Анна Ивановна примерила зеленую шаль, потом красную, но так и не могла определиться, чем ослепить Галину Степановну.
У Анны Ивановны, помимо шалей, были следующие преимущества перед этой давней подругой: неплохо сохранившиеся зубы, культивированные десять соток и два внучка, а не один, как у Галины Степановны.
Но у Галины был убийственный козырь в виде дочери–кандидата филологических наук, доцента кафедры иностранных языков. Бонус в виде столь титулованной дочери не оспаривался даже Анной Ивановной. Дело всей династии Петуховых (это фамилия Галины Степановны) было подхвачено дочерью Ульяной, которая не посрамила своих родителей и даже, возможно, превзойдет их на их же поприще.
А Юля – это дочь Анны Ивановны — жестоко подкосила самолюбие матери и отца, которые прочили ей подобную карьеру. Но Юля, поправ все планы родителей, поступила в институт физкультуры, невзирая на литры корвалола, поглощаемые Анной Ивановной.
До третьего курса обучения на физкультурника отношения матери с дочерью были натянутыми (слабак-муж сдался быстрее, особенно после рождения первого внука). Лишь спустя годы примирения Анны Ивановны с самой собой и с ВУЗом, который выбрала дочь, мир в семье был восстановлен.
«Никто ж не умер», — пожав плечами, равнодушно сказал муж Анны Ивановны.
Анна Ивановна проглотила эту горькую пилюлю обманутых надежд. В ее семье все жили припеваючи, и только настоящая подруга Галина Степановна могла адекватно оценить весь трагизм момента. Она по-товарищески вздыхала и надевала маску скорби, как только разговор заходил про Юлю.
— Даже не представляю, как ты держишься восьмой год… — тихо произносила она. — Вот если б моя Ульяна… — здесь она закрывала ладонью лицо, отчего у Анны Ивановны волна ужаса пробегала по спине.
«Действительно! Как же я держусь-то восьмой год?…», — удивлялась она.
Анна Ивановна предвкушала, что сегодня на встрече с подругой Галиной будет немало моментов, когда холодок пробежит по спине и придется сокрушаться, что дочь выучилась не там, где хотелось бы матери.
«Какая разница, какого цвета шаль, если тут такое дело…», — грустно заключила Анна Ивановна, нацепила красную шаль и отправилась в кафе.
***
Ударом под дых стало то, что Галина Степановна пришла не одна, а со своей благочестивой Ульяной и внучком. Как будто мало было Анне Ивановне знания, что у подруги более сознательная дочь, так она еще и лично явилась посидеть за столом немым укором.
Подруги поздоровались.
— Ульяна тоже пришла, — подняв подбородок, произнесла Галина.
— Угу… — уныло пробормотала Анна, поздоровавшись с образцовой дочерью Ульяной.
Галина Степановна, Ульяна и внучок сели за стол в рядок, поблескивая тремя парами очков. Они будто символизировали три поколения интеллигентной семьи, где каждый последующий отпрыск переплевывает своего родителя.
— Чего это Гриша в очках? — Анна Ивановна погладила его по голове. Гриша глядел на нее своими умненькими глазами, которые за стеклами с диоптриями казались просто огромными.
— Очень много читает, — Ульяна поправила толстую оправу на носу сына, — у нас это семейное.
«А у нас не понять, что семейное… все смешалось, книги, гантели… кони, люди…», — подумала Анна Ивановна.
Галина Степановна помешивала чай, сидела сгорбившись, дочь и внук изгибом спины вторили ей. Будто все их образования и знания легли на плечи непосильной почетной ношей. Анна невольно выпрямилась, отметив, что не зря не увлеклась йогой — все-таки ее спина не таким колесом.
Поговорили про мужей, про их здоровье, про предстоящую огородную битву за урожай. Галина посетовала, что будущее лето опять придется провести в наклоне над грядками, все дружно закивали, даже Гриша – детская рабсила.
— И так разбил остеохондроз от этих книг и компьютера, — вздохнула Ульяна, — теперь еще и поясница к концу лета будет ни к черту.
Галина Степановна хлебнула чаю и печально согласилась.
Анна Ивановна отметила аристократическую бледность Ульяны и прозрачность ее пальцев, длине которых позавидовал бы любой пианист, и с трудом представляла ее на прополке грядок.
— На даче один плюс – провести время на свежем воздухе, — продолжила Ульяна. – А то наш Гриша постоянно болеет. Пытались водить его в бассейн, так он после двух тренировок свалился с простудой, больше и водить не хочется.
Гриша моргал своими большими глазами и улыбался:
— Да-да, я болел.
Анна Ивановна снова погладила его по голове, подумав о своих круглых румяных внуках, которых дочь возит в бассейн три раза в неделю.
— Хороший мальчик, — улыбнулась она.
Вдруг Гриша, ни с того, ни с сего, возможно, желая подтвердить свое звание хорошего мальчика, подскочил и, раскачиваясь и прижав ладони к сердцу, начал громко декламировать высоким голосом:
— Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит…
Анна Ивановна от неожиданности вздрогнула, кто-то выронил ложку, сидящие рядом посетители кафе обернулись на выступающего.
— Гришенька, не стоит здесь декламировать Ахматову, публика не та, — постучала пальцами по столу Ульяна, Гриша согласно кивнул и продолжил есть мороженое.
Анна Ивановна оторопела и пыталась продолжить беседу. Она избегала вопросов про семью Ульяны, Галина Степановна попросила не заводить об этом разговор — Ульяна переехала жить обратно к родителям, ведь муж Ульяны недавно ушел к вертихвостке, преподающей танцы. «Как будто там есть хоть капля интеллекта…», — с непониманием разводила руками Галина Степановна.
У Анны Ивановны зазвонил телефон – позвонила дочка Юля и сказала, что сейчас по пути заедет в кафе, чтобы вернуть Анне Ивановне ключ от дачи. Она положила трубку и с испугом посмотрела на Галину, Ульяну и Гришу.
Анна Ивановна нервничала, теребила пальцы и думала, что лучше б дочь не заходила сюда; ей не хотелось встречи Юли-«отщепенки» с династией интеллектуалов Петуховых.
Однако Юля зашла в кафе – не зашла, а влетела на энергетической волне. Она приближалась упругой походкой, с сияющей улыбкой, с прямой, как палка, спиной, размахивая руками в такт шагам. Юля, покрытая жизнеутверждающим загаром, так контрастировала с сидящими в кафе, что Анна Ивановна залюбовалась ею. Ей показалось, что с появлением дочери сегодня снова взошло солнце прямо здесь, в этом зале, и так показалось не только Анне Ивановне. Все посетители кафе уставились на Юлечку, явившуюся как символ здоровья и жизнелюбия. Ее голубые глаза сверкали как драгоценности, щеки залиты молодецким румянцем, а белыми крупными зубами она напоминала отборную селекционную лошадку. Пояс туго перехватывал ее тонкую талию, отчего крутые бедра казались еще более крутыми.
Юля была тонка именно там, где надо, и выпукла именно там, где нужно, и не было сомнений, что она легко сделает три подхода приседаний по пятьдесят. Даже толстый светлый хвост на ее голове вибрировал как пружина. Яркая одежда еще более явно транслировала окружающим Юлин задор.
Анна Ивановна поймала себя на мысли, что, пожалуй, даже гордится своей дочерью – ее непоколебимой осанкой и удалью.
«Хотя, казалось бы, есть ли чем гордиться?» — подумала она и в знак приветствия поцеловала в щеку дочь, так демонстративно пышущую здоровьем.
При приближении Юли Ульяна и Гриша непроизвольно выпрямили спины, разогнув плечи. Анне Ивановне даже показалось, что она услышала хруст.
Улыбка с лица Юли не сходила ни на секунду, она была приветлива как сотрудник Диснейленда. Сама познакомилась с сидящими за столом, очаровала Гришу, который, раскрыв рот, смотрел на медовую тетю с яркими розовыми щеками и яркими розовыми ногтями.
Юля сказала, что сейчас они с мужем и детьми едут с ипподрома в секцию скалолазания, ведь вечером тренировка в бассейне, и нужно все успеть. И вообще, спохватилась Юля, их семью можно поздравить – завтра празднуют жестяную свадьбу. Она щебетала и щебетала о чем-то веселом и ярком, происходившем где-то в параллельной радужной жизни.
Юля и Ульяна как две эмблемы категоричных, без примесей, жизненных позиций – спорта и интеллекта. На фоне легкомыслия разноцветной крутобедрой Юли интеллигентная серость прозрачной сутулой Ульяны усугубилась стократно. Ульяна чувствовала себя неуютно, куталась в шаль, отвечала тонким голоском и слабо улыбалась. Анна Ивановна побоялась, что сейчас она превратится в моль и сгрызет что-нибудь важное.
Юля, влетевшая в дверь как майский ветер, улетела с той же скоростью.
Ульяна и Гриша, выдохнув, сгорбились.
Сидящим за столом показалось, что цветочный запах и звенящий смех еще долго витали вокруг них.
Галина Степановна нарушила тишину, звякнув чайной ложечкой о блюдце.
— Мда… Какая, однако, выросла Юлечка, — произнесла она.
— Да, выросла, — повторила Анна Ивановна и некстати добавила: — Лишь бы никто не болел, — хотя при виде Юлечки думы о болезни были последними, что приходили на ум.
Трудно понять, что за мысли витали в голове Ульяны, но по выражению ее лица можно было предположить, что она думала о тщетности попыток сказать своей диссертацией новое слово в филологии, о целесообразности своих дальнейших профессиональных изысканий, о бесперспективности романчика с их женатым заведующим кафедрой и о недооценке ею усилий по укреплению мышечного корсета женщины.
«Чувствовала бы я себя хуже без своей диссертации? Если б я не корпела над своими работами, испортилось бы мое зрение и упустила бы я тех двух своих прекрасных женихов? Был бы у меня тогда остеохондроз, будь он неладен? Может, вместо нудных застолий с кавалерами на кафедре я бы сейчас с легким ветерком в голове скакала на ипподроме в честь жестяной свадьбы? И щеки были бы румяными, а попа упругой? …» — возможно, думала Ульяна.
А Гриша жевал печенье и, не отрываясь, все еще смотрел на дверь, за которой скрылась акварельная тетя Юля.
Анна Ивановна вскоре собралась домой, со всеми попрощалась и ушла.
Семейство сидело за столом, каждый думал о своем. Последний юный отпрыск всего рода Петуховых не думал ни о чем и болтал ногами.
— Знаешь, Ульяна, — медленно сказала Галина Степановна, сняла с Гриши очки и похлопала его по спине, чтобы он выпрямился, — думаю, возможно, нам стоит пересмотреть планы на будущее Гришино образование.
— Да-да… — смотря в одну точку, кивнула Ульяна.