Стая

 
               
 

                Когда-нибудь впоследствии, потом,
                Но даже в буквари поместят строчку,
                Что, сделанное скопом и гуртом,
                Расхлёбывает каждый в одиночку.   
                И. Губерман

      С виду ещё совсем подросток, она металась по проезжей части и отчаянно махала рукой всем проносящимся мимо неё автомобилям.  По инерции Татьяна тоже проскочила мимо, вскользь подумав, какая же эта девушка бесстрашная, если решается ездить на попутках, и ещё о том, что она наверняка спокойно уедет на маршрутке, пять минут назад ею обогнанной.  И всё же, в последний момент краем глаза заметив растерянность и отчаяние на лице у девушки, Татьяна щёлкнула поворотником, притормозив, съехала на обочину, включила аварийку и начала медленно сдавать назад – а девушка уже бежала ей навстречу.   
   – До станции довезёте? Мне очень срочно туда нужно.  Я оплачу, вы не
беспокойтесь. 
     Только сейчас, увидев разбежавшиеся солнечными лучиками морщинки вокруг глаз и глубокую борозду, птицей взмахнувшую над бровями, Татьяна поняла, что это уже очень взрослая женщина, вероятно, её ровесница. 
    – Успокойтесь, какие деньги! Садитесь, нам по пути, довезу, – ответила
Татьяна, перекладывая свою сумочку с пассажирского сиденья на заднее, – и пристегнитесь, пожалуйста, так безопасней будет.   
    Пассажирка суетливо села, неловко и долго искала замок ремня безопасности. 
     На её бледном лице коралловыми пятнами проступил румянец, она тяжело дышала, будто только что преодолела марафонскую дистанцию, пальцы  мелко подрагивали.  Яркое солнце слепило ей глаза, она прищурилась. 
        Татьяна потянулась и опустила солнцезащитный козырёк. 
     – Вот так будет лучше.  От кого бежим? – пытаясь как-то завязать разговор, шутливым тоном спросила Татьяна. 
     – Да не «от кого», а «куда».  Спасибо, что остановились. Мне на электричку успеть надо.  Вы не знаете, во сколько ближайшая в сторону области?
      – Да нет, не знаю.  Я на электричках не езжу.   
        Неожиданная попутчица уже набирала чей-то номер, нетерпеливо бормоча:
        – Ну ответь же, где же ты бродишь? Алло, Оль, посмотри, во сколько там элка* будет? Да, ближайшая.  Через пять минут? А следующая? Как через два с половиной? Какое окно? Ну вот этого мне ещё не хватало.  А автобусы там ходят? Нет? Оль, ну ты умная у нас, придумай что-нибудь.  Я не могу ждать столько времени.  Там же час пути, и потом ещё найти этот пансионат нужно.  За это время с ней что угодно случиться может. Такси? Да, точно, как же я сразу не подумала? Сейчас до станции доеду, там такси наверняка будет.  Лёня заснул? Ты покорми его чем-нибудь, ладно? Там в холодильнике баночки с пюре, разберёшься? Господи, чтоб я без тебя делала? Спасибо тебе.  Звони, если что.  И если до Гюзельки дозвонишься, сообщи мне, пожалуйста.  Ладно?
     Она положила телефон на колени, потом снова стала набирать номер.   
Металлическим голосом автоответчик оповестил, что абонент недоступен.  Нервно набрала номер ещё раз, и снова безучастный искусственный голос так же равнодушно сообщил о недоступности абонента. 

      – Гюзелька, ну ответь же, ну что у тебя с телефоном? Третий день не в сети.  Ну, где ж я тебя искать буду? – и, сдерживая слёзы, закусила нижнюю губу.   
        – Что-то случилось?– не отрывая взгляд от дороги, поинтересовалась Татьяна. 
      – Дочь у меня из лагеря сбежала, – дрожащим голосом ответила попутчица.   
      – Так осень же, какой лагерь? – удивилась Татьяна.  – Лагеря ж всегда летом бывают.   
        – Пансионат.  У нас весь класс туда поехал.  Ну, почти весь.  Решили, что детям в каникулы на природе будет лучше, чем в городе. 
       – Так, может, ваша барышня гуляет где-нибудь в парке с кавалером, а телефон сел просто.  Или отключила, чтоб не названивали.  А вы так нервничаете. 
        – Какие кавалеры? Ей десять лет всего, понимаете? Она одна никуда не ходит, мы провожаем её везде – и до школы, и в художку.   
        – А откуда информация такая, что именно сбежала?
        – Учительница позвонила.  Сказала, что дочь моя неадекватная, подралась с мальчиком, избила его и убежала.  И даже куртку не надела.   
        – Интересное кино получается.          Учительница объяснила, почему возникла эта драка?
        – Нет, не объяснила.  Я ничего не знаю.  Дёрнула меня нелёгкая согласиться на эту поездку.  Понимаете, кто-то из родителей в классе предложил отвезти детей на осенние каникулы за город, там пансионат хороший.  Ну и мы подумали, чего Гюзель дома будет сидеть, пусть едет тоже.  С одноклассниками пообщается в неформальной обстановке, подружится.  Там и кино им обещали, и бассейн, и спортзал, мы и аниматоров пригласили.  Некоторые из родителей тоже в пансионат поехали, кто посвободнее.  Я и мысли не допускала, что всё пойдёт не так.  Не понимаю, как она могла кого-то избить, она самая маленькая в классе.  И агрессивной никогда не была.   
      – С детьми только их классный руководитель или ещё кто-то из учителей? Одному не справиться же, класс-то немаленький?
       ­–Да, немаленький.  Поехали двадцать три ребёнка.  Это не все дети.  Мы предлагали ещё услуги нашего школьного психолога оплатить, но классная сказала, что не нужно, она и одна с ними справится, если, конечно, родители помогут немного.   
       Татьяна задумчиво посмотрела на часы, потом будто между делом
поинтересовалась:
      – А как пансионат называется?
      – «Сосновый».   
      – Где он находится? Адрес знаете?
         Чуть сбавив ход и перестроившись в правую полосу, Татьяна включила навигатор, задала адрес.  Бодрый голос Фёдора Бондарчука сообщил, что именно он является режиссёром сегодняшнего маршрута.    Потом Татьяна позвонила и, дождавшись ответа, заговорила, судя по мягкой улыбке, с кем-то очень родным и близким:
      – Доброе утро, дорогая моя! Как ты, отдохнула после перелёта? Уже репетиция? А до которого часа? До трёх? В «Современнике»?  Хорошо, Кристин, договорились.  Да, прямо к театру подъеду.  До спектакля и пообщаемся.  Да, я на сегодня свои дела разрулила и, в принципе, свободна до вечера.  А пока с нашим другом Федей покатаюсь.  Что значит – с каким? С Бондарчуком, конечно, я храню ему верность, и он меня ни разу не подводил.  Тем более с моим географическим кретинизмом и незнанием, где лево, где право.  Не смейся, я неисправима.  Я уже сегодня  успела два раза свернуть не в ту сторону.  Для меня поездка на соседнюю улицу всегда целое приключение.  Чудненько, до встречи.  Ну вот, всё складывается удачно, – Татьяна слегка повернула голову в сторону
пассажирки.  – У меня есть четыре часа свободного времени, так что гуляем! Поедем путешествовать.  Давайте знакомиться.  Меня Татьяной зовут. 
        – Я Зоя.  Ну что вы, Татьяна, не стоит.  Я такси сейчас возьму, мне б только до станции. 
      – А какая вам разница, на какой машине ехать? И потом, у меня есть несколько часов свободного времени, я лучше сделаю доброе дело, чем буду болтаться по магазинам в ожидании своей хронически занятой подруги.  У неё день рождения в конце мая, но я тогда в отъезде была.  Хочу поздравить, а не получается, у неё плотный  гастрольный график.   
        После затяжных промозглых дождей ночью подморозило, захрусталив все поверхности тонкой корочкой льда.  В лучах ноябрьского, огненно-рыжего солнца деревья переливались, будто усыпанные драгоценными камнями; шоссе, словно каток, отзеркаливало солнечные зайчики.   
      – Сегодня явно «день жестянщика», посмотрите, как дорога блестит.  Хорошо, что я в выходные машину “переобула”, нормально доедем.  Главное не встретить никого с лысой резиной.  Зоя, вам не холодно? Хотите чай, кофе? Я на заправку заскочу и дальше поедем. 
         – Спасибо, мне сейчас не до этого.  Ума не приложу, что там могло произойти.  Гюзелька мухи не обидит, она вообще по сути своей миротворец.  Последнее отдаст, не то что чужое взять.  А уж чтобы подраться, избить кого-то?  Не понимаю.  Простите, я на вас свои проблемы вывалила, да ещё вот везёте меня.  Давайте хоть машину заправлю. 
        – Зоя, не говорите ерунды.  Вы мне лучше про дочку расскажите, может, и я чем помогу.   
     – Понимаете, Гюзель у нас особенный ребёнок.  Мы её очень долго ждали.  Двенадцать лет.  Куда только ни обращались, сколько сил, времени, нервов да и денег, что уж говорить, это ожидание нам стоило.  Бесконечные клиники, лаборатории, доктора.  Все говорят, что мы здоровы, а вот не даёт Бог нам этого счастья и всё.  Я уже готова была к бабкам-знахаркам ехать или усыновить малыша из дома малютки.  Ну прямо совсем крошечного, чтоб он потом даже не догадывался ни о чём.  Однажды в поликлинике случайно с одной женщиной разговорились, и она советы какие-то дала, ну прямо совсем несерьёзные, как мне тогда показалось.  Ну, там питание правильное, чистую воду пить в больших количествах, муж чтоб бросил курить.  Я в душе посмеялась, слишком всё просто показалось.  Но, думаю, почему бы и не попробовать.  А она на прощание ещё улыбнулась так и сказала, что мы не представляем, насколько мудра природа, и всё произойдёт буднично, просто, и вы, говорит, даже не вспомните обо мне.  Так оно и случилось.        Вот как в воду она глядела.  Я даже имя этой женщины не запомнила, не то Аксиния, не то Устиния, или ещё как.  Не могу вспомнить. 
      Татьяна слушала монолог Зои молча, не отрывая взгляда от шоссе, лишь изредка кивала головой, будто подтверждая, что так это всё и было.  Машина, словно каравелла на волнах, мягко покачивалась на неровностях шоссе, оставляя позади себя стройные ряды склонившихся тонких берёз.   
      – Малыш должен был родиться в мае, а в феврале был сильный гололёд, я поскользнулась на тротуаре и упала.  И к вечеру девочка наша родилась.  Размером с ладошку и весом 1230 граммов.  Никто никаких прогнозов не давал.  Я чуть с ума не сошла.  Доктор неделю из реанимации не выходила, пока дочка не пошла на поправку.  Выписали нас только в мае.  Сами понимаете, как я над ней трясусь.  Она слабенькая, болеет часто, и с сердцем проблемы есть – года через три-четыре оперироваться придётся, поэтому бережём её от всего.  Гюзелька умница, хохотушка, читать в четыре года научилась, рисует хорошо очень, да и учится тоже.  Не отличница, правда, но старается, всё сама делает.  Господи, что там произошло, кто-нибудь мне ответит? И в чате тишина, будто никто не видит мой вопрос.  Как деньги собирать на всякую ерунду, так все пишут, а сейчас никому дела нет. 

        Зоя ещё раз набрала номер дочери.  И снова в трубке прозвучал равнодушный голос автоответчика. 
        – Так может позвонить учителю, вдруг уже что-то прояснилось?
        – Я просила её сообщить мне, если Гюзель найдут.  Не хочу с ней говорить даже.  Вот так, не объясняя причин конфликта, она мою Гюзельку виновной во всех грехах  выставила.  Не могла она просто так кого-то ударить.  Не могла.  А ещё классная говорит мне: «Я, конечно, понимаю, у вас такое количество детей, где вам за всеми уследить».  Да, у нас ещё дети есть: близняшки Маруся и Аня, им по шесть лет, и сын Лёня, ему полгода всего.  Мне кажется, я и сама неплохо с детьми справляюсь, да и наши мамы помогают.  Девчонки в сад ходят, а Лёню вот из-за всего этого сейчас с соседкой пришлось оставить, мы с ней со школы дружим.  Понимаете, муж в плавании, он капитан сухогруза, вернётся домой через полмесяца только. 
         – Не понимаю, какая связь между конфликтом двух одноклассников и
количеством детей в семье.  Зоя, вы позволите мне немного вмешаться в процесс и помочь вам? Сейчас я займусь поисками девочки, а вы спокойно, без эмоций, сходите к учителю, не вдаваясь в подробности выясните, что произошло в последние пару минут до её побега, и соберёте вещи.  Только я вас, Зоя, прошу, не надо никого казнить.  Даже в мыслях.  Знаю, как это сложно, но держите себя в руках.  И поинтересуйтесь, сообщили ли они о происшествии в полицию.  Вот моя визитка, позвоните на мой номер.  Мы должны быть на связи.  Да, а в чём может быть Гюзель? И фото дочери есть у вас, можно глянуть?
         – Я ей спортивные костюмы с собой положила, мягкие такие, флисовые, серый и тёмно-синий, джинсы ещё голубые, свитерок розовый.  На ногах или сапожки тёмно-вишнёвые, или кроссовки белые с золотыми блестяшками.  Курточка белая.  И вишнёвая шапочка с серым помпоном.  Вот, нашла.  Это фотография, когда мы их провожали в пансионат.  – Зоя протянула Татьяне телефон.   

          На фоне большого комфортабельного автобуса вперемешку со взрослыми стояла группа детей, человек двадцать пять, счастливых, выставивших вперёд руку с поднятым большим пальцем.  Вот, посмотрите, мол, как у нас всё круто.  Татьяна пробежала взглядом по шеренге и обратила внимание на самую маленькую белокурую девочку, зажатую между двумя рослыми мальчиками так, что её почти не было видно.   
        – Вот эта Мальвина и есть ваша дочка? Ну, такая точно завалит любого, – засмеялась Татьяна,-не представляю даже, как её нужно было раздраконить, чтоб она кинулась в драку.  А деньги вы ей с собой давали?
      – Немного, пятьсот рублей.  Мало ли чего захочется. 

     Голос Бондарчука весело сообщил, что до конца маршрута остался всего лишь километр.  И действительно, вскоре шоссе сделало плавный поворот, и под сенью могучих тёмно-зелёных, посеребрённых инеем сосен показалось двухэтажное, из бежевого кирпича, здание.  Татьяна аккуратно припарковала свой «Форд» на гостевой стоянке у будки проходной и, улыбаясь голливудской улыбкой вышедшему «секьюрити», поинтересовалась, где находится администрация пансионата. 
      – Понимаете, ищем место для проведения свадьбы, хотим арендовать весь пансионат на недельку.  У вас же человек двести разместятся? Здесь так хорошо, романтично, да и безопасно, наверное, – ворковала Татьяна.   
      ­– Да какой вопрос, конечно, безопасно.  Муха не пролетит.  У нас без
спецпропуска сюда никто не пройдёт.  А насчёт свадьбы узнать – пожалуйста, проходите.  Администрация у нас в главном корпусе, вам удобнее будет пройти по центральной аллее, но зайти через правый вход.   
        – Вы таких сложностей мне наговорили.  Знаете, я типичная блондинка, для меня лево-право – это целая география.  То есть в здании не один вход, а два?
         – Целых три, ещё один вход от спортивного комплекса, он за этим зданием, заулыбался охранник.  – Никогда б не догадался, что шатенки бывают блондинками. 
         – Так приходится гримироваться, – подмигнула в ответ Татьяна.  – Очень сложно всегда быть блондинкой.  Спасибо, я не прощаюсь.   
        – Вот скажи я ему, что идём искать пропавшего ребёнка, ни за какие коврижки не пропустил бы.  А свадьбе, да ещё такой крутой, на двести рыл, как они говорят, это всегда рады, тут баблом запахло. 
        – Татьяна, я никогда б не додумалась до подобного.  Я уж и паспорт
приготовила, что-то объяснять собралась.   
        – Есть некоторый опыт общения с этим народом.  Приходится применять не вполне законные способы проникновения на вверенные им территории, – засмеялась Татьяна. 

     У входа в главный корпус Татьяна ещё раз попросила Зою владеть эмоциями:
       – Легко поддаться на провокацию, но потом сложно будет что-то кому-то доказывать.  Что бы ни происходило, сожмите зубы и произносите только одно: «Мы всё выясним и со всем разберёмся, но сначала я должна увидеть и услышать свою дочь».  Ну, а я пошла в разведку.   

      Татьяна обошла здание пансионата, огляделась и быстро зашагала по
вымощенной терракотовой плиткой дорожке в сторону спортивного зала.  На половине пути она замедлила шаги и, внимательно оглядевшись, решительно свернула на тропинку, проторённую под вековыми корабельными соснами, полной грудью вдохнула смолисто-морозный воздух.  Стайка хохлатых свиристелей облюбовала почти облетевшую, щедро увешанную гроздьями киноварно-рубиновых ягод рябину.  Две белки пепельно-рыжими капельками скользнули вниз по янтарно-коричневым стволам и с любопытством остановились в метре от ног Татьяны.  Явно ожидая угощения, они смешно перебирали передними лапками и были очень похожи на попрошаек у метро.   
         Татьяна цыкнула на зверьков, они стремглав брызнули назад под защиту лохматой хвои и сорвавшиеся с веток кристаллики инея, словно маленькие пропеллеры, закружились в воздухе.  Татьяна поспешила дальше, внимательно оглядываясь по сторонам.  Где-то высоко над головой то ли мяукнула, то ли закаркала птица.  «Сойка караулит, – заулыбалась Татьяна.  – Эх, погулять бы здесь не спеша!»

       Солнце не пробивалось сквозь кроны деревьев, поэтому здесь, в парке, было достаточно холодно, настолько, что подмёрзшая за ночь земля пружинила и мягко похрустывала под ногами и в остеклённых первым ледком лужах белыми вакуолями перекатывались воздушные пузыри.   

        Татьяна достала мобильный, «загуглила» карту пансионата и окрестностей, сделала ещё несколько шагов, и возле одной из луж заметила следы, оставленные детскими кроссовками.   
      – Ещё, конечно, не победа, но надеюсь, что иду верной дорогой, дорогие товарищи, – похвалила себя Татьяна.  Метров через сто тропинка упёрлась в высокий кованый забор, пара прутьев в котором была выломана чьей-то могучей рукой, и за забором, по просеке, шла прямиком к станции.   

      Татьяна уже почти бежала.  Неизвестно было, во сколько идёт электричка на Москву, и нужно было успеть.  В том, что Гюзель отправилась именно сюда, Татьяна уже не сомневалась.   

        На станции было безлюдно.  На раскладном стуле под красно-жёлтым тентом возле установленных на алюминиевых треногах фанерных щитах с разложенными кроссвордами и прочей бульварной прессой сидела полная дама визуально неопределяемого возраста.  Невидящим взглядом человека, погружённого в глубокую нирвану, она смотрела куда-то в облака, а пальцы в шерстяных митенках** с яркокрасными нашеллаченными и усыпанными стразами ногтями остроклювыми птицами машинально лущили семечки.   

       В здании касс было тихо.  Уютно светилось окошко билетёра.  Сидящая там, за стеклом, пожилая женщина, воспользовавшись затишьем, что-то вязала.  Маленькими молниями сверкали в её руках длинные вязальные спицы, пёстрый моток меланжевой пряжи пушистым котёнком вертелся в ящике приёма денег.  Татьяна посмотрела расписание, до ближайшей электрички оставалось ещё полчаса.  «Успела», – с облегчением выдохнула она.   
      – Извините, – обратилась Татьяна к кассиру, – у вас маленькая девочка сегодня билет случайно не покупала? Белокурая такая.   
        – Мы детям без сопровождения взрослых билеты не продаём.  Порядок такой.  – ответила кассир и рукоделие усталой птицей  легло к ней на колени.   
         – А была девочка-то? Подходила к вам?
         – Была.  Где-то час назад.  Ну, я её за мамой отправила, и больше она не возвращалась.  Скоро электричка будет, может, тогда и подойдут они.   
         – Вы видели, в какую сторону она пошла?
         – Так мне не видно отсюда.  Она еле до окошка достала.  А вы-то ей кто? – и  поверх приспущенных на нос очков внимательно осмотрела Татьяну.   
      – Я подруга её мамы, – слегка смутившись, ответила она.  – И мама её тоже ищет.  Там, в пансионате.  Послушайте, если вдруг девочка подойдёт, задержите её, пожалуйста.  И вот моя визитка, позвоните мне.   
      – Вот мода пошла: пансионаты, лагеря, няньки, гувернантки… Лучше родной бабушки никто за ребёнком не присмотрит, от бабушки ещё ни один внук не сбежал. 

     Татьяна вышла, огляделась, подошла к развалу с газетами и опрометчиво попыталась вывести из транса продавщицу прессы.   
      – Гляньте, это ж сколько сегодня детей потерялось? Ещё одна пожаловала.  Лучше за своими детьми надо следить, тоже мне мамаша.  Лишать материнства нужно таких да под суд отдавать.  Ишь ты какая, дитё потеряла, а с виду вроде порядочной прикидывается.  Не нанималась я тут за чужими детьми следить.  Здесь народу ходит – тыщи, оно мне надо, всех разглядывать?

        Не вступая в пререкания с тёткой, Татьяна зашла в кафешку, магазин,
цветочный киоск – и там никто Гюзель не видел.  Теряясь в догадках, Татьяна остановилась на углу платформы, размышляя, что делать дальше, как вдруг до неё донёсся детский голосок.  Он был невнятный, но всё же это был голос ребёнка... Татьяна прислушалась. 
      – Не грусти, я тебя заберу с собой.  Тебя никто больше не обидит.  Я тебя защищать буду.  Хочешь, я назову тебя Джеком? Как Джек Воробей? Или просто Пиратом? Ты будешь моим другом?

         Татьяна прислушалась, обогнула платформу и увидела в торцевой стене фундамента вертикальный проём.  Он был совсем узкий, взрослому человеку туда пролезть было бы сложно, но вот маленький ребёнок мог проникнуть запросто.  Она быстро вернулась в кафе, попросила оперативно собрать ей с собой сэндвичи, пару сосисок, горячий шоколад, салфетки и решительно двинулась к пролому. 
      – Это хорошо, что годы не приросли килограммами – маленькая собачка до смерти щенок.  Если голова пролезет, значит, проскочит и всё остальное.  – Татьяна сняла куртку и осторожно протиснулась под платформу.  Там было темно, промозгло сыро и тихо.  Неужели ошиблась, или Гюзель уже выбралась отсюда, пока она покупала еду.         
        Нащупав в кармане телефон, Татьяна включила фонарик.  В его неярком свете в углу она увидела прижавшихся друг к другу девочку и щенка.  Они сидели на отсыревшем листе картона и испуганно щурились, ослеплённые светом.   
          – Привет! Можно я тут с вами посижу немного? – как будто ни в чём не бывало, спросила Татьяна и уселась на подвернувшийся ей кирпич.  – А то до электрички ещё полчаса, а посидеть негде.   
          – Посидите.   
         – Слушай, а можно твоего щенка угостить сосиской? Я люблю собак.  Как его зовут?
         – Можно, он голодный.  Я Джеком его назвала, – и девочка осторожно подошла к Татьяне.  Щенок был ещё маленький, но по его большим ушам и массивным лапам можно было предположить, что это будет крупная собака.   
        – Красавец.  Хороший друг будет.  Защитник.  А ты чего в одном свитерке? На-ка, держи мою куртку, согрейся.  И шоколад горячий.  Пей-пей, не бойся.  У меня вот ещё и сэндвич случайно оказался, поешь.  Далеко собрались?
         – В Москву.   
         – Понятно.  Мне тоже туда.  Вместе поедем? Веселей будет.  Меня Татьяной зовут.  Тётя Таня значит.  А тебя?
         – Меня Гюзель.  Только имя мне это не нравится, я его поменять хочу.   
         – Красивое имя.  Гюзель – как будто струна звучит.   Лучше моего.  А почему вдруг имя-то не нравится?
           – Дразнятся все.  Пристают.  Рифмы всякие придумывают.   
           – А ты не слушай никого.  Кто как обзывается – так сам и называется.  Их, между прочим, поэтому в Китай не берут.   
           – В Китай? Почему не берут? – засмеялась Гюзель.   
         – Я тебе потом об этом расскажу.  Покушала, согрелась? Смотри-ка, и Джек налопался.  Ай, красавец какой.  Везёт тебе, такая собака у тебя.   

        В этот момент завибрировал и фортепианными звуками вальса Шопена проснулся мобильный Татьяны.   
      – Привет, подруга, – она беззаботно пропела в трубку, – у меня всё отлично.  Я тут немного задержусь, мы с моими новыми друзьями перекусим и скоро будем.  А если хочешь, подгребай к нам, на станцию.  Мы тебя подождем в кафешке.  Там увидишь, стекляшка справа от билетной кассы.  Это даже лучше, если ты сама подойдёшь.  – И правда, чего мы тут в темноте и сырости сидим, пойдёмте в тепло, в
кафе за столик.  И заодно малышу молочка купим.   
        При дневном свете Татьяна внимательно рассмотрела девочку.  Худенькая, не по возрасту маленькая, она была действительно похожа на Мальвину из нашего старого советского кино.  Белокурые, вьющиеся кольцами волосы растрепались, выбились из неровно заплетённых кос, бантик на одной из них был почти оторван от резинки и держался на одной ниточке.  Густая чёлка слегка прикрывала её ярко-синие, широко распахнутые наивные глаза, обрамлённые пушистыми ресничками цвета спелых пшеничных колосков.  Видно было, что в последнее время малышка много плакала, чёрные полукружья под глазами придавали её лицу измождённый вид.  Казалось, что Гюзель светится изнутри, так тонка и нежна была её кожа, вот только обветренные губы потрескались и из ранки сочилась кровь.  Из-под розового свитерка, будто крылышки ангела, остро выпирали треугольники лопаток.  Коленки на джинсах были выпачканы землёй, грязными стали и некогда белые кроссовки.   

       Сидя за столиком в тёплом кафе, завёрнутая в куртку Татьяны, Гюзель немного согрелась, успокоилась и как будто оттаяла.  Сытый щенок свернулся серым мохнатым клубком и мирно спал возле ног своей новой маленькой хозяйки. 
        – Тётя Таня, а вы купите мне билет на электричку? У меня деньги есть, только без взрослых мне не продают его.   
        – А зачем нам электричка? У меня машина есть, на ней и поедем.  Вот сейчас одного хорошего человека подождём и поедем.  У тебя, кстати, мобильный телефон есть?
       – Да, только он не работает теперь.  Он разбился.   
      – Уронила?
       – Нет, его мальчишки отобрали и играли им в хоккей.   
       – Какие мальчишки? Расскажешь мне, кто тебя обидел?
       – Да наши, из нашего класса, – Гюзель всхлипнула и вытерла рукавом нос.   
       – Простудилась? Держи салфетки и давай-ка ещё горячего чайку выпьем.  Грейся.  Так что же случилось у тебя?
      – Когда мы в пансионат собирались, мой маленький братик случайно телефон со стола сбросил и он разбился. Тогда мама мне свой старый телефон дала.  Чтоб я позвонить могла.  А в автобусе Димка Круглов увидел, что у меня телефон с кнопками, и стал смеяться надо мной и дразнить, что я бомж, если у меня телефон с кнопками.  А потом, когда в пансионат приехали, у нас эстафета была, там надо было быстро бегать.  Наша команда из-за меня проиграла, и торт достался другой команде.  Вечером все наши пришли к нам в комнату и стали меня толкать и за косички дёргать, сказали, что сейчас из меня торт с розочками сделают.  И телефон отобрали, стали его по коридору ногами футболить, и он разбился, – крупная слезинка бриллиантом повисла на ресничке, будто размышляя, скатываться ли ей на чумазую щёку.  Гюзель не успевала вытирать нос, гора использованных салфеток росла перед ней, Татьяна переставила салфетницу с соседнего столика.  – И Никита Фёдоров сказал, что хорошо, что телефон разбился, чтоб я своей мамочке не жаловалась.  А я никогда маме не жалуюсь, я не хочу её огорчать.  У нас Лёнчик совсем маленький, и у мамы молоко может прокиснуть и пропасть.   
      – Ты умница, что заботишься о маме и братике.  Но не нужно бояться рассказывать маме и папе о своих сложностях.  Твои родители  многое умеют, ты всегда можешь на них положиться, они знают, как решить все проблемы.  А за тебя никто из взрослых не заступился? Где была учительница в это время?
      – Не знаю.  Все смеялись, а мне было больно, я падала всё время.  Потом всем сказали ложиться спать, а я не спала и плакала.  Утром Милена пожаловалась Любовь Васильевне, что я спать мешала, и она меня отругала перед всем классом.  И все опять смеялись, а Димка меня опять бомжом обзывал.  И над именем моим смеялись, рифмы придумывали всякие.  Они меня Зюзей называют.  А Любовь Васильевна отсадила меня за отдельный стол, чтоб со мной никто не разговаривал.  Она сказала, что это мне байбак какой-то.   
      – Может, бойкот?
      – Ага, бойкот.   

          Незаметно подав знак молчать вошедшей в кафе Зое, Татьяна пересела на стул рядом с Гюзель, обняла её, поцеловала в макушку.   
        – Мы их точно в Китай не возьмём.  Никого.  Не плачь.  А что было дальше? Ты можешь мне рассказать?
      – Я тогда ничего не стала есть.  А потом был конкурс рисунков, и класс
разделили на две команды: девочек и мальчиков.  Мы хорошую картину нарисовали, а мальчишки проиграли.  И опять они разозлились, сказали, что это я виновата в том, что у них хуже получилось.  И потом они опять пришли к нам в комнату и на меня матным голосом говорили, – Гюзель расплакалась и закрыла ладошками лицо.   
         – Тише, моя девочка, тише, не плачь, я тебя никому в обиду не дам.  Вот совсем скоро всё хорошо будет, ты даже не представляешь, как всё будет хорошо.  А «матным голосом» – это что такое? – спросила её Татьяна.   
        – Это слова такие, так пьяные дядьки говорят, когда злые, – всхлипывая, ответила Гюзель.   
      – Скажи, моя девочка, а взрослые в это время что делали, где они были? Ты говорила кому-нибудь, что тебя обижают?
        – Я Любовь Васильевне сказала, а она мне не поверила.  И все сказали, что я вру.  И она опять меня ругала и ещё сказала, что у меня совсем нет чувства юмора, если я шуток не понимаю.  И не разрешила смотреть мультфильм вместе со всеми.  Все в кино пошли, а меня в комнате оставили в углу стоять.  А потом... потом...  вечером Никита...  сказал, что я у него…  я телефон украла... когда они все были в кино.  – Гюзель всхлипывала и уже не могла выговорить ни слова.   
         – Кому он так сказал? Тебе?
           – Мне... И всем…  И Милена позвала Любовь Васильевну и всех других.  И она искала телефон у меня.  И все вещи из рюкзака на пол вы... вы...вытряхнула...  а когда телефон не нашли, Димкина мама сказала, что нужно искать в комнате у Никиты.  И телефон у него нашли...  в кармане куртки, – Гюзель размазывала слёзы по чумазому лицу.
        Татьяна прижала девочку к себе, гладила её по взъерошенным волосам, успокаивала.  Зоя сделала шаг вперёд, к дочери, но Татьяна отрицательно покачала головой, давая знать, что пока ещё не пришло время.  Девушка-официантка принесла стакан воды, присела рядом с Гюзель, взяла в руку её маленькую, совсем невесомую ладошку и шептала, склонившись к девочке: «Не плачь, маленькая, всё уже позади, не плачь».   
      – Они извинились перед тобой?
      – Димкина мама сказала, что, видишь, всё хорошо и телефон нашёлся, а если б не нашёлся, то они бы в полицию позвонили.         
      – Да... За полвека ничего не изменилось.  Механизм уничтожения личности отлажен до последнего винтика, – с болью произнесла Татьяна и на мгновенье закрыла глаза.  Словно наваждение, она увидела, как в поисках пропавшего карандаша её соседа по парте учительница переворачивает вверх дном её собственный портфель; на затоптанный пол летят её учебники и тетрадки; рассыпается содержимое пенала.  Ничего не найдя у неё, учительница швыряет  портфель к её ногам, коротко бросает: "Чего стоишь, как вкопанная? Собирай!".  Татьяна снова ощутила, как две стены сошлись в одну вертикальную прямую перед  лицом, загоняя её в удушающую темноту тупика.  – И никто ничего больше не сказал?
        – Нет.  Никита мне язык показал и кулаком погрозил.   
        – А утром?  Что было сегодня утром?
         – Милена подговорила Вадика, и он мне ночью в кровать воды налил.  И утром они стали всем рассказывать, что я описалась, – разрыдалась Гюзель.  – И все опять смеялись.  А Любовь Васильевна сказала, что мама должна была всех предупредить, что я по ночам писаюсь, и мне нельзя было ехать в пансионат. 
         – Гады, какие же гады.  Мелкие противные шакалы.  Вы эти слёзы ещё долго вспоминать будете.  И ты ударила Вадика?
        – Ага.  Я его повалила на пол и била.  Сильно била.  Меня оттащили и хотели закрыть в комнате, а я вырвалась и убежала.  Сначала просто на улицу в парк, а потом услышала электричку, нашла дырку в заборе и совсем убежала.   
         – Ну вот и знаем теперь, кого в Китай не берём, правда? Ты помнишь сказку о гадком утёнке?
          – Да, как он белым лебедем стал? Помню.  Только там про Китай не было ничего написано.   
         – На самом деле белый лебедь улетел в Китай, а все куры и утки, которые его обижали и смеялись над ним, остались в своём грязном, вонючем курятнике.  Теперь догадалась, о чём я говорю?
        – Ага, – сквозь слёзы рассмеялась Гюзель, – у меня есть целых пятьсот рублей! Хорошо, что они  у меня в джинсах были.  А мне хватит этих денег, чтоб улететь в Китай?  Хотя нет...  – Гюзель на минутку задумалась. – Тётя Таня, мне на электричку надо, к маме уехать. Я там, в парке, когда белочек увидела, мне так захотелось вместе с ними ускакать на дерево и спрятаться к ним в дупло, чтоб меня никто и никогда больше не нашёл.  А потом про маму подумала и про папу с Лёнчиком.  И про Марусю с Анюткой.  Они же без меня грустить будут.  Мама там, наверное, думает, почему её дочка не звонит ей.  Плачет, наверное, скучает и не знает, где свою дочку теперь искать.   
         – Гюзелюшка, мамы знают всё.  Оглянись назад.   

         Девочка обернулась к двери и некоторое время удивлённо смотрела, словно не веря своим глазам.  Там, прислонившись к дверному косяку, стояла её мама.  Слёзы боли и радости за дочь текли по маминому лицу.  После секундного замешательства Гюзель подняла с пола щенка и протянула его маме:
         – Мам, это Джек.  Он мой друг.  Я нашла его на дороге, его бросили там.  Мы возьмём его с собой?
        – Конечно.  Я всю жизнь мечтала о таком друге, – Зоя опустилась на колени и  обняла дочку и щенка, – и ещё больше мечтала о такой девочке.  Скажи, а я говорила тебе сегодня, что  ты у меня самая-самая любимая дочка на всём белом свете?

     –Сегодня? Ещё нет. Но ты мне это каждый день говоришь. А как же Лёнчик и Маруся с Анечкой?

         – И они – самый-самый любимый сыночек и самые-самые любимые дочки, – с облегчением выдохнула Зоя.   
         – Мам, а мы не вернёмся больше туда? В пансионат?
            – Нет, моя милая, не вернёмся.  Мы домой поедем.  Я тебя никому-никому в обиду не дам.   

Татьяна поднялась, надела куртку.   
           – Ну вы, девчонки, пообнимайтесь тут пока, а я за машиной сгоняю.  Едем домой вместе, и никаких электричек.  Я быстро.   

         Уже знакомой дорогой Татьяна вернулась в пансионат.  Миновала дыру в заборе, пробежала под высоченными вековыми соснами, подразнила белок и в ответ сойкам по-утиному крякнула.  Петляя по длинным коридорам, отыскала кинозал.  На её счастье, в аппаратной была приоткрыта дверь, там горел свет, у компьютера сидел златоглавый и высокий, как корабельная сосна из парка, молодой человек.   
         – Здравствуйте, а вот вы мне как раз и нужны.  Я спонсор всего этого, – и она обширно развела руками, – мероприятия.  Так вот сегодня мы хотим сделать нашим деткам и их учительнице сюрприз.  Пожалуйста, вместо намеченного мультика нужно показать фильм «Чучело».  Я надеюсь, в вашей фильмотеке есть эта замечательная лента? – и она аккуратно прошелестела по столу рукой в тонкой перчатке, оставив под лежащими там дисками крупную купюру.  – Понимаете, наши девочки влюблены в Кристину Орбакайте, они все мечтают стать артистками.  От этого просмотра дети и их учитель будут в восторге.  Вы сами этот фильм видели?
            – Да не вопрос, сейчас организуем, – заулыбался парень, – мне вообще без разницы, что там на экране мельтешит, мне за время платят.  Ну а если ещё и премия обвалилась, то это мы за милую душу, так сказать.  Будет сделано. 
             – Я тоже буду в зале, порадуюсь за наших деток.  За их дружный и весёлый класс.  Но прошу вас, давайте нашу договорённость оставим в тайне. 

           Покидая пансионат, Татьяна помахала рукой охраннику.   
         – Когда же свадьба?– учтиво поинтересовался он.  – Вам понравилось у нас?
      – Лет через десять, – мило улыбнулась Татьяна, – невеста ещё очень молода, надо подождать.    И где-нибудь в другом месте.  Здесь небезопасно.   

***

            Спустя десять минут тяжёлый «Форд» плавно выезжал на шоссе.   
            – Мам, а можно поменять имя? Мне моё совсем не нравится.  Вот у нас в классе есть Мелания, Сюзанна, Мишель, Офелия, Агния и Милена.  Их вон как красиво назвали.   
            – Конечно можно.  Между прочим, при крещении ты получила другое имя.  Ты у нас, так же, как и я, – Зоя.   
            –  Мам, а почему у меня такое странное имя? Все смеются над ним. А Юрка дразнилку обидную сочинил: “Гюзелька-узбечка на носу уздечка”. И все повторяют за ним.

    – Мы тебя назвали в честь доктора, который спас тебе жизнь.  Если бы не Гюзель Амирановна, то не было бы у нас нашей самой любимой девочки.  Поняла? Наверное, пришло время познакомить тебя с нашим ангелом-спасителем, да?–  Зоя нежно обняла свою дочку.  – И ты знаешь, это совсем неважно, какая у человека национальность. Главное, чтобы он хорошим человеком был.
    – Ага, поняла. Вот Сайдамир у нас очень добрый.  Жалко, что его с нами не было, он бы меня защитил.– Счастливо улыбаясь и прижимая к груди щенка, уже сквозь сон ответила Гюзель.
   
            – Татьяна, я даже не знаю, как благодарить вас.  Я всё сделала бы по-другому.  Начала бы разборки, выяснение: кто, кому и что сказал.  Требовала бы публичных извинений.  И в конечном счёте ещё больше  травмировала бы дочку.  Как у вас так всё получается? Вы тонкий психолог.   
            – Нет, совсем не психолог. Я на своей шкуре испытала все прелести травли. Меня в начальной школе  одноклассники гнобили два года. Всё было: и испорченные вещи, и  учителю кляузничали, и много ещё чего. Стараюсь не вспоминать об этом.
 – А что же родители? Неужели не заступились? – Поправляя растрепанные прядки на лице у дочери, спросила Зоя.
 –  Папа мой обычно говорил, –  Татьяна улыбнулась, –  что хулиганов, драчунов, ябедников и всяких других обидчиков в Китай не берут. И я ему верила, меня эта мысль как-то успокаивала. Родителям я не жаловалась, думала, что это ябедничество. Думала, что просто я какая-то не такая. Может, потому что очень тихая была, не могла дать сдачи. Я хорошо училась, читала много, любила фантастику, книги о путешествиях, но почему-то всё, что я рассказывала о прочитанном, у моей учительницы вызывало только раздражение. Может, потому что я из многодетной семьи, может, была ещё какая-то причина. Она постоянно придиралась ко мне, за любую мелочь ставила в угол. Можно сказать, что я училась не сидя за партой, а стоя спиной к классу. С тех пор иногда накатывает ощущение тупика, полной безысходности. Руки опускаются просто. Именно тогда я пообещала себе, что никому и никогда не позволю обижать моих детей.
 – А как же вы вышли из этой ситуации?
 – В конце третьего класса выяснилось, что у меня по многим предметам выходят двойки в четверти и за год. Мама пошла в школу и там картина прояснилась. Было разбирательство, учительница уволилась, меня перевели в четвертый класс. И всё наладилось. Со многими одноклассниками до сих пор общаемся. А ещё через год волей случая  я попала на съёмки фильма “Чучело”, помните такой? Снималась в массовке, как говорится, седьмым зайчиком под пятой ёлкой, но впечатлений –  на всю жизнь. Там и с Кристиной познакомились.
   – Надо же, как интересно всё получается! Так вы актриса?
   – Не, я дизайнер. Я посмотрела тогда, какой  тяжкий труд у артистов. Кристина на съёмках руку сломала и в гипсе потом снималась,  процесс-то нельзя останавливать. У меня небольшое ателье, шьём сценические костюмы.

            – Скажите, а может, нам школу поменять? Я не представляю, как Гюзель будет находиться в одном классе с этими...– Зоя замолчала, подыскивая подходящее слово. 
           – Детьми, – вставила Татьяна, – это дети.  Заблудившиеся, заигравшиеся, вовремя не остановленные взрослыми.  Не принимайте пока никаких решений.  До конца каникул есть несколько дней.  Сейчас у всех вас будет время подумать и, как знать, возможно, многое изменить.  Дайте им шанс.  А потом, Зоя, худой мир всегда лучше доброй ссоры. Да, а вы сообщили учительнице, что Гюзель нашлась?
         – Я эсэмэску ей написала.  Не могу сейчас с ней говорить.
       – Пройдёт время и вся эта история сгладится, отойдёт в прошлое.  Нет, она не забудется, она так и останется рубцом в душе у всех её участников.  Как бы ни было это сложно, но нужно собраться с силами и всех простить.  И тогда вам станет чуточку легче дышать.  Это я точно знаю, поверьте мне.  А ещё здорово, оказавшись в Китае, выйти на берег моря и крикнуть навстречу ветру: «Э-ге-гей, а я вас с собой в Китай не взяла!»  – И Татьяна, подмигнув Зое в зеркало заднего вида, с облегчением  рассмеялась.      
         – Знаете, Зоя, мне тут недавно в интернете попалась на глаза одна статья.  Речь в ней шла о поведенческих реакциях животных.  Уж не знаю, насколько можно всему этому верить, всё-таки в интернете такая мешанина из разной информации.  Не всегда разберёшься, где правда, а где притянутый за уши вымысел. Так вот оказывается, что если в выводке у индейки окажется птенец, хоть чем-нибудь отличающийся от остальных, и она как-то продемонстрирует своё негативное к нему отношение, ну там оттолкнёт его лапой или голосом как-то, то остальные птенцы этого изгоя заклёвывают до смерти.  И взрослые индюки зачастую с удовольствием помогают в этом кровавом «избиении младенцев».  Вот такое жестокое мироустройство бывает в курятнике.   
         – Хорошо, что мы не индюки.  Есть шанс выжить, – нервно хохотнула Зоя. 
        Через час Татьяна плавно подрулила к подъезду.  Зоя нежно поцеловала крепко спящую у неё на плече дочку:
           – Просыпайся, милая, мы приехали.  Мы дома.   
             Не открывая глаз, Гюзель поправила спящего у неё на коленях Джека. 
           – Тётя Таня, пойдёмте к нам, я вас с Лёнчиком познакомлю.  Он знаете какой у нас хороший? И Анютка с Марусей скоро из сада придут.   
            – Я обязательно познакомлюсь с вашими детками, только чуть позже, ладно? Мы ведь теперь друзья и обязательно будем часто встречаться.  А пока держи вот это, – и Татьяна протянула Гюзель белую коробку, перевязанную нежно-розовой лентой, – это пирожные, у вас есть хороший повод устроить сегодня праздник.   

                ***

          В комфортном зале пансионата заканчивался фильм.  Скрылся из виду речной трамвайчик, навсегда уехали из городка Бессольцевы, провожаемые пронзительно-мудрым взглядом дирижёра военного оркестра, погас экран, медленно зажёгся свет.   
        Никто не сорвался со своего места.  Дети, словно придавленные трагизмом увиденной истории, сидели притихшие; девочки вытирали слёзы, зябко куталась в вязаную шаль Любовь Васильевна.   
В полной тишине без ответа повис в воздухе вопрос Вадика:
     – А Гюзелька вернулась?


*Элка – электричка (разгов.).   
**Митенки – перчатки без пальцев (фр.  mitanes).