СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть третья: СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ!
8. В ТЕХНИКУМЕ
Учился я хорошо, по всем предметам успевал, по некоторым имел даже отличные отметки, как например по математике и физике и, конечно, самым первым шел по русскому языку и литературе. Тогда не цифровая система оценок была, а словесная: "удовлетворительно" считалось за тройку, "неудовлетворительно" - за двойку. Перепадали мне и "неуды" (двойки), но я особенно не огорчался, старался исправить их на "хоры" (4) и "весьма хоры" (5).
Среди педагогов у нас не было запоминающихся личностей, людей с оригинальным характером, и не было таких, которым можно было отдать предпочтение за мастерство и искусство преподавания. Это были обычные, добросовестные работяги.
Вот наш директор - Агатонов, не помню его ни имени, ни отчества, так как мы редко видели его, он появлялся в техникуме часа на три, не больше. Все это время он отсиживался в своем кабинете, успевая принимать посетителей. По-моему, он не читал лекций в нашем техникуме, по крайней мере от ребят других курсов я не слышал, чтобы они говорили о нем, как о педагоге. Но он запомнился мне по одному выступлению, как хороший оратор.
Вскоре после того, как начался учебный год, в техникуме состоялся вечер, посвященный 100-летию со дня рождения Льва Николаевича Толстого. Мы собрались в актовом зале, открылся занавес, в глубине сцены висел огромный портрет Толстого. Справа за трибуной стоял гипсовый бюст писателя, и был еще один портрет, висевший над рампой, обрамленный искусственными цветами. На столе стоял кувшин с живыми цветами.
Президиум не избирался, а просто несколько человек заняли места за столом, покрытым зеленым сукном, причем собирались не дружно, один по одному, и когда заполнился ряд, пожилой лысый человек в новом синем костюме (говорили, это заведующий учебной частью) позвонил колокольчиком и сказал:
- Товарищи, у нас не будет официального доклада о творчестве великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, столетие со дня рождения которого исполняется сегодня... Слово для воспоминаний имеет товарищ Агатонов.
Я удивился: как, наш директор, был знаком с Толстым? Видел его, разговаривал с ним? Это здорово!
Наш директор был небольшого роста, щуплый и пучеглазый, и когда он поднялся на трибуну, видны были только его плечи и большая круглая голова в очках с металлической оправой. Когда он снял очки, чтобы протереть их платком, большие выпуклые глаза, разделенные узкой и низкой переносицей, посмотрели в зал с безразличием и холодностью. Серые глаза были так близко поставлены, что казалось вот-вот сольются вместе.
- Делать воспоминания о Толстом и не сказать о его творчестве - просто невозможно. Поэтому позвольте мне вкратце остановиться на значении творчества Толстого в мировой и русской литературе...
Говорил он четко, звучно, внушительно. Записей перед ним никаких не было, но говорил словно читал книгу. Сейчас так не умеют говорить. Сейчас, чтобы оказать три или пять слов, составляют себе шпаргалку и говорят совершенно бесцветным голосом, как читают никому не нужную инструкцию. Слава богу, пока еще писатели на своих творческих вечерах не додумались выступать по шпаргалкам.
Выступление нашего директора было не длинным, но творчество писателя он охарактеризовал так, что Толстой предстал перед нами действительно как великий художник слова.
Перейдя к воспоминаниям, Агатонов сказал:
- Будучи студентом Московского университета, я с группой своих товарищей ездил в Ясную Поляну на похороны Льва Николаевича Толстого в 1910 году. Никто нас не посылал, мы сами собрались и поехали, чтобы посмотреть похороны. Должен вам сказать: это были грандиозные похороны, народу собралось тысячи и тысячи, как будто у его скромной могилы собралась вся Россия...
... Небо хмурилось. Моросил мелкий дождичек... Мы стояли без головных уборов. Бросали по горсти земли, низко склонив свои головы... Прощай русская гордость! Прощай великий мыслитель! Прощай наш Толстой!
Эти слова нас тронули. Мы без чьей либо подсказки, встали и в молчании склонили свои головы.
Я уже говорил, что среди преподавателей у нас не было оригиналов или запоминающихся личностей, а были обычные, добросовестные работяги. К ним в первую очередь следует отнести математика Николая Вениаминовича, человека интеллигентного, скромного, прекрасно знающего свой предмет, доброго по характеру и очень уважительного.
Литература и русский язык - мои идеалы, перед которыми я преклонялся. Но преподаватель этих предметов был далеко не идеальным человеком. Правда, ко мне он относился хорошо, хвалил за красивый почерк, за память, но с подозрением относился к моей самостоятельности и уверенности.
Со многими он был бесцеремонен, невежлив, даже груб. От него часто можно было услышать такие выражения:
- Э, батенька, у вас, видимо, мозги покрылись плесенью, ежели вы не можете ответить на такой легкий вопрос.
Чистый и выхоленный, он походил на откормленного борова, выпущенного на волю погулять. Развалившись в кожаном кресле, с презрением посматривал на нашу разношерстную толпу. Ходили слухи, будто он доводился далеким родственником одному из декабристов, сосланному в Сибирь еще в прошлом веке, но это было маловероятной легендой.
Раз в неделю мы занимались пением. Маленький быстрый учитель, похожий на мужичка-коробейника с лубочной картинки, в расшитой рубахе и рыжими усиками, влетал в класс, клал на стол скрипку в футляре и впопыхах говорил:
- Извините, немного опоздал. Трамвай задержал.
Между прочим, никаких трамваев в городе не было, курсировали только старенькие автобусы от вокзала до завода "Красный пахарь".
Опоздавший - это учитель пения, сейчас решительно не помню его ни имени, ни отчества. Учитель трогал пальцем одну-другую струну, потом проводил по ним смычком и любезно просил:
- Друзья мои, достаньте ноты! Начали - раз, два!
Мы пели хором и только по нотам. Но тогда плохо обстояло с нотной бумагой, в магазинах зачастую ее не продавали и мы сами готовили ее. Девочки с нетерпением ждали уроки пения.
- Тот, кто не умеет петь - не учитель, - провозглашал наш преподаватель музыки. - Учитель - компанейский человек. Он должен знать все песни, которые поет народ.
К концу учебного года у нас у каждого был альбом с нотами и текстом песен к ним. Я по сей день благодарен ему за ту любовь, которую он привил нам к песне.
На уроках труда мы пилили, строгали, делали табуретки, топчаны, столы, осваивали переплетное дело. Преподаватель труда, высокий сильный мужчина лет сорока, с руками рабочего и лицом умного наставника часто говорил нам:
- Умейте сами все делать. Книга рассыпалась - переплети ее. Парту починить или дверь, не жди, когда в школу пришлют плотника, а взял рубанок, молоток, гвозди - и сам сделал, Ты независим ни от кого.
На первом курсе мы с интересом прослушали цикл лекций под общим названием "Основы земледелия", который мастерски прочитал агроном Иноземцев. Даже мне деревенскому парню они были полезны и нужны.
- Вы, конечно, не будете пахать землю, сеять пшеницу или рожь, - говорил он. - Так же исключается и то, что вы будете выращивать племенных производителей и заниматься случкой. Все это будут делать сами крестьяне и их ближайшие советчики - агрономы и зоотехники. Но вы будете жить в сельской местности, поэтому обязаны отличить пшеницу от проса, томаты - от груш, картошку от турнепса или тыквы. Не улыбайтесь. Многие из вас, родившиеся в городе, до сих пор думают, что булки растут на деревьях, сахар добывается из бычьей крови, а вата делается из особого мягкого камня...
Из недр портфеля он извлек три маленьких снопика, один был связан из крупных колосьев черноусой сизой пшеницы, второй - из тяжелых метелок красного проса, третий - из кудрявого белесого овса; другой раз он прикрепил булавками к классной доске несколько красочных картинок, на которых были нарисованы свекла, морковь, лук, огурцы, капуста; с помощью наглядных пособий мы узнали какие породы скота существуют, полезно ли держать в хозяйстве мелкий скот, птицу.
В конце курса лекций он посоветовал:
- Проживая в сельской местности, будьте внимательны и наблюдательны, я рекомендую завести дневники и делать в них записи. Вы можете быть первооткрывателями в какой-нибудь области. Не смейтесь, приведу пример. Возьмите дождевого червя в натуре, ежели перерезать его ногтем, половинки будут страшно извиваться, а ежели перекусить зубами - не пошевелятся. Почему? Отвечать вам на этот вопрос не обязательно. Но поставить его, этот вопрос, как натуралист вы можете. Ученые исследуют ваш вопрос и ответят...
- Интересно, надо провести опыт с червяком, - говорили наши ребята. А девочки морщились и фыркали.
- Червяка в рот, да еще зубами - фу!
Агроном благодарил тех, кто помогал ему собирать картинки.
Химия - мой тяжкий крест, я не понимал ее, поэтому не любил. Формулы не держались в моей голове, запомнил только "Аш два 0", да обозначение некоторых элементов, хорошо, что не было зачетов по ней, да попался такой педагог, как Болдырев, он ходил на грубом деревянном протезе, в одном ботинке, в простом хлопчатобумажном пиджаке и сверху надевал синий халат. Когда бы не зашел в кабинет, химика не было на своем месте. Он стоял где-нибудь перед шкафом с пробирками или колбами. Или склонившись над ящиком, рылся в стружках, выбирая приборы. Ногти на его пальцах всегда были черными, руки в ожогах.
Химик очень любил опыты и постановку их предпочитал теоретическим знаниям. Еще он был неравнодушен к формулам. Напишет на доске длиннейшую формулу и скажет:
- Теперь делайте опыты.
Девочки обычно раскрывали учебник и начинали зубрить материал, ребята делились на группы по два-три человека и уходили в глубь кабинета заниматься опытами, остальные незаметно исчезали из класса и шли в туалет покурить.
К концу семестра химик брал журнал посещаемости и всех подряд вешал на "удочку". Если кто замечал: "Я же проводил опыты", тех без возражений снимал с "удочек" и возводил в "хористы".
Среди преподавателей не было ни одной женщины. Правда, уроки физики иногда вела полная, румяная как наливное яблочко дама в золотых очках, но она числилась лаборанткой и исполняла поручения мужа-физика, которого мы видели раз в месяц.
Если верить тому мнению, что женщины смягчают характеры мужчин, то наша мужская половина курса, она была превалирующей, мы многое потеряли от того, что нас не обучали женщины.
На вечера в другие учебные заведения мы не ходили и к себе не приглашали девушек, хотя для этого имели все условия - просторный зал и самодеятельный струнный оркестр. Да нас и за студентов не считали, в официальных бумагах слушателями называли, а не студентами. Обидно было, но ничего не поделаешь.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/20/997