- Секс в дорогом авто с красивой девушкой - что есть в мире лучше, Энтони?
Риторический вопрос моего соседа повис в никотиновой тишине. Камера этапного централа спала. На вбитом в стену гвоздике попискивали связанные хвостами мыши.
Джозеф молчал, ожидая ответ.
- Возможно, секс с любимой девушкой в своём дорогом авто, - предположил я.
Джозеф одобрительно растянул мясистые губы и кивнул.
- Я любил много раз, Энтони. В Бейруте я имею маленький парк элайт-авто, но никогда я не могу знать, что люблю больше: секс или скорость. И я тратил много-много денег на всё это.
Крепкий душистый чай был заботливо разлит. Свежие эклеры и домашнее печенье томились в ожидании - ближневосточный олигарх угощал. Мои терпение и уши были платой за сказочные деликатесы.
Грузный ливанец удостоверился, что его угощение пришлось по-вкусу, жестом прервал мою благодарность и продолжил:
- Моя мама мечтает о внуках с тёмной кожей. Ищет мне невесту в Ливане, Сирии и даже Египте. Но что я могу делать, Энтони, - воскликнул он, - если славянки всегда лучшие девушки!
Какая у него расово предвзятая мама, - подумал я, но вслух пробурчал:
- Приятно слышать, но лучше бы ты порадовал маму и женился на ливанке.
Но Джозеф не понял или не захотел понять и всё глубже нырял в свободное от решёток прошлое.
- Моя жизнь - не пряник из Тулы. Плохо не думай, нет! - поднял он пухлые ладони.
- Я был на войне и горел, был в плену и страдал, был в разоряции, но я снова стал крепкий.
- В чём ты был? - не понял я.
- Я разорился и стал богатый, опять банкрот и встал опять, - объяснил Джозеф.
- И чем ты занимался? - спросил я. - на чём делал деньги?
- У меня в Ливане теплицы, - выпрямил спину Джозеф. - Я огурцовый магнат.
- Огуречный…
- Ага, и ещё цветковый и немного томатов. Я хозяин много гектар земли у Бейрута, Энтони. И везде мои теплицы. Это очень хороший бизнес! - утвердительно кивнул Джозеф. - Рядом я строю дома. Семья живёт и работает в одном месте. Если семья хорошо работает - их дом будет через семь лет. Но земля моя, и они платят аренду. Ко мне хотят идти работать много людей, но все должны хорошо стараться, я это всегда требую.
Чуть одутловатое, с мешками под глазами лицо Джозефа разгладилось, черты стали резче, губы твёрже. Он тут же преобразился в жёсткого «огурцового» магната мирового масштаба.
- И куда ты продавал урожай? - спросил я, - В Израиль?
- Что ты?! - глаза Джозефа округлились - Израиль? Любая торговля с ним запрещена законом! За это можно попросту в тюрьму попасть!
- Запросто, - поправил я.
- За просто у вас можно в тюрьму попасть, а у нас только по закону, - поднял палец Джозеф и продолжил. - Мои клиенты - крупные европейские сети. Но я всегда расширяю бизнес, Энтони. Мой брат - министр туризма Ливана. И я решил про ещё один хороший бизнес. Туризм - это визы. It’s a good money!
- Чую, за это ты и сел, - сказал я. - Много денег - много проблем.
Джозеф вздохнул:
- Ты прав, это было началом шоссе. По нему я и приехал в тюрьму.
- Где ты так забавно научился говорить по-русски? - удивился я, скрывая улыбку.
- Забавно - это что? - не понял он.
- Хорошо, я имею в виду.
Джозеф самодовольно кивнул:
- С детства я говорю на арабском. В университете я учил английский и французский, и говорю на них легко. Русский язык мне учили девушки на воле и соседи в тюрьме.
- Тогда странно, что в твоём языке совсем нет фени. Тюремного сленга.
- Сленг! Он мне не нужен, Энтони. Я не буду долго в тюрьме. Я вообще не хочу здесь быть!
Густые брови ливанца столкнулись друг с другом, как два мохнатых локомотива. Он мощно встал, схватил со стола пачку Мальборо и принялся ходить туда-сюда по камере, ломая о коробок спички.
- Меня приманили и подставили! - ругался он, забыв о спящих соседях. - Fuck, fuck грёбаная срань!
Я засмеялся, но выпученные глаза Джозефа оборвали меня, и я помахал рукой, дескать, извини. Вскоре он и вовсе перешёл на певучую арабскую речь, перемежая её русским и английским матом.
Я разглядывал крошки на своих коленях и думал о том, что темой своей невиновности он, похоже, уже всех достал. В тюрьмах полным-полно чудаков, искренне полагающих, что вокруг них сплошь закоренелые преступники, и лишь они - случайные пассажиры, несправедливо обвинённые и невинно посаженные. Но разве еда возмущается несправедливостью её поедания?
- Ты был в плену, Джозеф, - вспомнил я. - Вот и считай, что и сейчас ты тоже военнопленный. Здесь каждый третий уверен, что он невиновен. Ты в России, а не в Ливане или Германии. У нас есть поговорка: от тюрьмы и сумы не зарекайся, потому как здесь всё решает не закон и даже не деньги, а случай. Деньги есть у многих, и многие из них сидят.
- Это будто ты в толпе, я навёл на Джозефа два пальца, - а на крыше сидит снайпер. И если лопнул твой череп, а не соседа, то не удивляйся: почему я? Случай. И твоя невиновность никому не интересна, кроме твоих родных да таких же любопытных попутчиков, как я.
Да и то, пока не кончились пирожные, додумал я. Зря я развёл демагогию. Что в нашей жизни может понять интурист? Он считает, что это беспредел, но как понять ему, что жизнь в России - рулетка, где даже тюрьмы чёрные и красные, а владелец российского казино всегда в прибыли.
Что там с твоей любовной историей? - соскользнул я с острой темы.
Задумчивый Джозеф не сразу, но вернулся за стол, слегка обмяк и хитро улыбнулся. Напряжение мгновенно исчезло. Его настроение менялось, как погода на морском побережье - неожиданно и не на долго. Морщинки на лице то пикировали к носу, то молниеносно взлетали вместе с густыми чёрными бровями, и по ним одним можно было учить физиогномику арабов. Волосатые пальцы развернули конфету и ловко закинули её прямо в желудок - я мог поклясться, что она не задела ни зубов, ни глотки. Я заворожённо следил за исчезновением конфет, а Джозеф снова светился счастьем влюблённого юнца.
- Наконец-то я встретил настоящую любовь, Энтони! Она бывает один раз и без повтора. И это была сказка! Пламень и песня!
Я прикусил язык.
- Уверяю тебя, Энтони, тебе такая любовь не снится!
Увидев моё лицо, он снова вскинул руки:
- Нет-нет! - замотал он головой и полез за новой сигаретой. - И ты любишь, человек делается для любви. Но любить такую…
- Какую же?
Он глубоко, чуть ли не в полсигареты затянулся, посмотрел сквозь меня и продолжил:
- Её звали Лия. Мы жили вместе четыре года, и это долго для меня, верь мне, Энтони. Но я все эти годы любил её, as a little boy. Я дарил ей дорогой люксор и показал мир. У неё бизнес - турагентство в Москве, и я тоже помогал ей делать деньги с визами.
- Но и ты зарабатывал на этом? - не удержался я.
- Я на всём делаю бизнес, - тут же отреагировал Джозеф. - Это моя жизнь. И в моей жизни появилась Лия. Она любила плавать и закончила МГУ - иностранные языки. Она знала их очень хорошо.
Ливанец сжал кулак и стал выкидывать пальцы:
- Французский, английский, иврит!
- Иврит? - удивился я. - Она еврейка?
- Пополам с русским, - кивнул Джозеф. - Её дядя имеет клинику в Тель-Авиве. Она часто ездила к нему, и когда стала иметь ребёнка тоже. Но я туда ехать не мог, путь мой в Израиль закрыт.
- Твой ребёнок? - спросил я.
- О, да! - воскликнул Джозеф. - В этом я не сомневался. У неё долго не получалась беременность, она ездила к дяде, у меня брали анализы и семя, и потом она получила беременность, лежала у дяди в больнице и через время родила там же Лизоньку. Я не мог возражать, она была очень настоятельной.
- Настойчивой.
- Ага. И я был самый счастливый отец, когда брал ДНК Лизоньки и всё проверял. Я любил их всех. Шло время, Лия и я были в ссоре много раз, но всегда оставались яблоком.
- Чем оставались? - не выдержал я и засмеялся.
- Мы были целым яблоком, - как на дурака, посмотрел на меня Джозеф. - И мы так жили четыре года и больше. Была не одна странная мелочь, но я не смотрел на них, потому что любил.
- Странная мелочь? - переспросил я.
Джозеф с силой ткнул окурком в пустую консервную банку и тут же полез за новой сигаретой.
- Она очень любила анальный секс, - сделал Джозеф ударение на слове «очень».
- Что в этом странного? - осторожно спросил я.
- Больше, чем обычный, - ответил Джозеф.
Я пожал плечами:
- Бывает…
- Было много у нас, чего я не понимал, - тихо сказал, будто сам себе, Джозеф.
- Почему же вы не поженились? - спросил я.
- Джозеф замялся, потёр чёрные от шерсти запястья, долил мне чай и только после ответил:
- Мне всегда нужна свобода, Энтони. От чужого мнения, и моей мамы тоже. От чужой силы в бизнесе и тюрьме. И я много изменял Лие. Я ничего не могу с этим делать! Я сильно люблю секс, и в командировке у меня всегда были женщины. Потом я обвинял себя, покупал Лие дорогие подарки, но рядом с ней меня ели черви, хотя она молчала. Но я уезжал в бизнес и снова изменял. Я буду плохой муж, думал я и не женился.
- Но я не плохой человек, не думай так обо мне! - замотал Джозеф головой. - Я по-настоящему болею после измен, может это моё заболевание? И тюрьма - мой лекарство, и чтобы думать обо всём, да!
Джозеф помолчал, добавил: «Но моя жизнь шагала к свадьбе с Лией.», и так горько усмехнулся, что я решил не прекращать чаепитие и дослушать его, хотя покаяние богатого сладострастника мне порядком надоело.
- И что же вам помешало? - изобразил я любопытство.
- Ты не поверишь, - сказал Джозеф, - но перед самой тюрьмой я встретил настоящую любовь, Энтони.
Я рассмеялся:
- Очередную настоящую любовь?
- Нет, нет! - замахал Джозеф руками. - действительное, реалити чувство!
- Надолго ли?
- Я всегда знаю, что на всю жизнь, клянусь! - заколотил себя в грудь Джозеф.
«Зачем мне всё это?» - молча прокричал я ему в лицо, но, словно старый сплетник, продолжил беседу:
- И ради новой любви ты бросил Лию?
- Как я мог бросить мать моей Лизоньки? - удивился Джозеф. - Я тогда её сильно любил.
- Если честно, я запутался, Джозеф. Ты очень любвеобилен.
Ливанец вздохнул.
- Я был запутанный тоже, Энтони. Но сейчас всё стало распутано и ужасно. Почти.
- Почти ужасно? - потряс я головой.
Иногда Джозеф заменял русские слова арабскими или английскими, и мне приходилось переспрашивать.
- Почти распутано, - ответил он.
- Я ничего не понимаю, Джозеф, - пожаловался я, но он будто не услышал меня и вёл рассказ, словно по-за ранее продуманному сценарию, не отвлекаясь на мои расспросы.
- Год назад я увидел в командировке Алёну и забыл всё. Эта девушка покорила меня своей неподступностью, умом, юмором и у неё большая грудь.
Уже в который раз я чуть не подавился печеньем.
- Я привык, Энтони, к лёгким победам сердец, - поделился Джозеф. - С деньгами, конечно, с деньгами.
- Сердец ли? - усомнился я.
- Сначала покупаешь тело, за ним приходит и душа. Куда деваться сердцу? - искренне удивился он.
- Схема рабочая, - кивнул я, - но, почему-то, малоприятная.
- Может потому, что нет много денег? - предположил Джозеф.
Я пожал плечами. Спорить на эту тему я не хотел.
- Но с Алёной у меня и не получилось так, - сказал Джозеф. - Подарки, круизы, мои признания не помогали. От неё мне были только пощёчины, если я шёл в атаку. Очень долго она была не моя. Это задело меня, я возмутился… И влюбился.
Улыбка Джозефа растянулась во всё лицо, и я не смог не улыбнуться в ответ.
- Рыбак стал рыбкой, - сказал я. - И откуда родом этот специалист по охмурению золотых сердец?
- Местная она, сибирка! - ответил он с гордостью. - Кемерово.
- Сибирячка.
- Ага! И, как-то неожиданно для меня, Энтони, она стала моей, - чуть ли не захлопал в ладоши счастливый Джозеф, - Это была лучшая жизнь! Я носил Алёну на руках и целовал её следы.
- Если ты носил её на руках, то чьи следы ты целовал? - не удержался я.
Джозеф на миг задумался, но лишь махнул рукой и с восхищением продолжил:
- Прошло время, и она говорила про ошибку и опять не была моей. Пряталась у мамы и не говорила в телефон. Но я укладывал в её руки звезду, пел рубаи Хайяма и горел живой, как спичка Мой бизнес стал скучный, и жизнь без Алёны стала не жизнь. А после мучений в сердце она снова стала моей, Энтони, и тогда была сказка, и я был убит страстью. Я пропал, Энтони.
- Ты попал, Джозеф, - поправил я его, и без жалости ткнул в душу иглой. - И мать твоего ребёнка ни о чём не догадывалась? Или ты плюнул на ту, с кем прожил почти пять лет?
Джозефа мотнуло, словно в нокдауне, он сник, будто воздушный шарик на морозе и положил руку на сердце:
- Женщины всегда знают про измены здесь…
Он помолчал секунду и добавил:
- И даже Лия… Я возвращался домой с подарками, и Лия молчала. Я прятался в туалете и писал Алёне смс, как мальчик, Энтони, глупый мальчик! Я забывал стирать их, а все женщины смотрят в телефоны своих мужчин. Вот и Лия…
Джозеф покачал головой, закурил очередную сигарету и встал из-за стола. Вернулся он с чёрной пластиковой папкой в руках.
- Мне было много раз стыдно, - сказал он, - клянусь тебе! Я больше не мог жить, я плохо ел и совсем плохо спал. Мой бизнес остановился, и я не мог лететь к той, кого я обожал от той, кого любил. Я не знал, как мне быть, хоть принимай ислам! Лия настаивала на свадьбе и готовила её тихо, но мощно. Она хотела жить со мной в Москве и рожать ещё много детей. И я принял решение о финише.
- Мудро, - похвалил я. - Ты покончил с собой?
- Не я, Энтони, - ответил он. - Я сделал подлость. Я звонил и говорил Алёне о своей разоряции и прощался с ней. Со мной было очень плохо, я плакал, клянусь! Это не делают мужчины, Энтони!
- Не плачут?
- Не расстаются с женщиной по-телефону.
Я с ним был полностью согласен. Но перебирая в памяти собственные расставания я, вдруг, испугался оказаться пред собой ничтожным и, как всегда, быстро самоуспокоился - ошибки глупой молодости. Бывает.
- Два дня потом не выдержал и позвонил ей, снова хочу извиниться и всё объяснить, - глухо сказал Джозеф. - Телефон взяла мама Алёны. Она меня ненавидела и плевала в телефон. Сказала, что Алёна резала вены и сейчас лежит в реанимации. Моё сердце лопнуло, я упал, Энтони! Вечером я бросил всё и улетел из Бейрута. В Москве я даже не видел Лию и сразу был в Кемерово. В больнице я рвал себе волосы, плакал и умолял. Но Алёна молчала и смотрела не на меня. Тогда я положил ей на стол дорогое колье и…
Джозеф всхлипнул.
Я качнулся вперёд, заглянул в его глаза - и правда, плачет? Но Джозеф быстро совладал с собой. Тюрьма - не место для мужских слёз, по крайней мере при очевидцах.
- ...и я улетел в Бейрут, - закончил он. А по пути сделал Лие предложение к свадьбе.
В камере будто выключили телевизор. Мы сидели и думали каждый о своём, и только недовольные жизнью мыши пищали на стене и лапками перебирали невидимые струны. Я вспоминал былые деньки любовных приключений, где не сильно отличался от того, кого сейчас чуть не вздумал осудить. Не раз и не два я был уверен в пожизненном чувстве, но снова встречал, влюблялся и уходил. Беспринципность в чужой жизни окрашивалась в благородные тона подаренных мгновений счастья в жизни уже моей. И сейчас я думал о том, что если Джозефу судьба благосклонно выделила несколько лет строгого режима на размышления о содеянном, то о чём же тогда я должен пораскинуть мозгами за свою девятку? И если мой срок - это цена женских слёз, пролитых по моей вине, то не завышена ли она?
- Надеюсь, Джозеф, ты свой тюремный срок схлопотал не за этот грех, а за что-нибудь ещё, - предположил я. - Что за статья у тебя, торговля людьми? Работорговля?
- Какие рабы? - хмыкнул Джозеф. - Сфабрикация полная!
- Фабрикация.
- Ага. И беспредел, - не забыл ввернуть Джозеф. - И ещё ловушка, а я дурак, как мышь! Они подставили меня!
Джозеф мгновенно вскипел. Он вскочил из-за лавки и заходил из угла в угол.
- Они требовали деньги! Я доверяю своему адвокату, он полжизни в моём бизнесе, и я плачу ему солидно, Энтони. Солидно! Его звали в дорогой ресторан и там говорили: «Триста тысяч евро, и твой хозяин дома». Это в следующий день после обвинений и ареста! Потом они говорили о брате. Мой кузен - советник военного министра Ливана. Они говорили: «Можно двести тысяч, но с информацией от брата».
- Им, Энтони, - уже кричал Джозеф, - нужна информация о самых главных людях в Ливане, элайт-персоны. За это я могу попросту и запросто стать без головы!
- Высокопоставленная у тебя семейка, Джозеф, - заметил я. - И ты заплатил им?
- Вот им, а не мои деньги! - и Джозеф, вполне по-русски, скрутил фигу и второй рукой ударил под локоть.
В камере зашевелились. Кто-то пробурчал из-под фуфайки: «…ну хватит уже…».
Мы перешли на шёпот, но Джозеф шипел, словно гигантский удав.
- Здесь! Здесь доказательства беспредела! - хлопал Джозеф по чёрной папке. - Я никогда не давал деньги на шантаж!
И тут ливанец перешёл на такой своеобразный и необычный русско-английский мат, что от восхищения я захлопал в ладоши.
- С тобой не затоскуешь, иностранец, - влез в разговор разбуженный сосед по камере.
Он ловко спрыгнул со второго яруса и пошёл в туалет, по пути прихватив связку мышей со стены. Послышался шум сливаемой воды. Джозеф нахмурился и покосился на дверь туалета, обклеенную вырезками из журнала.
- Ты зачем убиваешь? - спросил Джозеф.
- Я не убиваю, - донеслось из-за двери, - я амнистирую. Ты лучше расскажи, сколько наших тёлок заграницу продал? И кто тебе эклеры сюда таскает, адвокат или новая девка?
Я думал, Джозеф взорвётся, но он проигнорировал соседа и сидел насупившись, рассматривая ногти на руках. Я решил, что историю Джозефа слышали все уже не один раз, и потому зло его подкалывают. Джозеф, в свою очередь, зациклен на своём деле и к ехидству зеков просто привык. Пора было закругляться и идти спать. Но так сразу встать и уйти мне показалось неудобным и я, наобум, поинтересовался:
- Вкусные пирожные, Джозеф, спасибо! С воли затянул или в местном магазине такая вкуснятина продаётся?
- Алёна принесла, - расплылся Джозеф в счастливейшей из улыбок.
- Всё-таки вымолил прощение, негодяй! - покачал я головой.
- Три месяца потом, когда я уехал из больницы и уже купил свадебный френч, у меня зазвонил телефон, - продолжил Джозеф, казалось, оконченную мыльную оперу. - Алёна! У меня, Энтони, внутри всё подорвалось.
- Оборвалось.
- Ага! Принимаю звонок: «Дорогая?!»
- Джози! - щебечет она и тут же бьёт с ног. - Я в Бейруте!
И, пока я приходил в себя, добивает:
- Я в аэропорту. И я не уеду из Ливана, даже если ты сейчас бросишь телефон.
Я не мог верить ушам и просил её дать телефон любому человеку рядом. Это был сотрудник аэропорта. Через две минуты я летел к ней, только и успел крикнуть: «В такси не сидеть!» В пути я понял, что еду в своём Феррари. Это не похоже на банкрота. Подъезжаю, и вижу Алёну с чемоданом. И мой подарок горит на её шее, и ещё ярче горят её глаза. Я их пью и дрожу весь!
- Я не могу без тебя, Джози, - шепчет она.
Что я могу ей отвечать? Только про любовь. И правда люблю её, Энтони! И я чувствую это очень сильно! И я падал в её ноги и просил стать женой.
- Пригодился костюмчик! - засмеялся в туалете зек.
Джозеф не дрогнул.
- А Лия? - спросил я.
- Я звонил ей и убрал свадьбу, - сказал Джозеф. - Она кричала, как тайфун, Энтони. Но что я мог делать?
- Сибирская свадьба прогремела на всю тайгу? - улыбнулся я.
- Не успели, - тяжело вздохнул Джозеф. - Ваша тюрьма меня проглотила. Когда я прилетел в Россию, меня арестовали сразу в аэропорту. И началась тьма!
- Прямо-таки тьма? - усомнился я.
- Нет-нет, - замахал он руками, - я не про жизнь тюрьмы, я про всю мою жизнь. Прошлое и настоящее, Энтони.
Джозеф открыл чёрную папку.
- Здесь доказательство, - постучал он по папке толстым выпуклым ногтем.
За несколько лет своей отсидки я прочитал уйму чужих приговоров, обвинительных заключений и ходатайств. Мало что могло меня поразить. С некоторых пор я стал избегать чужих бумаг - своих хватало. Но из вежливости к столь щедрому на угощение Джозефу, я взял его увесистую папку.
На столе выросла небольшая стопка рукописных бумаг с плавным мелким почерком, компьютерные распечатки и аккуратно сложенные в прозрачный пакет фотографии. Я стал быстро перебирать снимки. Замелькали Феррари, Порше, БМВ, квадроциклы с морскими скутерами - и везде Джозеф, словно шах Османской империи, в золоте и лоске, с гордо демонстрируемым двойным подбородком и массивными часами на широком запястье.
Я задержался на одной из фотографий. На палубе небольшой яхты строила фотографу глазки полноватая блондинка. Её широкие бёдра облегала светлая полупрозрачная юбка до пят, а тяжёлую грудь стягивал вот-вот готовый лопнуть лиф голубого купальника. В принципе, её можно было без проблем представить за прилавком какого-нибудь районного гастронома. Что явно говорило в её пользу, это довольно тонкая талия и белая-белая кожа, цвета деревенской сметаны. Возможно, лет двести назад она могла бы выиграть конкурс красоты, но сегодня подобные формы ценят, в основном, мужчины южных кровей.
- Алёна, - пояснил Джозеф, заметив моё пристальное внимание.
Я, наконец-то, оторвал взгляд от её груди и присмотрелся к лицу.
Светлые, чуть с хитрецой глаза, готовые то ли подмигнуть, то ли невинно захлопать ресницами, мягкие гладкие черты лица ухоженной женщины, что вызывают мгновенное желание поговорить, обсудить соседей, доверить ей пару своих секретов, а там, глядишь, и до пуховой перины с горой подушек дойдёт.
- Счастливая «сибирка», - сказал я, лишь бы что-то сказать.
- Сибирячка, - поправил меня Джозеф, взял недосмотренную стопку фотографий и вытянул несколько глянцевых карточек.
- Лия, - бросил Джозеф её фотографии и потянулся за очередной сигаретой.
«Другое дело!» - подумал я, неожиданно причмокнув губами. Я переводил взгляд с одного снимка на другой и не мог выбрать лучший. На одном из них молодая девушка с волосами оттенка красной меди в закрытом изумрудном купальнике с треугольниками соблазнительных вырезов по бокам бежала вдоль кромки спокойного, невероятно синего моря. Фотограф ловко застиг её в тот миг, когда её тренированно-стройные ножки замерли в воздухе среди песочной пыли. Она словно летела, наслаждаясь музыкой в серебристо-ртутных наушниках и дополняя окружающий её Эдем лёгким штрихом хай-тека. Я невольно заподозрил постановочный кадр для рекламы аудиосистем.
На другом фото девушка сидела на ярко-жёлтом, словно яичный желток песке, подобрав ноги к груди и положив остренький подбородок на скромно сжатые загорелые коленки. Жёсткие прямые волосы, на первый взгляд хаотично лежавшие на кукольной головке, оказывались стильной причёской в духе раннего Roxette. И тут же маленький воздушный носик, чуть припухшие, но миниатюрные губки - её личико словно вырезали тончайшим инструментом Творца, и лёгкий, едва заметный загар довершал образ античной девы, из-за каприза которой горели стен Трои.
Вот только её взгляд ломал первое впечатление о ней, как о взбалмошной богатой девчонке. Словно рентгеновской иглой он прошивал объектив с фотографом и проникал в мозг, заставляя в гипнотическом трансе неотрывно смотреть в зрачки её серы глаз. Инстинктом озабоченного самца я почувствовал в Лие ту порочность, что бывает даже у невинных, только-только созревших красоток, ломающих судьбы верных мужей.
Я залюбовался.
Её профессиональный макияж и не менее мастерское позирование заставляли думать, что ушлый Джозеф хвастался журнальными макетами будущих постеров.
Но другие фотографии Лии: и в шикарных вечерних платьях, облегающих чуть угловатую фигуру с отличной, тонко подчёркнутой грудью, и за рулём спортивного мотоцикла, и на роликах в стильном каплевидном шлеме, и везде уже в паре с довольным Джозефом рассеивали все сомнения. Лия, и правда, существовала в жизни моего ночного собеседника.
- Нравится? - спросил Джозеф.
Я не стал скрывать:
- Таких, как Алёна, берут в жёны. Но Лия… Такие от жён уводят.
- Вот и ты попал, Энтони, - усмехнулся Джозеф и достал ещё один снимок.
- Это же МГУ! - узнал я. - Воробьёвы горы!
Карточка тут же оказалась в моих руках, и я с удовольствием принялся разглядывать места моей студенческой романтики. Сколько раз я гулял в тех краях один или с девушкой, любовался Москвой со смотровой площадки и замирал от восторга во время залпов грандиозного салюта.
Я не сразу обратил внимание на белобрысого паренька, молодого и смазливого. Он будто случайно оказался на снимке, однако себя-то он и пытался увековечить рядом с величественной альма-матер. Подбородок юноши был надменно поднят, и в прищуре глаз можно было узреть ту наглость, что на улице принимаешь за вызов. Но, кроме бесспорно выразительного взгляда, в нём больше не было ничего от агрессивного альфа-самца. Тонкие руки, не знающие ни лопаты, ни штанги - я бы не удивился, скажи мне кто, что у парня абонемент в маникюрный кабинет - зауженные и обтягивающие зелёные джинсы, аристократичный изгиб узкой кисти на ремне с широченной бляхой, закушенный уголок губы…
Встреть я его в транзитной тюрьме или «столыпинском» вагоне, то поостерегся бы здороваться с ним за руку. Как выражаются бывалые зеки - «потенциально рабочий паренёк» Такие не посылают в нокаут, но звонко хлопают пощёчины.
Я ещё раз внимательно к нему присмотрелся - его взгляд показался мне знакомым. Я достал фото Лии на пляже.
- Брат и сестра? - спросил я.
Джозеф молчал. Он полез в папку, достал документы и протянул мне два скреплённых листа А4. Это была то ли анкета, то ли краткое досье на молодого человека с фотографии. Я стал вычитывать по диагонали куски текста, не задерживаясь на деталях и пояснениях.
Илья Рахимович Сужанов, 1980 г.р., г. Москва, МГУ, факультет иностранных языков. 1999 г. - 2004 г. работа в книжном издательстве переводчиком. Холост. Не судим. Военнообязан. Гомосексуалист. Отец - Рахим Моисеевич Сужанов, погиб в автокатастрофе. Мать - Ирина Викторовна Сужанова проживает г. Хайфа, Израиль. Дядя по отцу - владелец частной клиники в г. Тель-Авив и совладелец книжного издательства г . Москва. В 2003 г. Илья Сужанов переезжает в г. Хайфа на ПМЖ.
- И что? - переспросил я, не дочитав. - Зачем мне это?
- И я спросил Алёну, зачем это? - ответил Джозеф. - И сейчас не понимаю, зачем она всё это начала. Но все документы моего ужаса копала и несла она, когда я был в тюрьме. Откуда? Зачем?
Джозеф достал из пачки последнюю сигарету и закурил, глубоко, со свистом втягивая дым.
- Почему меня арестовали? - спросил он и строго на меня посмотрел. - В деле пишут про девушек, насильно сидевших в Ливане и Сирии. Пишут, что это дело организовал я. Но не доказывают! Свидетелей нет! Страдавших нет! Одно только заявление девушки, её показания о многих страдавших, и всё! Но где они?
Джозеф снова раскричался, забыв о спящих в камере.
- Ничто не доказывали! Срок - пять лет! Что это Энтони? Беспредел!
Он рывком вытащил свою пухлую сумку из-под шконки, расстегнул её так, что чуть не вырвал с корнем молнию, достал пакет с пирожными и вскрыл блок Мальборо. Кинув несколько пачек на стол и одну в счастливого зека с верхней шконки, он передал мне пакет и продолжил:
- Илья уехал в Хайфу, и в Москве он больше никогда не будет. После этого времени Лия открывает в Москве агентство туризма «Прайд Тур». Она тоже училась в МГУ и, как Илья, знает три языка. Они оба любили дайвинг, анальный секс и зелёный цвет. Всё сошлось, Энтони! Это сейчас я говорю спокойно, но два месяца назад я не верил и рвал волосы, не верил и ругал Алёну. Что она копала? Потом Алёна говорила мне, что тихо смотрела видео моих круизов с Лией. И она смотрела, как Лия танцует, как она смеётся и зевает, как Лия ест конфеты и креветки, как падает на лыжах и садится на байк - всё смотрела и перезревала!
- Подозревала.
- Ага! И Алёна положила в ломбард колье и тратила деньги на детективное агентство. Там стали искать инфо о Лие. Они делали запросы в МГУ, искали её друзей в учёбе, и не находили, Энтони, ни-че-го! Тогда Алёна нанимала ещё хакера, и он ломал сервер «Прайд Тур».
- И что там? - заинтересовался я, уминая эклеры с шоколадной начинкой.
- Официально про Лию я знаю, что она с фамилией Каплан была рождена в 1982 году в Хайфе. Но он гражданка России, я много раз брал её паспорт для виз. Закончила МГУ. Отец неизвестен. Мать - Ольга Каплан, гражданка Израиля. И оказалось, что я ничего не знаю про Лию! Только ещё то, что Лизоньку она рожала в Тель-Авиве и там же делала себе немного операций в косметике.
- И что? - пожал я плечами. - О прошлом своей жены я тоже знаю немногое. Важно настоящее и любопытно будущее. Разве нет?
- Нет! - отрезал Джозеф и бросил на стол ещё несколько фотографий.
Увидев их, я шумно выплюнул пирожное прямо на стол.
- Что за хрень, Джозеф?! - возмутился я, прибирая за собой.
На снимках были части голых мужских и женских тел: бёдра, грудь, ягодицы, шея, гениталии.
- Это мне совсем не интересно, - брезгливо поморщился я, - убери назад!
- Извини, Энтони, - сказал Джозеф, но в его голосе я не услышал сожаления. - Я когда-то кричал, как и ты, и мне было плохо тоже. Но потом я нашёл вот что…
Он достал лист уголовного дела и показал сигаретой на фамилию руководителя следственной группы ФСБ.
- Юрий Суржанов, - прочитал я вслух.
- Слишком много нападений, - сказал Джозеф.
- Совпадений
- Ага, - кивнул он. - И тогда я нанял ещё двух очень дорогих адвокатов. Один в Израиле и один в Москве. Через неделю они подтвердили слова Алёны и мой ужас. Илья и Лия - один человек.
Я снова сплюнул пирожное.
Зек на верхней шконке захохотал, но быстро замолк и тут же уставился на меня, словно кот на рыбу.
- Ты жил с мужиком?! - отодвинул я кружку с чаем.
- Я жил с Лией! - ударил Джозеф кулаком по столу. - Она родила мне Лизу!
- Как это так?! - не верил я.
Джозеф затараторил по-арабски, но тут же, словно кто-то повернул переключатель, перешёл на русский язык, изредка вставляя неизвестные мне слова:
- Адвокат в Тель-Авиве переворачивал всё и узнал, что клиника Хаима Суржанова зарабатывает на трансгендерных операциях. Его клиника - лучшая в этом! Хочешь, тебе пришьют на спину женскую грудь или удалят кадык, там можно всё. Адвокат в Москве узнал, что владелец «Прайд Тура» и книжного издательства, где работали Лия и Илья - отец полковника ФСБ Юрия Хаимовича Суржанова. Он же - владелец клиники в Тель-Авиве! Сквозь агентство Лии только в 2012-м году в Израиль отправили два десятка человек. И много их потом летело в Ливан и Сирию, но уже с женской грудью. И, конечно, с новой жизнью прошлого.
- Как ты понял, что женщины в Ливане - это бывшие мужчины из Израиля?
- Тёлка с сиськами на спине спалилась, - съязвил зек, но Джозеф так хлопнул по папке ладонью, что тот подпрыгнул на своём шконаре, а остальные зеки окончательно проснулись и разворчались.
- Здесь! - крикнул Джозеф. - Здесь всё из серверов «Прайд Тура» и клиники Хаима!
- Ты и сервер клиники взломал? - удивился я. - Это же незаконные доказательства, точно не для суда.
Джозеф засмеялся:
- Какой суд? Я не буду там говорить. Я знаю - это ловушка ФСБ. И я…
- Стой, стой! - прервал я его. - Как ты их то сюда притянул? Если что-то подобное и проворачивал, то уж точно из внешней разведки.
- Энтони, - вздохнул Джозеф, - какая разница, правая рука или левая, если одна голова? Все они - одно, и все они - вместе!
Джозеф положил на документы ладонь:
- Я переправлял всю информацию от адвокатов моему брату. Все фото новорождённых красавиц и досье на них. Они уезжали работать по бизнес-визам «Прайд-Тура» много которых я и делал.
Джозеф постучал себя по лбу.
- Потом их, как будто вдруг, знакомили с важными людьми в политике и большом бизнесе. Они были любовницами тех людей. Если же важные люди любили мальчиков, то «Прайд Тур» присылал им красивых и умных менеджеров или переводчиков. Все они знали по два-три языка, много понимали в политике, и все имели связь с истеблишментом России. И все они потом поставляли много информации о делах Ливана и соседних стран, но только не Израиля. И почти все важные люди были шантажированы красивыми агентами из «Прайд Тур» Я это знаю! Мой брат передавал списки в Управление госбезопасности Ливана, и бывших парней высылали обратно в Россию. Кто-то из них и писал заявление на меня.
- Почему же те, кого шантажировали, сами не обратились в спецслужбы Ливана? - спросил я. - Связи у всех есть, можно было бы попытаться решить тихо.
Джозеф покачал головой.
- В Ливане за анальный секс можно по-закону получить тюрьму. А любовницы - бывшие парни?
Он схватился за густую кучерявую шевелюру:
- О, Энтони, кому нужен позор? Это был мрак для истеблишмента Бейрута!
- Подожди, подожди, - вспомнил я, - а как же твоя дочь? Трансы не рожают.
- Всё на фото, Энтони! - схватил Джозеф снимки обнажённой натуры. - У нас в животе есть пустота. Туда вживляют эмбрион, что две недели рос в лаборатории. Через семь месяцев делают операцию, и ребёнок живёт, как цыплёнок в инкубаторе Хаима.
Джозеф лихорадочно перебирал снимки, доставая из папки то один, то другой, и пытаясь сунуть их мне прямо под нос.
- Ты много сидишь в тюрьме, Энтони! Гомосексуальные семьи делают это уже пять лет и больше. Это очень дорого, но это реально. Лия рожала в Тель-Авиве! Как я мог думать плохое? Я жил с женщиной, Энтони! - Джозеф со злостью отбросил фотографии.
- Иногда я видел её прокладки с кровью. Я знаю сейчас - это специально, но в прошлом, Энтони, в прошлом? У неё рос беременный живот, её кожа была гладкой, как абрикос. Везде абрикос, Энтони! И когда я отказал Лие в свадьбе - мою судьбу решили ломать её кураторы в ФСБ.
Джозеф замолк передохнуть. Его лоб блестел, и кулаки грозили невидимым врагам. Подумав секунду, я усмехнулся и спросил:
- Я представляю, если бы вы поженились. Но как ты, Джозеф, с такой историей можешь ехать через тюрьмы здравым?
Джозеф открыл было рот, но за него ответил ловец мышей с сигаретой в зубах:
- Не мороси, Антон, можешь чифирить с ним и дальше. Будь он зафаршмаченным, неужто мы пустили бы его за стол? В Челябинском централе по нему решался вопрос. Братва порешила: «по незнанке - не катит!», это факт, что иностранец уже в тюрьме всё узнал. Да и «общак» он там подогрел нехило.
Он помолчал и добавил:
- А я смотрел на твою реакцию. Видно, что с лагерей едешь, знаешь «чё по чём».
Я сделал вид, что ничего не случилось и взял кружку с чаем.
- И что теперь, Джозеф?
- Я буду бороться, Энтони, - сказал он. - С ними нельзя иметь мир! Об их ловушке с красивыми людьми должны знать все!
- Я имею в виду твою личную жизнь.
- Здесь просто! - засиял ливанец. - Я сделал Алёне предложение о свадьбе. Через один день мы будем заключать здесь брак.
Я долго тряс ему руку - он никак не хотел выпускать мою ладонь из цепкой волосатой клешни.
- Я очень рад, Джозеф, очень! - повторял я. - Этот финал можно смело назвать хэппи-ендом. Береги её и помни: будешь изменять - будешь наказан небесами. А там сейчас тоже всем заведует ФСБ.
Не выдержав, Джозеф полез обниматься.
Через неделю я покинул Мариинский централ, где лет сто назад дедушка Ленин кушал хлебные чернильницы с молоком. Старенький автозак вёз меня в мой новый лагерь. Сетуя на холод, я рассматривал подарок Джозефа. На фотокарточке в строгом костюме стоял серьёзный смуглый ливанец. Рядом с ним улыбалась обычная русская женщина с лёгкими морщинками у глаз. На её пухленькой шее сияло бриллиантовое колье. На обратной стороне фотокарточки я в десятый раз перечитывал плавную вязь арабской руки: «всегда люби, Энтони. Это есть счастье! Джозеф.»
Хитрый зек с верхней шконки перед моим отбытием успел шепнуть наедине:
- А ведь я и сам из Кемерово. Знаю его бабу-то.
- Она тоже мужик? - пошутил я.
- Она-то нет, - ответил зек, - а вот её батя - настоящий мужик! Я ещё шпанюком чудил на районе, он тогда уже каким-то начальником в РУБОПе был. Гонял всех страшно, уважал его блатной мир. Сейчас он, я слышал, до полкана дослужился. Но уже то ли в Госнаркоконтроле, то ли в ФСБ. Точно не знаю. Вот так-то!
Я мёрз в холодном автозаке и думал о Джозефе, желая ему вечной любви.
Грузовик подпрыгнул на ледяном ухабе, я ударился головой о металлическую переборку и, почему-то, вспомнил о мышах. Где и с кем они сейчас?