СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть третья: СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ!
16. СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ!
Я чувствовал себя спокойно, потому что был уверен в своей правоте. Перед опубликованием статьи все факты были проверены. Кроме того, за нашей спиной стояла авторитетная комиссия горкома комсомола. Она, полагал я, была не удовлетворена состоянием общественной и комсомольской работы в техникуме и сделала свои соответствующие выводы, но точно я не знал, какие именно. Во всяком случае, она не даст в обиду меня и Виктора.
Но получилось совсем не так, как я думал. Мне готовилась грубая подножка со стороны тех, кого я критиковал, и в первую очередь Василия Лизикова и Леонтия Линиенко. Об этом я не знал до самого последнего момента.
Статью вынесли на обсуждение общего собрания комсомольцев.
Перед тем, как идти на это обсуждение, я договорился с Виктором Доливиным быть на собрании вместе, чтобы вместе защищать статью, честь свою и газеты. Но в последние минуты я усомнился в дисциплине Виктора - придет ли он? А вдруг не придет? Мне трудно будет отбиваться одному.
И пошел к нему на квартиру. Он был дома. Виктор не ожидал моего прихода, обрадовался и в тоже время очень смутился. Когда я сказал, что зашел за ним, он выставил на меня глаза и удивленно опросил:
- Куда?
- На собрание, Как договорились.
- А удобно ли мне ходить? Я же, собственно говоря, уже не учусь в техникуме. Даже с комсомольского учета снялся.
- Значит, ты виделся с Лизиковым и говорил с ним? - Виктор покраснел до ушей.
- Собственно говоря, у нас никакого разговора не было. Двумя-тремя словами перебросились - вот и все.
- И что он говорил о статье?
- Ничего. Я с ним не разговаривал на эту тему.
Но это была неправда, она раскрылась в последующих событиях. Виктор сел за стол, обложился книгами и стал готовиться к занятиям. Я более настойчиво повторил свою просьбу. Виктор опять смутился и ответил:
- С удовольствием бы, тезка, но не могу... Готовиться надо. Притом, они ни тебя, ни меня персонально не приглашали. Зачем я пойду?
Как будто он был прав.
Комсомольское собрание открылось в актовом зале. Все места были заняты. Я сел на первый ряд, где несколько мест оказались свободными. Выбрали президиум и утвердили повестку дня. Линиенко взялся председательствовать и предоставил слово Василию Лизикову, секретарю бюро комсомольской ячейки.
Лизиков подошел к трибуне и развернул газету. Он никогда не носил очки, а тут посадил на нос окуляры в золотой оправе и вид его сразу преобразился, он стал походить на солидного молодого ученого. Он видимо нарочито читал быстро, не останавливаясь ни на точках, ни на запятых и чтение его походило на недовольный писк заморенного комара, старающегося выбраться из густого травостоя.
Слушали статью не особенно внимательно, так как многие уже читали ее, причем голос у Лизикова был тонким, девичьим и как-то отделялся от самого оратора и витал в воздухе, под потолком.
Закончив чтение, докладчик начал давать пояснения, причем не по пунктам, выделив самое главное по порядку изложения фактов в статье, таким образом все заново повторяя. Дойдя до фамилии Жаркова, он доложил собранию, что студента этого администрация техникума уже исключила из учебного заведения за кулацкую агитацию.
- Он комсомольцем был? - спросили из зала.
- К нашему счастью - нет, - ответил Лизиков.
- Почему "к нашему счастью"?- допытывался тот же голос. - А я считаю, все, что случилось в нашем техникуме - это большое несчастье для нас.
Лизиков ворошил свои бумаги и продолжал докладывать о мероприятиях, которые намечено провести по оживлению общественной и комсомольской жизни техникума.
Оторвавшись от бумаг, он поднял кудрявую голову с очками на носу, обдумывая с чего бы начать дальнейший разговор.
- Товарищи комсомольцы, я кончаю свое выступление. Но скажу ещё об одном немаловажном факте. Он непосредственно касается авторов той статьи... Как-то, еще в начале учебного года, выходим из столовой после обеда, меня окружает группа студентов и спрашивает: "Почему нас плохо кормят? Мы почти голодаем. В чем причина такого безобразного снабжения?" Я начинаю объяснять... В группе этой был Жарков, Орлов, Доливин и другие. А один из студентов бросает мне такую реплику: "Выходит, социализм мы строим за счет желудков?" Я объясняю: ничего подобного, это трудности нашего роста. Да тут еще разные неувязки, недостатки. И кто вы думаете был этот студент? Орлов - один из авторов этой статьи. Такие заявления, товарищи, иначе нельзя назвать, как самый махровый оппортунизм! Место ли ему после этого в комсомоле, я думаю что - нет, не место, и это мы должны сказать сегодня...
Пока он давал политическую оценку настоящему факту, я вспомнил: да, такой разговор был, именно когда мы шли из столовой и рассуждали о питании, но первый, кто сказал эту фразу, был не я, а Доливин Виктор, я только поддержал его. Мы тогда остановились против Лизикова и горячо доказывали ему: "За счет желудка социализм не построишь. И глупо было бы, если б кто-нибудь попытался это сделать". Нам так понравился этот неопровержимый аргумент и мы с таким жаром говорили, что Лизиков смешался и не знал, что ответить.
- Я не говорил этого! - бросил я реплику.
Председатель собрания Линиенко позвонил в колокольчик и, привстав с места, пояснил мне:
- Мы не давали вам слова. Прошу соблюдать дисциплину!
Я сидел словно на раскаленной сковороде, меня то в жар, то в холод бросало.
"Сердце, не волнуйся, все хорошо будет!" - пытался я успокоить себя. Начались прения. Мне не дали выступить сразу, хотя я видел, что моя записка своевременно поступила в президиум. И это было сделано обдуманно.
Каждый выступающий останавливался на моей персоне и клеймил меня не иначе, как "двурушником", "оппуртунистом". И все приводили злополучную фразу насчет социализма и желудка. "Не так же, не так было дело, - волновался я. - Это не я сказал, а Виктор Долинин, я только разделил его мнение. Но как об этом сказать, чтобы товарища не подвести и себя оправдать?"
И когда мне дали слово, я сказал:
- Да было такое дело. Был разговор и про питание, и про столовую, что плохо кормят. И была сказана фраза в отношении желудка и социализма. Но не мною она была сказана первым. Я подчеркиваю это слово - не мною первым. Я только подтвердил слова одного студента...
- Кто этот студент? - послышался голос из зала.
- Лизиков знает его. Он сам может назвать.
Я повернул голову к президиуму, где сидел Лизиков и, обращаясь к нему, спросил:
- Почему неправду говорите? Приписываете мне то, чего я не говорил?
Вероятно мне не нужно было так резко выступать, а тем более уличать в неправде секретаря ячейки, но я был сильно взволнован и не мог сдержаться.
Выступавшие после меня члены бюро еще больше усилили нападки на меня. Статью, опубликованную в газете, считали правильной, но меня, одного из авторов этой статьи, окрестили оппортунистом, один оратор назвал даже "волком в овечьей шкуре"...
Взяв заключительное слово, Лизиков начал его тихо и очень даже неуверенно. Он перечислял длинный ряд мероприятий, которые необходимо провести в целях оживления работы в техникуме. Затем предложил исключить из комсомола меня. Большинством голосов его предложение было принято.
Я вышел о собрания и сразу отправился на квартиру к Доливину. На мое счастье он был дома.
- Ты что такой возбужденный или случилось что-нибудь?
- Беда, и очень большая.
- Ты меня пугаешь. Говори скорей.
- Помнишь наш разговор с Лизиковым о плохом питании... Ты еще сказал, что на желудках нельзя экономить, что это преступление...
- Да, помню.
- Меня исключили из комсомола за твои слова, за твой афоризм. Твои слова Лизиков приклеил мне, как ярлык. "Хотя не ты первый сказал, но ты подтвердил их", - говорит он.
Виктор покраснел и сильно смутился.
- Ну и дела! - сказал он.
- Ты должен выручить меня: написать объяснение, как обстояли дела.
- Написать объяснение? - тревожно спросил он. - Ты хочешь, чтобы я сам себе приговор вынес?
- Зачем же сразу приговор? Обсудят - и поймут. Мы ведь никакого преступления не делали. Одни только слова - и те больше по глупости сболтнули, чем с умыслом... С голодухи, можно сказать, наплели языком. Ты хочешь чистеньким выйти, а меня утопить?
- Совсем я этого не хочу.
- Пойдем к секретарю, извинимся...
- Никуда я не пойду.
- Значит, ты не друг мне.
- Как хочешь считай.
Я хлопнул дверью и ушел.
На заседании бюро горкома комсомола меня спросили:
- Орлов, ты признаешь свою вину?
- Да, признаю: я необдуманно повторил чужие слова. Но будет ошибкой, если вы меня исключите...
Секретарь горкома подозрительно посмотрел на меня.
- Да? Ты так думаешь? Товарищи члены бюро, вы слышите, что он говорит? - И снова обращаясь ко мне, спросил с гордой убежденностью: - Ты хочешь нас учить, как нам следует поступить?
- Нет, я не хочу вас учить. Я просто высказываю свое мнение. Имею я право на это? На свое мнение?
Секретарь только покрутил головой, видно было, что ему явно не понравился мой ответ.
- Товарищи члены бюро, какие будут суждения? - спросил он.
Все молчали.
- Орлов упорствует. Он признает свою вину с оговоркой. Учит нас, как надо поступать. Товарищи члены бюро, мне стало известно, что Орлов на общем комсомольском собрании техникума, когда обсуждалась статья, уличал во лжи секретаря комсомольской ячейки, так сказать, подрывал авторитет комсомольских кадров... Мое мнение таково: решение бюро и комсомольского собрания техникума оставить в силе. Другого мнения нет? Голосую. Единогласно. Орлов, положите комсомольский билет на стол.
Мне следовало бы обратиться в редакцию газеты за помощью, чтобы товарищи из этого боевого и авторитетного органа защитили меня. Надеюсь, они бы разобрались во всем, но я полностью не знал своих прав.
Я написал апелляцию в Центральный Комитет ВЛКСМ.
Рассказал в ней, как было дело.
К заявлению приложил вырезку из газеты.
Одновременно с заявлением отправил письмо брату, в котором попросил его посоветовать мне, что делать дальше.
Вскоре получил от него телеграмму:
"Попроси академический отпуск с первого сентября будущего года".
Я так и сделал.
Хотя трудно было уговорить заведующего учебной частью предоставить мне отпуск, но я все-таки убедил его, сославшись на поездку в Москву ходатайствовать о восстановлении в комсомоле.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/20/1206