Ненавижу, когда я болею. Это сужает границы физических возможностей, заставляет отвлекаться от дел, мешает сконцентрироваться. Да и просто – противно.
Надеюсь, пребывание в лесу в реальности «трёх троек» поможет мне излечиться.
Материализовавшись на узкой металлической платформе, я почувствовал резкое изменение температуры, тут же расстегнул пиджак и воротник рубашки. М-да, в данных обстоятельствах это была, пожалуй, наименее подходящая одежда из всех возможных. Но другой у меня не было; а магазинов поблизости я как-то не обнаружил.
Вокруг всё было тёмно-зелёным, с небольшой примесью оттенка морской волны, придающего листьям и стеблям неповторимую необычность. Лес был очень густым, даже взгляду приходилось проламываться сквозь заросли, так что наличие меча здесь являлось решающим фактором, определяющим и вероятную скорость движения, и личную безопасность. К тому же, по прорубленной тропинке я без труда смогу найти дорогу к порталу, когда надо будет возвращаться.
А что вообще в этом мире есть такого, за чем стоит гоняться? Я попытался припомнить свои подростковые опыты в «Майнкрафте»: был ли у меня там файл с таким кодом генерации, а если был, то что я там делал? – но тщетно. Мозг, посчитав эту информацию незначимой, давным-давно избавился от неё.
Как оказалось, и подобные мелочи могут пригодиться. Только вот понял я это слишком поздно. Теперь лишь заметки Смита могут помочь мне найти здесь хоть что-нибудь.
Я уселся на плоскую стальную пластину телепорта, чтобы в случае чего быстро свалить из этой реальности, положил меч вплотную к себе, выудил из-под рубашки тетрадь, с которой почти не расставался последние несколько недель, и открыл на нужной странице…
«…В игровом варианте этого места из важных вещей были только ловушки, которых было довольно много, и заброшенные храмы, которые попадались ну просто нереально редко. Кажется, в реале всё так же; «кажется», – потому что от портала ни первых, ни вторых не видно. Хорошо, что у меня есть меч, иначе моё пребывание здесь ограничилось бы минутами блуждания в радиусе метра от телепорта. Но нет: я начинаю поиск. Всё равно свободного времени у меня ещё лет двадцать: я уже смирился с тем, что на родину, в Америку, не вернусь. Да и…» (Следующее слово я намеренно переводить не стал.) «…с этим.
Наугад пошёл прямо от портала – то есть в ту сторону, куда смотрит рычаг…»
Я оторвал глаза от текста и внимательно вгляделся в поросль, находящуюся в указанном направлении. Хоть и прошло пятнадцать лет, а всё-таки при тщательном рассмотрении там можно было различить контуры тропинки. Правда, при движении её всё равно нужно будет прорубать заново…
Я пока не решился идти туда, куда указала тетрадка, так что вернулся к чтению.
«…За несколько часов я продвинулся всего на пару километров, найдя по пути – обалдеть! – арбузное дерево и (не знаю, как назвать) растение с какао-бобами. Короче, наелся до отвала и ещё про запас взял. Так как в пустыне я выпил почти всю свою воду, арбузы были весьма кстати: в них содержалось ну очень много жидкости – процентов семьдесят, по моим прикидкам, от общей массы.
Я обнаружил около десятка ловушек и все обошёл. Они были примитивны: замаскированная яма с кольями, натянутая между деревьями верёвка, незаметная среди растений петля – но, наверное, действенны. И все поставлены не очень давно… хотя, может быть, просто хорошо сохранились. Как бы то ни было, кто-то явно не хочет - или не хотел, чтобы этот лес принадлежал кому-нибудь ещё. И мне это не нравится.
Мне бы реку какую-нибудь найти, а то уж два дня не мылся… Но на успех не надеюсь: тем приятнее будет находка.
Я буду стараться выжить здесь, несмотря ни на что, как минимум неделю. Затем, если ничего ценного не найду, вернусь либо в деревню (я изменил своё бывшее категоричным решение; интересно, простила ли меня Эмма?), либо - сам в шоке - на остров, с которого всё и началось. Сначала я хотел назвать его островом Отчаяния, но потом вспомнил, что это уже где-то было, и придумал ему название – остров Мрака.
А что, вроде верно: с него открывается путь в другие реальности, в которых куда больше зла и опасностей, чем на моей родной планете. Поэтому наименование более чем подходящее…»
Всю нижеследующую мутотень я пропустил в поисках по-настоящему важных сведений. И я нашёл их…
«…День пятьсот сорок четвёртый.
Сегодня я всё-таки добрался до реки, вернее, ручья, но это намного лучше, чем если бы я ничего не обнаружил. Я пополнил свои запасы воды – и свёл к минимуму количество оставшейся провизии. Ничего, завтра вернусь к арбузному и какао-бобовому деревьям и наберу там как можно больше еды: вряд ли у меня будет возможность постоянно ходить к этим растениям за продуктами, которые, к тому же, не отличаются разнообразием. Ну, если здесь есть арбузы и какао, значит, и бананы где-нибудь отыщутся.
За всё время нахождения в этом странном месте я не встретил ни животных (исключая, правда, опасливо шмыгнувшего при виде меня в кусты оцелота – маленькой дикой кошки), ни птиц, а вот ручье не было рыбы. Но обилие и разнообразие флоры должно было бы обусловить такое же обилие фауны! Это я как человек, трижды прочитавший книжку по элементарной биологии, говорю! А может, звери здесь и есть, просто при моём приближении успевают спрятаться…
Следующие два дня я буду двигаться вдоль ручья, против его течения. Если ничего не найду - кроме ловушек, конечно, - то вернусь про проложенной дороге, перейду на тот берег и отправлюсь по течению – тоже на два дня. Если и там госпожа Удача покажет мне средний палец, то, значит, вернусь в деревню ни с чем, отдохну пару деньков и снова примусь за исследование этого необыкновенного континуума…»
Я почувствовал, как что-то щекочет мой нос изнутри, и через секунду оглушительно чихнул, забрызгав и лицо, и одежду, и тетрадь. Пробормотав одно из тех слов, которые встречаются в дневнике Смита, но не поддаются переводу, вытерся, подумал, что десяти минут в этой парилке недостаточно для выздоровления, и снова погрузился в ни с чем не сравнимый процесс усвоения и анализа текстовой информации…
«…День пятьсот сорок седьмой.
Я нашёл храм. Он был похож на огромный старый шалаш, у которого в нескольких местах были продырявлены стены, и эти отверстия, по-видимому, были окнами. Напротив ручья находился более чем двухметровый входной проём, к котором я и направился.
В храме было темно и пусто. Присмотревшись, я заметил, что на полу что-то нарисовано. Я расширил окна, выбив из стены несколько десятков кусков древесины и отвердевших листьев, и в поступающем снаружи свете стал изучать эту «напольную живопись».
Сначала я не мог понять смысл того небольшого количества намалёванных на каменной плите, скорее всего, древесным углём значков, но через несколько минут на меня снизошло озарение. Это же была примитивная карта окрестностей! Треугольников внутри круга, вероятно, был обозначен храм – своеобразная «точка отсчёта»; двумя близко расположенными параллельными линиями – ручей, на берегу которого и стояло строение; прочь от этого всего была направлена стрелка, а у её конца находился крестик, который, несомненно, показывал расположение портала!
И что всё это значит? Получается, что местные жители (а может быть, и не местные) знали о телепорте? Уровень той «убийственной машинерии» в лесу вряд ли превышает земной трёхтысячелетней давности! Но если у туземцев развитие мышления находится в такой древней для моего родного мира стадии, то они должны были либо давным-давно сломать портал, либо до сих пор его не найти!
А может, аборигены здесь ни при чём? Что, если эту карту оставила цивилизация, которая и связала системой порталов бесчисленное множество миров? Понимаю, это кажется бредом; но если судить с такой точки зрения, то бредом можно признать всё, что я пережил за последние восемнадцать месяцев. Однако я не сумасшедший; доказательство тому – мои записи. У меня довольно-таки ограниченная фантазия, я бы просто не смог всё это придумать или увидеть в галлюцинациях. Нет, я определённо в своём уме.
Ну вот, храм нашёл, а внутри не оказалось никаких ценностей. Обидно. А может, мне ещё раз наведаться в пустыню?.. Нет, всё необходимое я там уже взял; жалко только, что к пистолету тогда не нашлось патронов. Ну да ладно; обижаться не на кого.
Мир 444, жди меня!..»
Я закрыл и спрятал тетрадь. Посидел немного, прислушиваюсь к звуковой дорожке леса, представляющей собой бесконечные, тихие и монотонные акустические колебания. Вроде всё было спокойно.
Я проверил своё самочувствие. Горло почти не болело, нос прочистился, головная боль и усталость тоже прошли. Вне всяких сомнений, я быстро шёл на поправку. Тем более что и болезни как таковой почти не было…
Я встал, сделал пару физических упражнений, подобрал меч и начал прорубать тропу к храму.
Я был моложе Смита, а мой меч активнее подпитывался силой, чем у него, поэтому до реки я добрался часов за десять, правда, сильно при этом устав. Храм находился в трёх метрах напротив меня, и два из них приходились на бурный водный поток.
Я сидел на тёмно-зелёной траве, привалившись спиной к куче срубленных сегодня побегов и вытянув ноги вдоль берега, брал из близлежащей кучки какао-бобы, заглатывал их по одному и каждый заедал куском арбуза. Это было намного лучше, чем то, что мне приходилось есть в деревне. Бананов только я не нашёл; наверное, мысль американца не пожелала здесь воплотиться.
Я смотрел на верёвочную петлю, лежащую у самого входа в храм, и размышлял, откуда она взялась и что же мне с ней делать. Вдруг у меня появилась простая, но оттого не менее гениальная идея – заставить ловушку сработать, а если кто-нибудь прибежит, скрутить его и как-нибудь вытащить из него (или из неё – без разницы) информацию о том, что здесь происходит, а если это удастся, то и о происхождении храма с порталом: как они появились, кто их создал, как используются? Осталось только придумать, что сможет активировать ловушку.
Долго раздумывать не пришлось. Я посмотрел на горку арбузных корок, почти незаметную на фоне травы, выбрал одну – побольше и потяжелее – и, прицелившись, метнул её точно на петлю.
Чего и следовало ожидать: петля затянулась и дёрнулась вверх; корка не удержалась внутри верёвочного кольца и плюхнулась в ручей, который тут же унёс её прочь.
Я перехватил меч, в два прыжка добрался до противоположного берега, зацепил взглядом дерево, на котором сейчас болталась сработавшая впустую ловушка, не без помощи соседних кустов забрался по нему вверх на несколько метров, так что место, глее лежала петля, оказалось прямо подо мной, и стал ждать.
Не прошло и минуты, как на крошечную безлесную площадку между кромкой вода и входом в храм выскочил один из местных жителей.
Сказать, что он был невысокого роста, значило допустить сильное преуменьшение: этот тощий темнокожий абориген был от силы метр двадцать в высоту. На его голове не было волос, а на теле – одежды; главные части его организма прикрывала узкая набедренная повязка. В руке у него находилось копьё – раза в полтора длиннее, чем он сам, и наконечник этого примитивного оружия был устремлён вертикально вверх. Словом, типичный африканский пигмей; я не помнил, чтобы на Земле где-нибудь ещё жили такие люди.
Сразу по появлении он мельком оглядел «место происшествия». Никого не увидев, выставил вперёд копьё и, медленно поворачивая голову, внимательно обследовал взглядом всю близлежащую приземную растительность. Потом догадался посмотреть наверх и, естественно, заметил меня. Рот его приоткрылся: он, очевидно, никогда ещё не видел вживую дипломированного специалиста-электронщика.
– Ку-ку, – сказал я и как бы невзначай уронил ему на голову плоской стороной клинка свой меч.
Пигмей рухнул на траву. Копьё выскользнуло у него из руки и упало в ручей. Ну да ничего, невелика потеря.
Я быстро спустился на землю, подобрал оружие, схватил бесчувственное тело пигмея за руку и втащил в храм. Затем по-быстрому смотался обратно на тот берег и взял всю свою еду: будет чем скоротать время, пока мой низкорослый пленник проснётся.
Я ждал минут пятнадцать, поедая собранные какао-бобы и арбузы, прежде чем (политкорректно выражаясь) представитель экваториальной расы открыл глаза и застонал от резкой боли в голове. Хорошо, что я не острым краем лезвия сбросил на него меч, иначе у него уже нечему было бы болеть.
Пигмей вдруг понял, что с ним случилось, вскочил, схватился руками за обтянутый тёмно-коричневой кожей череп, который, к счастью для него, оказался цел, и осознал, что лишился своего копья. Увидел меня, взревел и хотел кинуться на меня с голыми руками да и почти что всем прочим, но я показал ему свой переливающийся сиреневым огнём наполовину магического зачарования каменный клинок, и он застыл, заворожённо глядя на пляшущие всполохи, особенно заметные в полутьме храма.
Пленник обнаружил сбоку от меня кучку еды и протянул было к ней руку, но я мечом преградил ему путь к моим запасам.
– Нет-нет, сначала информация, а потом уж обед, – сказал я и пересел поближе ко входу, чтобы, во-первых, пигмей не сбежал, во-вторых, чтобы лучше видеть его лицо, а в третьих, чтобы он не мог рассмотреть моё лицо. Еду я тоже придвинул к себе, чтобы у него не возникало соблазна съесть больше, чем я ему разрешу.
– Итак, для начала – кто ты? – Свой вопрос я продублировал на языке жестов: показал пальцем на «собеседника» и повернул ладонь вверх, одновременно поднимая брови. Не заметив понимания на лице пигмея, повторил движения – на этот раз быстрее.
Пленник, кажется, понял – это было видно по его широко открывшимся глазам – но на всякий случай решил «переспросить» – указал пальцем на себя и посмотрел на меня с вопросительным выражением: мол, тебе именно это нужно знать?
Я кивнул: да, именно это. Пигмей подумал одну–две секунды, затем, наконец, ответил:
– Лумумба.
Мне показалось, что я когда-то слышал подобное имя – ещё на родине, в мире «ноль», но вспомнить точно мне не удалось. Я стал придумывать следующий вопрос.
– С тобой есть кто-нибудь ещё? – Это я отобразил следующим образом: указал на Лумумбу, как и в прошлый раз, а потом повращал ладонью, остановив её развёрнутой кверху, – это был в моём понимании некий аналог вопросительного знака.
На этот раз лесному жителю потребовалось секунд десять, чтобы вникнуть в смысл сказанного мной. До него вскоре дошло, и он выдал мне ответ в таком же стиле: кивнул, показал один палец, прижал руки к груди (это, по-видимому, означало, что у него есть жена), затем поднял два пальца и опустил ладонь примерно до полуметровой высоты над полом (этим он, кажется, хотел сказать, что у него двое детей). Далее Лумумба, в свою очередь, направил указательный палец на меня и пристально посмотрел мне в лицо, как бы спрашивая: а тебе какое дело до моей семьи?
– Но-но, не умничай тут, – сказал я и погрозил ему своим указательным пальцем, и пигмей словно сжался, признавая свою вину. – А здесь ты один? – Я выставил в его направлении ладонь, после чего очертил в воздухе круг и поднял один функциональный отросток моего правого манипулятора.
Лумумба кивнул, затем вздохнул и печально посмотрел на свою руку, в которой не было ничего. Должно быть, он любил собственное копьё – так же, как и я – свой верный меч.
– Слушай, – ответил я, – мне не нужно было тебя убивать, поэтому я просто тебя обезоружил и оглушил. Если бы я оставил тебе копьё, ты мог бы причинить мне массу неприятностей. Так что радуйся, что ты вообще сидишь здесь, даже не связанный, и только отвечаешь на мои вопросы.
Данное высказывание я не стал повторять знаками, но это и не требовалось; Лумумба лишь вздохнул ещё раз. Я кинул ему кусок арбузной мякоти со вставленными внутрь какао-бобами: пусть хоть что-то сегодня доставит ему радость.
Постепенно мы «разговорились». Лумумба знал, что я сто раз уже мог его убить, но он видел, что я не собираюсь этого делать, а наоборот, забочусь о нём, поэтому безбоязненно отвечал на все мои вопросы и время от времени, осмелев, задавал свои. Я же старался вести диалог так, чтобы мы постепенно подходили к интересующей меня теме.
И вот настал момент, когда я посчитал нужным спросить пигмея о храме.
– Лумумба, ты знаешь, что это за место? – Я обвёл руками внутренность храма, указал на карту, на которой, оказывается, сидел мой «собеседник», и непонимающе уставился на него.
Лумумба зажмурил глаза и замотал головой в стороны, показывая тем самым, что об этом он говорить не хочет. Мне пришлось взяться за рукоятку меча, чтобы заставить пленника поведать мне эту древнюю и, честно говоря, не очень интересную историю.
Среди его соплеменников ходила легенда о том, что когда-то в их мир пришли неизвестные им создания, которые и создали портал, а потом построили храм и начертили карту, указав путь к не виданному доселе механизму. Эти создания были высокими, с чёрной кожей, большим числом конечностей и огромными горящими глазами.
Я был ошарашен, узнав это описание. Ведь под него один в дин подходили… эндеры! Получается, это они та самая цивилизация, которая связала порталами квинтиллиарды миров? Они придумали всю эту систему?!
А почему тогда «шайтан-машины» подписаны символами земной цивилизации? Я привлёк к себе внимание Лумумбы, нарисовал размоченным в арбузном соке какао-бобом на полу внешний вид телепортационной установки, особенно крупно изобразив код мира – три тройки – и обведя цифры в круг, и задал пигмею безмолвный вопрос. Из серии Лумумбиных жестов я понял, что, по той же легенде, эндеры иногда - раз в одну–две тысячи лет - меняли надпись на корпусе портала, а три тройки – её последний вариант.
Я ещё не включил на полную мощность свой мысленный аппарат причинно-следственных связей, но у меня уже ум начал заходить за разум. Я больше не нуждался в информации; не было теперь смысла удерживать Лумумбу в храме. Увидев, что еды больше не осталось, я встал и вышел наружу, открывая проход. Пигмей выбежал следом и, видя, что путь на самом деле свободен, даже не попрощавшись, шмыгнул в чащу.
А я посмотрел вертикально вверх, на быстро темнеющее небо, которое в таком густом лесу можно было увидеть только этим способом, и вернулся в храм с намерением там заночевать, а перед тем как лечь спать, – ещё и поразмышлять над сведениями, предоставленными мне маленьким негром (да простят меня защитники прав темнокожего населения).
Получается, эндеры и есть те загадочные строители храмов и порталов? Зачем им это? Может быть, для распространения своего влияния на большее число реальностей; к тому же, захватить Вселенную – это вполне понятная мечта: может, эндеры и стремились к господству над всем сущим. И вот какой путь к своей цели они избрали…
Но на Земле они почему-то не стали развивать бурную деятельность, в отличие, например, от мира 999. Почему? Мне пришлось поломать голову, чтобы придумать более-менее удовлетворительное объяснение.
Моя родная планета единственная стала местом появления высокоразвитой цивилизации - по крайней мере, среди тех миров, в которых я побывал; эндерам было бы трудно поработить всё человечество – несколько (в моё время – десять) миллиардов индивидов – при своей сравнительно небольшой численности. Те люди, которые жили на Земле, наверное, не укладывались в представления эндеров о том, какими должны быть разумные существа. В других мирах эти монстры контролировали ход истории или даже в нём участвовали; деревня, в которой я нашёл своих новых друзей, была уничтожена под их руководством, ведьмы выступили только как инициаторы. А землян они стали уважать, даже адаптировали к нашей системе письменности номера своих порталов, очевидно, зная или хотя бы предполагая, что мы в конце концов найдём вход в подконтрольный им континуум; а свой мир они обезопасили, не создав там механического телепорта; но мне он и не понадобился. Я нарушил все их планы, оставив им один-единственный портал, – да и тот, как видно, они почти не в состоянии были контролировать. Как бы там ни было, их надеждам пришёл полный капут, и произошло это исключительно по моей вине.
Вот на что я, оказывается, способен.
Ну, всё необходимое в этом мире я выяснил, завтра с утра можно будет отправляться дальше. Когда взойдёт солнце, первым делом полистаю тетрадь Смита и определюсь, куда же мне податься.
Только, в отличие от американца, я однажды смогу вернуться на родину, чего бы мне это ни стоило. Так что свободного времени у меня не двадцать лет, не десять, а гораздо (но пока точно не знаю – насколько) меньше.