По рассказам моей мамы, Сафоновой Марии Тихоновны (1903-1994), я написала повесть «Ведьма из Карачева» (помещена на Проза. Ру), и это - отрывки из неё.
Лето сорок первого жаркое было, сухое, поэтому немцы бы-ыстро продвигалися. Пяхоты у них я и не видела, а машинами своими страху нагнали! Бывало, как лятить мотоцикл, как рычить! У нас и человек по этому болоту не пройдёть, а он, как чёрт, нясёцца себе и хоть бы что! Вот и начали потом на этих машинах грабить по деревням, всё оттудова ташшыли: одеяла, подушки, половики, лук связками... холстина какая - и её в сумку, лампа – давай и лампу, один даже мочалку не постеснялся. А уж скот как губили! Бывало, как только привязуть овец, телят, коров, гусей связками, так сбрасывають их с машины и головы рубють, рубють. Свинью зарежуть, а потом чего ж только с ней не мудрять! Рулеты крутють, свельтисоны разные. Повара ихние умели готовить, это тебе не наши... отварил кусок мяса, да и нате, ешьте. Пошла я раз к одной знакомой... из бывших господ была, а она и говорить:
- Во, видишь, какие немцы культурные! Гусика-то обязательно с подливочкой едят!
- А чего ж им не есть? - отвечаю. – С собой они его чтолича привезли гусика-то этого? Это ж наш гусик, можно и с подливочкой...
Резали этот скот почём зря, ни овец, ни коров тельных не жалели. Раз смотрю так-то в окно: корову вядуть, а у неё вымя уже налитое, вот-вот телиться, еле-еле в калитку пролезла, и сразу слышу: за-аревела... Режуть. Вот тут-то и подумала: не удержаться немцу в России! Не стерпить мужик этого. Его, бедного, коммунисты мучили-мучили, а теперь ишшо и немец добивать будить? Ну и, правда. Когда в первую зиму возле городов всё пообчистили, поприжрали, как саранча и на вторую поехали в дальние деревни, то там их партизаны луданить стали. Приезжають раз те, что в хате нашей жили, и немують: во, матка, русских всех убивать надо! Только шесть лет киндеру, а что сделал? Дверь снаружи подпёр и поджег хату… и спалил двенадцать немцев! Гормочуть по-своему, возмущаются: киндер, мол, а какой коварный! Но разве станешь возражать? Молчу, а сама думаю: стоить вам, стоить, как же, хозяева новые понаехали! А как-то вхожу в свою хату за ними прибирать, а они упаковывають своё барахло, уезжать собираются.
Куда? А кто ж их знаить? На фронт, должно, их же часто меняли, одни уедуть, другие приедуть, поляков отправють, а вместо них финов поставють... И вот подошёл ко мне тогда Игнат... до-обррый такой солдат был!.. да говорить:
- Занимай, матка, свою хату, - и киваить на мешок с мукой: - Это, Мария, киндерам твоим.
А привезли они эту муку с месяц назад и иногда кое-что пекли из неё... да и я, признаться, приду в хату убирать, да и возьму горсть какую, коржики вам потом замесить. Вот Игнат теперь и указал на этот мешок, а в нем должно еще фунтов десять муки оставалося. Как же вы рады были!
А вот что дальше... Уехали они, а на хате табличку повесили и на ней чтой-то написано было. И вот ходють немцы вокруг нашей хаты, а никого не становють.
Да не знаю, что там было написано, но из-за неё сначала обходили нашу хату, а потом все ж приходить немец высо-окий такой, да иговорить мне через переводчика: я, мол, и мой помощник будем жить здесь, и ты… на меня показываить, будешь готовить нам, а я спать с тобой буду.
Я как закричу:
- Не-ет! – и к переводчику-то: - И пусть не думаить, и не мечтаить!
Ну, поругался он на меня, поругался, да и ушел, а спустя сколько-то ка-ак гонить ораву цельную! Вот тут-то они нас и помучили. Бывало, днями стираю на них, воду грею…
Как почему грею? Они ж только теплой водой умывалися. А раз заходить командир ихний, я и ворчу:
- И что ж это за вояки такие! У нас дети и то холодной водой умываются. Да разве выдержуть они морозы наши без закалки?
Послушал он, послушал да к переводчику: что, мол, Мария говорить? Ну, переводчик, видать, объяснил, вот он и скомандовал солдатам своим: хватить, мол!.. С тех пор и довольно просить воды теплой, а стирать все так же на них стирала. Они ж такие чистюли были! Как чуть белье поносил, так и стирай. Особенно один мучитель был! Что раз удумал: сегодня, мол, я сам стирать буду, да взял рубашку, три носовых платка и начал... Виька мой таскаить воду, я грею, Витька носить, я выношу. И так двенадцать вёдер воды для него одного принесли! Ну ты подумай только какой издеватель попался!.. А финны? Издевалися хуже немцев! Что раз один отмочил:
- Топи, матка, печку, я сам картошку варить буду.
И поставил чугунок туда-то, наверх, где мы греемся. Я ему объясняю: русские, мол, варють в печке, а там-то она никогда не сварится. А он - своё! И вот сам носить дрова, а я топлю, носить, я топлю и вижу: печка моя раскалилася, как домна! И ты знаешь, принёс он ишшо охапку дров, нагнулся так-то сбросить, а я как хватила топор!.. Всё-то у меня в глазах потемнело. Но что остановило... должно, кто-то из вас крикнул, только тут-то сознание моё и прочнулося: да что ж это я?.. помилують они нас после этого чтолича? Так что кто к нам не придеть… китайцы, немцы, французы, японцы... все такими и будуть, как финн этот. Добра не жди.