Подарок для моей любимой докторицы Лизы Готфрик
- Есть таковские люди, Сысой Сысоич, - приглушенно говорил в останкинской гримерке Иван Ургант, натужно потирая свою шершавость штангой, - прозываются шпионами и все, - он заговорил еще тише, дрожа и дико озираясь, - бывалоча, сядут на лавочку, где малолетки пиво сосут, сидят, суки рваные, пришипившись, слушают, наматывают на усы Пескова, запоминают, а пивные отроки незаметно для себя военную тайну выдают, - последние слова он проартикулировал отвисшими еврейскими губами, еще хранящими тепло кала блондинистой теннисистки, вытянутое Иваном сразу после интервью, что она поспешно дала совместно с многократно пользованным анусом восходящей звезде телевидения и шоу - бизнеса.
- Суки, - застонал седастый и вонючий Познер, исходя старческой вялой влагой простатной жидкости, ерзая под умелым пальцем правой ноги Кати Андреевой. Серебряное эльфийское кольцо твердо ограничивало проникновение в сморщенный зад гуру отечественной журналистики, не позволяя лошадиной красотке внедриться глубже, там, где, по слухам, таились осы. Рыжая Ландер, закатывая глаза и трясясь, словно в наступающем оргазме, рассказывала Кате, что однажды нащупала у старичка целое гнездо, но вот были ли это осы или шершни, это осталось невыясненным. Кто знает, какие эксперименты ставили над Познером в КГБ или Аненербе, всякая х...ня возможна. Тут рыжая охала и принималась за старое, вспоминала, курвоза, сиятельные времена мировой популярности сериала " Рунетки ", когда невозможно было выскользнуть в винный отдел гастронома, обязательно наткнешься на дядю Котрю.
- Какого Котрю ? - выясняла Катя, на всякий случай скапливая информацию о рыжей.
- Обыкновенного, - отвечала Ландер, даже не понимая, что выдает военную тайну, хотя, Катя - она, бля, своя, как лишай или окурок под лестницей, там еще в прошлом годе дозанулся чеченским героином осветитель, лежал такой, пуская пузыри, и оказался ведь, гад, тайным осведомителем кадыровского клана, все выложил Рамзан Ахматычу о творящемся в закоулках Останкино, от того, верно, он и не ногой больше сюда, - дядю Котрю. Крымской нации гражданин ...
- Тссс, - зашумела тогда Катя, опытно останавливая болтушку Ландер, - про крымскую нацию - это говно и глупость, высказал ее президент, а повторяя, овца, - зашипела она на пригнувшуюся к полу в ужасе Ландер, - ты оскорбляешь государство. Оно ж не виновато, что им правит два десятка лет идиот.
- Ё...й в рот, - схватилась тогда за кудри рыжая, надевая галоши, - я поехала.
Через год ее видели на тесных улочках Амстердама с целой шоблой каких - то страху...н, таких гадостных, что мигранты с островов Вест - Индии молились Мганге и творили ритуалы вуду, призывая дух Эдипа, что выколет мигрантам их глазцы и они больше никогда не увидят такой красоты.
- Продают Россию, Иван, - мужественным голосом высказался Познер, застегивая штаны и отодвигая костылем Катю в угол, - за всю х...ню банчат родиной, оптом и в розницу. Нет бы принять закон о лавочках и людях, чтоб больше одного не собираться, чтоб языки вырвать, чтоб глазцы выколоть, - бушевал старец, сотрясая стены Останкино, - чтоб эмбрионально удавить гадов, чтоб не лезли из мамок, чтоб токмо царь, псарь и говно на лопате.
- Да, - присоединялся к несвоевременным еврейским мыслям Иван, обрастая репьями, - царь, МВД и мы. И больше нет ни х...я.
- Одни волосы и глаза, - заметил ехидным голосом лошадиный граф, зачесавшись в проклятое место по обету. Отринув антиклерикализм, спокаялся Глебыч, переименовался в Глеб Егорыча и во искупление обрек себя епитимьице малой : каждый вечер ходить в Останкино и вспоминать, как охрененно было на банкете на теплоходе на реке на Волге в сорок втором.
- Это ты со мной разговариваешь ? - высокомерно бросал в сторону Познер, развращенный киносеансами в Америке. Там, все, в - натуре, бородавки Де Ниро казали, понимаешь, еще тогда, когда разрядка, Никсон и десантный батальон.
- Не, - открещивался граф, выходя с балкона вниз, - это я Бабченку с Трейси Лордс поминаю.
Все стихало в коридорах кулуаров Останкино и лишь опасливые тараканы шныряли по студиям, впитывая остаточные миазмы лютости. Но это, моя милая Лиза, снова урок зоологии получится, а я про любовь.