«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Помните знаменитое изречение из советских учебников по истории? Якобы так выражались люди-крестьяне, разочарованные в царской реформе-манифесте 1861 года: надеялись на свободу, а получили «кукиш с маслом».
Однако Юрьев день вошел в историю еще и «под другим соусом».
…В апреле 1863 года на дорогу, что вела к Витебску, вышли двое молодых людей. Одному 18 лет, а второму – и того меньше, семнадцать. «Послушай, как здорово соловьи поют-заливаются…» - говорил младший старшему. Однако тот был сосредоточен и занят своими думами: с опаской поглядывал на путь - что там, за поворотом. Оба придерживали охотничьи стволы, что болтались за плечами.
Ружья, а также сумки с патронами, выдавали в них не обычных путников, и вид насторожил местных жителей - задержали. Привели к становому приставу, а тот распорядился отправить в уездный центр – для выяснения обстоятельств.
Время было тревожное. По Беларуси катилась волна мятежных выступлений. Именно Юрьев день – 23 апреля (по старому календарю) 1863 года становился знаковым – предполагалось объединенно подняться против имперского засилья. Зная об этом, царская власть предусмотрительно ввела меры предосторожности – было объявлено военное положение, и все передвижения контролировались.
Молодых людей, неосмотрительно вышедших на почтовый тракт, привлекли к ответственности, стали допрашивать. Ребята, а это были родные братья Карл и Николай Гирченки тут же признались, что побывали в лесу неспроста – их увлекли в мятежную «шайку» (так классифицировала участников восстания царская власть), где провели целые сутки. Но покинули ее, чтобы отправиться домой, в Витебск, и «добровольно явиться начальству» (так в тексте документов из Государственного архива Латвии) – то есть, покаяться.
Казалось бы, все ясно. Незрелые, наивные соучастники – какой с них спрос?
Но земские «сыщики» вцепились: а почему вы туда ходили, кто сагитировал? «По соблазну», - откровенно высказывались братья. Помещик Лопаревич, с которым они общались на витебском мосту, обещал, что «впоследствии получат фольварки».
Думать надо головой! – грозно констатировали воинские судьи.
Испугавшись и оправдываясь, Гирченки наговорили в суде столько, что едва не подписали себе смертный приговор. Выдали, что «шайка должна была следовать, куда приказано будет», а связанными с ней оказались настолько крутые персоны, что судьи боялись произносить вслух.
«В шайке находились Леон Кашевский, Щитт, Чехович…» - выдавали они. Следователи хватались за уши и не знали, как быть: лучше бы они этих ребят вообще никогда не видели…
Гирченки рассказали, «что продукты брались из Бешенковичской администрации, и главный управляющий дворянин Петрожецкий угощал…»
А Бешенковичская администрация – это орган управления хозяйством, одним из крупнейших в губернии, если не сказать, что самым большим. Там было старинное и богатое поместье Хрептовичей – магнатского рода, стоявшего в одном ряду с Радзивиллами и Тышкевичами. Хрептовичи выстроили в Бешенковичах настоящий дворец, а представители фамилии занимали крупные государственные должности. С их подачи была распространена новая форма землевладения в Великом княжестве Литовском – чинш, благосклонно воспринятая пользователями.
Имя управляющего, замешанного в мятеже, бросало тень на персону хозяина, который не должен был «светиться». Гирченки раскрыли связь окружения Хрептовича с главарями мятежного сообщества - что в поместье «они пили пиво, мед и водку… и ели ветчину, которую забрали с собой». А прозвучавшее из уст ребят утверждение, что «Петрожецкий хотел впоследствии сам присоединиться к мятежникам с обозом», вообще ставило крест на репутации солидного хозяйства.
Что же делать? Слово из песни не выкинешь, оно произнесено, и теперь на слуху у многих. Вызвали для объяснений управляющего. Тот, конечно же, назвал высказывания о нем клеветой, домыслами, но признал, что «мед и водку распивал, и ветчину» мятежники, действительно, забрали с собой.
Хитрый Петрожецкий выкрутился - он не стал распространяться об участниках восстания, а указал только землемера («фамилию которого не знает») и уже упомянутых дворян.
Послесудебную резолюцию писал лепельский военный начальник подполковник Куровский. Он постановил Петрожецкого отдать на поруки, объясняя это тем, что арест его может вызвать «беспорядки в большом имении Хребтовича» (так в тексте). По поводу самого хозяина ни слова, а ребята «загремели» - их отправили в Динабург, в крепость: от Бешенкович подальше.
А там новое разбирательство – уже с привлечением следственной военной комиссии. И Гирченки стали менять показания.
Карл заявил, что «об участии в шайке Щитта и Чеховича ничего не говорил» и что Петрожецкий кормил шайку, он «не показывал», «а привел шайку в лес какой-то Зенкевич». А Николай сказал, что показания, данные им в земском суде, «не были зачитаны», и подписал он их по приказанию станового пристава Селезнева.
Более глубокое расследование не проводилось, очные ставки не назначались. Комиссия не стала выяснять, где правда, а где ложь, и сделала окончательный вывод: мещане Гирченки выгораживают себя. А потому завершающий аккорд прозвучал для них «похоронным маршем»: виновны, встали на преступный путь, наказать!
26 августа генерал-майор Алексеев подписал заключительное решение, и братья были осуждены: каждый получил по пять лет арестантских рот, с отбыванием срока в гражданском ведомстве. Однако начальник Динабургской крепости увидел в этом недостаточность и потребовал более суровой расправы. В штабе войск Виленского округа не стали перечить, и ребятам «выписали билеты» в амурские края – подальше от родных мест, рядовыми в войска.
В октябре генерал от инфантерии Муравьев подтвердил исполнение.
В этой истории важно не то, что «зеленая» молодежь увлеклась мятежными идеями и совершила необдуманный поступок. А то, кто стоял за их спиной. Паны дерутся, а у простых людей чубы трещат. Неизвестна судьба помещика Лопаревича, пообещавшего фольварки. «Умыли руки» хозяева крутого поместья. Кто мог их тронуть, если вертикаль царской власти строилась на доходах с барщины и барышей с земельных наделов. Там, где деньги, правды не ищи. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
На снимке из интернета: дворец Хрептовичей кисти Наполеона Орды, 1876 год.
17.04/19