Импрессионизм - великая революция в искусстве. ч2

Койфман Валерий
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ВАЛЕРИЯ КОЙФМАНА

ИМПРЕССИОНИЗМ – ВЕЛИКАЯ И ПРЕКРАСНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ИСКУССТВЕ. Часть 2.

Можно сказать, что двадцатый век увидел полную победу импрессионистов - музеи в XX веке полностью восстановили справедливость, соревнуясь друг с другом в собирании их работ.
Даже далеко отставший от дру¬гих парижский Лувр сумел, в конце концов, составить в своем филиале в Тюильри превосходную коллекцию, почти целиком по¬даренную Лувру друзьями и собирателями импрессионистов — Кайботтом, Камондо, Моро-Нелатоном и др.
Нужно помнить, что даже „Олимпия" Мане, прежде чем попасть в Лувр, была приобретена у его вдовы друзьями, собравшими (очень скромную!) сумму денег по подписке.

Импрессионистам нетрудно было войти в главную линию развития французской и европейской художественной культуры: они выросли из нее.
Дело не во внешних совпадениях со старыми мастерами, а в глубоком внут¬реннем родстве нового поколения художников с лучшим, что было в искусстве их предшественников.
Важно отметить, что Эдуарду Мане, его ученикам и его спутникам солнце и воздух, движение и изменчивость, обобщенность формы понадобились, прежде всего, для того, чтобы дать новую оценку человеку.
Для буржуазного мышления середины XIX века была типична система строго нормативных представлений о человеке и его достоинстве. Тот, кто преуспевает, тот и становится обладателем небесных благ и земных прав и преимуществ.  В деловом 19. веке этот ход мысли можно уже без излишних ссылок на божественное прови¬дение считать одним из самых „совершенных" плодов буржуазной цивилизации.
На всех этапах развития подобных взглядов, против них восставали лучшие и подлинно свободные умы человечества, рожденные в рамках той же дворянской или буржуазной культуры, но не ско¬ванные классовой узостью,  в том числе писатели и художники  (будь то Байрон, Пушкин или Бальзак, Гойя, Энгр или Домье).

МАНЕ Эдуард (1832-1883) - французский живописец и график, один из важнейших и ярчайших художников, положивших начало импрессионизму.
Художественное кредо Э.Мане сформировалось в основном под влиянием разочарования, вызванного поражением буржуазной революции 1848 г. Под непосредственным впечатлением от этого события семнадцатилетний парижанин из буржуазной семьи бежал из дома, нанялся матросом на парусное судно и плавал в Бразилию.
В дальнейшем путешествовал мало и почти всю свою жизнь провел в неустанной работе в своей мастерской.
Неподкупный реализм Мане его ясный и насмешливый ум, его поразительная зоркость, его абсо¬лютная честность оценки человека дали ему ключ к распоз¬нанию действительной ценности и значительности людей самого разного положения в обществе, которых он писал: от уличных бродяг и проституток до знаменитых политических деятелей, артистов, писателей.
Писавшиеся им сцены парижской жизни постоянно отвергались жюри Салона и приводили в ужас добродетельную критику своей воображаемой „грубостью" и даже „амораль¬ностью".
В течение двадцати лет консервативное жюри столь усердно брако¬вало работы Мане (часто только услышав его имя).
Аристократ Э. Мане создал наиболее социально обостренные работы среди импрессионистов.
Они дают бескомпромиссную справедливую оценку реальной окружающей жизни и людям, втянутым в ее водоворот. Художник устанавливал свой собственный оправдательный или осуждающий приговор, приводивший в бе¬шенство враждебных ему критиков.

„Расстрел императора Максимилиана". Попытка Наполеона III сделать Максимилиана, брата австрийского императора Франца Иосифа, императором Мексики была авантюрой и закончилась трагически: Максимилиан расстрелян мексиканцами. Казнь потрясла Францию: негодование смешалось с чувством вины и унижения.
Над темой казни  автор трудился более года и создал четыре варианта. Картина трактует расстрел  не как драматическое исключение, а как неумолимый в своей жестокой обыденности факт. В картине занимают внимание больше профессиональные движения стреляющих солдат, и особенно одного из них, который перезаряжает ружье, равнодушные зеваки на стене тюремного двора, чем жертвы карательной акции. Мане сознательно сделал униформу мексиканских солдат французской. Это уже было прямое обвинение 2-ой Империи.
Картина и сделанная с нее гравюра были немедленно запрещены властями. Это вызвало бурю протестов, в том числе и со стороны Э. Золя.

„Рошфор". В портрете известного политического деятеля Третьей республики Анри Рошфора Мане создал один из самых удивительных и сильных образов своего времени: он относился с симпатией и интересом к Рошфору как к бывшему коммунару 1871 года, к то¬му же смело бежавшему с новокаледонской каторги, и эта симпатия сквозит и той печали и тревоге, какие проступают в умном лице Рошфора. Но вместе с тем в выражении этого лица и в надменной „наполеоновской" позе отчетливо выступает внутренний холод этого человека, что-то жесткое и неприят-ное. Словно Мане увидел будущее своего героя, всю ту дальнейшую эволюцию Рошфора к политическому ренегатству и мракобесию, которая сделала его к 1890-м годам буланжистом, антисемитом, лидером врагов Дрейфуса.
Рошфор понял, что Мане сумел угадать теневые черты его характера, которые ему вовсе не хотелось выставлять на всеобщее обозрение, и  от  этого портрета отказался.

„Художник". Неряшливо одетый, опустившийся „Художник", для которого позировал художник Дебуген. Это „неудачник" с точки зрения преуспевающих деятелей искусства, всем своим обликом говорит об отчужденности и заброшенности, и бродящая за его спиной собака словно призвана символизировать его „собачью" жизнь.
Но сколько гордого благородства в его небрежной, угловатой позе, сколько независимости и пренебрежения условностями в его спокойном жесте (он стоя набивает трубку)  и сколько грусти в его напряженном взгляде.

„Бал в Опере".  «Бал–маскарад в Опере», написанный вскоре после разгрома Коммуны, потрясшего Мане. Речь идет о реальном ежегодном бале  в парижской Опере.
Зловещая стена развлекающихся хлыщей в цилиндрах и переряженных кокеток возникает из резких срезов композиции, жестко рассекающих фигуры слева и сверху, из столкновения ярко окрашенных и совершенно черных пятен. К. Писсарро, имея в виду видимо эту картину, утверждал: «Мане сильнее нас, он создает цвет при помощи черного цвета».
Кроваво-красный ковер под ногами этой копошавшейся толпы воспринимается многозначительным намеком... Это скорее похороны, чем веселый бал – маскарад.

„Нана". В кар¬тине „Нана" (написанной, кстати, до появления одноименного романа Золя и без связи с ним) молодая девушка одевается и пудрится, стоя перед зеркалом. Позади нее на диване — пожилой господин в белой манишке и черном цилиндре своим неуместным присутствием свидетельствует о не вполне „респектабельных" отношениях с этой красави¬цей. Однако Мане подчеркнуто восхищается девушкой, он заливает картину сияющей светописной лазурью, и в этом сиянии его модель предстает как настоящая драгоценность. А вот джентльмен со своими усами, ци¬линдром и манишкой самым пренебрежительным образом разрезан пополам рамой, т.е. сведен до роли детали обстановки, оттеняющей нелепость подобного жизненного порядка, но не больше.

„Бар в Фоли-Бержер". Колори¬стическая революция, которая с таким блеском развернулась в живописи Мане конца 1860-х и 1870-х годов и нашла свое высшее осуществление в „Баре в Фоли-Бержер", в по¬следнем его шедевре — написанной за два года до его ранней смерти.
Обращенная к зрителю девушка-продавщица за стойкой бара, уставленной бутылками - и фруктами, задумчива и печальна; с ней пы¬тается разговаривать непривлекательного вида господин, отражающийся в зеркале за ее спиной, и в том же зеркале во всю стену отражено переливающееся се¬ребром, заполненное публикой, залитое сверканием ламп и люстр обширное про¬странство бара. Девушка отрешена от всего окружающего и своей задумчивостью, и своей грустной растерянностью, и своей неподвижностью, и своей красотой. За этой прозаической стойкой бара, превра¬щенной волшебством художника в драгоценную оправу из сверкающего нежными и глубокими оттенками натюрморта, — эта девушка-продавщица представлена Эдуардом Мане как прекрасная богиня, царящая над мерцающим, случайным, неустойчивым миром и не снисходящая до него.

Своего рода программной картиной Мане стала уже в самые ранние годы творчества его удивительная и прекрасная „Олимпия". Этой ран¬ней картине Мане выпала роль своего рода эстетической декларации худож¬ника, роль дерзкого вызова господствовавшим взглядам и вкусам.
Кстати, о названии «Олимпия»: даже само название вызывало возмущение, потому что «олимпиями» тогда было принято именовать великосветских женщин легкого поведения. Картину в Салоне отверженных даже перевешивали  под  потолок, выставляли двух служащих, чтобы ее не повредили зонтиками и тростями разгневанные зрители.  Перед нами обнаженная женщина, устремившая свой взгляд прямо на зрителя, в женщине легко узнаваема та же любимая натурщица Мане Викторина Мёран.

Официальная критика встретила „Олимпию" перепуганными кри¬ками и грубой бранью, прежде всего из-за того, как Мане „посмел" предста¬вить в позе и в роли тициановской „Венеры" самую обыкновенную, совершенно реальную и современную парижскую девушку полусвета, решительно ничем не похожую на бесчисленных сусальных, жеманных и абсолютно безли¬ких псевдоантичных богинь и нимф, заполнявших выставки Салона и нравившихся обывательской публике и критике.

Особенно дразнило критику присутствие в картине негритянки с большим букетом цветов и черным котом, выгибающим спину, хотя они лишь оттеняли своей необычностью простоту и естественность лежащей девушки, нежнейшую гармонию ее бледного обнаженного тела оттенка слоновой кости, золотистой шали, холодных голубовато-белых простыней.

Имя Мане стало для молодых художников знаменем борьбы против художественной реакции, против официального Салона, против засилья и давления дурных бур¬жуазных вкусов. Оказанное Эдуардом Мане влияние было огромным — нет ни одного большого художника конца 19. или 20. века, которому он не оказал бы великую помощь. Не удивительно то обаяние, каким обладал  он сам и его искусство в глазах его непосредственных учеников, товарищей, спутников. Даже и без такой широты и яркости, какие были у него, художники, включившиеся в орбиту его прямого воздействия, поняли его очень хорошо и восприняли от него главное как в отношении к миру и человеку, так и в способах художе¬ственного выражения своих идеи и чувств.
 
Продолжение следует....