Предисловие.
Друг и духовник моего отца доктор богословия протоиерей Алексей Пенькевич прислал мне некоторые материалы. Это записанные им беседы с моим отцом. Я их применил в этом тексте, хотя и имею некоторые сомнения в их достоверности. Но вот так как есть.
Мой отец Ерофеев Николай Степанович родился 10 марта 1924 года в селе Новотроицкое Старо - Шайговского района Мордовской АССР. Но в своей автобиографии он указывает день рождения 9 марта. Эта дата значилась и в его фронтовых документах.
В исторических хрониках указывается, что по перемещению сторожевой черты Русского государства на юг на освобождаемые вольные земли передвигались новые поселенцы. А конкретно, эти места в большинстве заселяли выходцы из Рязанских земель. Значит, оттуда вполне вероятны глубинные корни нашей семьи и фамилии.
Сам отец истолковывал свою фамилию не от имени собственного «Ерофей», а от народного названия растения – мордовника. Цветы «ерофея» покрывали крепостные валы. Поэтому фамилию «Ерофеев» часто носили служилые люди – стрельцы, пушкари, что обустраивали и обороняли сторожевую засечную черту в 17-м веке.
В своей автобиографии (советские времена) отец упоминает свое крестьянское («сын крестьянина-середняка») происхождение. Но только так и надо было тогда писать.
А на самом деле дед его Иван Архипович Ерофеев был вполне состоятельным человеком в селе Новотроицкое. Имел свою чайную и при ней постоялый двор. Был грамотным, знал делопроизводство, а потому занимал должность писаря местного волостного управления.
После 17-го года он все свое хозяйство быстро уступил новой власти. И какое-то время, как грамотный человек, занимался делопроизводством в местном исполнительном комитете. Но руки у него были золотые и кормил он семью специальностью столяра-краснодеревщика. Делал сложную мебель и даже гармошки.
Тем не менее, время от времени он подвергался арестам и изоляции с обвинениями за свое происхождение.
И однажды ( после вызова в райцентр в контору НКВД) он сказал своим сыновьям, что для выживания им надо отречься от него и уехать из Новотроицка. Так будет лучше. Иван Архипович вскоре был арестован по доносу родственников (нелестно отозвался о колхозах), живших в том же селе. Один из них перед смертью раскаялся и завещал своей дочери найти кого-нибудь из потомков Ивана Архиповича, чтобы повиниться перед ним за грехи родни. Эта женщина нашла моего отца уже незадолго перед его кончиной.
А в 1930 году в глухую осеннюю ночь, ни с кем не прощаясь, семья моего деда Степана Ивановича Ерофеева и бабушки Александры Семеновны (в девичестве Буруновой выехала) в Саранск.
Прадед к тому времени был на очередной отсидке. И, более, на волю уже не вышел.
А в Саранске дедом был куплен дом. Поначалу на улице Предтеченской (ныне Саранская), а позднее переселились на улицу Пролетарская. Если сейчас посмотреть на колоннаду городского драматического театра, то дом его стоял на месте левой колонны. Добротный пятистенок с большим садом.
Но своему другу-духовнику протоиерею Алексею Пенькевичу отец показывал другой дом, лишь недавно снесенный, напротив Предтеченской церкви. С диаконом он играл в городки, со священником катался на коньках. А еще был своего рода «бизнес» - они, мальчишки, вертелись возле храма, и их приглашали быть крестными, т.к. в церкви на мужчин был дефицит. За это им платили конфетами и яблоками.
В первый класс отец пошел в школу №12, что сейчас на проспекте Ленина. А свободное время проводил на станции юннатов (юных техников и натуралистов) по улице Кавказской, что была совсем рядом с их домом. Занимался он там в сельскохозяйственном кружке. В 1939 г. вместе с группой юннатов представлял свои достижения на первой Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в
Москве, где получил второе место за высокий урожай овса сорта А 315.
Носил на груди серебряный Знак II степени Победителя на ВСХВ. (Ныне ВДНХ) Уже тогда он имечтал посвятить свою жизнь сельскому хозяйству. На групповом фото отец запечатлен с этим Знаком на груди. Кстати, вместе со Знаком ему была выдана бумага, разрешающая иметь изделие из драгоценного металла. Эту бумагу он всегда должен был иметь при себе – такое тогда было правило.
Наверное, юннатская станция указала путь в его жизни и после 8-го класса школы, он в 1940 г. поступил в Республиканскую школу среднего сельскохозяйственного образования. По-нынешнему в техникум.
Сначала учились в здании бывшего пединститута в Саранске (старое здание университета), но в мае 1941 года школу перевели на окраину Краснослободска в поселок Коноплевод и разместили в большом двухэтажном деревянном доме, предварительно выселив оттуда восемь семей.
Агрошколе были приданы учебные поля. Так на базе совхоза «Красный коноплевод» появилось новое образование – «Учебное хозяйство», «Учхоз». Со сменой преподавателей (т.к. многие прежние педагоги отказались уезжать из Саранска) агрошкола все больше стала приобретать геодезический уклон. Отец этому несказанно радовался: занятия топографией, ориентация на местности, чтение карт ему очень нравились.
Агрошкола была расположена на территории закрытого к тому времени Свято-Преображенского мужского монастыря в сосновом бору в нескольких километрах от Краснослободска. Ныне поселок Учхоз.
Общежития студентов находились в бывших монашеских кельях. А в 1941 году с началом войны в те места стали прибывать первые беженцы.
О начале войны на общем собрании сообщил директор агрошколы Николай Николаевич Клёмин . Сообщение встретили дружным «Ура!». Все ощутили небывалый патриотический подъем. Жалели только об одном -дней за десять Красная Армия разгромит этих немцев, и никто из учащихся не успеет поучаствовать в войне, т.к. предстоит еще год учиться. По поселку ходили группами, в обнимку, горланили патриотические песни.
День проходил за днем, а война не заканчивалась. Ни в домах, ни на улицах репродукторов не было, но сами за себя говорили потоки беженцев, которых селили в Учхозе в пустовавших монастырских зданиях. Беженцев неизменно спрашивали: «Откуда?». Их ответы обескураживали - из-под Пскова, из Новгорода, из Ленинграда. Наконец совсем невероятное - из Москвы!
В семьи учеников стали приходить извещения – большей частью о пропавших без вести. Настал момент, когда патриотический подъем иссяк. Однажды кто-то по привычке затянул было бравую песню, но его никто не поддержал и даже одернули - Заткнись!
Прибыла группа беженцев из Белоруссии. И двое молодых людей оттуда стали студентами курса, где учился мой отец. Один из них сын работников Коминтерна – родители были в Москве, а он летом отдыхал у родни в каком-то еврейском местечке. А второй Волька (так он себя называл) Эдельштейн. Это будущий отец Владимира Жириновского. Его семья была повторными беженцами. Сначала от немцев с территории Польши (из Галиции). А потом двумя годами позднее от тех же немцев из Белоруссии.
Личные воспоминания отца. « Первая партия эвакуированных прибыла в июле 1941 года. Сразу приехало три десятка семей семей. Среди них выделялся высокий, красивый, кудрявый юноша со странным именем – Вольф. Он был сам по себе. Эвакуированных поселили в пустовавших, но спешно отремонтированных монастырских помещениях. А Вольку Эдельштейна – со мной, чтобы я опекал его.
Вольфу (Вольке) было 16 лет, но выглядел он старше. По его словам, в Мордовию он попал случайно, т.к. отбился от семьи, иммигрантов из Австрии.? Но потом (автор текста) понял. Галиция была в составе Австрии до 1940 года. Вот и ответ.
И поселился он на соседней койке в надвратной келье - помещение над воротами монастыря.
Вольку сразу невзлюбили местные. Но его не били, а была избрана другая тактика. Отправится он, бывало в клуб на танцы. И вдруг возвращается с плачем. Что случилось? Оказывается, местные подкараулили, набросали репьев в шевелюру и разбежались. Волька плакал: «Ну, куда я теперь пойду?! Какие танцы! Чего я им сделал? За что? За то, что я – еврей, да?». Отец отвечал ему: «Здесь не знают таких тонкостей. Если бы соображали, то могли бы побить тебя за немецкое имя. А это тебе – за кудри, потому что ты девчонкам нравишься»
В декабре 1941 г. ушел на фронт директор агрошколы Н.Н.Клёмин. Он потом вернулся с войны и продолжил директорствовать. А эвакуированные все прибывали – преподаватели сельскохозяйственного института из г. Пушкина Ленинградской области, Псковского с/х техникума, Новгородского техникума, даже из университета города Тарту в Эстонии. Таким образом, в агрошколе появились очень сильные преподавательские кадры. Отец учился с большим интересом, старался вобрать в себя всё и ничего не забыть.
Однажды из Москвы эвакуировалась семья большого начальника – жена секретаря, недавно упраздненного Коминтерна Луговского (сам чиновник остался в Москве). А сын ее прибыл ранее с партией беженцев из Белоруссии (см.выше).
Нина Дмитриевна, стала преподавать в агрошколе, сын Владимир, мешковатый детина-увалень, стал учащимся. Володя Луговской был домашним ребенком, совершенно неприспособленным к жизни барчуком. Парни сговорились подкараулить его вечером и собрались «накостылять». Предчувствуя недоброе, отец стал опекать его и спас от нападавших.
«Силенок у меня особых не было, - вспоминал он, - но было другое средство: я умел выражаться в семь этажей. Мои противники только рты раскрывали от удивления, у них пропадало желание драться». С этого момента Володя ни на шаг не отходил от меня. Однажды после урока мать Луговского подозвала меня: «Мой сын много рассказывал о вас и я вам очень благодарна. Мы приглашаем вас в гости». Отец. стал бывать у них каждый день - вместе готовили уроки. Их объединял интерес к природе и растениям. Володя поражал Николая. книжными знаниями, а тот его – практическим опытом и знаниями всевозможных народных сказаний и знахарских приемов.
Володя Луговской был патриотом до мозга костей. Он мечтал пойти добровольцем на фронт, и в этом его поддерживал отец. А мать была против. Володя перехитрил ее, согласившись на жизнь в эвакуации. Мать думала, что этим спасает сына от фронта, а на самом деле из Мордовской глуши Луговскому было легче попасть на фронт.
Нина Дмитриевна обучала Николая танцам и манерам. Танцевать отец. стал неплохо, но так и не понял, зачем нужны сразу пять рюмок, куда девать руки за столом, где должна быть салфетка, и прочее… Все атрибуты своей жизни она привезла (привезли) в эвакуацию в своем багаже.
А в связи с войной программа обучения была уплотнена и сокращена на год. А потому выпуск курса состоялся в августе 1942 года.
Нам объявили приказ Молотова о досрочном призыве всех специалистов со средним образованием, достигших 18-ти лет, а учащихся выпускных курсов экзаменовать досрочно и спешно выдать документы об образовании перед отправкой в армию. Дорастете на фронте!
А мне то 18 уже исполнилось.
В августе занятия были прекращены, нам дали три дня на подготовку к государственным экзаменам, и за один день мы сдали все предметы. Спрашивали по одному вопросу на предмет. Я сдал без троек и получил удостоверение об окончании техникума [статус техникума агрошкола получила лишь после войны] с присвоением квалификации агронома. Вечером после сдачи все, естественно, были пьяны после банкета.
Все парни курса еще задолго до этого решили (уговорились) после получения выпускных документов идти добровольцами в действующую армию. Все случилось, как и было решено ранее!
Только Вольф незадолго до выпуска сошелся с девушкой из соседней деревни Плужки и по причине ее беременности остался при ней. А позднее, в той же деревне появились его эвакуированные соплеменники и он без НЕЁ, но с ними, убыл в Казахстан.
У этой женщины в Плужках потом родился сын. Жил достаточно долго, не подозревая о своем знаменитом брате. И скончался где-то в середине 0-х по причине обычного пьянства
А выпускники агрошколы с бодрыми песнями на подводах двинулись в Краснослободск. Расстояние туда небольшое.
Пели, обнимались, кричали «Ура!». Личные вещи погрузили в подводы, а сами шли пешком. Разговоры самые будничные. У села Плужного [Плужки?] в их караван влились тамошние призывники, теперь их было человек 50. После призывной медицинской комиссии на тех же лошадях и подводах всех отправили из Краснослободска в Ковылкино, на железнодорожную станцию. Это около 50 км.
Вышли вечером, шли всю ночь, и в Ковылкино пришли на рассвете. Там их погрузили в теплушки. Все отсыпались.
Объявили, что едут в Рузаевку на формировку и там пробудут какое-то время. Поэтому каждый старался дать весть своим близким – может будет возможность увидеться! Отец волновался, написал письмо матери в Саранск, бросил на перрон какой-то станции, завернув в него болт. Видел, как какие-то люди подобрали письмо, помахали во след.
В Рузаевке произошло чудо – встретилась вся семья! Мать получила письмо сразу после перенесения операции и через три дня приехала к сыну в Рузаевку. Отец, призванный в тыловую часть, узнав о болезни жены, доложил по начальству и получил разрешение навестить ее в Саранске. И Николай с матерью случайно встретил его в Рузаевке!
Там же призывники прошли повторную медицинскую комиссию. Весь набор в основном распределяли на бронепоезда, но у отца обнаружили дальтонизм в довольно редкой форме – с неразличением красного и синего цветов. О службе в железнодорожных войсках не могло быть и речи. Ему объявили, что он взят в артиллерию. Как и он, в артиллерию был взят и Володя Луговской. При расставании его мать, Нина Дмитриевна, по-матерински обняла Николая и просила быть рядом с Володей: «Вся надежда на тебя. Он ведь у меня такой неприспособленный!»
Через три дня после медкомиссии их снова погрузили в теплушки. Прибыли на станцию Дзержинск, Горьковской области, где пробыли с месяц на формировке. От волнения и усердия Володя Луговской выглядел еще более нелепо, вплоть до того, что при спешном подъеме надевал ботинки не на ту ногу. Издевательства старшины и сослуживцев переходили в садизм. Отец, как мог заступался за него, и Луговской еще больше тянулся к нему, старался ни на шаг не отходить.
А потом их снова погрузили в теплушки. и они были направлены в учебный полк на полигон Чебаркуль в Челябинской области для обучения артиллерийскому делу.
Примечания.
+ Уже в 1954 году в семью моего деда пришло извещение о том, что ваш родственник Ерофеев Иван Архипович скончался в закрытом мед.учреждении в Больших Березниках ( т.н. "профилакторий" для доходяг и безнадежных из Дубравлага – Потьминских лагерей). И предложили забрать его личные вещи и документы.
Мой отец на непростом семейном собрании порешил так. Я фронтовик. Офицер. Коммунист. Член обкома ВЛКСМ. Сестры мои студентки института. А если вдруг признаем своего деда? И вся наша налаженная жизнь рухнет!
Сделали вид, что не было никакого извещения, и промолчали. А дед Степан от полной невозможности поддержать память к отцу заболел и сгорел от тяжёлой болезни менее, чем за год. А где-то в 60-х моего отца навестили товарищи деда по лагерной отсидке. Сказали, что он был уникальный резчик по дереву и принесли самодельные шахматы. Эдакую лагерную поделку. Сейчас они у меня.
++ На общем фото мой отец в середине группы выпускного курса в рубашке с отложным воротничком. Где-то , как он говорил, на фото и Волька Эдельштейн -будущий отец небезызвестного политика. Но конкретно непонятно где. Это фото я переснял в музее Краснослободского сельскохозяйственного колледжа в 2008 году. Тогда я увозил туда по завещанию отца научную часть его личной библиотеки.
А кому интересно продолжение, вот оно -
http://www.proza.ru/2016/09/17/16