В дарбаре Полуптичьего Величия, в щепных огнях, под шелест рваных штор,
давал концерт петух Егор, знаёмый в птичнике сопрано.
Исполнив дивно, без изъянов рапсодий, од и баркарол, на ларь с зерном певец взошёл, себе крылами сделав плески.
Поправил из стекла подвески на тонкой шее, и перо макнул в чернильное ведро.
Увы, автографы писать и в этот раз не получилось.Но, вдруг случилась все же милость: дверь заскрипела, отворилась и в зал куриный пёс вхромал.
На лапы задние привстал и протянул конверт душистый
- Вам сударь,- неказистый чихнул два раза, нос утёр и тут же вышел за забор.
Егорка лишь письма коснулся, увидел вензель, пошатнулся и взялся часто повторять:«Сошла, сошла же благодать»
И тут же развернул рескрипт.
- О, провидение, судьба, - не отрываясь от письма и в третий и десятый раз, читал он присланный наказ от всеизвестного таланта: Певца, Поэта, Музыканта.
« Природой друг, ты одарён, - вещал венчавший певчий трон, - и слухом, голосом силён. За малым стало нынче дело: сумей развить в себе умело «зерно» отличное от всех и будет век тебе успех.
P.S.
Принять в судьбе твоей участье, увы, не в силах: стар, недуг меня хворобит, милый друг.»
- Вот и сбыло'сь! Какое счастье! Я признан Мэтром в одночасье, - Егор, не чуя ватных ног, свалился с ларя на колени, от наставления хмелея.
И враз привиделись Ла Скала и Ковент-Гарден, и Большой, и он, сияющей звездой над ними разом восходящий, в восторгах публики пьянящих, во славе, почестях, цветах и с орденами на грудях.
Так и летал бы в эмпиреях, но свет погас вдруг в «галерее», лучин истлевших горький чад вернул певца в сарай назад.
Глаз не прикрыл он ночью длинной, все думал: где ж сыскать зерно?
И вот, лишь солнышко взошло, забросил за спину котомку, надевши шляпу из соломки, клюку у индюка прибрал, харчей в дорогу с кур собрал, и двинул, сам куда не зная, зерна никак не представляя.
« Найду его, чай не иголка. Ну не сидеть же здесь без толка. Глядишь, сыщу своё пшено. Да и скалымлю заодно".
И год ходил и два, Егорка. Пел, развлекая птиц-зверей, имел с тем заработок скудный и, не собрав больших рублей, доволен был и сим достатком.
И гряз в сиропе льстиво-сладком, и сам нередко выхвалял, того, кто слуха не имея, низкопоклонно ему блеял.
Так и прожи’л до лет преклонных без дома, саженых дерев, цыплят своих не заимев.
А с возрастом и дар пропал. Бельканты боле не давались, теперь и ноты жутко врались, с чего Егор и горевал. Настойки крепкие глотал и во хмелю слезу скупую гонял по старческой щеке, тонул в тщеславия реке, ругая всякого кто, вдруг, издать пытался нотный звук.
Так жизни и закончился «концерт», и не исполнен был завет Певца, Поэта, Музыканта.
Не отыскал зерна Егор. Хотя, направлен его взор был от чего-то на пшено.
Хотя…
Теперь уж все равно.