Солнце медленно тянулось вверх. Освещая и обжигая. Поджаривая в своем бессилии нас. Сдающих зачёт по обрезке плодовых деревьев. Впереди экзамены, но вначале зачёт. Маленькая проверка будущих мастеров-садоводов Червономаяцкой бурсы. Позади больше двух лет неустанной учёбы, напряжения мысли, практики. Позади уборка винограда, купание в чанах с кислющим, свежевыдавленным девчачьими ногами виноградным соком, в пыли. Омовение в водах широкого и величественного Днепра. Много всего. Есть что вспомнить. Но сейчас – зачёт!
Яблони, черешни, абрикосы, сливы – не доверили. Знали, как учились, потому и не решились. Не решились отдать на поругание совхозный сад. В памяти ещё у преподавателей осталось то единственное дерево в совхозном саду, которое разрешили обрезать. Всей группе.
Мастер, Антонина Евгеньевна, поставила задачу и отошла. Шестнадцать человек. С пилами и секаторами облепили яблоньку. К возвращению мастера от дерева остался только столбик. Бригадир участка плакала, гладя изувеченное деревце. А за работу выписала всей группе наряд. На три рубля шестнадцать копеек. О продолжении дальнейшей работы в саду речи быть и не могло. Не пустили.
А потому, на территории училища, за столовой, вдоль забора, на пустыре, частоколом взметнулась молодая дикая поросль тополей. По грудь. Много. Потому и не жалко.
Стонали и плакали. Держались, но рыдали. Огромные тополя, солдатами стоящие вдоль дороги шумели и трещали, пытались нагнуться и отогнать от своих деток банду с секаторами. Не получилось.
Люда Корнейчук, дергая за рукав:
- Посмотри! Правильно?!
Секатором исправил, что смог.
- Нормально.
Антонина Евгеньевна, с пылающим от возмущения лицом, подходила к каждому обрезанному тополю и спокойно показывала, что и как не так. Зачёт был молниеносным и быстрым. С чистой совестью и отмытыми от тополиного клея рук сели в тени корпуса училища за беседой, в ожидании обеда. Через дорогу, на электрические провода, натянутые между высокими бетонными столбами, прилетел скворец. Переливаясь лучами солнца внимательно смотрел на нас. Ну сел и сел. Неинтересно.
Свист раздался неожиданно. Сильный. Зовущий.
Встряхнулись от полудремы дня. Закрутили головами. В поиске. Никого!
Только стали возвращаться в прежнее состояние – снова. Свист. Даже встали. Осмотрелись. Никого. А свистит, словно собаку подзывает. Громко.
И так минут десять. Стали искать по звуку выкручивая голову и вытягивая уши.
Нашли!
Скворец. Гадёныш. Голову наклонит, свистнет и смотрит как мы крутимся – забавляется.
Вовка Шолохов на очередной скворцовый свист свистнул в ответ.
Тот крылышками тряхнул, да ещё.
Володя опять.
Тот снова.
Тут и Витька Тымчук подхватил. А потом и все.
Скворец замолчал. Гневно сверкая черными глазенками взмахивал крыльями, волнами пускал вставшие дыбом перья на спине, гневно крутил головой. Дождался тишины. Приподнялся на своих лапках и отталкиваясь от качающегося провода, уже взлетая крикнул:
- Дураки!
Чётко и громко.
И улетел.
А солнце перед обедом и жарило, и пекло…