СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть третья: СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ!
18. СПАСАЙ РОДИТЕЛЕЙ
С братом я поддерживал постоянную переписку, писал, конечно и родителям, но реже, потому что для отца написать ответное письмо, по его чистосердечному признанию, было "легче воз дров нарубить в лесу, чем пером поводить по бумаге".
Из писем брата я знал, что родители наши плохо живут. Работая в колхозе, отцу некогда было заниматься рыбалкой. Хлеба не хватало. Жили больше на картошке. Хорошо, что на нашей усадьбе был большой огород, где мы сажали картошку и ее хватало на круглый год. У нас было два огорода, на втором, у речки, сажали капусту, помидоры, огурцы, немного свеклы, моркови. Но на одних овощах и картошке не проживешь. Мяса, однако, не было, жиров - тоже.
В одном письме брат писал: "Старики наши живут впроголодь. Придется забирать их к себе, на свое попечение. Но как это сделать - ума не приложу. Бросать учебу в институте и идти работать мне не хотелось. Если я брошу, больше никогда не поступлю. Высшего образования мне тогда не видать, как своих ушей".
Через некоторое время он снова писал:
"Я все-таки решил оставить институт. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Пойду работать. Долг перед родителями диктует идти на жертвы. А тут еще своя семья обременяет. Как ты знаешь, я ведь в Омске женился. Жена приехала сюда, сын родился. Я уже подыскиваю такую работу, чтобы была и приличная квартира. С получением первой зарплаты вышлю тебе денег и ты поедешь за родителями".
И опять: "Устроился под Москвой, преподавателем ФЗУ. Получил квартиру. В мае сделаю перевод. Готовься к поездке".
Наконец я получил деньги. И на пароходе выехал из Омска в Ермак. Накануне отъезда я получил от брата наказ, что должен забрать родителей и на пароходе ехать с ними до Омска, там пересесть на поезд и следовать до Москвы, в Москве он нас встретит. Так я и сделал.
Когда приехал в Ермак, я не узнал своих родителей и сестренок: старики очень отощали, похудели, глаза их ввалились, сестренки побледнели и отвечали на вопросы тихо, как пришибленные. На столе лежала маленькая, но очень тяжелая коричневая булка хлеба, принесенная отцом из колхоза, полученная как паек на всю семью. На нее с жадностью смотрели голодные детские глаза.
- Это на два дня, - сказала мать, разрезая булку пополам и одну половину поделила на шесть частей, вручая тяжелые частички дочкам и внуку. Петровичу добавила: - Это вам на сегодня. С этим и спать ляжете.
От хлеба пахло травой и картошкой. Жилистые и костлявые руки матери тряслись от слабости. Отец был все такой же кудрявый и лохматый, но заметно поседел, лицо почернело от загара и покрылось крупными и мелкими морщинами. Сестренки вытянулись, усохли, и стиранные платьица на них сидели свободно. У Петровича под глазами позеленело.
Я привез сумку сухарей, она очень кстати пригодилась. Мать развязывала ее три раза в день и давала всем по сухарю, как дополнительное питание к тому хлебу, что приносил отец.
Нам потребовалось не более трех дней, чтобы собраться к отъезду. Брали мы с собой зеленый ящик с горбатой крышкой и обитый светлыми полосками жести, он имел четыре ручки с "лапками" для упора (приделанными так, что они никогда не давили на руку) и это было очень удобно для переноски. В ящике вместилось все добро, накопленное за долгую и хлопотливую жизнь. Отец подготовил продолговатую ивовую корзину, обшив сверху парусиной. В ней лежали самоловы, он никак не хотел расставаться с ними.
- Где ты там будешь рыбалить? В луже? Или на трантуаре? - с раздражением спрашивала мать.
- Все равно возьму, - твердил он.
Постель увязали в два узла, и два крапивных мешка набили одеждой и обувью. Остальное имущество - кровать, стол, табуретки, кадки, корыта, большие чугуны и сковородки - частично продали или мать раздала родственникам и соседям. На саманную избу, с виду некрасивую и довольно ветхую, покупателя не нашлось.
- На ваше усмотрение, - сказал отец племянникам Семену и Виктору, жившим по-соседству. - Чо можно будет - пожжоте, остальное - пусть рушится.
Пришел пассажирский пароход рано утром. Подвода нам не потребовалась, да ее и негде было взять, многочисленные родственники и соседи помогли нам доставить багаж на пристань. Когда отходил пароход, наш добрый ласковый Король, оберегавший нас тринадцать лет, понял, что он остается один, а мы куда-то уезжаем, забеспокоился, заскулил, начал на дыбы подниматься и рваться к воде, чтобы догнать нас, но двоюродный брат Семен держал его на веревке и успокаивал.
Сестренки мои и мама плакали, вытирая глаза платками, отец отвернулся и шарил в кармане, чтобы закурить. Я обнял мать за плечи и прижал ее голову к груди своей.
Высадились мы в Куломзино, отсюда, по нашим расчетам, лучше было сделать посадку на поезд. Наняли извозчика-ломовика и он весь наш скарб доставил к маленькому вокзалу на правой стороне пути. В то время существовал глупый порядок на железной дороге: пока пассажир не имел на руках проездного билета, он не мог отправить свой багаж ни малой, ни большой скоростью. Громоздкие места, их было четыре или пять - мы не могли сдать в багаж, обязаны были сперва купить билеты, а их зачастую продавали за полчаса до прихода поезда, вот и попробуй управиться за такое короткое время.
Я подготовил багаж, обшил каждое место, на каждом из них написал два адреса - назначение и отправление. В очереди за билетами стояли попеременно все взрослые, даже сестренки. С приходом каждого поезда народ устраивал давку у кассы, ехали все больше сезонники и крестьяне, по одиночке, большими семьями и целыми артелями. Денег у меня хватало только на четыре билета - на два взрослых и на два детских, мне и Петровичу билетов не было, но хорошо, племянник мог уехать и без билета, он был еще дошкольник, но мне надо оставаться.
Едва успел я сдать багаж, как подошел поезд. Стариков, сестренок и племянника я посадил в вагон, а сам остался. Не успел я вытереть носовым платком вспотевший лоб, как ко мне подошел человек в штатском и тихо, так чтобы никто не слышал, попросил следовать за ним. По рассказам людей я знал, так часто поступают темные личности, сперва вызывают, заманивают, потом обирают.
- Никуда я не пойду, - также тихо ответил я.
Человек наклонился ко мне и прошептал:
- Арестую, если не пойдешь, - отвернул полу плаща и показал кобуру, потом значок на оборотной стороне лацкана.
Я понял с кем имею дело, если, думаю, поведет дальше пределов вокзала, не пойду, пусть грабит на виду у всех. Но привел он меня в отделение железнодорожного ГПУ. Там сидел другой человек, в военной форме и уже более солидный и внушающий доверие. Он потребовал от меня документы, просмотрел их, спросил, куда и зачем я еду. Я ответил.
- А зачем ты лез в карман к старику?
- К какому старику?
- К седому, с бородой.
- Шутите. Покажите мне этого старика?
- Выложите на стол все, что у вас есть в карманах.
Я выложил. Кроме двух записных книжек, маленького карандаша, носового платка и старой потертой газеты у меня ничего не было. Да пять или шесть бумажных рублей.
- А где остальные деньги?
Я вывернул пустые карманы.
На центральной почте меня ждал телеграфный перевод. Получив деньги, я тут же поехал на вокзал. Плацкарту достать не удалось, но билет все-таки купил на проходящий поезд. Проводники не сажали пассажиров, хотя они и имели билеты. Я был без багажа и кое-как втиснулся в вагон, пристроился на нижней полке посидеть, потом при выходе в тамбур стал у открытого окна и закурил папиросу. Облегченно вздохнул.
Ну вот, я еду в Москву. Думал ли я про это год, нет, даже меньше, полгода назад? Нет, не думал. А сейчас так повернулось, что я еду в столицу. Мысленно составил себе план: первым делом схожу в ЦК ВЛКСМ, узнаю в отношении своего заявления, потом поброжу по Москве, познакомлюсь с ее расположением, побываю на площадях, в музеях, на выставках, и, конечное дело, в театрах, кино.
В вагоне было душно, а тут продувало ветерком, но временами паровоз бросал порцию едкого вонючего дыма и невозможно было дышать, тогда я отдалялся от окна и пережидал.
О пространстве и протяженности я уж имел понятие, но впервые ехал так далеко, говорят, более трех суток будут катиться колеса, мелькать там за окном леса, поля, деревни, села. Но сейчас ничего не видно, непроницаемая темнота стояла за окном.
Однако, я простоял возле окна почти всю ночь. Только под утро немного вздремнул, примостившись на краю сиденья. Утром снова потянуло посмотреть на просторы. Погода была пасмурная, за окном мелькали леса и перелески, степи и мокрые луга, телеграфные столбы и пестрые шлагбаумы на переездах. Я часами стоял у окна, забывая про еду и превозмогая усталость. Чудное, захватывающее зрелище! Вот она - моя страна, я даже представить себе не мог, как она широка, могуча, великолепна! За высоким зубчатым Каменным Поясом, на преодоление которого пошло почти сутки, на зеленых косогорах замелькали российские деревушки, белокаменные города, расплескалась голубая синь лесов. Серебристо белые туманы и золотистое солнце над всем этим - ах, как хорошо!
О выезде своем я не дал телеграмму и меня, конечно, никто не встретил. До брата я добрался пригородным поездом. Пыхтящий черный паровозик и с пол десятка зеленых вагонов воткнулись прямо в густой лес. Дальше рельс не было, пассажиры, как из кузовка грибы, вывалились прямо на замшелые пни, за ними была солнечная поляна-лысина, а за нею опять лес синел у горизонта.
Я побрел вслед за народом.
Брат жил в новом рабочем поселке, почти на берегу Клязьмы. Среди поля, недалеко от фабрики стояло несколько - многоэтажных каменных домов, в одном из них он занимал две крохотные комнаты, кухня была общая на две квартиры. А нас сразу прибавилось шесть человек. Стало тесно, очень даже тесно, но что поделаешь? Жена брата, Лиза, по образованию медицинская сестра, смуглая и кареглазая, походила скорей на подростка, чем на замужнюю женщину, была недовольна нашим приездом и ходила молча, надутая, с братом разговаривала отрывисто, грубо. Махнув рукой, брат сказал так, чтобы она не слышала:
- Вы не обращайте на нее внимания, посердится и перестанет. И не вступайте, с нею в ссоры - и все обойдется.
Мы понимали, что лишние в доме, но куда деваться? Отдельную квартиру в поселке было невозможно найти, да и не по карману она нам.
*****
Окончание третьей части здесь: http://www.proza.ru/2019/04/20/1245