их в занюханном камуфляже, запитых, совершенно неинтересных и отупевших. Возможно, это лишь последствия всеобщего развала в стране. Но только не говори мне, что ты интересуешься женщинами только ради искусства. Тестостерона в крови не хватает? Вряд ли… Но, я не лезу в твою личную жизнь. Рисуй хоть оргии и крутую эротику. Сейчас это модно, и никто не осудит.

- Вот именно! Ню в моде, и это очень характерно посте стольких лет почти полного запрета в стране на изображение обнаженной натуры. Сейчас начали появляться секс-шопы, всякая западная дребедень, от искусственных женщин до полного безобразия, а в видеозалах показывают фильмы с элементами порнографии. Но, это у нас в стране не приживется. Много ты видел покупателей тех же искусственных женщин? Кому они нужны в нашей здоровой стране? Поэтому интерес скоро пропадет, и вся эта дрянь исчезнет с прилавков и экранов. Я рисую в духе того же Кустодиева, изображавшего женщину после бани. Это не порнуха.
   
   Картина с изображением Байкала меня полностью разочаровала. Ничто на большом куске ДВП не напоминало озеро, да ещё большое. На берегу узкого залива или реки стояло могучее дерево, ничуть не напоминающее, ни сосну, ни «ходульное дерево» с искривленными сучьями, стволом и оголенными от почвы корнями. Это было изображение, не то восхода, не то рассвета, и солнце окрасило листву дерева, воду и окружающий ландшафт в неправдоподобные тона и оттенки. За деревом у берега притаился какой-то катер, и вся картина казалась полным бредом её автора.

- Джунгли Амазонки? – осведомился я, убитый творением маэстро, - Или устье реки Ориноко? Её можно назвать и «Рассвет на Марсе», но никак не видом озера Байкал. Убей меня, но я не вижу тут ничего, что напоминало мне места моего детства и юности. Сэр, я не дам за картину и цента!
   
   После долгих споров я всё же приобрел пейзаж Художника за сходную цену, и он долго украшал стены моих квартир, которые я менял, как перчатки. Наконец, он мне надоел, и теперь украшает, как бескорыстный дар, выставочный зал города Ачинска. Но к творчеству маэстро я интерес полностью утратил. К тому времени, бывая в Москве, я часто бывал на выставках-продажах картин на набережной, недалеко от того места, где модный в те годы скульптор украсил берег фигурой Петра Первого с маленьким, в сравнении с монументальной скульптурой царя, фрегатом.
   
   Цены на картины в Москве зашкаливали, но было интересно бродить среди полотен бородатых людей в беретах, с бородками, и без них, хотя тут сновали и разные люди, далекие от богемы, и заинтересованные только в сбыте товара. Картины, это не то, во что можно вкладывать деньги обычному обывателю. Они пылятся, требуют определенного температурного режима, боятся влаги и солнца. Куда интереснее наблюдать за творческим процессом и жизнью художников. Это тянет на целый роман, и из отдельных историй можно сложить нечто крупное о жизни богемы. Для этого нужно вникнуть в образ жизни такого круга людей, научиться разбираться во всех тонкостях их творчества, и хотя бы отличать акварель от картины маслом. Такой случай мне как-то подвернулся. Но это, как гласит расхожая фраза, уже совсем другая история.