В последнее время Иван предпочитал по вечерам отдыхать от трудов своих, премудрых и праведных тем, что перечитывал собой же написанное. Если помните, появилась у Ивана потребность описать дела свои премудрые с тем, чтобы потомки, в частности, и грядущие поколения вообще, имели ясное представление о том, что происходило на самом деле. А то сами знаете, понаврут такого, что даже удивиться сил не хватит. И вовсе для этого, ну чтобы наврали, не обязательно помирать, достаточно отвлечься на секундочку. А вечер как раз был самым расчудесным временем суток для этого занятия. Представьте, покой княжеский в полумраке, на столе канделябра о шести свечах стоит и только четыре из них горят. Сиди, читай, сам своим же делам удивляйся, размышляй и получай удовольствие.
Четыре свечи из шести Иван зажигал не в целях экономии, а исключительно для того, чтобы подчеркнуть этот самый уют. А вы что думали: если человек Премудрый, ему что, и уют не требуется?! Ещё как требуется! Эх, жаль вот только дождь не каждый вечер идёт…
Вдруг из четырёх свечей, три почему–то погасли, а четвертая начала себя вести не так, как это ей полагается: горит–горит, раз, потухла. Потом, раз, опять зажглась и так раза три. Иван, на то и Премудрый, впадать в панику или удивляться не стал, потому как сразу понял, Черномор на связь вызывает. Иван достал из самого–пресамого, личного сундучка тарелочку с яблочком, поставил её на стол, ну а дальше сами знаете, что происходит…
– Не дозовёшься тебя! – на Ивана смотрела бородатая Черноморова физиономия, украшенная внушительных размеров фингалом.
– Да здесь я, ваше сиятельство! – не смотря на вечернее время, бодро ответил Иван Премудрый.
Тут момент несколько пикантный. Дело в том, что Иван хоть и обучался в университории и даже живым, и с неповреждённым рассудком оттуда выбрался, имел склонность к человеческим слабостям. Ну а самой слабой и сладкой человеческой слабостью является слабость: это когда видишь, плохо человеку или неудобно в чем–то, не молчи, пошути над тем, что он в неудобном состоянии находится.
– Что это с тобой, ваше сиятельство? – соблюдая полную серьёзность в голосе, спросил Иван.
– А я всегда говорил, все бабы – дуры! – нахмурился Черномор отчего, это Ивану так показалось, фингал стал больше. – Да ещё и руки распускают!
– Ваше сиятельство, а ты их вожжами отходи. Говорят, помогает.
– Вожжами?
– Ага, ими самыми. – теперь уже Иван откровенно отдыхал, потешаясь над Черномором.
– Надо будет попробовать. – задумчиво произнёс Черномор и будто морок с него спал, добавил. – А для начала я тебя этими самыми вожжами отхожу! Ты что мне подсунул?!
– Что было, ваше сиятельство, то и подсунул. – «Ага, испугал, как же!» – Товар первоклассный, лучше не было.
– Ладно. Ты вот что… К тебе от царя Салтана посольство выехало, а главная в нем, Матрена, та самая. Думай, чего сидишь?!
– Ваше сиятельство, а откуда ты… Ах, да! Извини.
– Хорош придуриваться! – фингал у Черномора сделался ещё ярче, не иначе от раздражения.
– А зачем это она едет? Ой, извини! Зачем это царь Салтан посольство ко мне снарядил, да ещё с бабой за самого главного?
– Этого я как раз и не знаю. – засопел Черномор. – Ты что же там себе думаешь? Думаешь, если тебе, благодаря мне, никто и никаких препятствий и вреда не причиняет, то и мне, тоже самое?!
– Ваше сиятельство, я же объяснил: какие девки были в наличии, тех и предоставил…
– Да я не об этом! Дурак, что ли?! Тьфу ты!
– А что же тогда?
– Не твоего ума дело, что! Царь Салтан жену свою, Царицу, вместе с сыном разыскивает, вот и направил к тебе посольство. А Матрёна та, самым главным послом ехать напросилась. А вот зачем ей это надо, пока неведомо. Так что встречай, в сенях не томи, почёт, уважение оказывай и узнавай, зачем это Матрёне вдруг понадобилось в послы вырядиться? Наверняка у неё свои какие–то разумения и планы насчёт посольства имеются, сам знаешь, кто за ней стоит. А как узнаешь, лупи её этими причинами по башке, к стенке припирай, но чтобы она как миленькая перебралась к тебе вместе со своим лупанарием. Понял?!
– Понял, ваше сиятельство! Как не понять. Сделаю, не изволь переживать.
– Знаю, что сделаешь. Куда ж тебе деваться?! – фингал вместе с физиономией растянулся в улыбке, затем вся эта композиция, вместе с бородой, поблекла и растворилась в неизвестном направлении.
Перед Иваном лежала тарелочка, та самая, а на ней яблочко, вот и всё. Да, те три свечи, которые внезапно так потухли, опять загорелись, а четвертая перестала подмигивать.
***
– Никита! – хоть и негромко, зато очень властно сказал Иван. – Поди сюда! Где ты там?!
Вот знаете, никогда и не за какие деньжищи не захотел бы себе такой работы, как у Никиты, или же у того Самолюба. Даже как у Фролки, и то не захотел бы!
– Здесь я, князь–государь! – Никита появился в помещении с такой скоростью, как будто всё это время только и делал, что стоял по ту сторону двери и за ручку держался.
– Позови Тимофея! – не оборачиваясь сказал Иван Премудрый.
– Бегу, князь–государь. Уже бегу… – пролепетало за спиной у Ивана.
Через какое–то время появился Тимофей. Тот, в отличии от Никиты, никуда не торопился, вернее, к Ивану Премудрому не торопился, что всем своим видом и демонстрировал.
– Будь здрав, князь. – каким–то полуленивым тоном поздоровался Тимофей.
– Заходи, присаживайся. – а вот к Тимофею Иван развернулся лицом, вот так–то. – Дело для тебя есть, очень важное.
– Понятно, что важное. – присаживаясь на лавку у стены ответил Тимофей. – У тебя, князь, других дел ко мне не бывает.
– А тебе другие без надобности. – то ли затевая перепалку на премудром языке университория, то ли давая понять, нечего словами впустую играться, не поймёшь, ответил Иван.
– Тоже верно, князь. – согласился Тимофей, а может понял: хорош пустобрёхством заниматься, не для этого позвали. – Слушаю, какое такое дело предстоит сделать?
– Плывёт к нам посольство от царя Салтана. Слыхал о таком?
– Слыхал конечно. Ну и что такого, пусть плывёт. Раз плывёт, значит слава о тебе в других царствах–государствах до того увеличилась, что сам царь Салтан, из местных, первым решил посольство к тебе направить. – и вот пойми этого Тимофея: радостный и довольный он от такого известия, или же наоборот, как совсем недавно Иван, самой слабой человеческой слабостью наслаждается?
– Ладно тебе. Чтобы хвалебные сказки мне рассказывать, Никита имеется. Твоё дело – дело делать…
– Согласен, князь. Это я так, к слову пришлось.
– Так вот, самым главным послом в том посольстве – баба, Матрёной зовут. Понимаешь?
– Да ну?!
– Вот тебе и да ну! Слушай свою задачу…
– Слушаю, князь. – от полуленивого и полувредного состояния Тимофея и следа не осталось.
– Как ты это будешь делать, тебе лучше знать, но чтобы к моменту приплытия того посольства встречал ты его лично. Чтобы был одет во всё лучшее, и чтобы бояре знатные с тобой рядом находились, для важности. Подбери человек пять, посолиднее, и, – Иван на секунду задумался. – найди мальца какого–нибудь, посимпатичнее, пусть на блюде хлеб–соль держит, понятно?
– Князь, так вроде бы для девиц это занятие, с хлебом–солью–то. – попытался возразить Тимофей.
– Главный посол – баба, али не слышал?! Черт её знает, что у неё там на уме!
– Понял, князь, понял. – видать Тимофей действительно понял, потому как улыбнулся очень даже глумливо. – Сделаю.
– Тогда иди, делай…
***
В любом царстве–государстве имеется несознательная часть населения, которая в силу своей несознательности, а проще говоря глупости, уверена, что нет на свете ничего прекраснее, чем плыть по морю, да ещё под парусом. Это они потому так думают, что повезло им – ни разу они по морю не плавали. Сомнительное это счастье: берегов не видно, одна вода кругом. Ветер дует, верёвки, что парус держат, трещат все, того и гляди, улетят вместе с парусом, и корабль из стороны в сторону качает. Уж если ты, мил человек, рождён, чтобы по земле ходить, нечего тебе в том море делать, нету там для тебя удовольствия, ну разве что нужда заставила. Тогда да, тогда никуда не денешься. Тогда приходится все это безобразие терпеть: охать и ахать, не обращать внимания на зелёный цвет лица, ну и, там ещё куча всяких неприятных вещей имеется.
Матрена Марковна, если бы не посольство, да ни в жизнь бы на корабле не поплыла! Она хоть женщина наукам и не обученная, прекрасно понимала, что в той же телеге или в возке, хоть тоже трясёт, будь здоров как, но на земле трясёт, а не посреди всей этой жидкой страсти, прости Господи.
Но посольство, на то оно и посольство, что помимо загаданной выгоды, ему ещё и выпендрёж полагается. Одно дело: прибывает к своему месту назначения посольство по дороге, всё пыльное, аж пыль та на зубах скрипит. И другое дело: на корабле, под большим и гордым парусом. Опять же, на берегу моря, да ещё в порту, всегда полным–полно народа, который без дела шарахается в надежде на то, что вдруг как корабль новый приплывёт, на море поглядывает. Вновь прибывший корабль им не для красоты любования требуется. Он им требуется, кому как: кому, глядишь, работа какая, ну, погрузить–разгрузить что–нибудь, подвернётся, а другим: в суматохе, прибытие корабля сопровождающей, стырить что–нибудь – условия, лучше не придумаешь. Ну и уж вряд ли вы видели таких, неведомого счастья ожидающих бездельников в оконцовке даже самой главной дороги шляющихся. Скучное занятие – стоять и на дорогу пялиться в ожидании неведомого неизвестно чего.
***
Грустная присказка получилась. А вы не расстраивайтесь. Присказка, она всего лишь двух видов и бывает: весёлой или грустной, а вот сама сказка, та аж целых три вида имеет: весёлая, грустная и страшная. Так что считайте повезло, присказка досталась.
Хотя, неча баловать, вот вам и сказка, вернее, её продолжение. Матрена Марковна стоически терпела все те неудобства на которые уж очень щедры как корабли, так и моря, по которым они плавают. И знаете, среди щедрот этих зеленоватый цвет лица и постоянные требования желудка вырваться на свободу почитай самые невинные, хоть и неприятные. Гораздо хуже, такое впечатление, что всё нутро тоже пустилось в свободное плавание, мечется внутри тебя и как тот корабль на волне, никак успокоиться не может. Да что там говорить: даже по малой нужде сходить, такую фигуру из себя изобразить надо, что если где–нибудь в кустах, и в голову не придёт!
Но повторюсь, Матрёна Марковна не жаловалась. Как женщина умная, не по женски умная, она понимала, надо потерпеть малость, что все эти мучения Самым Синим морем предоставленные во сто крат окупятся, пусть и не здесь а там, в княжестве Руслановом. Ну а если они там окупятся, то в царстве царя Салтана они окупятся во сто крат.
Почитай до сего момента мне самому было непонятно, в честь какого это праздника так взвилась Матрёна? Царицу с царевичем Гвидоном чуть не ухайдокала, да и сейчас плыла по Самому Синему морю только для того, чтобы окончательно убедиться – хана им! Ну а если не хана – доухайдокать, да так, чтобы и к бабке ходить не потребовалось. А ещё с лупанарием этим придумала – нарочно не придумаешь. Придумала же, сама придумала, и не учил никто! Помощь конечно же ей была, но не так чтобы в каждом её действии, а как бы вообще.
***
Ничего страшного, если до сих пор не догадались – до самого только что дошло. Если присмотреться маленько повнимательнее – получается: Иван, который Премудрый и Матрёна Марковна, ну прямо как брат с сестрой, прямо родственники. Конечно никакими сродственниками они друг другу не были хотя бы потому, что по отношению друг к другу были иноземцами.
Иван, тот родился в княжестве князя–батюшки, а Матрена родилась в царстве царя Салтана. Вернее будет сказать, Матрена родилась хоть и в царстве нынче царём Салтаном управляемом, но тогда в царстве том батюшка нонешнего царя царствовал, а сам царь Салтан, хоть и был в проекте, но на горизонте еле просматривался.
Родилась Матрена в семьёй не знатной, в обыкновенной, ремесленнической. Батюшка её кузнецом был, в кузне что при дороге стояла всякие разные железяки и не железяки тоже, что в дороге ломались починял. Так и жил: хоть и о богатстве не помышлял, но и нищета с бедностью на горизонте не виднелись. И вроде бы ну чего ещё тебе от жизни надо, если батюшка твой – справный хозяин, кузнец, золотые руки? Твоё дело только и делать, что расти, в красоту и в тело входить, и дожидаться своего заветного часа, когда в избе прозвучит до боли желанное: «У вас товар, у нас купец...».
Оно конечно, всё правильно, вот только кто–то, неизвестно кто, посмеялся над Матрёной. Давно известно, ум, это для мужиков и то не для всех. Что касается женщин, им перво–наперво красоту подавай, ну и хитрость женскую, без неё никак! А вот ум для бабы, это даже не знаю с чем и сравнить – сплошная беда это, причём для всех и для неё в первую очередь. Вот с Матрёной и получилось: то ли посмеялся кто, то ли перепутал, только вместо красоты и хитрости женской огребла она полной ложкой мужской ум и хитрость, тоже мужскую, только по женски коварную. То, что на белом свете одним дураком больше стало, не достался кому–то из мужиков ум – не велика беда, их итак вон сколько вокруг чудит. А то что появилась ещё одна, по виду вроде бы как и женщина, а на самом деле – мужик мужиком, злющий и коварный, беда да и только. Оно бы всё ничего, глядишь, подросла бы, хоть и не красавица, а благодаря приданому вышла бы замуж и пилила бы, в бараний рог скручивала, муженька своего, тем бы и была счастлива. Ах, если бы оно было так!
Случилось, проезжал царь, который батюшка царя Салтана по каким–то своим делам по той самой дороге, при которой кузня стояла. Ну проезжал и проезжал, мало ли кто по той дороге проезжает? Вот только в карете его железяка какая–то сломалась. Что делать? А кроме как до ближайшей кузни царской карете доковылять, больше и делать нечего. Доковыляли. Железку ту сняли, и батюшка Матренин ремонтировать её принялся. А царю видите ли скучно ему, развлечения ему подавай! А из развлечений только и есть – Матрёна, малая возрастом, в простой домотканого холста рубашонке. Стоит она, палец во рту, сопли сами по себе, и на царскую карету во все глаза смотрит. А я бы на вас посмотрел, если бы перед вами, в вашем сопливом возрасте, настоящая царская карета во всей своей красоте предстала! Вот и Матрёна такая же!
Стоит она, на карету смотрит, а царь тот, возьми да ляпни: «А это что ещё за чудо такое сопливое?». Ладно если бы просто сказал, он ещё и засмеялся. Скучно ему видите ли. Любая другая девчушка или пацанёнок, ну, или смутились бы и за дверь кузни спрятались, или же вообще, на царские слова внимания не обратили. Любые, только не Матрёна! Убежала она с царских глаз долой, но не от смущения и даже не от обиды, а от лютой злости, её вдруг посетившей.
Спрятавшись от людских глаз и от своего позора в лопухах Матрёна вместо того, чтобы поплакать вволю, вдруг поняла: вот оно, ради чего она будет жить! В тот же самый момент все её мысли и фантастики по поводу женихов, которые бередят головы девчушек чуть ли не с пелёночного возраста, куда–то исчезли. Перед Матрёной во всей своей зловещей красе и отчётливости предстала цель жизни – угробить этого царя! Если не получится его угробить, мала ещё, значит угробить сына его и весь род, аж до пяточного колена, а заодно и царство, хрен с ним. Вот вам и присказка, вот вам и сказка.
***
Так что даже сейчас, на уходящей из под ног палубе, желание Матрёны, ставшее целью её жизни, никуда не исчезало и не померкло, а становилось только ярче и отчётливее. Конечно сама Матрёна с такой высокой целью ни в жизнь не справилась бы. Уж неизвестно как, а только познакомилась она и свела дружбу с одним их самых главных злодеев на котором пробы не где ставить – Кощеем зовут. Не сказать, чтобы Кощей тот на самом деле был бессмертным. Бессмертие его гарантировалось исключительно людскими бедами по всему белому свету происходящими. Покуда страдают люди, и хоть чуть–чуть не живут счастливо, жив и здрав Кощей, и бессмертен. От несчастья и горестей людских имел Кощей силу могучую. Ну а чтобы сила та не иссякла, творил Кощей тот всевозможные мерзопакостные дела везде где только можно, и где нельзя, тоже творил. Разумеется при таких делах и при таких их масштабах, помощники ему требовались. Вот он таких, как Матрёна, завсегда встречал и привечал. И помогал, где словом, а где делом, но в основном словом и своим присутствием за плечами того, кто всё зло на белом цвете и вытворял. Здесь сразу несколько выгод просматривается: первая – при таких масштабах творимого зла силу лютую обеспечивающего уж очень много помощников–исполнителей требуется. И второе: в случае чего, на белом свете и других злодеев и не злодеев полным полно. Исполнителя какого–то неудавшегося злодейства всегда можно на растерзание отдать, не жалко, ещё имеются. Удобно? А как же!
Таким вот образом Матрёна и двигалась к цели своей жизни в лопухах обретённой. Вроде бы и при самом Кощее состоит и благорасположением его пользуется, а вроде бы как и сама по себе. Получается, что вроде бы как свободная на все четыре стороны, как тот ветер, что над Самым Синим морем гуляет.
***
Если всё про Матрёну здесь расписывать, да ещё с подробностями, неровён час, сам начнёшь от людей шарахаться, в каждом Матрена видеться будет, поэтому, коротенько…
Когда пришла пора Матрёне «честным пирком, да за свадебку...», и жених уже определился, сбежала Матрёна из отчего дома. А вот так, взяла и сбежала! И понесла её нелёгкая по жизни, среди разных людей протекающей, к цели её заветной. Всяко бывало: и смеялась, и плакала от дел своих, но от выбранного пути не отказывалась и ни на минуту в правильности и даже святости выбранного пути не сомневалась.
И что бы вы думали?! В один из дней открылась перед Матрёной тайна сокровенная: широкая как море и глубокая, как то же море. Имя той тайны – власть! Чего греха таить, о тайне этой почитай каждая собака знает, просто внимания на неё не обращают, а Матрена обратила, и ой как обратила!
Более того, различила Матрена, что тайна эта, властью кем–то названная, двух видов бывает. Один её вид, он с виду красивый весь и блестящий. Это когда власть твоя над всеми и всем любому и каждому известна. Оно конечно хорошо. Тут тебе и почёт и уважение, и всё такое прочее дополнительное. Даже если это и не почёт, и не уважение, а страх до ужаса, и злоба от бессилия, глухая и лютая, все равно, почёт это, и уважение, только цвет другой. Хорошая власть тогда получается, в смысле, громкая, но власть такая для дураков придумана.
И совсем другое – власть, мало кому видная и почти никому не слышная. Вот она, власть такая и есть власть настоящая. Оно ведь как получается: не будешь же ты, прости Господи, принародно с женщиной или с мужчиной целоваться да миловаться. Для таких дел тишина и покой требуются и чтобы на пушечный выстрел никто подойти не смел. И чтобы, если кто и знал, чем и с кем ты сей момент занимаешься, молчал бы, как будто язык отрезали.
Опять же, выгоды и последствия разные, смотря какую «красавицу» выберешь. Прости Господи, опять на срамное потянуло! Если, скажем, приставать к девице принародно, да ещё с надеждами на самые приятные последствия, причём тут же, не сходя с места, то и по морде получить – раз плюнуть. И другое дело, если один на один, на сеновале. В этом случае шансов на взаимный поцелуй гораздо больше имеется, не говоря уж о приятных в своей бесконечности продолжениях.
Ну и ещё, тоже не так себе. Сами знаете, какой у нас народ: чуть что, сразу в крик и каждый так и норовит тебе по морде заехать. Так вот, приставать к девице, да ещё у всех на виду – сплошные дурь дурная и бахвальство. Конечно, если получится, народ одобрит, правда советами изведут. А если не получится? Тогда что? А тогда – свидетелей тьма тьмущая, не отвертишься. Если же на сеновале, да так чтобы толком никто и не догадывался, тогда и свидетелей никаких, тогда и спросу с тебя никакого.
Неизвестно на основе такого срамного примера или ещё на основе чего, только думала Матрёна так и в этом направлении. Возьми для примера того же царя Салтана: вроде бы всем хорош и всем взял – царь и государь великий, а слушается Матрёну, бабу, едва грамоте обученную. Вот вам и кусты с крапивой, вот вам и пряники.
А насчёт Ивана, который себя аж Премудрым озаглавил, Матрёна вообще почти ничего не думала, а если и думала, то так, вскользь. На сей момент и на ближайшее будущее перед её глазами стояло одно – убедиться, что Царица с царевичем Гвидоном на этом свете не присутствуют. Ну а если всё ещё присутствуют, сделать так, чтобы перестали присутствовать, навсегда перестали. Что же касаемо Ивана, который Премудрый, Матрёна ещё не решила, что с ним сделает. Будет вести себя смирно да послушно, пусть княжествует, да дурью мается. Ну а если гонор свой вдруг покажет – ухайдокает его Матрёна, и глазом не моргнёт, ухайдокает.
Так что несмотря на все неудобства, Самым Синим морем предоставляемые, настроение и ближайшее будущее Матрёны были ясны и безоблачны. Единственное, что слегка омрачило её настроение и самочувствие, было: как будто кто–то иголкой в сердце ткнул, как бы со всего маху. Ткнул и вроде бы отбежал, как бы спрятался. Сначала было обеспокоилась Матрена: а вдруг знак какой благодетель Кащеюшка подаёт? Но слегка подумав, успокоилась и отнесла эту секундную неприятность на счёт корабля с Самым Синим морем, будь они неладны, и на свой возраст, хоть ещё и не старческий, но всё–таки.