— Таким образом, — профессор Обонянский поднял вверх указательный палец, — логично будет предположить, что, поскольку в космосе существуют чёрные дыры, значит где-то есть и белые дыры! Не говоря уже о синих, зелёных, оранжевых и прочих аналогах вышеуказанным!
Иннокентий даже не пытался возражать. Во-первых, это всё равно было бы бесполезно, а во-вторых и в-главных, ему очень понравилась подобная многоцветная гипотеза Ивана Борисовича. Хотя, вообще-то, двадцать минут тому назад беседа их была начата с обсуждения женских достоинств.
— Стало быть, по-вашему, если мужчина влюблён одновременно в трёх женщин, это не есть плохо? — попытался вернуть разговор в его изначальное русло Иннокентий.
Профессор крякнул и изумлённо взглянул на собеседника.
— Собственно… как это вам удалось столь элегантно связать одно с другим?.. Впрочем, это неважно. — махнул он рукой. — Космос и Женщина… А есть ли между ними вообще разница? Вот в чём вопрос, достойный обсужденья!.. Однако, прежде, чем мы коснёмся этой прелюбопытнейшей темы, предлагаю тост за милых дам! Гусары пьют стоя!
Пономарёв с удовольствием присоединился к профессору. Затем оба опустились на стулья и некоторое время отдавали должное замечательным самодельным пельменям, которыми накануне снабдила Кешу Анжелика.
— Ваша милая знакомая, — восхищённо воскликнул Обонянский, — просто умничка, в гастрономическом смысле этого слова, вот что я вам скажу, Иннокентий!
— Не только в гастрономическом. — гордо поправил Кеша.
— Тогда зачем же вам, мой друг, нужны ещё две женщины? — воззрился на него с удивлением Иван Борисович. — Ведь, это вы себя самого давеча подразумевали, не так ли?
— Ну, допустим. — допустил такую возможность Кеша.
— Эх, Иннокентий… — вздохнул задумчиво профессор и надолго замолчал, покалывая вилкой пухлый бок радушного пельменя, оставшегося на его тарелке.
Пономарёв уже начал недоумённо поглядывать в сторону собеседника, когда Иван Борисович вдруг очнулся, посмотрел вокруг отстранённым взглядом и нетвёрдой рукой наполнил рюмки.
— Предлагаю тост за любимую и единственную. — грустно сказал он. — Кстати, Кеша, как ваша рука, не болит? Если я правильно понял, вы тогда именно Анжелику защищали?.. Ну, вот. — удовлетворённо кивнул он и повторил: — За любимую и единственную!
— До сих пор вспоминаю. — передёрнулся Кеша, опустошив рюмку и отправив на язык тающий от сока пельмень. — Как я ему в тот раз врезал! Вы знаете, Иван Борисович, я сто лет уже от спорта далёк, а руки-то, как говорится, помнят!.. Только, значит, зашли мы тогда с этим уродом за угол, я ему и крикнул, негромко так, — «эй». Он немного впереди был. Услышал и обернулся ко мне лицом. «Ну, чё?» — спрашивает. Тут я и нанёс апперкот прямо в это его «чё». Вложился по максимуму. В такой ситуации лучше всего бить первым. Главное, не промахиваться, иначе… иначе… В общем, я не промахнулся. Только зубы лязгнули и показалось мне даже, что он прямо взлетел в воздух, прежде чем грохнуться на землю. Я и смотреть не стал, что там с ним, сразу понял — не поднимется. Пять… ну, может быть, десять секунд прошло, а я уже обратно шёл, к Анжелике. Второй-то придурок рядом с ней остался, мало ли чего мог сотворить, но нет, к счастью, оказался умнее своего дружка. — Кеша покачал головой. — И чего людям неймётся, не пойму никак.
— Идиоты потому что. — мудро объяснил профессор. — У меня вот тоже ситуёвина была в молодости. Познакомился я, как-то раз, с девушкой, в санатории. Она спортсменкой оказалась, фехтовальщицей на шпагах. А я тогда с тросточкой ходил, ногу в геологической экспедиции сломал, только-только выздоравливать начал. И вот, значит, идём мы с ней вечерком по аллее в парке. Я тросточкой своей дюралевой постукиваю. Беседуем исключительно наикультурнейшим образом о том, о сём. И вдруг — бах! — из кустов акации вываливаются на нас двое оболтусов лет этак под двадцать пять и с ходу дава-ай куражиться! А я и так-то невелик росточком, тут ещё, как на грех, хромоногий вдобавок! Положение, в общем, аховое. Пока я соображал куда ловчее ситуацию поворачивать, знакомая-то моя выхватывает у меня из руки тросточку и ка-ак давай мутузить этих охломонов! Понимаешь ты, они вроде бы и здоровые с виду ребята, а сделать ничего не успевают, так она их ловко вокруг себя наворачивает этой тросточкой. Я и оглянуться не успел, а оба уже улепётывают вдоль по аллее, только пятки сверкают! И тут, значит, она мне и говорит, хорошо, мол, Ваня, что ты их не испугался. А у самой белокурый локон вздыбился и торчит эдак воинственно вбок.
Иван Борисович коротко хохотнул и покачал головой из стороны в сторону.
— Представляете, Кеша? Берёт она меня под руку и шагаем мы дальше, как ни в чём не бывало, интеллигентно беседуя. А я, главное дело, чувствую, что тросточка неудобная стала, глядь, а трубка-то дюралевая — погнута! Во как в жизни бывает!.. И тем же вечером, на берегу моря, мы с ней утонули в объятиях друг друга… — профессор помолчал, глаза его подозрительно заблестели. — Так я, верите ли, Кеша, даже стихи потом стал сочинять под впечатлением этого санаторного романа. Вот я вам прочту одно стихотворение, только его и запомнил, почему-то. Слушайте.
Она вела нас за собой
В атаку, яростно-весёлых,
В доспехах рыцарских тяжёлых,
Верхом на лошади гнедой.
На шлеме розовый плюмаж
Её мелькал в бою повсюду,
Подобный маленькому чуду.
«Фламинго!» — клич взносился наш.
А на привалах, по ночам,
Доспехи сняв, омывши тело,
На ложе опускалась смело
Она по очереди к нам.
— Так не бывает под луной, —
Мне возразят (возможно, с матом), —
Чтоб в день она была солдатом,
А в ночь подругой и женой!
Однако же БЫЛА она!
Я говорю про то, что знаю.
Ведь и поныне вспоминаю
Как сладкий сон те времена…
— Браво! — не сдержался Кеша и захлопал в ладоши. — Браво, Иван Борисович! Вот не ожидал от вас!
— Ну, что вы, Иннокентий, — раскраснелся профессор, — стишок так себе, барахло… все мы в молодости баловались… неловко вспоминать… Кстати! — вдруг воскликнул Обонянский. — Ведь вы уже несколько раз намекали на какую-то вашу творческую деятельность, да я, признаться, всё мимо сознания пропускал. Так уважьте старика, прочитайте что-нибудь из своих сочинений. Очень уж хорошо мы сегодня сидим!
— С удовольствием, Иван Борисович. Только у меня не стихи, а проза.
— Оно и к лучшему. — махнул рукой профессор.
……….Пришёл как-то раз Виталя в гости. Ну, как в гости. По делу, конечно. Кто же ходит в гости просто так. Смешно даже. В баню Виталя собрался, вот оно чего. Собраться-то собрался, глядь, а веника нет. А какая нынче баня без веника. Срам один, а не баня... Ну и зашёл к соседу-то, товарищу своему, значится.
Спрашивает его, Уразбай, мол, а нет ли у тебя..? Даже договорить не успел до конца.
— Есть. — отвечает Уразбай. И бутылку водки на стол шарах! — Ну, чего к порогу прирос? Проходи, присаживайся к столу, Виталий, гостем, однако, будешь.
Как тут отказаться? Уважил Виталя хозяина, соседи всё ж таки, люди не окончательно друг другу чужие. Опростали сосуд единым духом. И то сказать, чего там пить-то, поллитра каких-нибудь.
И опять Виталя намекает, про своё-то дело, мол, нет ли у тебя..?
— Есть. — отвечает, не дослушав, сосед. И вторую поллитру достаёт. И песню ещё заводит на неизвестном Витале языке. Ну, надо полагать, веселей чтоб было в окружающем пространстве.
Виталя обратно же уважил. То-есть, чтоб без драки. Да и жаль, дескать, если добро пропадёт скоропортящееся.
Ну, и опять своё-то дело пытается до логического конца довести, мол, а как бы нам того, то-есть, чтобы ага? Ты ж меня уважаешь, Уразбай?
Сосед молча достаёт... третью поллитру. В смысле, «разве могут быть сомненья, я и сам всё это видел, это ж наш с тобой секрет!»
И в этот раз Виталя обратно уважил. Ну, не в грязь же лицом! И на последнем рывке выдохнул:
— Может… в баньку?
— А водка есть? — с готовностью поинтересовался сосед.
— Ну дак! — утвердительно повёл плечами Виталя. И тоже песню запел. Но уже на русском языке. Поскольку владел могучим и великим в совершенстве. И с песней этою отправился топить баню. Уразбай тоже. Каждый свою, то-есть.
Уразбаева-то баня быстро так разгорелась, удачно. Сначала крыша, ну а потом и всё остальное. Скорее всего, замыкание по электрической части приключилось от искры. Не успел он и глазом моргнуть, как уже практически и помылся, и попарился.
Виталя же, пока дошёл, почему-то через всё село, до родной хаты, опять вспомнил, что веника для бани ведь как не было, так и нет! Давай он тут кричать соседу через забор, чтобы Уразбай с собою веник прихватил. Глядь, поглядь, а у того дымище с огорода валит под самое небо! Что за чудеса? Когда уже успел иллюминацию устроить?
Ну, через забор-то перескочить, это пара пустяков. Особенно, когда штакетины уже настолько от старости лет подгнили, что просто ломаются под тяжестью тела. Прошёл, стало быть, Виталя сквозь пролом и видит, что закопчённый Уразбай сидит на ящике промеж грядок морковных и пожарных дожидается. Пристроился и Виталя рядом.
Приехали специалисты, потушили возгорание. Почти вся банька целая осталась. Единственно, что нужно починить, так это построить новую, и больше ничего!
— Вот у нас всегда так. — удовлетворённо констатировал Уразбай.
— На том стояли и стоять будем. — согласился Виталя. — А как насчёт веничка? Я ж чего приходил-то к тебе, сосед, я хотел веничек у тебя одолжить для баньки.
— Сам видишь. — показал пальцем Уразбай на обугленные брёвна. — Выбирай, какой больше ндравится.
— Нда. — понимающе загрустил Виталя. — А водка есть?
— А чего ей не быть?
И дальше всё уже пошло совсем хорошо. Ещё и в баньке как следует помылись у Витали, не ходить же всю неделю грязными. Вот только веничками похлестаться не удалось. За неимением.
……….
Комиссар фон Шварфарш осторожно двигался вслед за Ахавом по утопающим во мраке коридорам подземелья. В левой лапе он держал факел, в правой парализатор, готовый в любой момент нажать на спусковой крючок.
Шаман-таракан совершенно не сомневался в том, какая участь его ожидает в конце пути. Если, конечно, задуманный им план не сработает. Ахав мысленно произносил заклинания, а вслух время от времени бодро покрикивал:
— Уже скоро! Сейчас придём! Осталось совсем чуть-чуть!
— Знаю, что скоро придём. — с досадой бормотал комиссар, невольно всё-таки заражаясь энтузиазмом шамана-таракана.
«Ишь, как старается, дурашка! — думал он. — Надеется, поди, что всё закончится благополучно. Не тут-то было!»
Они подошли к той самой каморке, где по уверениям Ахава на стене был нарисован тайный знак. Шаман-таракан до половины туловища втиснулся в узкий проход и громко и радостно завопил:
— Вот! Что я говорил! Вот он, тайный знак!
Он даже сделал какое-то движение, словно пытался изобразить некий танец торжества. Это выглядело смешно и нелепо. Но фон Шварфарш не засмеялся, а затрясся от нетерпения и заорал:
— Где?! Где?! А ну, пусти меня, идиот! Я хочу видеть! — схватив Ахава за ногу комиссар яростно выдернул его из прохода и отшвырнул в сторону: — Сидеть здесь! — фон Шварфарш сопя и пыхтя стал протискиваться в каморку.
После определённых с его стороны усилий комиссар благополучно влез в маленькое помещение и выпучив глаза принялся изучать древние, выложенные кирпичом, стены. Он подносил свой факел поочерёдно к каждой из них раз, и второй раз, и третий раз подряд, напрочь отказываясь понимать, что именно сейчас тут происходит.
Когда до него наконец дошла суть положения, в которое он попал, комиссар не издал ни звука. Он развернулся и осторожно выглянул в коридор. Однако Ахава там уже не было.
……….Впервые о необычном способе фаршировки я узнал лет примерно в пять. Продуктом фарширования был СУНДУК!
Ингредиенты, впрочем, ничуть не уступали ему в своеобразии: в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, в яйце — игла, на конце иглы — смерть Кощея.
Помню, бабушка, читавшая мне эту кулинарную историю на ночь, выговаривала более правильно по смыслу — смерть Тощея!
…А наутро на столе были чудные блинчики, фаршированные всякой вкусной всячиной! То-есть, никакого сравнения с вышеупомянутым конгломератом...
……….
Иннокентий задумался. Начало сказки было забавным. Откуда-то изнутри налетал знакомый вихрь, который сейчас должен был подхватить и унести его в мир фантазий. Но, увы, этого не произошло. В дверь раздался громкий стук и чей-то голос закричал:
— Иннокентий Игоревич, вы здесь?
«Где же ещё?» — с досадой подумал Кеша и, взяв себя в руки, поднялся навстречу посетителю. В работе кладовщика есть своя прелесть, в конце концов. Выдавать народу материальные ценности это вам не шуточки. Надо обладать целым набором вполне определённых качеств, чтобы как следует справляться с этим нелёгким делом. С известной долей самоиронии Кеша называл себя Кладовщиком От Бога.
Возвратившись спустя полчаса за стол, Пономарёв с грустью понял, что очередная сказка осталась без окончания. Вдохновение уже подвигало его другим маршрутом.
«Ну, что ж. Вуаля.» — подумал Кеша, открывая в планшете чистую страницу и принимаясь быстро печатать текст, который буквально рвался на волю.
……….— Простите, тут не занято? — спросил Аркадий Ильич у гражданина, примостившегося на краю лавки в парке.
— Не занято. — сквозь зубы произнёс человек.
— Уф, я так устал, знаете ли, вечер уже, а присесть некогда, всё дела, дела, дела.
— Не занято. — повторил собеседник и добавил после паузы: — Но окрашено.
Аркадий Ильич ошалело посмотрел на гражданина.
— Так что ж вы, батенька, сразу-то...
— А вы, милейший, и не спрашивали. Ничего, зато теперь нас тут двое таких. Хе-хе-хе.
— Вы чокнутый! — Аркадий Ильич попытался встать, но почувствовал, что приклеился.
— Теперь можно и познакомиться. — улыбнулся собеседник. — Влад Цепеш, к вашим услугам.
— Рогачёв. — скрепя сердце, представился в свою очередь Аркадий Ильич. — Будем знакомы… таким образом.
— И мне очень приятно! — улыбнулся Влад, протянув руку, чтобы обменяться рукопожатием.
«Цепеш… Цепеш? Что-то мне это напоминает… — вертелось в голове у Аркадия Ильича. — Брр! Какие у него холодные пальцы!»
— Перекусить не желаете? — спросил он Влада. — У меня тут, с собой, в портфеле, ростбиф с кровью.
— Было бы просто великолепно. — усмехнулся собеседник. — А то, что с кровью, так это вообще мечта! — в неярком вечернем свете блеснули его клыки.
"Так это же Дракула! — взорвалось в мозгу Рогачёва. — Вампир!.."
— На сегодня всё! — послышался голос ниоткуда. — Просыпайтесь. — чуть слышные шаги, запах нашатыря, Аркадий Ильич открыл глаза. — Ну, вот, всё в порядке, как я и говорил. Сеанс гипноза отрицательных результатов не дал. Вам совершенно не нужно бояться мясной пищи. Это нонсенс — бояться отбивных, ростбифов и стейков!
— Но, профессор, это так и есть, я их боюсь!
— Анализы в норме. Организм в полном порядке, кроме того, вы мужчина и вам необходима белковая пища.
— Боюсь! Понимаете, я боюсь даже пельменей и котлет. Панически...
— Сходите-ка, дружок, в церковь. А медицина тут… — профессор развёл руками. — Ступайте домой, поздно уже. Вызвать вам такси?
— Да ничего, — пробормотал Аркадий Ильич, — я тут пешочком через парк и дома.
— Ну, тогда желаю всяких благ. — сказал профессор, снимая халат и расстёгивая запонки белоснежной рубашки.
«Интересный случай. — подумалось ему. — Да нет, просто уникальный в своём роде. Ведь вот вроде и человек солидный, и собеседник неплохой, а нате вам — котлет боится!»
……….