На фотографии – французская лодка, пришвартованная рядом с нами на Южной улице. Справа можно увидеть человека в красных женских шортах и белой футболке с клубничкой – это Вова. Идёт знакомиться.
Глава 21. Фейерверк на Южной улице
Наутро мы, подкрашенные, отремонтированные, чистые и все окончательно между собой побратавшиеся за время общей бессонной ночи, попрощались со статуей Свободы и пошли к одному из причалов Нью-Йорка – к тому, что на Ист-ривер, на Южной улице Манхеттена.
– Желания загадывайте! – крикнул Волков, когда мы поднырнули под огромный мост. – Здесь специальное место для желаний, под мостом!
– Ты успела? – спросил меня Вова.
Я грустно помотала головой. Я не успела. Да и шут с ним, с желанием.
– Зачем ты врёшь, Волчара? – погрозил пальцем Вова. – Желания исполняются только под очень специальными мостами. Уж точно не под этим огроменным... Поэтому не расстраивайся, Ленка.
Мэри дала Вове свои красные шорты и футболку с клубничкой на груди. Выглядело всё это нелепо – седой усталый дядька с клубничкой, но Вова всегда был выше таких глупостей.
Мы неподвижно стояли на палубе и смотрели на медленно двигающийся многолюдный нью-йоркский берег, пока Te Vega достойно заканчивала своё очередное плавание.
Мы прошли 5069 миль, сказал Грэг, в среднем получалось, что шли примерно 121 милю в сутки... Сорок два дня шли, пять стояли…
И мы уже знали, что она, Te Vega, опять зафрахтована и через несколько дней снова двинет в Атлантику… Уже без нас.
Мы понятия не имели, что наступает праздник, День Труда, один из любимых в Штатах: не сказали нам, что ли, про праздник? или мы пропустили мимо ушей? Скорее всего, пропустили… Так или иначе, тогда мы верили, что огромная толпа радуется на пирсах из-за нас, героев Атлантики.
– Вы помните, как лодка в Ленинград пришла? – грустно спросил Петрович. – И как уходила? Никто её не встречал и не провожал, кроме родственников… Чёрт. А тут прямо праздник…
На палубе была выставлена крышка от аккумуляторного ящика, расписанная Петровичем. Там были нарисованы основные символы нашей общей жизни: и советский серп с молотом, и одна из звёзд с американского флага, и солнце, и дельфин… Было увековечено, что мы все в одной лодке. И что мы теперь – семья…
– А что будет дальше? – спросила я в общем философском смысле.
– Праздник и будет, – сказал деловой Волков. – Сейчас подойдём, нас выпустят, и будет праздник. Что-то для нас приготовили весёлое. А завтра с утра сядем в автобус и в штат Мэн рванём. Вот что дальше будет. Док! Ты глянь, какая лодка швартуется! Французский флаг вроде… Длиннющая! Никогда таких не видел!
Вова аж ахнул, впечатлённый.
Отец Дмитрий, в рясе, торжественный, стоял рядом с Элом, и Эл придерживал его за плечи, потряхивая легко, ободряя…
Митя высматривал свою маму. Она была в тысячной толпе, и Митя искал её глазами, и не мог найти… Поэтому очень нервничал.
Эл нервничал вместе с ним. «Ты видишь её, Отец?» – спрашивал Эл каждую минуту, и Митя сначала отвечал, а потом перестал отвечать, молча вглядываясь в берег.
Эл понял, что он слишком часто спрашивает, извинился.
– Я вижу её, – наконец сказал Митя и обмяк.
И Эл увидел, что Митина чёрная ряса стала мокрой на груди. Митя закапал её слезами.
Мы вышли на пирс, и сумасшедший ритм закрутил всех, и разъединил. Незнакомые люди вели куда-то, угощали, обнимали, радовались...
Потом всем нам поставили на запястье штампик в виде яхточки и объяснили, что теперь, показав эту яхточку, мы можем во-о-он туда зайти и выпить что-нибудь...
У меня слабели и подкашивались ноги – я боялась потеряться в шуме и толпе. В конце концов так и случилось… Потеряла из вида тех, без кого не могу жить…
Устав от незнакомых, я изо всех сил пыталась найти своих, и даже нашла некоторых, но все свои были такими весёлыми, что я побоялась не вписаться в их настроение. Все танцевали и пели, а я совсем застыла и затосковала…
Что же это?..
Вернулась на лодку, уже вялая и безразличная. Хочу проснуться в мокрой постели, и чтоб качало, и чтоб айсберг. И чтоб киты.
Интересно, где же Вова?..
Я пошла в носовой кубрик и забралась в Вовину койку с иллюминатором. В иллюминатор была видна вода…
– Это ты, мать? – подошёл Эдик. – Вернулась? А меня хотели в Москву отправлять… А я что, дурак? Столько страдать, а теперь в Москву. Я отказался, мать. Эл связался со своими организаторами, а те обещали меня поселить в семье врачей-травников. Я записал, как город называется, сейчас… В Рокпорте. Мы там целые сутки будем, они меня и полечат. Как думаешь, мать?
– Конечно, полечат, – сказала я.
– А Лена-то Григорьева, ваша, ленинградская, – беременная, говорят! И сама не знала! Хорошо, видно, прощалась с мужем перед плаванием… Завтра результат теста получит, Грэг с Эммой ею занимаются… Во как бывает, правда?!
– По-всякому бывает, – сказала я.
Эдику надоело разговаривать с пустым местом. Помолчал и отошёл, вздохнув. Если не плюнув.
Когда мы вернёмся, думала я, будет уже конец сентября. В институте догонять всех придётся. Пятый курс, диплом. Госэкзамены. Сейчас всё это звучит неизвестной арией из неизвестной оперы, как сказал бы Вова.
Где же, интересно, Вова?.. Я чувствовала себя девочкой по имени Элиза Дулиттл, гордой дочерью мусорщика и продавщицей цветов. Дали побыть рядом с чем-то настоящим и отняли…
А что же будет завтра?..
А завтра мы поедем на автобусе на север страны, а потом долго будем ехать обратно в Нью-Йорк, ежедневно останавливаясь в новом месте, чтобы близко знакомиться, удивляться, веселиться… Конференции проводить. Интервью давать. И даже концерты. Такая будет обширная у нас программа…
А в это самое время, пока я себя грызла, свободный Вова, уже несколько раз успешно показав организаторам праздника волшебный штампик-яхточку на запястье, вспомнил о заинтересовавшей их с Волковым соседней французской лодке: «Пойдём, Волчара, посмотрим?»
Пошли вдвоём, но по дороге потерялись, разделённые толпой в разные стороны…
Пока Вова крутился на месте, высматривая исчезнувшего Серёгу, пара приветливых немолодых американцев, мужчина с женщиной, подошли, будто знали его всю жизнь: «Здравствуйте! Как поживаете?» Женщина гладила клубничку на Вовином животе, её спутник долго тряс Вове руку. Что-то говорили ему, рассказывали, но было шумно, и Вова растерялся и ничего не понял… Неуклюже извинившись, откланялся.
Французская лодка Вову поразила и своей конструкцией, и назначением. Несколько врачей-яхтсменов занимались реабилитацией туберкулёзных детей, для чего пересекали Атлантический океан в центральной его части. Дети должны были дышать океаном. Лодка была длинная и узкая. «В воде ведёт себя как вёрткая змея, – рассказывали французы. – Вам и правда интересно? Вы проходите к столу, угощайтесь, мы как раз обедаем…»
Поведали ему много морского интересного, чего и не снилось… Спинакер воткнули на слабом попутном ветре, а потом так раздуло, что снять его не смогли. Так и шли со скоростью под двадцать узлов под страшным пузатым парусом, корпус был практически весь под водой… Хорошо хоть ветер не менялся. Настрадались французы, одним словом: боролись нешуточно со стихией, причём так умудрились бороться, чтоб дети не испугались… «Не знаем, что там с туберкулёзом, но было как на войне», – сказали небритые уставшие французы.
«А ля гер ком а ля гер!» – поднял тост Вова, и французы, расчувствовавшись, надарили ему значков и вымпелов.
На обратном пути Вове снова встретилась пара тех же приветливых американцев, и снова они заспешили ему навстречу, но Вова ускорился, сделав зигзаг. Ему уже очень хотелось прилечь и отдохнуть…
Народ потихоньку возвращался на лодку, наплясавшись, наевшись и напившись, спасибо организаторам… А еще на лодку пришла в гости известная советская артистка, оказавшаяся в это время в Нью-Йорке. Красивая блондинка. Видно, знала, что Рост на борту. Ахала от восторга, задавала детские вопросы про море…
«Где же Вова?! – измучилась я. – Что-то мне и артистка эта глупой кажется, хоть она и народная…»
– Люди! – крикнул весёлый Волков. – Через пятнадцать минут будет салют! Давай все на пирс! У них День Труда, а у нас – наш праздник! И всем нам повезло, что это совпало!
И вдруг…
«В Кейптаунском порту
С пробоиной в борту
Жанетта поправляла такелаж…»
Я вышла, как на зов.
Вова сидел с гитарой у штурвала и пел про четырнадцать французских моряков. На палубе у его ног лежали вымпелы и значки – много. Я махнула ему рукой, и он быстро махнул в ответ, не останавливаясь: «У них походочка, как в море лодочка…»
Это Вова. Жизнь продолжается, поняла я. И отпустило.
– Эдик! – сказала я доктору, лежавшему в дек-хаусе. – Хватит валяться. Поднимай свою обожжённую задницу, пошли салют смотреть!
– Другое дело, – обрадовался доктор. – А то я уж было заволновался за тебя…
Родители Мэри, приехавшие из другого штата встретить дочь из океана, владели фермой, где выращивали клубнику. Чтобы порадовать своих близких, родители недавно заказали небольшую партию футболок со своим логотипом и клубничкой на груди.
Седой коренастый мужчина, попавшийся им случайно на глаза, определённо был одет в шорты их дочери – мама узнала шорты! – и футболку, дизайн которой они придумывали все вместе…
Родители два раза попытались познакомиться с человеком, наряженным в одежду их дочери Мэри, но у них не получилось…
– Познакомься, Володя, это мои мама и папа, – смеялась Мэри, и родители её тоже смеялись от счастья, что их дочь жива и здорова… И Вова тоже смеялся, обнимая меня, вздрагивающую от восхитительных всплесков салюта… Это был невообразимо красивый фейерверк, я и представить не могла, что бывают такие фейерверки…
Послесловие http://www.proza.ru/2019/04/19/1915