ИЗ МАТЕРИАЛОВ ВАЛЕРИЯ КОЙФМАНА
ИМПРЕССИОНИЗМ – ВЕЛИКАЯ И ПРЕКРАСНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ИСКУССТВЕ.Часть1.
Плутарх писал что, когда говорил римский оратор Цицерон, обличавший врагов Республики, народ говорил: „Как хорошо говорит Марк Туллий!";
когда же говорил Демосфен (его великий древнегреческий предшественник), страстно обличая македонского царя Филиппа, народ кричал: «Война Филиппу!».
Трудно точнее определить эту разницу между искусством формально совершенным, но бесстрастно холодным, и искусством, проникнутым глубоким земным человеческим волнением и чувством.
Искусство первого типа способно возбуждать благоговейное преклонение перед мастерством.
Искусство второго типа порождает чувства, взволновавшие еще шекспировскую Миранду:
«О чудо! Какие здесь красивые создания!
Как род людской хорош! Прекрасен мир
Таких людей!». («Буря»)
Безусловно, к такому искусству относится и импрессионизм. Мало кому, кроме импрессионистов, пришлось на их долю столько язвительных насмешек и площадной ругани, столько грязи и клеветы, столько бесцеремонных искажений существа и смысла намерений художников — и вместе с тем столько признательного вос-хищения, глубокой благодарности, высоких хвалебных слов, столько подлинно всенародной и всечеловеческой славы!
Но ведь то, что создавали эти художники, всегда оставалось при этом одним и тем же.
Теперь, конечно, легче распутать клубок разноречивых мнений о художниках–импрес-сионистах и увидеть то прекрасное, что они сделали, и преклониться перед величием их простого и ясного искусства, перед их мастерством, их подвигом и их глубочайшей человечностью.
Эти замечательные живописцы Франции 1860-1890-х годов, крупнейшими и значительнейшими среди которых были Эдуард Мане, Клод Моне, Эдгар Дега, Камилл Писсарро, Эжен Буден, Огюст Ренуар, Фредерик Базиль, Альфред Сислей, Берта Моризо, Мэри Кассат, Гюстав Кайботт, Жан Гийомен, - получили в свое время случайную и ничего не значащую кличку „импрессионистов".
Это прозвище, данное в свое время в насмешку, стало с ходом времени одним из самых прославленных и самых ярких названий в мировой истории искусства, не уступающим в своей известности таким понятиям, как „готика" или «Возрождение". Но если эти последние названия складывались долго и постепенно, то название „импрессионисты" возникло сразу. Известен не только год, но и день его рождения.
Первая выставка „Анонимного кооперативного общества художников скульпторов граверов и литографов", основной целью которого стали свободные выставки без жюри и призов, состоялась в Париже на бульваре Капуцинок 35 в бывшем ателье фотографа Надара.
Она проходила с 15 апреля по 15 мая 1874. Там выставлялись Моне, Дега, Сезанн, Моризо, Ренуар, Писсарро и многие другие художники разных стилей, объединенные страстным желанием отмежеваться от официальной живописи, представляемой на Салонах.
А уже 25 апреля в популярном юмористическом листке „Шаривари" появилась статья мало кому ведомого тогда репортера Луи Леруа под названием „Выставка импрессионистов".
Леруа побудила к этому одна из картин Клода Моне, показанная на этой выставке и названная автором (тоже случайно и без всяких задних мыслей) „Впечатление, восход солнца".
Другой жур¬налист, Эмиль Кардон, прозорливо назвал тогда же выставку Дега, Моне и их друзей „Выставкой мятежников". Но название „импрессионисты" понравилось публике и критике, оно привилось, его вынуждены были принять и сами художники, оно стало широко известным, знаменитым, почетным, великим!
В 19. веке обычно критики, разбирая творчество молодых художников, начинали рассуждать о достоинствах и недостатках композиции, о колорите, о рисунке, примеряя работы художников на некий идеал, установленный законодателями художественных вкусов и принятый „общественным мнением".
Критики делали вид, что высказывают незаинтересованные суждения, продиктованные, якобы, только лишь хорошим вкусом и знанием законов красоты и художест¬венного совершенства.
Однако уже Бодлер полностью разоблачил эту нехитрую маскировку, деланно-наивный „камуфляж". Разговоры о „композиции", „колорите" и т. п. слишком часто были ширмой, сквозь которую проступал страх бунта и мятежа против всех твердынь и установлений буржуазного общества.
Поэтому, когда официальная критика Второй империи, а затем и Третьей республики, встретила Эдуарда Мане и его учеников и соратников грубейшей бранью и насмешками, за их якобы только чисто формальные отступления от канонов официального академического искусства, то за этим таился самый обыкновенный испуг перед новым и на редкость мощным потоком объективной жизненной правды.
Первая реакция вражеской критики на появление в 1860-х годах Эдуарда Мане (ему особенно досталось) или на Первую выставку импрессионистов 1874 года была в таком стиле:
„Этот портрет — отвратительная карикатура, выполненная маслом... М-сье Мане создает грубые образы специально для того, чтобы привлекать к себе внимание" (Альбер Вольф, 1870);
„Какая-то голая уличная девка бесстыдно расположилась между двумя франтами в галстуках и городских костюмах. У них вид школьников на каникулах, подражающих кутежам взрослых, и я тщетно пытаюсь понять, в чем же смысл этой непристойной загадки" (Л. Этьенн, 1863);
„Никогда и никому еще не приходилось видеть чего-либо более циничного, чем эта „Олимпия"; Это — самка гориллы, сделанная из каучука. . . Серьезно говоря, молодым женщинам в ожидании ребенка, а также девушкам я бы советовал избегать подобных впе¬чатлений" (А. Кантелуб, 1865);
„ Искусство, павшее столь низко, не достойно даже осуждения" (Поль де Сен-Виктор, 1865);
„Какой-то сумасшедший, который пишет картину, трясясь в белой горячке" (М. де Монтифо, 1874). „Впечатление, какое доставляют импрессионисты, подобно кошке, которая стала бы прогуливаться по клавишам пианино, или обезьяне, которая завладела бы ящиком с красками" (газета „Фигаро", 1875). Можно было бы собрать немало подобных не лестных отзывов.
КАРИКАТУРЫ.
Однако интересно, что уже очень скоро, начиная с 1880-х годов, разные приемы живописи импрессионистов (светлые краски, чистые цвета солнечного спектра, голубые или фиолетовые тени, свободно, якобы „незаконченно" наложенные мазки и т. п.), были охотно и ловко растащены многочисленными подражателями, и приспособлены к самой салонной живописи.
Произошло то, что так резко и зло определил Дега: „Нас расстреливали, но при этом обшаривали наши карманы".
Теперь бойкие критики из буржуазного лагеря в конце 19. века, а затем и в 20. веке, объявившие себя поклонниками и защитниками импрессионистов, стали усердно доказывать, что импрессионистов не следует бояться, ибо у них больше и нет ничего, кроме светлых красок и свободных мазков.
Что они были безразличными созерцателями жизни и принципиально безыдейными художниками, и что они ограничивали свои задачи только нарочито случайными впечатлениями, мгновениями, световыми эффектами.
Нужно признать, что такой „подход" к искусству импрессионистов мог гораздо надежнее исказить реальное образное со¬держание, заключенное в искусстве Мане и его друзей.
У вражды к импрессионистам со стороны буржуазной публики их времени, как и со стороны критики, выражавшей общепринятые тогда вкусы, было весьма реальное основание.
Ведь официально признанное, „стопроцентно" буржуазное искусство, бурно „расцветшее" при Второй импе¬рии, с самого начала постоянно вело свирепую войну с художниками, становившимися с каждым десятилетием все более открыто и глубоко антибуржуазными.
Сначала это были Давид и Жерико, потом молодой Делакруа, потом Коро, потом Домье.
Каждого из них обвиняли во всех смертных грехах, попрекали все за тот же „неправильный" рисунок, „дурной" колорит и т.д., на самом деле панически боясь опасных идей, заключенных в образном строе их творений.
Импрессионисты не избежали общей участи подобных художников.
Зато у них сразу же нашлись и никогда не переводились верные и преданные друзья, по-настоящему глубоко понимавшие не внешнюю форму, а внутренний смысл их искусства.
Верным соратником Мане стал великий американский художник Джеймс Уистлер.
Самый смелый и прозорливый художественный критик XIX века — великий французский поэт Шарль Бодлер — приветствовал появление Эдуарда Мане, был его ближайшим другом, горячо его поддерживал, когда про¬тив Мане была поднята дикая травля.
В защиту Мане выступил молодой Золя, если и не во всем разобравшийся достаточно точно, то, во всяком случае, отдавший Эдуарду Мане полную меру восхищения. Среди первых, самых ранних друзей импрессионистов были и другие писатели, журналисты, деятели искусств.
Надо принести дань глубокой благодарности этим проницательным и справедливым людям, оказавшим помощь и поддержку художникам-импрессионистам в тяжелые для них годы, отягощенные не только непониманием, но часто и самой обыкновенной нищетой.
Нам теперь трудно представить себе, что Писсарро или Ренуару приходилось прятаться от кредиторов-лавочников или домохозяев, потому что у них не было временами ни гроша в кармане, или что Сислей так и не выбился из нужды до конца своих дней.
Долгое время картины у импрессионистов приобретали главным образом не обладавшие большим богатством близкие друзья, вроде доктора Шоке или художника Кайботта, и когда нашелся смелый торговец картинами, Поль Дюран-Рюэль, начавший постоянно помогать импрес¬сионистам покупками их работ, то другие сочли его чудаком и безумцем.
Однако за легкомысленную недогадливость и чопорный консерватизм картиноторговцев (маршанов) и музейных работников Франции конца 19. века потом при¬шлось горестно расплачиваться не кому иному, как самой Франции.
Так как купленные Дюран-Рюэлем и другими такими же „безумцами" многочисленные шедевры Мане и его друзей успели в свое время уплыть в Америку, Германию или в Россию, в Москву - к Щукину и Морозову.
Продолжение следует....