Прикосновение к космосу

               

                Как жаль , что есть поступки , кото -
                рых уже не исправишь ,как жаль, что
                есть моменты , которые уже никогда
                не повторятся . Будут новые другие
                места ,события , люди , но что-то ,
                что очень дорого, уже никогда не
                повторится , то ,что смогло оставить
                в душе самые теплые воспоминания
                то , что очень хочется вернуть….


Практика
Наступил 1975 год. Я работал на практике в девятом цехе Сарапульского  радиозавода им Серго Орджоникидзе регулировщиком радиоаппаратуры третьего разряда. Сборочный цех производил танковые радиостанции Р-123М, 1961 года разработки. Это было массивное прямоугольное изделие УКВ-диапазона, собранное по трансиверной схеме на лампах объемного монтажа, с металлическим корпусом, покрытым молотковой эмалью. Шумоподавитель - по НЧ-сигналу. Для быстрого вхождения в связь в радиостанции были предусмотрены четыре заранее подготовленные частоты. Вот эти-то частоты я и  настраивал.
Работа цеха была строжайше засекречена. Все сотрудники давали подписку о неразглашении государственной тайны. Цех собирал радиостанции из отдельных радиодеталей, пальчиковых радиоламп,  настраивал, сдавал сначала представителям ОТК завода, потом - военным представителям (военпредам). Радиостанции паковали в картонные коробки и отправляли на танковые заводы. В Сарапуле это «изделие»  - так на военных заводах называют продукцию - выпускали до 1989 года. Всего было произведено более девятисот тысяч штук радиостанций. Неприхотливые в обслуживании, надежные в эксплуатации,  с высокой ремонтопригодностью, они снискали в войсках Советского Союза заслуженную славу. Встречаясь с бывшими танкистами, я всегда слышал только хвалебные слова в их адрес.
Наставником у меня был Гера Кривошеев, регулировщик пятого разряда, веселый холостой парень, с которым мы неоднократно вместе проводили свободное от работы время. Работали мы  (только участок регулировки) в три смены, так как процесс регулировки был непрерывным, изделие проходило термотренировку в печах с высокой температурой, в морозильных камерах. Герка учил меня пользоваться  генератором частот, виртуозно владеть осциллографом, находить неисправности в схеме радиостанции. Вокруг работали грамотные, доброжелательные люди, почти все они были выпускниками Сарапульского радиотехнического техникума, в котором я учился, там было и вечернее отделение. Мастером был Фофанов Василий Александрович. Всегда с  располагающей улыбкой, но спуску за оплошности никогда  не давал.
Монтажером  - это специалист, который меняет радиодетали  по просьбе регулировщиков - трудилась Любовь Александровна Некрасова, имевшая несколько государственных наград. Она относилась ко мне по-матерински.
Каждая радиостанция проходила испытание на виброустойчивость. На вибростенде  у нас работал парень высокого роста, никогда не унывающий вратарь заводской футбольной команды Николай Горшенин. 
Напротив моего рабочего места располагалась фотолаборатория,  где на вращающиеся шкалы радиостанции  наносили риски частот, которые я выставлял. Там трудились Слава Трухин и  Сергей Галанов. В лаборатории всегда было загадочное красное освещение, ребята находились в помещении целыми днями, но я там много времени проводить не мог: красный свет давил на сознание.
Регулировщиком я проработал  на практике четыре месяца, получая неплохую по тем временам зарплату -150 рублей, да и стипендию платили -30 рублей.
Непонятна мне до сих пор организация работы  нашего завода, как и любого завода в советское время: почему-то до середины месяца не было комплектующих, люди по полторы-две недели находились в отгулах, потом начинался аврал - работали  без выходных и праздников, оставались сверхурочно, естественно, от этого страдало качество.
Самым сложным для меня было прибыть на работу в третью смену, она начиналась в 00 часов тридцать минут. Да и работать ночью было тяжеловато, правда, ночью в столовой кормили бесплатно. Вспоминаю еще состояние, которое испытывал утром, когда сотни людей стекаются к проходной завода…
Каждому работнику для протирки контактов, очистки  мест паек  выдавали граммов пятьдесят-восемьдесят чистейшего спирта и тонкую белую ткань - «батист». Спирт иногда использовали не по назначению…
Так как мы писали дипломные проекты, у меня был доступ в цеха, где производили так называемый «ширпотреб» -  радиолы «Урал -112» в восьмом цехе, преемник моего радиоприемника в детстве «Комета», автомобильные  радиоприемники «Урал-авто» в четырнадцатом цехе. Культура производства, да и  квалификация работников были здесь  значительно ниже, чем в режимных цехах. Везде работали мои однокурсники и одногруппники.
Мне предложили тему дипломного проекта - «Участок  сборки плат выключения сети и регулировки стереобаланса  ультразвуковой линии управления приемником».  Необходимо было подобрать принципиальную схему, обосновать ее актуальность, разработать печатную плату. Проект имел и экономическую часть. Всего нужно было вычертить на ватмане шесть чертежей формата  24, пояснительная записка включала сотни полторы листов формата 11.
В качестве небольшого отступления: в московском вузе я защищал дипломный проект на тему «Разработка и расчет элементов транзисторного передатчика» и тоже получил оценку «отлично».
Покопавшись в технической библиотеке радиозавода,  в последних публикациях специальных журналов  я нашел схему на оптронах. Согласовал ее со своим консультантом. К сожалению, не помню его имени и фамилии, потому что видел его всего два раза – когда согласовывал схему и когда отдавал готовый проект на рецензию. Помню, что он работал в одном из отделов радиозавода. В рецензии он отметил мою самостоятельность в работе, оценив ее на «отлично». Над проектом я  трудился увлеченно, до сих пор помню, как подбирал марки оптронов, оценивая их с различных позиций. В проекте была поставлена задача разработать одно полезное  усовершенствование.  На заводе внедрялась пайка «волной»: в печатную плату вставлялись радиодетали  (транзисторы, резисторы, конденсаторы…), потом они паялись в ванне, где припой поднимался валом, образуя волну. При массовом производстве откусывать ненужные концы радиодеталей ручным способом - непозволительная роскошь, поэтому применяли фрезу. После пайки концы становились жесткими, фреза работала на удар, печатные проводники иногда отлетали. Я предложил использовать фрезу торцом, когда проводники не срубались, а срезались.
Рецензировал работу преподаватель Ижевского механического института, который тоже поставил мне «отлично» .
Настал день защиты проекта, в работе комиссии принимал участие директор Сарапульского радиозавода им. Орджоникидзе  Лазебник. Я получил оценку «отлично»!
Получив диплом по специальности №701, я съездил к родителям, отвез вещи. Шестого июля, к девяти часам утра, я должен был быть в Сарапульском военкомате  -  для отправки на службу в армию.

К месту службы
Собралось нас у военкомата около 45 человек, из радиотехникума и механического техникума. Из механического я тоже кое-кого знал - Сашку Лыбина  из Талмаза, с которым мы учились в школе в деревне Куеда, Володю Ведерникова из Медянки, что около Куеды. Из нашей группы были Наиль Аглямов, Саня Лукиных, Саня Буторин, Алексей Мерзляков, Петр Сухих, Володя Коршунов, Колька Кашников,  с которыми мы учились четыре года. С Наилем нас связывали долгие приятельские отношения. При поступлении в техникум мы оказались в одинаковой ситуации: оба из деревни, испытывали некоторую неловкость по сравнению с остальными ребятами, которые чувствовали себя как рыба в воде. Всегда доброжелательно настроенный, Наиль быстро  завоевал в группе авторитет. Самая  интересная (крутая, как сейчас говорят)  девчонка в группе  - Танька Иорданская - проявляла к нему неподдельный интерес. С  Колькой Кашниковым  из села Сигаево мы много времени проводили в читальном зале, интересовались химией, все хотели изобрести нервно-паралитический газ, но возможности химико-москательной лавки в Сарапуле не позволили нам этого сделать. Особняком от нас, может быть, вполне обоснованно,  держались ребята городские: Лешка Мерзляков, Женька  Чертищев, Витька Поторочин, Сашка Буторин, Володя Коршунов.
Нас посадили в автобус «ЛАЗ» и повезли в Ижевск на сборный пункт. Там стояла тишина: огромный пустырь наполнялся в мае и ноябре, во время  всеобщего призыва, а нас призывали спецнабором в июле.
Посадили нас в поезд в Ижевске, в городе Агрыз была пересадка, и поехали мы «мимо городу Сарапулу да мимо милой Куеды» -  в сторону Сибири необъятной. Нас сопровождали майор и сержант, очень спокойные и уравновешенные. Они с нами беседовали, говорили, что окончание техникума нам  поблажек не даст, что весь рядовой состав  части  со специальным образованием. В Свердловске на железнодорожном вокзале нашу команду поделили на две почти равные части. Одну, как мы потом узнали, отправили в город Енисейск. Через двенадцать часов и мы отправились дальше на поезде. Через трое суток были в Новосибирске, в речном порту на  водохранилище реки Обь.
Остановились в здании речного вокзала. Стояла очень жаркая погода. Мы были у воды, и сопровождающие разрешили нам купаться  на мелководье, по пять человек в течение нескольких минут, запретив при этом нырять. Но в первой же партии нашелся придурок, умудрившийся нырнуть на глубине  в пятьдесят сантиметров. Его, помню, звали «Амба» за его полноту и простоту, кажется, он учился в группе 8Р-44,  Костенков его фамилия. Офицер сказал: «Все!». И приказал всем отойти от берега.
Ночь мы провели на вокзале. Рядом был шикарный отель, светившийся многочисленными  огнями, из ресторана которого всю ночь звучала громкая музыка. Но не для нас… С тоской вспоминали  мы два сарапульских ресторана  -  «Кама» и « Прикамье». А утром подошел небольшой теплоходик c огромными колесами по бокам, назывался он «Александр Пушкин». Ни раньше, ни позже я никогда не видел столь архаичного средства передвижения по воде, если только знаменитый пароход «Севрюга» из фильма «Волга-Волга». С интересом мы спускались в машинное отделение, покрашенное зеленой краской. Там монотонно работали дизельные двигатели, пахло соляркой,  везде было чисто.  На палубе судна  находилось  большое количество пассажиров, работал буфет.
Зашли в купе, оно было  один в один как в поезде. Постель брать не стали, на последние деньги   купили дешевого красного вина и отправились в двухсуточное плавание вверх по Оби. 
Теплоход не спеша шел по очень широкой равнинной реке, крутых берегов не было.
У нас наступило некоторое успокоение. Хотя мы понимали, что служить придется в холодной стороне, нам к этому не надо было привыкать. Все дальше и дальше на север забиралось суденышко, навстречу попадались баржи, огромные плоты с древесиной. Вот прошли слияние рек Томи и Оби, река становилась все  шире и  шире, мы находились уже в Томской области.
Чем выше по реке поднимались, тем меньше становилось признаков цивилизации   на берегах. С правой стороны показался большой населенный пункт,  состоящий в основном из деревянных строений. Теплоход причалил к дебаркадеру, всюду виднелись высоченные штабеля бревен, досок, дров. Заканчивались  шестые сутки  пути от Сарапула. Нас встречали открытые автомобили «ГАЗ-66» с лавками для сидения в кузове. Минут через десять езды по городу показались здания с круглыми куполами. Я  моментально понял, где мы будем служить: подобные купола венчали научные судна на фотографиях  с обложек журналов «Огонек», «Наука и жизнь», «Знание-сила»  и других, в которых описывалась их работа в области космических исследований. Прибыли мы в город Колпашево Томской области, в Нарымский край,  приравненный к районам Крайнего Севера, в НИП -12, войсковую часть №14174.
Армейские будни
В расположении части нас строем повели в баню, хотя баней это назвать трудно: обыкновенные душевые кабинки с горячей и холодной водой. После мытья нам выдали обмундирование. Помню, Саня Буторин фамильярно сказал сержанту: «Ну-ка, сержант, подержи …», на что тот усмехнулся и поправил его: «Не сержант, а товарищ сержант…».  Для нас начался курс молодого бойца. С первых часов мы поняли, что для нас  значат слова «товарищ сержант».
Командиром роты был майор Литвинов Виктор Иванович. Каждого из  нас он по отдельности вызывал к себе в кабинет и проводил беседу. У меня спросил, почему я так рано, в 15 лет, уехал из семьи учиться в техникум, я ответил, что захотел стать самостоятельным.
Началась учеба, я никак не мог смириться, что нет свободы, что каждая наша минута расписана. Нет, меня не угнетали физические нагрузки, ранние подъемы и длительные пробежки. Мне диким казалось, что мой одногодок имеет надо мной неограниченную власть, учит меня самому элементарному. Я начал грубить младшим командирам, демонстративно засыпал на столе во время классных занятий. Неоднократно меня удаляли с занятий для мытья туалетов. Никто из ребят не вел себя так вызывающе…
И вот, где-то после четвертого или пятого наказания, мне в голову пришла мысль: делать нужно все, что требуют, жизнь тогда будет легче. К сожалению, поздно мысль пришла, оказывается, за все нужно платить…
Прошло две недели, мы приняли присягу, и нас распределили по ротам (отделам).
Меня определили в первую роту, в отделение к сержанту Горелову, о котором шла слава как о большом самодуре. Направлен я туда был, видимо, по ходатайству сержанта Коняхина  - за мое дурацкое поведение. Только я зашел в роту, как мне дневальный всучил приспособление  для натирания полов мастикой. 
Рота размещалась на третьем этаже трехэтажного здания. Кровати были двухярусные, мне досталось верхнее место, на котором я и спал все два года.
Я стал рядовым расчета 1А, в расчете было семь человек. Еще был расчет 1Б, там служил Володя Шутов  из  группы 8Р-41нашего техникума.
Начались армейские будни: подъем в семь часов  громогласным криком «Рота! Подъем!», построение, проверка, во время которой каждый должен ответить «Я!», потом 30-минутная пробежка всей ротой в напряженном темпе, чистка зубов, бритье, умывание, построение на завтрак, дорога в столовую строем, завтрак, построение для развода на боевые работы, путь на техническую территорию (это называлось идти «на верх»).
В начале службы мне несколько раз приходилось работать в наряде по столовой. Изнурительная, надо сказать, работа. Наряд поднимали в пять утра: нужно было накрыть на столы, разнести пищу, после завтрака вымыть посуду, получить на складе продукты, почистить картошку, на обед снова накрыть на стол, помыть полы. Потом ужин, после которого надо было отвезти на свинарник остатки пищи, а вечером сдать чистое помещение и посуду следующему наряду… Возвращались в расположение части, когда все уже спали.
Кормили солдат  неплохо: утром каша с мясом, порция сливочного масла, чай с сахаром, на обед первое – сколько хочешь, второе тоже с мясом или рыбой, компот. Ужин был тоже хороший. В воскресенье давали даже красную рыбу, яйца, пару  больших котлет из чистого мяса. Чувства голода в армии я никогда не испытывал. Можно было сходить вечером в чайную, но я заходил туда редко, даже когда получал в месяц по 26 рублей, будучи на должности техника станции (старшина роты получал меня меньше на 2 рубля - у меня был первый класс специалиста).




ВКС – сигналы есть!
На техническую территорию с собой нужно было нести, предварительно получив в секретном отделе штаба, несколько тяжеленных опечатанных  деревянных чемоданов с технической литературой  по станции.
Часть была расположена в огороженном кедровом лесу.  Здания между собой соединялись аккуратными асфальтированными дорожками, вдоль  которых росли небольшие березки. В помещении станции командиры проводили занятия по изучению  оборудования, мы вели профилактические работы, в свободное от боевых задач время отрабатывали навыки.
А боевых работ было очень много, мы их называли «крутить витки», бывало, за сутки крутили более десятка…
Я хорошо запомнил, что мы еще выполняли операции по ИСЗ  (искусственный спутник Земли) «Космос № 660», к концу службы их летало более полутора тысяч.
Нашей задачей было проведение работ на станции траекторных измерений «Кама-А», предназначенной для радиоконтроля орбиты искусственных спутников Земли и космических кораблей импульсным методом, для траекторных измерений наклонной дальности и угловых координат, съема телеметрии. Начальником станции «Кама-А» был лейтенант Линьков, начальником станции «Кама-Б» - лейтенант Коцарев, инженерами станций - лейтенанты Миронов и Книжников. Начальником отделения был майор Кочнев, потом капитан Красин, начальником первого отдела  - подполковник Дымков Николай Семенович.
Обе станции находились рядом, в разных зданиях. В центре помещения размещался  пульт  оператора, который  получал на командном пункте  целеуказания на бумажном носителе и во время работы синхронно со временем их зачитывал. На металлических «полатях», ближе к потолку,  находилась приемо-передающая система с передатчиком, собранным на мощном магнетроне, с выходом на вращающуюся антенну эллипсовидной формы.
Здесь  размещалось место для траекторных измерений наклонной дальности  и два места измерения  угловых координат  - угла места и азимута. Всего пять рабочих мест. Для предварительного расчета траекторий установлена  стойка ЭВМ, собранная на транзисторах, машина носила название «Кедр». Станция блочного типа построена полностью на  лампах, которых было такое количество, что при многочисленных и продолжительных работах   помещение прогревалось до очень высокой температуры, так что временами с  нас струйками стекал пот.
Высчитывалось время прохождения искусственного спутника Земли, нам ставилась задача определить его точное место и снять телеметрическую информацию, которая отправлялась в центральный командно- измерительный комплекс (КИК) из нашего научно-измерительного пункта (НИП-12-Колпашево).
Начало моей службы на «Каме» совпало  с заменой оборудования на новое. Его монтировали и налаживали гражданские с Воронежского завода. Меня определили к ним в помощники: я прокладывал кабели, монтировал провода, блоки, участвовал в наладке.
После запуска станции в работу меня определили оператором на приемо-передающую систему, где обычно  работал командир отделения. Я быстро освоил несложные обязанности: при прохождении над нами ИСЗ нужно было настроиться на его частоту и поставить в автомат. Все это отображалось на экране электронно-лучевой трубки, или, как бы мы сказали теперь, - на дисплее. Сложнее приходилось при запусках спутников или космических кораблей с космонавтами: в момент запуска частота значительно уходила от заданной и необходимо было за малые секунды найти нужный сигнал  и подстроить частоту, в противном случае остальным операторам уже нечего было делать. Не так давно я услышал  песню   - «ВКС, ВКС…сигналов нет ...сигналы есть!» (ВКС- военно- космические силы)…
Время шло, я рос профессионально, научился выполнять операции на всех рабочих местах «Камы», однажды, когда не заладилась работа станции, убежал на другую, один все настроил, на свой страх и риск включил передачу данных и спас положение.
На станцию по кабелю подавались секундные метки, и мне пришла в голову идея упростить работу секундометриста. Я предложил лейтенанту Линькову сделать цифровое световое табло, установив его для обзора всем операторам. Начальник мою идею одобрил, я ее реализовал, использовав шаговый искатель, на обмотку  которого подавались метки СЕВ, с шагового искателя сигналы  подавались на табло. Внедрил я и несколько других новшеств. Неоднократно Линьков предлагал мне остаться в армии прапорщиком, говорил, что учебу можно продолжить в Томске заочно.
В марте 1976 года нашу часть с проверкой посетил заместитель начальника ГУКОС МО СССР, генерал-майор Титов Герман Степанович. Состоялась встреча с ним, командир части Костюков Алексей Семенович попросил  рассказать о героическом полете в космос, но Титов его перебил и сказал, что лучше  расскажет о пути  развития  советской космонавтики. Каждому воину части подарили  фотографию космонавта с его автографом. Каждая рота с ним сфотографировалась. Я всегда на групповых фото пристраиваюсь скромненько с краю, а тут принаглел и встал рядом с героем космоса.
Приезжал к нам с проверкой и легендарный генерал-лейтенант Шлыков Николай Федорович, имя которого сейчас носит одна из улиц города Краснознаменска. Помню, при инспекции, обходя строй,  он обратил внимание, что у солдат старые шинели, в новых уезжают домой увольняющиеся в запас бойцы. Николай Федорович произвел на меня впечатление старого служаки с властным голосом  - настоящий генерал!

Сослуживцы
Не совсем просто складывались у меня взаимоотношения в расчете. Ребята, служившие второй год, - Сергей Акубеков, Яшкин, Русинов, Сергей Кокарев  - относились к нам очень доброжелательно. Кокарев  даже оказался моим земляком из Куеды, наши родители были знакомы. Он служил очень хорошо, неоднократно поощрялся командованием. Неплохими ребятами были и  служившие на полгода больше нас Николай Смирнов, Виктор Замятин.
Но были и откровенные хамы и негодяи, такие как мой первый командир отделения сержант Горелов из города Электросталь. Постоянные необоснованные придирки, унижения,  рукоприкладство  гориллоподобного субъекта  доводили до отчаяния не одного молодого бойца. Я уверен, что ему доставляли неописуемое  наслаждение его садистские наклонности,  он мог в коридоре, пока никто не видит, со всей силы ударить  кулаком в грудь так, что после этого неделю не можешь вздохнуть, или пнуть под зад. Вечером в личное время  выбирал дождливую погоду, водил нас строем по лужам, в самом грязном месте давал команду «Вспышка с фронта!», за вечер   повторял это неоднократно. Потом мы стирали и сушили одежду, которая после таких «учений» представляла собой комок грязи…
Мне родители выслали новенькую электробритву (на какой черт я ее попросил!), так он у меня ее отобрал, подсунув взамен утильную.
За месяц до увольнения на комсомольском собрании мы все дружно проголосовали за его вступление кандидатом в члены КПСС.
После его увольнения появились в отделении командиры из  Симферопольской учебки - младшие сержанты Симонов и Моторный. Один был из Харькова, другой из Киева. С ними я быстро подружился.
Из этого же призыва был рядовой Охроменко, неоднократно сидевший на «губе». Никогда не забуду случай в карауле: в отдыхающей смене при мне он присоединил к автомату магазин с патронами, поставил автомат на боевой взвод, снял с предохранителя, положил палец на спусковой крючок и…ткнул ствол автомата в грудь одного из бойцов… Как-то раз я зашел в курилку, там сидели двое, Охроменко и его приятель, он мне сказал: «Выйди!». Я что-то недовольно буркнул,  тогда он оторвал от стены керамическую плитку и швырнул ее в мою голову, я  успел увернуться… 
Где-то через месяц после его увольнения подполковник Дымков перед строем зачитал письмо Охроменко с просьбой рекомендовать его в ряды милиции. К счастью, таких ублюдков было немного...

В карауле
Неоднократно приходилось нести караульную службу. Часто начальником караула был старший лейтенант Старов Владимир Алексеевич. Готовились заранее, шинели складывали в  скатки, после обеда ложились спать ненадолго, потом командир ставил задачу. В первые караулы охраняли  продовольственные склады с автоматом без патронов, с примкнутым штыком. Оружейные склады и техническую территорию обходили с полным вооружением. Несколько раз я стоял на посту у знамени части в парадной форме одежды, стерег и выводил на прогулку сидевших на гауптвахте. Один раз охранял воина из стройбата, находившегося под следствием, ему разрешали курить, я вывел его во дворик для прогулки, он, непринужденно со мной беседуя,  сказал, что сидеть все равно не будет: «Кого-нибудь пристукну и убегу». После этих слов  я все-таки пощупал автомат за спиной!  Несколько раз патрульные привозили  разбушевавшегося,  пьяного в дым  майора Хворостянко , служившего , кажется в отделе СЕВ(система единого времени) , про него рассказывали много баек, например, говорили, что он выбросил жену из окна. Еще о нем ходила слава как о специалисте от Бога: разложит майор схемы по полу, снимет сапоги, рядом поставит банку со спиртом и ползает по схемам, но неисправность всегда найдет за короткое время! Однажды встретил его один из старших офицеров и спрашивает, для чего тот закрыл козырьком фуражки глаза. Майор отвечает: «А чтобы тебя, дурака, не видеть!».
Офицеры за ночь неоднократно проверяли, как несут службу их подчиненные. Подполковник Дымков обязательно сам контролировал несение службы караульными и вечером перед всей ротой проводил детальный анализ поведения каждого воина. По итогам присуждали места отличившимся караульным – первое, второе, третье. Практически во всех караулах я занимал первые места.
Стоишь одиноко  зимней ночью в шинели и в валенках,  на улице минус 45, поверх тулуп, клапана шапки опущены и завязаны, щеки обвязаны полотенцем,  которое от дыхания  покрылось коркой льда… Вспоминаешь гражданскую жизнь, и так тоскливо становится - хоть плачь, а впереди еще долгие месяцы службы. Но ухо держишь востро. Недалеко звериная ферма, где выращивали соболей и лисиц, оттуда доносились их дикие крики и вопли. А то вдруг старому кедру вздумается пообщаться с другим  громким скрежетом  дерева о дерево…. Ночь на то и ночь, чтобы превращать обыкновенные звуки в таинственные…
Издали новый устав постовой и караульной службы, который гласил, что часовой в ночное время должен подавать команду: «Стой, кто идет?». При заступлении в караул  - а был апрель месяц, светало рано - командир Дымков пояснил, что ночным считается время от подъема до отбоя. Отслужил я уже месяцев десять, стою в карауле,  смотрю: идет командир роты с помощником начальника караула, я их вижу, как свою руку, но кричу: «Стой! Кто идет?». Мне отвечают, что идет помощник начальника караула с сопровождающими лицами. Я кричу : «Помощник начальника караула, ко мне, остальные на месте». Команду «осветить лицо» я подавать не стал из-за комичности ситуации. Когда помощник начальника караула приблизился ко мне, я крикнул: «Остальным  продолжать движение!». Дымков подошел ко мне с вопросом «что смеешься?»,  а я улыбаюсь от кажущейся нелепости происходящего. Все пошли дальше. При разборе караула  Николай Семенович вывел меня перед ротой и сказал: «Вот единственный военнослужащий, выполнивший приказ командира!». Недели через две был какой-то праздник, и мне объявили об отпуске домой на десять дней, не считая дороги. До Новосибирска долетел на самолете «ЯК- 40», от Новосибирска до Ижевска -  на «АН-24», обратно так же. В целом отпуск  у меня получился 17 дней.


Неведомая болезнь
Побывал я дома, пообщался с родителями и друзьями и вернулся в часть. И вот в одну июльскую ночь у меня прихватило живот. Я сходил в туалет раза два-три, потом еще и еще. Рядом со мной  сидел Вася Видякин, сказал, что он тоже замаялся бегать. В это время с грохотом сбряцали сапоги на «полатях» на приемо-передающей системе: на какое-то время сержант Симонов потерял сознание. Пришел в себя спустя несколько минут, виновато улыбаясь. Часа через полтора после работ расчет отправился в расположение роты. До роты добирались почти бегом, но в туалете все кабинки оказались заняты, хотя их было не менее десяти. Личный состав роты вывели на улицу, чувствующих недомогание заставили  выйти из строя. Нас набралось не менее двадцати. Группу отправили в санчасть. Когда мы прибыли туда, на полянке находилось уже не менее сотни военнослужащих части. Прошло часа полтора-два, офицеры бегали туда-сюда, не было никакой ясности. Стоял теплый солнечный день, я лежал на полянке, стараясь не делать никаких движений и молча наблюдая за происходящим. А люди все прибывали и прибывали… Дали команду строиться, и вот я первый раз в жизни увидел, что такое паника. Воины вставали и тут же падали, теряя сознание, многие просто не могли встать. Забегали медики, потерявшим сознание ставили уколы, с ревом сирен прибыли из города автомобили «скорой помощи» с многочисленным медицинским персоналом. Несколько человек увезли в городские больницы, остальных привели в сознание. После обеда все успокоилось, приказали сходить за постельными принадлежностями, всех разместили в помещении десятой роты. Помню, давали какие-то таблетки, постоянно брали анализы, сначала стеклянными палочками, но их не хватало, и гнули крюками толстую алюминиевую проволоку... В туалет была очередь, поначалу человек по сорок.  Не закрыв глаза,  туда нельзя было зайти – выедало хлоркой, столько ее было насыпано! У нас забрали всю одежду, видимо, боялись самоволок, ходили мы в одних трусах. Как будто специально перед этим выдали всем белые трусы, естественно, у всех сзади они были желтыми. Комичность ситуации состояла еще и в том, что нам ставили уколы и раздавали лекарства молоденькие медсестры в коротких халатах. Когда первый испуг прошел, в казарме не стихало жеребячье ржание…
Вспышку болезни удалось потушить, недели через полторы-две все разошлись по своим ротам, хотя до конца службы у нас систематически брали анализы. И никто нам толком так и не объяснил, что это с нами было и от чего…

Третья лычка
В части была система проверок, каждые полгода все воины, независимо от должности и звания, сдавали своеобразный экзамен, куда входили огневая подготовка,  защита от оружия массового поражения, физическая подготовка, политическая, строевая.  Стрелял я из своего АК-47 № КР 2562 всегда отлично, да и физически был развит. Помню, подполковник Дымков проводил с ротой занятия по физподготовке  на спортивной площадке. Там было устройство для прохождения на руках  – две трубы в разных уровнях, метров восемьдесят. Подполковник объявил, что освободит от занятий того, кто одолеет это расстояние на руках. Мы прошли вдвоем, командир слово сдержал.
По результатам проверок меня наградили значком «Отличник Советской Армии» и присвоили звание ефрейтора. В части наград не жалели, почти к каждому празднику меня отмечали грамотами, я добился всех поощрений без исключения, заключительным было занесение в книгу почета части.
Как-то меня вызвал командир и предложил сдать экзамен на звание «младший сержант», я с «бегунком» обошел всех офицеров, на моих погонах появилась вторая лычка, и меня назначили на должность техника станции. Вскоре появилась третья лычка - я стал сержантом.
На комсомольском собрании меня выбрали в комитет комсомола роты, секретарем комсомольской организации тогда был старший лейтенант Соломатин. Через некоторое время секретарем стал я, и пришлось заниматься комсомольскими делами.
Заместителем командира роты был майор Прушинский, пришедший к нам с плавучего НИПа, помню его в  форме морского капитана. Мы с ним ладили, с меня он много не требовал.
Зимой каждое воскресенье вся часть бегала на лыжах по десять километров, лыжня была проложена в кедровом лесу. На финише нас ждал горячий чай с сахаром, но пришедшим последними  уже ничего не доставалось. В спортзале я неоднократно участвовал в соревнованиях по борьбе самбо, в своем весе занимал призовые места.

…Наступила для нас  размеренная армейская жизнь, стали задумываться, что будем делать после увольнения. Приятели Володя Шутов и Наиль Аглямов  собрались на плавучий НИП, приглашали и меня. Приезжали в часть и так называемые «покупатели», предлагали  работать на оборонных заводах  Норильска, Новосибирска, обещали райские кущи. Но я твердо решил после армии учиться в Ижевском механическом институте на приборостроительном факультете по специальности №705.