Белую рубашку мать сшила для Шурки сама. Вернее перешила её из школьной, парадной блузы старшей сестры. Черные, новые шаровары сладила из старой сатиновой юбки. Сандалии Шурке смастерил Матвеич, колхозный конюх, бережно вырезав из старой транспортной ленты подошву, по Шуркиному размеру, а крепкие носок, союзок и задник сладил из кожи старого, потертого, лошадиного седла.
Сандалии очень нравились Шурке. Он притаптывал ими на месте, рассматривая как играет и переливается в свете керосиновой лампы, черный сатин шаровар.
- Выточки под сиськи! - заржал Валерка, тыкнув пальцем Шурке в грудь. - Как у девки!
Мать, крепкой рукой, отвесила Валерке звучный подзатыльник:
- Помолчи.
- Сам ты девка! - насупился Шурка на старшего брата.
Валерка опасливо глянул на мать и быстро забрался на печь.
- Получишь за девку! - пригрозил он Шурке с безопасного от матери расстояния.
Мать тяжело вздохнула, встала и пошла к столу посреди избы:
- Господи, Господи, за что мне все это?
Говорила она тихо. Будто сама с собой.
Села за стол, вздохнула ещё раз и начала собирать со стола лоскуты оставшейся ткани, бережно складывая их друг на друга. Черные к черным, белые к белым. Два мотка ниток, красную подушечку с несколькими иголками, пуговицы, маленький кусочек мыла, сложила в старую, жестяную коробку из-под каких-то конфет, которые в этой хате ни и не видел.
Встала. Положила коробку на дощатую полку.
- Валя! Когда они едут завтра то? - крикнула она громким, зычным голосом через хату.
Из сеней, в двери, выглянула большая дородная девка. Шуркина сестра.
- В шесть Михалыч сказал, к Самойловым. Туды подойти надо.
- Сколько им до Сталинграда ехать то? Рановато чего-то.
- Часа два, дорога сухая вроде. - отозвалась сестра.
- Я на ферму с ранья, ты уж Валь спроводи завтра Шурку до Самойловых.
Мать пошла к себе за тряпичную загородку. Села на кровать, расплетая тугую, уже с ранней проседью кулю. Тихо проворчала себе под нос:
- Измажется как черт пока сам дойдет
- Так большой уже, мам, одиннадцать лет. Чего водить то?
- Своди, Валя, своди. - устало сказала мать и прикрикнула. - Шурка, раздевайся, хватит керосин жечь. Не напасёшься на вас.
Шурка посидел ещё немного, рассматривая сандалии. Дождался пока сестра уйдет к себе за загородку. Потом скинул шаровары, снял новую рубаху, внимательно осмотрел выточки на груди. Скривил страдальческое лицо. Сложил все на лавку. Под неё же трепетно поставил новые сандалии. Ещё раз любовно поправил их. Задул керосинку и юркнул к брату на печь.
Утром он ехал в Сталинград.
,,,,
От военной полевой кухни исходил манящий запах. Пацаны преданно помогали повару с дровами, бегали за водой и все норовили засунуть нос в котел и жадно втянуть ноздрями запах наваристой каши с тушёнкой.
- Ух, Шайтаны! - смеясь замахивался на них половником кашевар - узбек.
Пацаны отпрыгивали в сторону и сбивались в кучку в досягаемости блаженного запаха.
- Ну пацанва и заварили вы бузу! - выпуская папиросный дым весело проговорил Иван Данилыч. – Погляди-ка, сколько из-за вас военных нагнали!
Петрухин Иван Данилыч был в отличном настроении утреннего опохмела, из кармана драной телогрейки торчала початая бутылка, заткнутая тряпицей. От него исходил стойкий запах перегара и папиросного дыма. Иван Данилыч пристроился на ящике из-под тушёнки, рядом с кухней и с любопытством наблюдал как суетятся в овраге солдаты под крики строгого капитана.
- Кто танк этот нашел -то? - прищурился он на пацанов.
- Витька Самойлов! - ответил Пашка Коржов, по кличке Коржонок - погнал суслика, а тот в овраг, Витька за ним, а край оврага и обвалился. А там, вот это, - гусеница торчит.
- Мы думали немецкий, начали копать, поняли, что наш, - тридцатьчетверка - добавил, со знанием дела, Шурка, -. Ну и побежали в сельсовет., а они давай в город звонить...
- Дааа… - задумчиво протянул Иван Денилыч, крепко затягиваясь папиросой, - бои тут сильные были... Вот уж пятнадцать годков прошло, а помню, как вчера было...
Пацаны весело переглянулись. Все село знало как "было" у Ивана Дениловича. Слыл он отъявленным лодырем, алкашом и прохиндеем. На фронт его не забрали из-за хромоты,, - выпал спьяну с трактора и сломал ногу в двух местах Так и болтался по колхозу, перебиваясь колымами за бутылку, да за харчи. И как-то в ноябре 42-го, перед самым наступлением, бабы в колхозе снарядили сани с продуктами нашим, на передовую, а отправить некого. Тут под руку подвернулся Данилыч. Вроде и не сильно пьяный. Вот бабы его и отправили, предварительно обыскав его на предмет самогона. Данилыч клялся, что сделает все хорошо. "Дело то святое, родные вы мои, - бойцам помочь! - уверял он баб., - что я совсем что ли не понимаю?" Бабы и поверили. Дело то вроде не хитрое, да и не далеко, - по степи четыре километра - уже линия фронта...
Как он смог прихватить бутыль с самогоном, никто так и не понял. Иван Данилыч принял в пути видимо изрядно, - завернулся в тулуп и заснул. Чуть к немцам не уехал. Охранение задержало лошадь с санями, а в них храпящего в тулупе Данилыча. Он потом ещё три для СМЕРШу доказывал, что не к немцам перебегал с гостинцами.
- Ладно, засиделся я тут, - пойду подмогну служивым, - сказал Данилыч вставая.
Сделал глоток из своей бутылки и направился в сторону кухни.
- Дай кашки то фронтовику, черт нерусский! - крикнул он строго узбеку.
Пацаны прыснули со смеху.
- Мать давеча рассказывала, - полушёпотом заговорил Коржонок, - Данилыч пришел в сельсовет и говорит: "Свинья у меня опоросилась, целой кучей поросят, не знаю что и делать, мороки с ними не оберешься. Может купит кто? Недорого отдам". И сговорился на цену. Почти даром. Бабы побежали домой, радёхоньки, за деньгами, пока Данилыч типа не протрезвел и доброты не потерял. Снесли ему денег. А он им: "Вечером приходите бабоньки, заберёте." А они и рады. Вечером приходят к нему до хаты, а жена открывает и говорит, что спит он, в усмерть пьяный. А они ей про поросей, мол Данилыч деньги взял, так что подавай. А она им- "Так каких поросей то? Он токма вчера свинью к кабану водил, нет ещё никаких поросей".
Пацаны звонко закатились смехом, а кашевар - узбек громко окрикнул их:
- Эй, Шайтаны, иди кашу кушать!
.......
Шурка испугано смотрел на мумифицированные тела, выложенные в ряд на мокром отвале земли. Их поочереди вытащили солдаты из откопанного танка. Четыре черных тела.
- Танк видимо в капонире стоял, ну в смысле позиция в окопе, прямо у кромки оврага, - пояснял пацанам строгий капитан, - а во время артобстрела или авианалета от взрыва овраг и обвалился, танк упал и засыпало его. Ребята и задохнулись там. Не смогли выбраться видимо.
Пацаны всей гурьбой стояли у оврага и смотрели на откопанный солдатами танк. Тот страшно и неестественно смотрел гусеницами в небо.
- Вот документы, товарищ капитан, - измазанный землёй солдат протянул капитану четыре серых книжки красноармейца и четыре жетона - "медальона смерти".- Все как новые, чудеса прямо.
- Без доступа воздуха все сохраняется, как новое, Матвеев, - нахмурился капитан, открывая первую книжку, - понимать надо!
Рука молодого капитана слегка подрагивала от волнения.
- Никифоров Федор Игнатьевич, 19010 года рождения, - прочитал он вслух, - деревня Кичино, Вологодской области, механик- водитель.
Вокруг капитана начали собираться солдаты. Кое-кто стянул с головы шапку
- Огражко Петр Еврафович, 1901 года рождения, Михайлов, Рязанской области ...
Все как один, даже Иван Данилыч стянули свои шапки и стояли молча, глядя на капитана, читающего имена павших танкистов....
«Ну вот пацаны, - сказал, дочитав посмертный список строгий капитан, — благодаря вам теперь родные узнают место гибели своих близких».
Потрепав Шурку по обнаженной, лохматой голове тихо добавил:
- Вечная им память...
Весеннее солнце клонилось к закату. Над Сталинградской степью медленно, как в похоронном вальсе, кружила какая-то хищная птица.
Шурка задрал голову и смотрел за её танцем. Смотрел долго. И на секунду ему представилось, что сам он и есть эта птица и кружит над степью всматриваясь в своих друзей, полевую кухню, перевернутую боевую машину, Ивана Данилыча, строгого капитана, солдат и в четыре черных тела, лежащих в ряд на краю степного оврага ...
........
Михалыч задерживался. Нарядные пацаны, все впятером, уселись на бревно у Витькиной хаты, зевая выглядывая в конец улицы, откуда должна появиться машина. Шуркина сестра и мамка Витьки Самойлова, тихо переговаривались у хаты:
- Кто с ними едет то, Валь, не знаешь? - глядя на пацанов спросила Витькина мать.
- Не знаю, Шурка со мной не разговаривает, обиделся малец.- махнула рукой Шуркина сестра..
- Чего это?
- На днях мать порубной квиток выбила в сельсовете, в Таловой балке дубняк порубить, дрова то все покончались, мы с Шуткой и пошли. Я рубить, он вязать и наверх балки таскать. Он, -Шурка то работящий.
Валентина поправила платок и поёжилась от утренней прохлады.
- Потом взял вязок, потащил наверх и сгинул, - продолжила Валя, - нет его окаянного и нет. Кричу, - не отзывается. Я топор бросила и наверх, - не случилось чего? Поднимаюсь, а он чертёнок что-то копает, увидел меня вскочил и к тачке с дровами.
Шурка посмотрел на сестру, нахмурился, как будто понял, что о нем говорят. Валя увидела его грозные, черные брови и на секунду замолчала.
- Ну чего? - спросила ее Витькина мать, — прятал чего-то?»
- Да уж прятал, - со вздохом сказала Валя, - Покажи говорю, что закопал. Он в никакую. Я сама копать, он в драку. Двинула ему слегка, чтоб присмирел сорванец.
Валя показала свою здоровую, почти по-мужски широкую ладонь
- Вытаскиваю, - там в отрез шинели пистолет завернут. Наш вроде, я не разбираюсь. Видать кто то схоронил в балке, в войну ещё, а он стервец нашел и решил перепрятать .
- Ох, Господи! - только и вздохнула Витькина мать.
- Да, - подтвердила вздох Валя, - говорю, в сельсовет снесем сейчас, как по закону положено, а он опять в драку,- не тебе говорит решать, не ты нашла. Пришлось снова двинуть ему.
Валентина опять показала свою увесистую ладонь.
- Всю дорогу за мной шел и причитал. Отдай да отдай, мол. Потом как сдала пистолет то этот в сельсовет, так сразу надулся, не разговаривает.
- Ох Валя и не говори, черти, они черти, - сочувственно покачала головой Витькиа мать, - мой вон тоже, мину немецкую притащил в дом, огромную, танковую и ишь, что удумал? - под кровать мне её схоронил. Спи мол мать, не бойся. А я полезла полы то мыть, так и обомлела!
- Черти, - подтвердила Валентина, - ума то ещё совсем нет.
- Я уж своего тряпкой хлестала, хлестала, а он знай кричит, что без какого-то взрывателя она, - а мне, что, мина она и есть мина. К смерти ворота....
В конце улицы послышался гул мотора и показался грузовик.
- Драть их надо, а то ишь в Сталинград везут, - награждать, - в сердцах сказала Валя, - подумаешь, танк нашли… Герои, тоже мне.
Подъехал новенький Газ -51. Из кабины строго блеснули очки училки.
- Давай в кузов на лавки! - крикнул пацанам Михалыч. - Держитесь там!
Пацаны шустро взобрались на машину и сели рядком на лавку у кабины. Машина тронулась с места.
- Ну слава Богу поехали! - вздохнула Валентина, - пойду я, а то ещё скотина некормлена...
- Ну давай, Валюшь, иди, иди. - сказала Витькина мать.
Вздохнуда и добавила:
- Ты уж не серчай на них Валюша, шабутные они, но дело хорошее сделали. Родственники этих танкистов в ноги им поклонятся. Нашли их, слава Богу, схоронили по человечески…И я бы поклонилась, до земли поклонилась, если б брата моего кто нашел вот так . Все лучше, чем сейчас, - быть без вести пропавшим…