Мои девятнадцать чудес ч. 2
Братск - Иркутск
Чему бы жизнь нас ни учила,
А сердце верит в чудеса…
Фёдор Тютчев
Глава1. Беспокойная жизнь
В жизни моих сестёр был момент возможного воссоединения с отцом. Мама с дочерьми должна была по договорённости с мужем приехать жить в Иркутск. В родительском доме Лазаря нашлась комната для его семьи. Но в этот момент его сестра не то овдовела где-то в Средней Азии, не то разошлась с мужем и вернулась в Иркутск без денежных средств, но с ребёнком на руках. Конечно же, её мать встала на защиту дочери и поселила её в свободную комнату. Всё! Пути к воссоединению маминой семьи были отрезаны навсегда. С того времени город Иркутск стал роковым местом для нашей семьи. И каким бы он ни казался нам притягательным, кроме несчастий и разочарований, в этой точке на карте мы мало что обретали.
Но вот лето 1969-го. В моей семье новая проблема: Васю выживают с места инструктора по спорту в УСМСП. Некая молодая дама Алла Саенко решила с выгодой для себя устроить на Васино место свою подругу и начала умело плести интригу против него. Я, конечно, была на Васиной стороне, но что я могла сделать, кроме оказания моральной поддержки? Вася справился сам: он нашёл новую работу, которая станет его судьбой и стимулом жить в полную меру, чего я и добивалась от него все эти годы. Но сразу ни он, ни я этого не поняли. Мы только обрадовались и успокоились, что вырвались из удушающих клещей интриганки. По крайней мере, успокоилась я, Вася же волновался, как он сумеет быть мастером в ПТУ: обучать профессии электромонтажника и вместе с тем воспитывать трудных подростков.
Приехала на каникулы из Иркутского Нархоза Лора Петрова. Она вышла замуж за писателя Станислава Сафроновича, который был много старше её. Артемошки (Людмила с Наташей) без конца говорили про Сафроновича: он их очень увлёк и знаниями, и остроумием, и интересом к противоположному полу. Мне же казался этот всеобщий интерес в пожилому мужчине странным: ведь ему уже сорок лет!
Я была озадачена своей новой проблемой, которая вплотную встала на моём пути, поэтому поворачивала разговоры в своё русло.
Вдруг моя трёхлетняя Юля спрашивает:
- Мама, а что такое «абот»?
- Какой-такой абот?.. Где ты слышала это слово?
- Тётя Люда говорила.
Какой кошмар! Это мы с Людмилой про мою проблему… И ведь чем таинственнее тема, тем больший интерес вызывает она у таких крохотных детей. Это надо же: «абот»! Будто мы специально учили ребёнка…
У семьи Артемьевых был свой врач или фельдшер, и через неё мы договорились насчёт необходимой операции. Для меня это случилось впервые, и, конечно же, я ужасно волновалась, когда рано утром выехала по направлению железнодорожной больницы. Пожилая женщина-врач была некрасива, но так деликатна и так опытна, что долгие годы я считала, что некрасивые врачи есть самые лучшие врачи.
В палате лежали женщины с разными проблемами. У одной пожилой после драки, когда её били лопатой, были удалены молочные железы, но, как она говорила, теперь всё было в порядке. Она неожиданно заинтересовалась моей фамилией и спросила, не жили ли мы в старом Братске, и когда я ответила утвердительно, сообщила, что нянчила меня маленькую. Однажды она перехватила коляску, которая ехала под уклон прямо в Ангару со мною вместе. Я была взволнована такой новостью и почувствовала, что эта особа хочет сделать для меня что-нибудь приятное.
- Хочешь, я сейчас погадаю тебе? – и достала карты. Загадывай желание, а я скажу, исполнится или нет.
Мне уже гадала мама, что мой возлюбленный – бубновый король – мне падает «пустым». Я попросила свою няньку погадать на бубнового короля: «Будем ли мы вместе?»
Женщина очень долго манипулировала с картами, задумчиво их перебирая. Наконец, она ответила:
- Будете. Только очень нескоро…
Потом Лера скажет, что та нянька и упустила коляску, а перехватила её и тем спасла меня, она, то есть моя сестра.
Глава 2. Мечты о встрече, или Чудо восьмое
Я получила письмо от Вениамина с обратным адресом: Иркутск, почта 3, до востребования, и начала строчить ему письма. Неожиданно Лора сообщила новость, что она познакомилась с бабкой Вениамина! Этого быть не могло, о чём я сразу категорично ей заявила. Но Лору голыми руками не возьмёшь, и она ответила, что это – абсолютная правда!
- Ну и как же это произошло? Где могло такое случиться? – с недоверием спросила я.
- Да у наших соседей!
- Как это? Ведь Иркутск – такой большой город!
- В том-то и дело! Я одна была дома. Звонок в дверь. Открываю и вижу седую полную пожилую женщину.
- Девушка, я пришла к вашей соседке, а её нет дома. Так жарко, очень хочется пить.
- Проходите, пожалуйста.
Она напилась, поблагодарила, мы разговорились. Я сказала, что из Братска, что скоро поеду домой, а она сообщила, что в школе Братска теперь работает её внук: преподаёт иностранные языки.
- А как зовут Вашего внука? Наверное, я его знаю.
- Ну, вряд ли Вы его знаете, а зовут его Вениамин.
- Так я его точно знаю! Он дружит с моей одноклассницей Галкой Гнечутской. У неё я и познакомилась с Вашим внуком.
- Бабка Вениамина, - продолжала она, - была озадачена и пошла проверить, не пришла ли наша соседка. Я проводила её, мы распрощались.
Лорка уже буднично закончила свой рассказ, будто ничего особенного не произошло. Но я была потрясена! Ну, зачем Лорке нужна бабушка Вениамина! Ах, если бы на Лоркином месте оказалась я! Как было бы мне интересно такое знакомство! Он почти ничего о себе не рассказывал, а мне о нём интересно всё!
- Но, может, эта бабушка другого учителя из Братска?
- А ты много знаешь молодых людей с таким именем среди учителей Братска, преподающих немецкий язык, да ещё из Иркутска?
Нет, всё точно! Это его бабушка!
Так у меня появилась навязчивая идея познакомиться с бабушкой Вениамина. Но как это сделать? Для этого надо ехать в Иркутск, и Лора меня поддержала, обещая дать ключ от своей квартиры, а там я зайду к соседке, и всё у неё расспрошу. Сначала я даже мысли не допускала, что соседка мне может не дать адрес, но потом «запаслась» ещё двумя вариантами: напишу о своём приезде Вениамину, чтобы встречал меня. На худой конец буду искать по справочному номеру 09 – у Сафроновича был телефон.
А как же Вася? А он меня сразу отпустил съездить не так далеко и ненадолго: ну не в Ригу же! Год назад ездил он, а теперь, значит, моя очередь. У него был отпуск, так что и у меня будет.
Я купила билет на самолёт, сообщила Вениамину день прилёта и номер рейса и начала собираться в путешествие.
Глава 3. Предупреждение, или Чудо девятое
Столько лет прошло! Трудно поверить, но помнится всё в подробностях. Мой рывок в Иркутск, конечно же, был верхом легкомыслия, но я так устала от семейных проблем, от серой жизни в когда-то любимом Братске, и особенно после такой прекрасной, но, увы, чужой Риги… Мне страстно захотелось вырваться на волю дней на десять… И хватит, чтобы глотнуть свежего воздуха в большом городе Иркутске! Все подруги туда ездят, вот и Нелечка собирается снова поступать в Иркутский университет.
С удовольствием я начала комплектовать гардероб для поездки. Платье синенькое шерстяное, платье белое шёлковое с голубыми цветами, к нему белая сумочка, белые перчатки. Так, ведь в Иркутске река Ангара, значит, пойду искупаться, или сяду загорать на балконе – значит, мне нужен купальник.
Вспомнилось, как пять лет назад в июне мы купались в Риге в Даугаве. Это было ночное купание, заранее спланированное подругой Юлей. Вдвоём купаться ночью, да ещё в реке, я бы вряд ли пошла, но нас сопровождали два студента Рижского института ГВФ, которые отлично знали берег, и не раз приходили сюда в поздний час. Была почти полная тьма, и вокруг орали незнакомые существа. Птицы? Не похоже. Но кто?
- Это лягушки! – смеясь, сообщила Юля.
- Так они же должны квакать, а не орать!
-Ты разве никогда их не слышала?
- Никогда…
Мы наскоро искупались, чтобы освежиться и побежали готовиться к экзаменам. Мы с подругой выпускались из школы, а у студентов была сессия.
Итак, нужен купальник! Я решила сшить его из ажурной связанной мною кофточки яркого синего цвета. Плавки я легко скроила, даже подкладку подвела, обвязала срезы для ног. С бюстиком пришлось повозиться, когда все уже спали. Его надо было полностью обвязать по всем краям, а ещё и связать завязки…
Я закончила рукоделие на рассвете. Оторвалась от работы, подняла голову. Горел свет, а все стены кухни оказались облеплены крупными бежево-кремовыми мотыльками. Я ахнула от неожиданности и застыла с мыслью, что бы это значило? Мотыльки, привлечённые ярким светом, незаметно для меня всю ночь влетали в раскрытое окно и заполняли стены. Их крылья уже не трепетали, насекомые слегка шевелили усиками, а некоторые из них устало приподнимали крылышки. Зачем бабочки слетелись в мой дом в такой ответственный момент, в таком жутком количестве?! И что теперь? Они спали, совокуплялись? Такая интимная картина насторожила меня, стало тревожно… Куда же я собираюсь, зачем я еду? Что меня ожидает? Но нет-нет, - успокаивала я себя, - поеду и познакомлюсь с бабушкой Вениамина, я встречу его, мы же договорились!.. Я взяла кухонное полотенце и стала выгонять непрошеных гостей. Одни лениво и безразлично вылетали, а другие опадали на пол, а третьи приклеились к стене…
Через много лет в книге Маркеса «Сто лет одиночества» я прочту подобную сцену о бабочках и о любви.
Глава 4. Прилёт, или Чудо десятое
Все вещи я уложила в лёгкий рижский чемодан средних размеров, но при моём маленьком росте он оказался большим и очень тяжёлым. Теперь у меня был зонтик голубого цвета в виде клюки – по моде того времени, но он не складывался и не входил в чемодан. Складной был дороже этого в три раза, да его ещё надо было ловить: японские складные зонты мигом раскупались. Утром на автобусе я приехала в Братский аэропорт.
Как всегда, вылет задерживался, посадку пришлось ожидать. С непривычки в полёте меня поташнивало, закладывало уши, кружилась голова. Измученная, я прилетела в Иркутск в районе полудня, когда солнце заливало аэропорт. С вещами в руках и с трепетом в душе я прошла здание аэропорта и вышла к троллейбусу. Меня никто не встретил… Такая ситуация в мои планы никак не входила… Договорились же! Но договаривалась я, и вышло, что сама с собой.
Я села в троллейбус, и, как учили подруги, поехала в центр до конечной у Художественного музея. Но поскольку я не знала, где находится этот музей, то, видя, как массово выходят пассажиры, выскочила прежде своей остановки, не понимая, где я. Прошла несколько шагов. Было очень жарко, а чемодан оттягивал руки. Мой взгляд упал на вывеску: какой-то техникум. Я решила заглянуть сюда и попросить разрешения позвонить в справочное по номеру 09. Мне разрешили, вероятно, приняв за абитуриентку: приближалась третья декада июля, молодёжь съезжалась на вступительные экзамены. Я приготовила бумагу с карандашом для записи номера телефона, предусмотрев, что придётся записывать разные номера с нужной фамилией, хотя мне было известно имя отца Вениамина, и скорей всего именно на него был зарегистрирован телефон. Итак, я сняла трубку, услышала длинный гудок, набрала 09 и спросила номер по фамилии, взяв в руки карандаш. В ответ очень сердито мне ответили:
- Сколько раз Вам можно повторять 4 – 85 – 6 - 75! – и бросили трубку!..
Эти цифры врезались навсегда! Я так и застыла с карандашом в руках: записывать не понадобилось. Сразу набрала номер, и сразу ответили. И это был он - Вениамин! Я закричала одновременно от радости и от отчаяния:
- Я приехала, а ты меня не встретил! Я же писала тебе о приезде!
Вениамин опешил:
- А ты где?
- В Иркутске у техникума на улице Ленина!
- Жди меня в сквере. Я сейчас буду.
Конечно, я вздохнула с облегчением: так скоро дозвонилась, и вот через каких-нибудь 15 минут я увижу своего возлюбленного…
Поблагодарив вахтершу, взяла в руки чемодан с привязанным к ручке зонтиком, вышла на улицу, прошла несколько шагов. А вот и сквер! Я села на лавочку, расслабилась и стала мечтать о встрече: что я скажу, что спрошу, как мы встретимся, и как будет просто сесть вдвоём в троллейбус и ехать в Лисиху, а ключ от квартиры лежит в сумочке.
Глава 5. Чудо одиннадцатое? Нет.
Да, всё было на грани чуда, но и за чудеса приходится платить и даже очень недёшево.
Сидела я на лавочке, сидела, да что-то затянулось моё сидение, и радость постепенно линяла и окрашивалась в мрачные тона разочарования, а потом и вовсе - в безысходность. Вениамин не появлялся, и я махом отвергла и забыла все тёплые слова ожидаемой встречи. Всё кончено! Всё! Тяжесть чемодана возросла во много раз от возникшей душевной тяжести. Я медленно тащила чемодан и прилагающееся к нему своё разочарование. Зачем я приехала? Что теперь делать? Ехать в аэропорт? Но ведь я стремилась не только к бабушке и её внуку, я приехала в город Иркутск! Вот доберусь до Лисихи, приду по адресу, приму душ, отдохну, налегке съезжу в центр, посмотрю город, а там и домой отправлюсь… А вдруг да зайдёт соседка Сафроновича, а я узнаю про бабушку Вениамина… Но от этой мысли я сразу избавилась: зачем же он мне нужен теперь, когда обманул, не пришёл, а я так его ждала! Где-то на углу я села в ожидаемый троллейбус, который на секунду притормозил. Не зная, сколько стоит билет, я протянула кондуктору монету:
- Пять?
Она молча взяла пять копеек, но почему-то не оторвала билет. Потом станет ясно, что билет стоил 6 копеек, да ещё за багаж, но кондуктор, глядя на мой раздавленный вид, решила, что у меня совсем нет денег, и пожалела меня.
Троллейбус остановился на Байкальской улице в Лисихе. Я вышла с и потащилась чемоданом вдоль улицы ещё и в гору. Но вот нужный номер дома. Опять последний подъезд, а у меня сил уже никаких! Но мало того: оказалось, что ещё и пятый этаж!
Наконец-то пришла! Не присев, наскоро умываюсь, сейчас буду отдыхать. Звонок в дверь! Ну как некстати! Открываю. Высокая седая женщина улыбается мне:
- Девушка, Вы из Братска?
Да что же это такое? Не успела зайти, как уже с инспекцией! Кто она? Я замечаю семитские черты, но не признаю в ней желанную бабушку: не похожа. Это не она, но кто? Соседка? Да, позади неё распахнутая дверь. И вдруг в дверном проёме я вижу Вениамина! Он прикладывает палец к губам. Что же мне ответить ей? Она ждёт… Я в полном смятении, но в этот момент Вениамин подаёт весёлый голос:
- Вы уже приехали?! Давно?
- Нет, недавно.
- Ну, я потом к Вам зайду …
И дверь закрылась.
Глава 6. Тупик
Эту главу хорошо бы пропустить, но я должна описать всё, к чему приводит незрелость, безответственность и… любовь. Говорят, что влюблённые глупеют. Это правда, поверьте мне. Уж как я была глупа! Утратив разум, летела, как мотылёк на свет возлюбленного, и даже на огонь любви. Почему мне не было жалко ни Васю, ни своих детей, ни себя, грешную? Может потому, что грешную, обезумевшую, путь потерявшую. Чем хуже, тем лучше? Потом прочту у Марины Цветаевой, как от горечи душевной возникает «вечный искус окончательнее пасть».
Нет, тогда от такого искуса я была свободна, но всё равно потеряла голову. А как же дети! Они остались под присмотром своего отца, человека вполне ответственного, но меня разлюбившего, да и я к нему совсем охладела…
Мне не понравились выпады Вениамина на лестничной площадке, я с облегчением закрыла свою дверь и стала раскладывать вещи, хотя впору было их собирать. А по правде сказать, как закрыла дверь, меня снова охватило предвкушение встречи и любовная лихорадка. Я вся была во власти его взгляда, его голоса…
И вот явился мой возлюбленный и стал объяснять, как он полчаса ждал меня в другом сквере, как сел в троллейбус, как приехал по адресу, сказанному мною. Я, правда, совсем не помнила, что сказала адрес. Писать – писала, но, как я уже поняла, мой друг не ходил на почту. Он в моё отсутствие звонил в дверь Сафроновича, а потом пошёл по соседям и увидел знакомую бабушкину подружку. Что-то тут не сходилось… А почему мне ответила телефонистка так, словно ему звонят все девушки Сибири? Пояснил, что, вероятно, бывшие однокурсницы иняза съезжаются на школьные каникулы, хотят пообщаться, но никто ему пока не звонил.
После страстной сцены мы вышли на улицу, но в город Вениамин меня не повёз, а повёл на окраину, где не было жилых домов, а вдалеке виднелось кладбище. Оно было еврейское, и лучше бы мы сходили туда: ведь там похоронен сын моей сестры Тамары, пятилетний Женечка… Потом я соображу, почему мы гуляли по окраине и даже не по кладбищу. Вениамин хотел скрыть нашу встречу от посторонних глаз, в том числе и от бабушкиной родственницы Розы Кронгауз. Но как тесен мир! Свидетелем моего бракосочетания с Васей был Кронгауз. Он, как и бабушкина Роза, был родом из Черемхово.
Я так устала, что ничего уже не соображала. Мне всё стало противно, всё не совпадало с моими ожиданиями, и я настроилась уехать, но не теперь, а завтра-послезавтра. Знала бы я, какой ещё «сюрприз» ожидал меня…
Лора известила мужа о моём приезде, поэтому, когда мы распрощались с Вениамином, и я пришла к Сафроновичу, то последний не удивился моему появлению в доме. Помнится, что предварительно оговаривались условия моего проживания, значился вылет Сафроновича в тот же вечер в Братск, но, в крайнем случае, он должен был взять раскладушку у соседей.
Мне Станислав вовсе не показался таким неотразимым, как его описывала Артемошка, но вполне симпатичным и весёлым. Кроме его преклонного возраста и чувства юмора, я ничего особенного не замечала, но он отнёсся ко мне с интересом. Никакой раскладушки у него не оказалось. Я была уже вконец измотана, и когда он, отчаявшись в своём напрасном наступлении, посоветовал мне читать журнал «Молодой коммунист», оказалась окончательно сломлена этим унижением. Со временем я пойму, что его якобы бешеный успех у молодых женщин держался на этой простой и дежурной фразе. А ещё он был писателем, а писатели в то время приравнивались к небожителям, которых народ был обязан носить на руках.
Но может, я не знала чего-то важного, но простого? Надо же платить за постой, а у меня с деньгами не густо. В гостиницу? Да где она, и как туда ехать ночью?
Вот такие роковые обстоятельства приготовила мне судьба, а точнее, моя наивность. Ах, неужели за этим я ехала в Иркутск?
Глава 7. Иркутск
После такого «гостеприимства» я плохо помню, как на следующий день оказалась в центре города. Вероятно, Вениамин позвонил и пригласил приехать на троллейбусе к рынку, и мы там встретились. Я была ужасно голодна, так как сутки почти ничего не ела. Вениамин был с другом Болеславом, молчаливым невысоким брюнетиком в очках.
Они повели меня в кафе на улицу Урицкого, где заказали ростбиф со свежими огурцами, и я съела две порции, восторгаясь таким простым и очень вкусным обедом.
Это был мой третий приезд в Иркутск, где много раз бывали и жили старшие сёстры. Они без конца рассказывали про свою родню, в том числе про еврейскую бабушку Елизавету Абрамовну. По их рассказам, жизнь в еврейском доме по улице Декабрьских событий отличалась от нашей, хотя тоже была полна материальных забот. Но это, казалось, не так тяготило их семью, как нашу. Скорее потому, (как я знаю теперь) сказывалась многовековая и даже тысячелетняя закалка, привычка приспосабливаться к обстоятельствам и действовать разумно, а сама борьба за выживание была совершенно естественной, над которой было принято ещё и шутить. В нашей семье царствовал надрыв и плач брошенной с детьми женщины, жалеющей себя и пытающейся не только противостоять проблемам и лишениям, но и что-то доказать любимому обидчику, тем самым как бы отомстив ему.
По рассказам сестёр, в большой еврейской семье Гнечутских и Батаенов немалое место занимал музыкальный театр. Кто-то из семьи был актёром театра музкомедии. В повести Юрия Нагибина есть прекрасная глава об Иркутске тридцатых годов, где он с мальчишеским восторгом описывает спортсмена-велосипедиста - чемпиона города по фамилии Батаен.
Вот почему мне так не терпелось познакомиться с еврейской бабушкой Вениамина: хотелось преобразить свою жизнь, научиться жить иначе. Но возможно ли перенять чужую ментальность? Нет! Но изучить и развить по-своему положительные особенности, думаю, можно.
Мы пошли по Главной нарядной улице. Именно о такой прогулке я мечтала. Какие красивые здания! Моим глазам в Братске так не хватало городской старинной архитектуры! Пройдя всю Главную, вышли к реке Ангаре, а на лодочной станции сели в лодку и поплыли. Это снова напомнило Ригу. Вениамин так справно работал вёслами, что я озадачилась, не сплавит ли он меня обратно – в Братск, а вдруг лодка перевернётся, а я не умею плавать… Мы беспрестанно шутили, смеялись и брызгались. Я умею так радоваться весёлому искреннему общению, что счастье захлёстывает меня через край! Раньше умела. Теперь себя не узнаю: полное спокойствие, или лёгкое мление – вот что делает с людьми возраст.
Опять шли по Главной. Шли медленно, я снова рассматривала прекрасные разноцветные дома. Вениамин трещал без умолку, а Болеслав помалкивал. Стало прохладно, я набросила на плечи шерстяную кофточку. Болеслав взялся за её рукав и не отпускал – будто вёл меня за поводок, или полагал, что под руку. Я почувствовала не только его руку, но и тёплое душевное прикосновение, которое могло осложнить нашу жизнь, поэтому сообщила, что я замужем и у меня двое детей. Было всё равно, что он подумает обо мне.
Возвращаясь в город, мы снова зашли в кафе. На этот раз в кафе «Мороженое», где в металлических вазочках нам подали лакомство, сладость которого запивалась чёрным кофе.
Я полюбила Иркутск навсегда.
Глава 8. А где же бабушка?
Когда внуку Боре читали сказку «Красная шапочка», у него возникал один навязчивый вопрос: «А где бабушка?». Боре было 3, а мне в Иркутске было уже 23, и я тоже задавала такой вопрос. Спрашивала Вениамина, где же его бабушка, ведь я так хочу с ней познакомиться! Вениамин недоумевал, а я настаивала, думая, что не должна уезжать, не встретившись с его прародительницей. Он долго отбивался. Я спрашивала его, на какой улице он живёт, и он показал эту улицу. Спрашивала, какой номер дома, и он не сразу, но сказал. Прошли вдоль его улицы, и я вдруг заметила, что мы далеко от его дома – он вёл меня в обратную сторону. Потом он говорил, что бабушка уже спит. Тогда я не понимала, что старые люди (не то, что мы - полуночники!) ложатся пораньше. Так мы бродили вокруг да около, и до меня дошло, что Вениамин категорически не хочет моего знакомства с бабушкой.
Я просто разозлилась на него, и, вскинув на этот раз руку в белой перчатке, шлёпнула его по щеке и пошла прочь. Не хотел, так сразу бы и сказал. Зачем же он весь вечер морочил мне голову? Я перешла улицу и оглянулась: Вениамин продолжал стоять на том же месте, опустив голову, а потом взглянул на меня. Мне вдруг стало так жалко его, и какая-то неведомая сила (любовь?) повернула мои шаги в обратную сторону, и я побежала навстречу своей любви.
- Ну, пойдем, - покорно ответил Вениамин, и очень скоро мы оказались во дворе его розового дома. Вот его подъезд, третий этаж, квартира 100. Я не поверила: так просто? Ещё и 100? Неправдоподобно! Но мы молча вошли в тихую затемнённую квартиру. Родители уехали в отпуск, а бабушка уже спала.
Господи! Как я была счастлива! Я в его доме! Его комната-гостиная с высоким потолком так просторна! Зелёные стены, письменный стол, стол обеденный с венскими стульями, шкафы с книгами, настольная лампа и старинное кожаное кресло! Я сразу взбираюсь на его облучок. Высоко сижу, далеко гляжу! А в другом углу тахта в зелёном плюше! Я падаю на неё, но так хочется чаю и чего-нибудь перекусить. Мы идём мыть руки и крадёмся на кухню. Надо стараться не разбудить бабушку, хотя уже 11 вечера, и она крепко спит.
- Бабушка встаёт рано, часов в 8 она обязательно идёт на балкон за ведром для мусора, она нас увидит спящих, – забеспокоился Вениамин.
- Не волнуйся, мы встанем пораньше…
Я ещё спала, как Вениамин поднялся, взял ведро и понёс изумлённой бабушке.
- Вена! Что с тобой случилось, почему ты мне несёшь ведро?! – услышала я возгласы со стороны прихожей. Вениамин смеялся. Бабушка тоже засмеялась и всё поняла.
Я вскочила, оделась, причесалась и даже обвела глаза простым карандашом. Всё! Я готова идти знакомиться, а Вениамин улёгся досыпать.
- Здравствуйте! Меня зовут Галя, я из Братска, - просто, но серьёзно сказала я и встретила испуганный взгляд карих глаз. Нет, Вениамин не был похож на бабушку, но и я ведь тоже не очень похожа на свою.
Глава 9. Сон-предсказание, или Чудо одиннадцатое
Ежедневно я делала открытие за открытием. Как бы Вен ни хорохорился, я поняла, что я у него первая. Но в мои планы вовсе не входило передавать свой небольшой опыт. Считаю, что всему учит сама жизнь и сама любовь. Всё должно быть естественным…
Я растворилась в любви, и мне уже казалось, что так будет всегда. Только дети связывали меня с родным домом, а всё другое, что осталось там, стало не важным, и было не жалко оставить. Я постоянно ощущала, как желанна, как любима, как нуждается во мне этот странный весёлый и ласковый человек. Мы, каждый в отдельности и оба вместе, были предельно счастливы! А, возможно, мы оба просто отдыхали: он - от трудного учебного года, я – от всего сразу!
В первый день я пыталась «качать права» по поводу моих не прочитанных писем. Мы сходили на почту, получили письма и сели в парке их читать. Но я тут же поняла, как изменилась ситуация, как всего за неделю устарели мои письма, сгребла их в кучу и затолкала в урну. Мы вернулись домой и стали смотреть семейные фотографии, которых было так много, но я хотела знать каждую.
Наступил час обеда, потребовалось открыть банку тушёнки. Откупоривать банки – дело мужское. В тот момент в гости пришла бабушкина внучка, и они, обе женщины, с удивлением смотрели, как Вена справляется с моим заданием. Такое его «послушание» им пришлось видеть впервые, и опять последовали возгласы:
- Как? Ты открыл! Впервые вижу!
Бабушка и мне удивлялась: «Галя умеет готовить!»
Бабушка Рая (Рася-Хася) всё больше нравилась мне, но Вен заметил, что вообще-то он больше всех любит папу, а потом маму, а бабушку в последнюю очередь. Это было как-то по-детски устанавливать очередь любви…
Вечером Вениамин открыл мне тайну, ставшую главным чудом его жизни.
После окончания иняза он получил распределение на работу в Гусино-Озёрск, куда вскоре и должен был уехать. Но среди лета приехал из Братска друг отца. Видя, как семья переживает за единственного сына, он предложил своё шефство над ним и пообещал прислать ему вызов из отдела образования города Братска. К тому же у гостя было три дочери на выданье, и ему хотелось породниться с хорошей семьёй. Вызов пришёл, и теперь надо было собираться в Братск.
Вениамин, конечно, волновался и, с тревогой предвкушая будущее, вспоминал, как летом 1956-го года он впервые побывал в этом городе, как простудился и долго болел…
Однажды незадолго до отъезда по новому вызову, в полусне, под утро, он услышал голос, явственно предсказавший ему встречу с женщиной с двумя детьми. Вот почему, в момент нашей первой встречи он был так взволнован моим признанием о замужестве и детях!
Но оставалась ещё одна тайна: почему он так упорно искал встречи со мной. Оказывается, он увидел меня в школьном коридоре, летевшую со стопою книг и не замечавшую никого вокруг. В учительской меня не обнаружил и догадался, что я из библиотеки.
Родители Вениамина во время войны познакомились в библиотеке города Хабаровска и там же советовали сыну искать свою половинку. Моя мамочка вторично встретилась с будущим мужем на школьной конференции. Мы с Веной случайно познакомились в школьной библиотеке. Или не случайно?
Глава 10. Фотографии
События недели во всех подробностях разместились в моей памяти, но улеглись так плотно, что я иногда сбиваюсь в их последовательности. Перебирая фотографии и слушая историю каждой, я для себя облюбовала несколько особенно милых снимков и не смогла расстаться с некоторыми, почему-то считая себя в праве их иметь.
Вот Вене три года. Он сидит в кресле с подлокотниками в вельветовом костюмчике. Тогда мальчики носили короткие штанишки на лямочках и чулочки. Он смотрит так мило и вместе с тем вполне серьёзно. Какой чуткий мальчик! Рядом с ним, опустившись на колени, пышноволосая женщина в пёстром шёлковом платье. Она снята в профиль, но хорошо заметно, с каким обожанием смотрит она на своего прекрасного сына!
А вот красивый юноша на вершине каменного сооружения со львом, за руку с юной блондинкой. С кем и где?
- Это на лечении в санатории, - поясняет он.
- А это, в толпе девушек?
- Первого мая на демонстрации среди однокурсниц.
- А в белом плаще с мамой и папой?
- В аэропорту. Меня провожают в Братск на работу.
- Значит, перед нашей встречей?
- Да.
- А эта маленькая, на какой документ?
- На пропуск в типографию. Я там проходил производственную практику.
- Какое выразительное умное лицо! Это в каком же классе?
Ближе к ночи мы собрались за моим чемоданом в Лисиху. Сафронович был дома не один. В гости заехала очередная знакомая девушка. Я вернула ключ, взяла чемодан, но пришлось выслушать его возмущённую тираду:
- Почему не звонила, ведь ты не знаешь города, а я не спал, - волновался, где ты!
Станислав не принимал моих объяснений, а я не стала говорить, что вообще-то приехала не к нему. Мне не верилось, что он волновался, но он так старался меня убедить, что я смягчилась и показала ему фото юного печатника- практиканта. На мой жест Вениамин подпрыгнул, словно тигр, пытаясь вырвать из моих рук фотку, а когда я увернулась, схватил меня за голову и стукнул в торец фанерованного шкафа!
Это было так неожиданно, ошеломляюще и обидно, но почему-то не больно. Я впервые испытала агрессивное нападение, которое вызвало смешанные чувства. Сообразив, что у этой сцены много свидетелей, Вениамин сразу опомнился. Или ему стало жаль меня? До сих пор не знаю, что это было…
Вероятно, он извинялся, просил прощения, но я этого не помню. А может, я повела себя в привычном качестве жертвы и потому сразу простила его? Плохо, конечно, но я так была им ослеплена, так утомлена чередой разных и не всегда приятных событий, что постаралась забыть этот случай, придав ему комедийно-иронический оттенок. Сейчас думаю, что и сама была хороша: непозволительно нарушала личное пространство чуткого и уязвимого человека. Зная свою импульсивность, сразу поняла и простила его. Уже тогда я замечала много общего в наших родственных душах. Мы родились под одним астрологическим знаком: мы оба Весы.
Глава 11. Венецианское зеркало
Я назвала эту главу «Неделя счастья», но перечитала одно письмо той поры, в котором я называю совсем другой срок моего вояжа: три недели! Скорее, чуть больше двух недель. Теперь трудно поверить, что я могла делать в Иркутске так долго? Но счастливые часов не наблюдают. И тогда был другой ритм жизни – более замедленный по сравнению с сегодняшним.
Мне впору было ехать в санаторий и там проходить психологическую реабилитацию, восстанавливать нервную систему. Но я так ни разу и не побывала на санаторном лечении, не считая одного январского выезда (в самые морозы!) с группой школьников на лечение после «ртутной эпопеи» всего на 10 дней. В перерывах в их оздоровлении процедуры принимала я.
В бабушкиной комнате розового дома была особенная патриархальная обстановка в салфетках стиля ришелье, напоминавшая мне мамочкин уют. Но было в этой комнате и нечто особенное: несколько предметов начала века в стиле модерн! Кроме шкафа, венских буковых стульев и швейной машинки фирмы Зингер, над комодом в углу комнаты возвышалось удивительное зеркало! Оно было большим и очень широким, с некоторыми украшениями по углам. Но главным его достоинством была амальгама, преображавшая отражение и приковывающая взгляд. Я подходила к зеркалу одна, и с удивлением смотрела на незнакомку. Подходили к зеркалу с Веной и долго смотрелись в зеркало по очереди: на себя и друг на друга, и на красивую пару, в нём изображенную. Что это? В чём секрет? Вен говорил, что зеркало венецианское. Может быть, и не венецианское, но старинное и качественное. Потом я разгадаю ещё один секрет: мышцы моего лица в ту пору не напрягались, в этом доме я отдыхала и к тому же была счастлива.
Временами мы перебирали старинные книги. Их было немного: Овидий, изданный в начале века, и европейское издание по искусству с репродукциями Яна ван Эйка. Мы рассматривали его Гентский алтарь с разноликими и вместе с тем похожими друг на друга (как из одной семьи) поющими ангелами. Теперь я понимаю, что те ангелы имеют тип Вениаминовой внешности, и он порой копировал их разнообразные вдохновенные позы и возвышенную мимику поющих духовные гимны и при этом сам что-то напевал. Для полного сходства с ними ему не хватало только длинных волос.
Однажды мы пошли на концерт (хочется по-старинному сказать «в концерт») классической музыки, и в антракте ходили по фойе, и в его зеркалах притенённо отражалась пара счастливых влюблённых…
Глава 12. Карьер
Мы часто ходили гулять по городу, заглядывая на рынок и в магазины, чтобы купить продукты. Я замечала Венину щедрость, и это было очень приятно, но меня уже стали беспокоить бесконечные траты, и когда однажды он задумчиво сказал: «Больше мы не будем…», я быстро закончила: «тратить деньги!» Но, оказалось, он имел в виду совсем другое, а что именно, я не помню – не угадала его мысль!
Заходила я посмотреть украшения, и мне приглянулась модная брошечка из желтого металла (под золото) с тремя красными камушками из стекла, и Вен сделал мне подарок, о котором я расскажу после.
Из всех продовольственных покупок запомнила крупные красные помидоры и рыбу саблю. Рыба оказалась очень вкусной в жареном виде, и мы её взяли на природу. Для этого утром сели на трамвай и поехали в Рабочее предместье, где во времена мамочкиной юности жили «рабочедомские» девчонки с ножами за голенищами сапог. Мы доехали до конечной, и ещё немного прошли до леса, остановившись не то у песчаного, не то у каменного карьера. Вениамин зачем-то взял тяжёлый узкий надувной матрац, прихватил и помпу, и стал качать её ногой. Потом улёгся, а я стала «накрывать обед».
День был прекрасный! Солнечный! В эту июльскую пору в Иркутске стоят жаркие дни, и этот день не был исключением, но в лесу мы не заметили жары, хотя всё время я старалась не углубляться в чащу (как-то неуютно там было), и держалась опушки. Ясное голубое небо притягивало взгляд, хотелось летать!
Обнявшись, мы остановились у жёлтого карьера и задумчиво посмотрели в него. Вен заметил, что мы оба – натуры созерцательные, на что я пыталась возражать, что я к тому же и деятельная. Но он меня перебил и несколько рассеянно предложил спрыгнуть вниз и тем самым решить все наши проблемы, но тут же оговорился, что ему будет жаль маму с папой. Конечно, всего на секунду он дал волю воображению, но всё-таки зря. Карьер был не так глубок, а если бы глубок, а я поддержала бы его фантазию? Нельзя давать волю подобным словам и даже мыслям! И меня ведь никто не преследовал, не угрожал, а вот он, вероятно боялся последствий со стороны моих родных, да и своих тоже.
Мне не приходило в голову вот так трагически и бестолково распорядиться своей молодой жизнью, и у меня были дети (и я не хотела останавливаться на двух), а значит, моя жизнь принадлежала ещё и детям. Нет, не в карьер, а только на взлёт - в жизнь устремлялась моя душа!
Глава 13. В ресторанах
Уже прошло дней шесть. Втроём с Болеславом мы побывали в ресторане гостиницы «Ангара». Ничего не помню, только объятия в медленном танце…
Днём и вечером вдвоём читали Пушкина. У Вены было полное собрание стихов и прозы поэта в одном большом томе. Я давно не читала «Евгения Онегина», поэтому теперь наслаждалась громким чтением романа, находя его по-новому «вкусным».
Вдруг позвонил Сафронович и сообщил, что его назначили штатным корреспондентом на БАМ, и что он ходит в модной теперь «бамовской» форме и хотел бы в ней представиться нам:
- Хорошо бы отметить это событие и поужинать в ресторане, - предложил он. «Ведь он писатель, он – муж моей одноклассницы, - убеждала я себя, - и я там буду с Веной». Итак, я согласилась.
В этой бамовской молодёжной форме защитного цвета Станислав был особенно тощ и смешон. И зачем ему вздумалось звать нас в ресторан? Чтобы похвастать, как он неотразим и молод? Такого павлина редко встретишь!
Мы заказали бифштекс в ресторане «Алмаз», и, в ожидании заказа, попытались разобраться в названии блюда. Станислав пристал к Вениамину как к филологу, но тот молчал, думая о своём. Тогда писатель обвинил его в профессиональной некомпетентности. Вообще Сафронович, скрывая свои немолодые прокуренные зубы, говорил сквозь них, поэтому его речь не всегда была понятной.
Мы с Веной пошли танцевать. Нам вдвоём было хорошо, легко, а притязания Сафроновича казались нелепыми и надуманными. После одного танца, танцевали другой и третий, а потом сели там же в танцзале на стулья, и просто отдыхали вдвоём, ни в ком не нуждаясь. Вдруг появился разъярённый Станислав:
- Я не нанимался к вам в сторожа! – зло сунул мне купюру, выскочил из зала, и больше мы его не видели. Я слегка разволновалась. Мы чуть поели, чуть выпили, рассчитались, вышли подышать, но хотелось ещё потанцевать. Нас больше не пустили. Меня приняли за «малолетку», да и свободных мест уже не было.
Вернувшись в Братск, я опять открою Пушкина и встречу фразу «бифстейк (по-английски!) и страсбургский пирог»… Ха! Да это писатель Сафронович не компетентен! Уж он-то, как знаток русской литературы, и днём и ночью должен был знать про слово «бифштекс»! Но, может, он и знал, да нас проверял?
Глава 14. А наутро проснулись…
Мы не были молодожёнами, но Вениамин тот период нашей жизни в Иркутске назовёт медовым месяцем. Так случилось, что он слегка занемог, и я пошла в аптеку попросить для него подходящее средство. Неискушённая девушка-провизор растерялась и покраснела. Так я ничего ему и не купила. Трудные были времена – ханжеские, когда даже слово «вазелин» было не принято говорить вслух.
Всю ночь я спокойно спала, а Вен слушал радио и без конца будил меня криками:
- Они сели на Луну! Они прилунились в том самом месте, что в книге Жюля Верна! Ты только послушай!
Вениамин пытался меня растолкать:
- Это историческое событие! Как ты можешь спать?!
Но я спала, хотя отчётливо слышала все его возгласы и восторженное бормотание радиоприёмника.
Я и сейчас не верю, что американцы были на Луне. Что-то чересчур просто они там, якобы, оказались, и зачем-то сделали съёмки на Земле с имитацией лунной поверхности, когда колышется их флаг, что на Луне невозможно: там нет атмосферы. Много лет над ними смеялись, и в конце концов, они признали эту съёмку фальшивкой, но ни в какую не признаются, что ни полёта, ни высадки на Луне в 1969 году на самом деле не было и быть не могло.
Выспавшись, я встала и засобиралась на рынок.
С детства люблю порыться в каких-нибудь бумагах, разгадывая недоступные мне тайны. Не зря мама называла меня «следователем»! В письменном столе я нашла справку о слабом здоровье моего любимого и поняла, что его надо хорошо кормить.
Вен ещё спал, я решила сходить на рынок одна. Неспеша и вальяжно, плавно шагая полюбившимся маршрутом, я с нежностью думала о моём прекрасном возлюбленном и с покупками возвращалась, как мне казалось, домой. Не хотелось думать, что моя новая счастливая жизнь скоро закончится. Я уже привыкла к новому положению, к новому мужчине, и даже к новому дому, и только моих детей не хватало в этой счастливой спокойной жизни…
Я полюбила этот солнечный город, где была свободна и счастлива. Здесь я ощущала себя совершенно по-новому. Мне так легко дышалось, как мало где на Земле, И теперь, чтобы заглушить тоску по Иркутску, я езжу в другие города и даже в другие страны. Я могу сравнить Иркутск с маленьким Петербургом, где его главная улица, как Невский проспект, одним концом выходит к реке, а другим упирается в лавру. Подобное счастливое ощущение я испытала в Амстердаме. Даже заблудившись, потеряв свою группу, я испытывала ощущение чуда и праздника, и оно не покидало меня…
Я поднялась на третий этаж, достала ключ, вставила в скважину, но он не поворачивался. Я позвонила. Сразу защёлкал замок, и на пороге, вплотную ко мне вырос Вениамин. Он не был сонным, значит, давно встал, - подумала я и услышала быструю фразу с чёткой расстановкой слов:
- У нас Вася. Не волнуйся.
- Что?... – И моя душа с обрыва рухнула в пятки!
Да, всё закономерно, за всё надо платить и за счастье тоже! Я уже заплатила за него Сафроновичу, но и этого оказалось мало…
Я вошла в квартиру, повернула взгляд налево в комнату и увидела Васю. Он сидел, опустив голову в том самом кресле, куда усаживалась я, впервые войдя в эти стены…
Вася был, как всегда, просто и вместе с тем нарядно одет. Мне бросилась в глаза белая рубашка, серые брюки со стрелками… Я успела рассмотреть, как он красив, но увидела, как он несчастен и неожиданно для себя упала перед ним на колени…
Это потом я прочту в романе Достоевского «Идиот» о сострадании красавице Настасье Филипповне князя Мышкина, и вспомню своё сострадание к Васе. Раскаянье? Да, и оно тоже было…
Вениамин с недоумением наблюдал эту сцену и пытался меня вразумить оставить всё как есть, но я резко оборвала его:
- Нет, ты ничего не понимаешь! Мы завтра с Васей уезжаем домой!
Глава 15. Возвращение
Что же случилось? Почему Вася приехал, не дождавшись моего возвращения? Почему я так мгновенно решила уехать домой? И сейчас разобраться в себе не просто, а тогда? Да было ещё сложнее. И всё-таки, теперь мне кажется, что я была очень рада Васиному приезду, хотя и напугана его внезапностью. Ведь я увидела, что он меня по-прежнему любит, и скоро мы будем вместе с детьми, как прежде.
Сафронович улетел в Братск «жениться на Петрихе», встретился с Васей и «всё ему рассказал». Но не про себя, как он меня, измученную перелётом и скитаниями, уломал, а как я «ушла к Вениамину». Квартирного телефона у нас в Братске не было, поэтому мы не могли договориться с Васей ни о чём. Вот он и примчался, не стал ждать у моря погоды. Да и правильно сделал. Вася узнал адрес Вениамина в адресном бюро на рынке, и сразу пришёл в розовый дом. Признаюсь, что я, как женщина, была тронута его решительным поступком, мне это понравилось.
Дома нас ждала моя мамочка с детьми. Она всё причитала: «И что ты так долго делала в Иркутске?» Вопрос был риторический, и я на него не отвечала.
Дети были ужасно рады, а я так просто счастлива, видеть их повзрослевшими, ухоженными и оживлёнными. Юля всё подпрыгивала и, сама себя перебивая, называла меня: «Бабушка-бабушка! Мама-мама!». Потом речь велась по теме «на старой квартире», и Танюшка вторила «на старой квартире», хотя не могла помнить ту нашу крохотную квартирёшку.
Много воды утекло со дня переезда, а прошло-то всего три месяца! Но мне казалось, что прошло года три.
Встреча с подругами была непростой. Людмила сразу спросила:
-Ну что? Соблазнила Сафроновича? Ну как? – она сгорала от любопытства.
- Да никак! Я-то его соблазнила, а он меня – нет!
Людмила была озадачена.
Встреча с Лорой была гораздо сложнее. Она старалась быть строгою. Я ответила на все её вопросы, она оставалась неумолимой, и мне было это понятно. Когда же она в отчаянии воскликнула:
- Так зачем же тебе это надо было? Как он смог тебя уговорить? – я и тут сказала правду:
- Он с отвращением сказал: «Так читай журнал «Молодой коммунист»!
Лора сразу успокоилась, а я догадалась, что этой фразой он сломал и её, неискушённую.
Через пару дней допрос продолжил Сафронович:
- И кто же сказал, что ты меня соблазнила, а я тебя нет?
Мне так надоело говорить на неприятную тему, уже изжитую и неважную для меня, что я попыталась отпереться:
- Не знаю.
- Как «не знаю»? А фраза-то достойна лауреата Нобелевской премии!
Вот жук! Знает он, чем нас подкупить!
- Ну и что? Я сказала. А Вам уже Людка передала… И что такого я сказала, что Вы меня допрашиваете? Что Вам с того?
Он замолчал. Понял, что я к нему равнодушна, и больше мы об этом не говорили.
Валентина Яковлевна, мать Людмилы, как-то заметила дочери:
- Галке-то хорошо: у неё и муж, и любовник! А у тебя никого.
А Вениамин был не любовник, он был - мой возлюбленный! И это в самом деле хорошо, но вообще-то мне было «не до хорошего».
Глава 16. Жизнь домашняя
Опять моя жизнь потекла в привычном русле, и её однообразие я как бы «вручную» старалась разукрасить, разделяя на несколько потоков. По сути это была жизнь в детской, на кухне, в гостиной, в кабинете за чтением и написанием писем, иногда и в спальне, хотя было всего две комнаты, но была и кухня. Последняя «комната» радости не приносила. Я оказалась навсегда отравлена другим лицом, другими губами, и значит, другими ощущениями. Что же хорошего было тогда, кроме детей? Да ничего, только дети!
Доченьки радовали, но постоянно озадачивали меня. Они росли и развивались так ускоренно, а я пребывала в мечтательном состоянии, поэтому часто не совпадала с ритмами и скоростями, которые предъявляла реальность.
Это было наше первое лето в Энергетике. Среди серых панельных домов (а все они были однообразными пятиэтажками), было особенно душно и тоскливо. Как-то среди дня мы с детьми зашли а наш городской парк, а был он абсолютно диким участком оставленного леса. Тучи насекомых очень обрадовались нашему приходу. Особенно активно они атаковали Танюшку. Она закричала и горько заплакала:
- Почему они все садятся на меня?!
Вечером я снова столкнулась с отчаянным Танюшкиным криком. Она никак не желала садиться в ванну. Юля спокойно сидела в воде, а краснотелая Танюша, уцепившись за верхний край, стояла и орала. Не сразу, я догадалась, что ей горячо. Но почему не горячо Юле? И тут я соображаю, что у них разные кожные покровы, разные запасы подкожного жира. У Танюши они тоньше и нежнее. Но она же смуглее Юли! Да, но вот так бывает, а никто меня этому не учил. Потом я пойму, что у разных людей болевой барьер может не совпадать. Таня многим похожа на отца, поэтому у Васи ощущения боли могли быть сильнее моих.
От жары несколько дней спасались на Падунском пляже. Там берег открытый, как настоящий морской, и пляж уже обжитой. Танюшка и здесь проявила свою осторожность: она ни в какую не хотела подходить к воде, и только за метр от берега согласилась играть в песке. В советское время нас учили, что все люди от рождения одинаковы, и только воспитание делает их различными. Теперь я видела собственными глазами, что это не так. Всё-то я познавала своим, иногда «задним» умом и на «своей шкуре».
Мамочка всё-таки любила меня, хотя часто ругала, и обвиняла во всех моих промахах. Но из старого клетчатого пальто она сшила мне чудный осенний костюмчик зелёно-чёрный и с чёрным каракулевым воротничком, и так жаль до сих пор, что я его мало носила. То мне казалось, что я в нём чересчур тоща, то было в нём жарко, а то холодно, а то вызывающе нарядно…
Внезапно приехал Вениамин! Он был в Усть-Илимске на перекрытии Ангары, о чём без конца с восторгом рассказывал. Мне же было грустно его слушать и вообще наблюдать. Он был такой возбуждённый! Весёлый и радостный, но из другого мира. И не мною, не моими детьми он восхищался… Может, это было хорошо, что его влекли другие города, интересная и деятельная жизнь, только она была очень далека от жизни моей…
Он как вошёл, так потащил нас в передвижной зоопарк, временно открытый возле нашего дома. Стояла жара, мы нарядились по-летнему. В большой и всё-таки тесной ванне дремал бегемот. Маленькая Танюшка не могла его увидеть, тогда Вена взял её на руки и поднял над ванной. В этот момент бегемот решил всплыть и со страшным шумом чуть не выпрыгнул из воды и распахнул безразмерную розово-перламутровую пасть с двумя зубами! От ужаса Танюшка закричала так громко, как только она умела! Трепетная любовь к животным и сегодня отличает её от всей нашей семьи.
Глава 17. Новая Васина работа
«Здравствуй, Гнечуточка! Долетел я без особых приключений, не считая того, что по прилёту в И. нам долго не подавали трап. Наконец, один из лётчиков вытащил аварийную лесенку и спустился на землю. Нетерпеливые пассажиры (и я в их числе) столпились у люка, взывая о снятии. Подошедший к трапу какой-то мужичок (очевидно из аэродромного обслуживания) долго на нас смотрел, а затем изрёк: «Неча вам трап давать, а то разбежитесь по полю, под самолёт попадёте». Наконец сошедший ранее лётчик приволок трап, и мы спустились. Меня встречали на нашей машине, так что, несмотря на тяжести, я добрался благополучно.
С работой пока ещё неопределённо. Сегодня снова пойду. Чувствую себя неважно, сказывается Усть-Илим.
Мне очень жалко, что мы с тобой расстались как-то не так, как хотелось. Прости меня за это.
Попроси Васю выполнить мою просьбу забрать подушку из общежития, а сама, пожалуйста, обшей подушку, чтобы её можно было отправить по почте.
Всегда помню о тебе».
Письмо Вениамина и порадовало меня и разочаровало. Я ощутила, как он облегчённо вздохнул, скинув тяжёлый груз наших отношений. Но почувствовала и другое: нет, он не может скинуть этот груз окончательно и навсегда. Вот что стало зацепкой для меня. И в дальнейшем так случалось: он хочет порвать, да не может, а я и мучаюсь и радуюсь, и отношения продолжаются. А потом и я предпринимала попытки к прекращению отношений, и мои усилия тоже были напрасны…
Между тем Вася устраивался на новую работу в должности мастера производственного обучения в ПТУ-27. Его оформили переводом с сохранением северной надбавки, но тогда так оформляли всех. Он был электромонтажником 4-го разряда, и уже с 10-летним стажем, но внешне был молод, и даже юн. Мы тогда оба выглядели моложе своих лет. Васе уже исполнилось 29, а мне пока ещё было 23.
Хотелось повысить его статус, приодеть как-нибудь поярче. Он любил свитеры, но просто так купить красивую вещь было невозможно. Опять выручили Артемьевы. В их семье почти всеми носился интересный зелёный джемпер, но время шло, и джемпер уже чуть ли ни завалялся. Я вспомнила про него, и Людмила опять уговорила мать продать эту красивую вещь Васе по сходной цене. Это был добротный шерстяной джемпер! В два зелёных тона, с отложным воротником, с узорной полосой по груди. Вася сфотографировался в нём для «личного дела», и фото сохранилось.
Некоторый навык работы с подростками у Васи уже был: он тренировал юношескую баскетбольную команду. Но с трудными подростками опыта не хватало, и вскоре это станет одной из причин Васиной трагедии. А сейчас он старался использовать опыт своих новых коллег.
Наши дети оставались неустроенными, и я продолжала с ними заниматься. У них появился хорошенький столик с двумя стульчиками, и дочери часами занимались рисованием, но сначала я читала им что-нибудь интересное. Я стала покупать пластинки для детей со стихами, сказками и рассказами. Вася установил в проёме двери качели, и наши девочки по очереди качались, распевая песни с пластинок, или сочиняли на ходу. Теперь я знаю, что качаться очень полезно для развития мозга.
В августе-сентябре начинается и продолжается грибная пора, и мы с Васей и детьми стали осваивать ближние леса. Не столько грибы, как ароматный воздух и свет, пронизывающий листву, причудливо освещающий деревья и поляны, детей, обходящих кусты в поисках грибов, а то бегущих и скачущих друг за дружкой, лечили мою душу, но не могли вытеснить ту программу жизни, которая так навязчиво застряла во мне. Природа позволяла сделать передышку. Дети же, казалось, отметали от меня всё постороннее, но утомляли мою неустойчивую психику, и я погружалась в мечты…
Понемногу я стала учить моих дочек английскому языку. Танюшка была ещё мала, но Юля уже делала успехи.
Как-то я прочла и даже пропела из английского фольклора в переводе Ирины Токмаковой:
Мою лошадку пони
Зовут малютка Грэй.
Соседка наша в город
Поехала на ней.
Она её хлестала
И палкой, и кнутом,
И под гору и в гору,
Гнала её бегом.
Не дам ей больше пони
Ни нынче, ни потом.
Пускай хоть все соседи
Придут просить о том.
Через какое-то время Юля спрашивает:
- А пони была серая?
- А с чего ты взяла? Может, коричневая.
- Но ведь она «грэй»!
Я была поражена: как сама не заметила такой детали!? Вот так мой ребёнок начал учить меня.
Глава 18. Мои занятия. Переписка
Серые провинциальные будни. А я читаю «Трёх сестёр» Чехова, «Село Степанчиково» Достоевского, а потом и «Анну Каренину» Толстого. Нет, уже не «в Москву! в Москву!», а «в Иркутск! в Иркутск!» стану думать и временами отчаянно восклицать.
Начала читать по программе абитуриентов, поступающих в гуманитарные вузы. Кроме чтения, стала заниматься русским языком. Но куда пойти учиться? На филфак, конечно! Таким, как я, там дают самое лучшее образование! Но вот Нелечка опять туда не поступила. А куда ещё, в библиотечный?
В радостные или грустные мгновения я садилась за письма. Писала в основном Вениамину в Иркутск, и получала ответные конверты с отписками. На три-четыре мои сумбурные «импрессионистские» послания приходило одно очень выдержанное и отрезвляющее. Когда-то от Ивана Греховодова я получала эмоциональные, порой озадачивающие письма-восклицания, а от Васи – окрыляющие нежные письма любви. В письмах Вениамина не было ни того, ни другого, но забота в них присутствовала, и не только обо мне, но и о моих детях. Вот что давало мне силы жить, мечтать и действовать.
Вообще-то я человек непокорный, не терпящий назиданий и нравоучений, но к советам прислушаться вполне могу.
Вениамин советовал больше уделять внимания детям, а точнее, их умственному развитию, а я ставила другие цели: воспитание нравственное, интеллектуальное, эстетическое и «душевно-задушевное». Наши с ним различные ментальности диктовали несколько разные задачи. Насчёт умственного развития и я не против, но нашему человеку как-то не пристало жить холодным умом. Не дурочки – и уже хорошо, а умницы – и того лучше! Все знают, кого и с какими свойствами называют умницами в русских сказках. Порою своими советами Вениамин меня бесил. У него же не было детей, а я и сама знала, что мне делать с моими. Он давал советы большей частью по школьной методике. Словом, результаты докажут, что я оказалась права в воспитании наших с Васей детей.
Следующий вопрос, которого Вениамин осторожно касался - это мои отношения с Васей. В общем, он правильно заметил, что мы с Васей - люди разные, но я, по словам Вениамина, должна терпеть мужа во имя детей. Я понимала, что он прав, но всё равно сердилась. Я не собиралась ничего терпеть! Я чувствовала, как меня с Васей соединяют невидимые ментальные нити, хотя на тот момент этого слова ни я, и ни кто другой не употреблял. Те нити, как кровеносные сосуды, почти незаметны, но по ним к человеку поступает питание, и без них - просто смерть.
И третий вопрос, который сходу вызывал моё сопротивление: мы с Веной не можем быть вместе и должны примириться с судьбой. Казалось бы, я это умом понимала и внутренне соглашалась, но сходу взрывалась и отчаивалась: не хочу никакого смирения!
Я импульсивна, настырна и перед препятствиями не сдаюсь, но могу сменить направление, а потом снова идти в прежнюю сторону - на тот огонь, который манит и волнует. Иду согреться, набраться сил, чтобы идти дальше своим путём и вершить новые дела. И этим огнём для меня стала любовь.
Нет, не любовника я завела! Я обрела возлюбленного, и он стал для меня маяком, далёким светом, который вдохновлял на жизненные подвиги…
Я не слепо иду к мечте, я вырабатываю тактику, строю планы, готовлюсь к их исполнению, а не жду случайного выигрыша. А тот успех, который приходит ко мне будто внезапным чудесным образом, воспринимаю как награду за верность мечте и за терпение, с каким долго и неуклонно иду.
Да, так я говорю теперь, а тогда, набив неопытностью множество шишек, я отчаивалась и не знала, как мне жить, как действовать дальше. Если бы не моя эмоциональная память, я не смогла бы сегодня представить себя в ранней молодости, жившую одним днём и не видевшую никакого будущего, а только успевшую уверовать в чудеса, но пока не знавшую, что и за них надо платить. Помню, как однажды какой-то мужчина на рынке на мой ответ, что не всё продаётся, поставил меня в тупик словами «но всё покупается». В эту фразу он вложил тривиальный смысл, но с годами я стала понимать его слова иначе: мы платим за всё, и не только деньгами за материальную сущность. Платим разочарованием, жертвами и даже потерями, платим тяжёлым, и не только физическим, трудом.
Глава 19. Книги
«Галочка! В чём я был прав и в чём не прав (имею в виду последнее письмо), ты, читая его объективно, определишь сама, и я уверен, правильно меня поймёшь.
Я много работаю, а с 1-го октября вновь стану студентом, т.к. решил специализироваться в этой области, по которой теперь тружусь. Хороших книжек для Юли нет, но достану обязательно. Учи её алфавиту и счёту. Береги себя и девочек».
Книжный магазин в Энергетике тогда располагался в маленьком помещении жилого дома, и как-то, идя по тротуару, я вдруг услыхала знакомую фамилию Мандельштам! На крыльце магазина какая-то женщина выразительно говорила другой о выходе из печати прозы Мандельштама. Меня заинтересовало знакомое имя, и я убавила шаг, но вступить в разговор не решилась. Потом я подружилась с этой женщиной (это была известная в городе учительница Гертруда Николаевна) и узнала, что Мандельштама они тогда так и не купили. Начинался книжный дефицит.
Очень скоро книжный магазин переехал в просторное помещение в другом жилом доме и занял целый этаж под названием «Современник». Вот здесь я куплю книгу малоизвестной тогда Астрид Линдгрен «Пеппи «Длинный чулок», которую начну читать детям, и даже письмо Вену подпишу как Лия-Пеппилотта.
В школе №4 в прошлом учебном году я встретилась с учительницей Анной Наумовной Хахамович. Она вела поэтический кружок ещё в Заярске, потом учила меня в двадцатой школе Братска, а теперь работала в четвёртой. Она интересовалась не только литературой, но и искусством, в том числе художником Гогеном. Я принесла ей свой альбом и ещё какую-то книгу. Она дала мне читать модных в то время авторов. Это были Исаак Бабель и Андрей Платонов. Я с восторгом восприняла обоих, но книги надо возвращать, поэтому я взялась за переписывание рассказов Бабеля, понимая, что многое вручную не успею и не смогу. Позвонила Анне Наумовне, что готова вернуть ей книги, она же предложила оставить как есть, то есть обменяться. Я была рада, что могу не переписывать дальше, а спокойно читать.
Приближалось первое октября – день рождения Вениамина. Хотелось поздравить его как-нибудь незабываемо, и я решила, что лучшим подарком для него будет Бабель, и не ошиблась!
«Здравствуй, Галочка! Спасибо, спасибо, спасибо за Бабеля. Долго не писал, т.к. был в командировке, через пару дней снова. Надо. Не знаю, что тебе Людмила рассказала обо мне, но мы с ней долго говорили, и если я спрашивал о твоих отношениях с Ваней и Геной, то неужели ты подумала, что я не верю тебе? Милая, маленькая, толстая, глупая и хорошая Гнечуточка! Я всегда думаю о тебе только хорошо. Напиши мне, что читаешь и знаешь ли ты, по какой программе надо готовиться для поступления? От меня получишь кое-что на пару дней раньше срока, т.к. уеду в командировку. Думай о хорошем и не плачь Воспитывай детей, говори с Танюшкой. Лий-Пеппи не надо. Ты - Галя, и будь Галей. Гуляй с детьми в лесу как можно больше, но берегись простуд. Пиши.»
Письмецо написано на телеграфном бланке, что мне не очень-то нравилось, но так писали в ту пору многие. И в нём было внимание ко мне и моим детям…
Глава 20. Расширение рамок однообразной жизни
В ту осень открылась новая школа в Энергетике под номером 34, и библиотекарем в ней стала наша Галина Константиновна Черезова. Она пригласила меня, но на этот раз не работать, так как детей мне было не с кем оставлять, а просто поучаствовать в мероприятии для учителей. Я выучила несколько стихотворений и пришла на литературный вечер. Школа поразила размахом больших коридоров, их нежной синевой, подсвеченной лампами дневного света. Мне так захотелось здесь работать!
Вот тут-то я во второй раз увидела Гертруду и внимательно всматривалась и прислушивалась ко всем её словам. Я поняла, что у неё в школе большой авторитет: она умная и начитанная, передовых взглядов, смелая и, вероятно, справедливая…
Ко дню рождения я получила «долгожданный» подарок от Вениамина. Взяла слово в кавычки потому, что между нашими рождениями всего-то 14 дней! Вена прислал тонкую книжечку в синей обложке: рассказы Шолома- Алейхема. Книжка смутила меня своим небольшим размером и несвежим видом, но она была с надписью "от Вены".
В ней оказался совсем другой стиль, не «бабелевский» (смелый и чуть вычурный), а очень тёплый интимный, и, что стало открытием для меня - в нём присутствовала «соглашательская» позиция с начертанной судьбой. Это было настоящее послание и объяснение Вениамина, с которым я не могла смириться. Но книжка маленькая, а Шолом-Алейхем написал много – целое собрание сочинений! Надо почитать его ещё. С этой целью я отправилась в Падун к Ольге Артуровне Заславской, у которой попросила первый том, и за томом том прочла почти всё. Но я так и не поняла еврейский характер: вроде смирение, но тут же и предприимчивость… Как они могут сочетаться друг с другом? До сих пор не пойму…
У Ольги Артуровны я читала разные книги в течение года, а когда приехала в очередной раз вернуть и попросить новые, она отказала мне в этой услуге, пояснив, что я не всё ей вернула. Я же вернула всё, но она советовала подумать и вспомнить.
Я долго думала, почему она отказала. Сестра Лера лучше поняла Ольгу Артуровну, объяснив, что есть такой способ отказать: «Не хочет она давать тебе книги, не хочет, чтобы ты приходила к ней». Странно всё-таки… Возможно, Ольгин муж как-то похвалил моё рвение к чтению?
Помню, что ещё я читала еврейского автора Мойхера-Сфорима «Путешествие Вениамина Третьего». Тот своеобразный Вениамин был похож на Дон Кихота, и ещё в прошлые времена читатели его так и назвали: «Еврейский Дон Кихот». Много забавного и вместе с тем грустного происходит с названным героем. Я стала присматриваться к своему возлюбленному и называть его Вениамином Четвёртым: в чём-то они совпадали.
Глава 21. Без названия
Пользовалась я и Петрихиной библиотекой, то есть книжной коллекцией её отца, но Лорина мать возмутилась моей самостоятельностью в выборе книг, которую она истолковала как бесцеремонность, и тут мне тоже было отказано…
«Здравствуй, Галочка! Живу, работаю, вспоминаю, что было в это время год назад. Многое не могу вспомнить, но кое-что всплывает…
Работа сложная, требует постоянной сосредоточенности, но интересная, связана с языками. Возможно, буду учиться ещё.
Из твоего письма, наполненного необоснованными упрёками, вижу, что ты, занимаясь перечислением моих недостатков (как истинных, так и мнимых) стараешься вызвать в себе ощущение, что я был недостаточно внимателен к тебе. Поверь мне, знающему тебя лучше, чем ты сама, что это лишь плод твоей повышенной экзальтации. И если же я, совсем не желая тебя обидеть, о чём ты и сама хорошо знаешь, сказал как-то недостаточно интеллектуально, то зачем же писать такое?
Что у тебя с Васей? Пишешь, что ушёл из дома, оставил без денег? Из-за писем от Вани и Гены? Вася, как я считал и считаю, относится к тебе очень хорошо. Вся беда только в том, что вы с ним, по-моему, разные люди, и у вас возникает несовместимость интересов. Но, Галочка, шум между вами отражается на девочках, и хотя бы ради этого, ты не должна допускать такого. Ты читаешь, и вновь у тебя мысль, что я это пишу, чтобы убедить тебя остаться с Васей. Это – дело ваше, и только ваше.
Я лишь хочу сказать тебе, и поверь, что мне не просто писать так, но главное теперь в твоей жизни – дети, и лучшее для детей должно быть тем же и для тебя.
Может быть никто так остро, как я, не понимает, как тяжело бывает тебе. В такие минуты обними Танюшку. Мне труднее – у меня нет Танюшки.
Напиши большое письмо – первая неделя в Иркутске. Твои мысли, чувства, ощущения… Больше гуляй, читай».
Про Ваню и Гену я рассказывала в предыдущей книге, и теперь уже не помню, что они мне писали тогда, в 1969-м году, и что я им отвечала. Вениамин затмил всех моих корреспондентов. Но из этого послания я опять поняла, что не вхожу в его жизненные планы.
В своих письмах он упорно просил выслать их фамильную подушку, оставленную им в общаге.
У меня оказалась мамина швейная машинка «Зингер», так как мама купила себе новую Подольскую. Теперь я могла в любое время учиться шить, но и тут случилось неожиданное приключение.
Кто-то из домашних легко поранился. Я схватила йод, обработала рану, отвлеклась, а незакрытый пузырёк с йодом оставила на швейной машинке, которую закрыли, как и полагается, футляром. Неделю я не прикасалась к шитью, а йод испарялся и оседал на всём механизме. Когда сняла футляр, то пришла в ужас: что случилось?! Отчего верхняя часть машинки вся коричневая и шершавая. Увидела раскрытый пустой пузырёк, убрала его, а машинку слегка протёрла.
Моей сестре Валерии понадобилось шить что-то очень серьёзное, и она затребовала нашу фамильную ценность себе. У меня не было сил отказать. Валерия взяла на работе грузовик, подогнала к моему подъезду и направилась с водителем ко мне, но меня не было дома. Машинку вынесли, погрузили, Валерия села в кабину и поехали. Подъехали к её дому - он неподалёку. Стали выгружать, а верхней части нет, будто никогда и не было: потеряли по дороге. Помчались искать и нашли. Тут она и рассмотрела, в каком состоянии оказалось только что ею присвоенное наследство! Ругалась она долго.
Так я лишилась возможности стать портнихой, и пришлось за каждым швом ходить к маме, и уж конечно, я не могла идти к ней, чтобы «обшивать подушку» Вениамина. Проще самой её привезти.
Глава 22. Волгоград и Москва
Письмо на открытке:
19.10.69.
«Здравствуй, Галочка!
Я в Волгограде в командировке до 24 октября. Город большой, зелёный и красивый. Следов войны почти не видно (в городе), но когда подлетал, то видел большой кусок степи, распаханный бомбами. Посмотрю все достопримечательности и опишу тебе в письме. В Волгоград летел через Москву. Кое-что посмотрел. На обратном пути думаю задержаться подольше в Москве. Получила ли Шолома? Пиши в Иркутск с 25 октября. Числа 26-27 я уже возвращусь. Больше читай, гуляй и развивай девочек».
Получила от Вены набор открыток с видами Волгограда и ещё одно письмо:
«Здравствуй, Галочка!
Долго меня не было дома, но вот, наконец, я добрался до родной тахты.
Из твоего письма я узнал, что была Людмила. Ей просто ответили, что меня нет дома, но никаких особых недовольств её звонком не выражали.
Волгоград мне очень понравился. Памятник на Мамаевом кургане действительно прекрасен. В Москве был в театрах. В театре на Таганке смотрел «Антимиры» Вознесенского. Как ты знаешь, я не поклонник Вознесенского, скорее напротив. Узнав, что идут «Антимиры», я пошёл не только потому, что в них играет Высоцкий и А. Демидова, а ещё и потому, что трудно было представить «Антимиры» на сцене. Запись на Таганку – за три месяца, но захотелось посмотреть и я прошёл.
Впечатление очень сильное. Артисты играют без грима, без декораций, читают или поют под гитару Высоцкого.
Напиши, как себя чувствуешь, как дети, готовишься ли к поступлению в институт, что нового в Братске. Пиши простое, не авиа – идёт быстрее.
Год назад – вспомнил 7-е, и помнишь, отморозил нос? Или после?»
Да, он не поклонник Вознесенского, а посмотрел такой спектакль! А я - поклонница Вознесенского, но сижу дома…
Потом Вениамин расскажет, каким чудесным образом, а точнее, наглым, он попал на этот спектакль. У него было случайное удостоверение и значок на костюме, выпущенный в честь какой-то уникальной драги. Он стал стучать в запертую стеклянную дверь театра, упорно показывая то «случайную корочку», то борт костюма со значком, и смог подействовать на подошедшего администратора так, что тот его впустил и дал контрамарку на спектакль.
Глава 23. Васино исключение
У Васи возникла серьёзная проблема, которая поначалу мне таковой не казалась. Васю вычислили. Я не знала, что он самостоятельно решил выйти из кандидатов в члены партии КПСС. Ему не хотелось платить взносы, лишаясь солидной суммы из небольшой зарплаты, вот он и перестал их платить, тем более был всего лишь кандидатом. Партия хорошо устроилась: взимать взносы с ещё непринятых членов, а точнее, вовсе не членов.
Вася поменял место работы и решил, что никто про него и не вспомнит. Но в партии КПСС были другие порядки, и не просто строгие, а прямо издевательские! Бедного Васеньку отыскали и решили торжественно исключить – не хочет вступать, накажем показательным исключением! Думаю, что такой случай в парткоме Братскгэсстроя был единственным. Чтобы кто-то сам вздумал выйти из партии?! Да быть такого не могло! Вопиющий случай! Надо заклеймить ренегата, чтобы навсегда запомнил, и другим неповадно стало!
Васе назначили день и час показательного исключения. Хорошо, если бы он туда не пошёл. Но, вероятно, ему пригрозили снятием с работы....
Он вернулся просто никакой! Только что не плакал, но, думаю, что и плакал, когда никто не видел. Мне было очень жаль его! За что же так дружно и вдохновенно топтали и готовы были просто растерзать при большом собрании коммунистов ответственного электромонтажника, отличного спортсмена и хорошего отца! Тоже мне, врага раскрыли! Лучше бы помогли материально. Но мы никогда ничего не просили...
- Это ты во всём виновата! Не хотел я вступать в эту партию лжецов и лицемеров.
Отчасти это было правдой (я советовала, а он сомневался), но теперь он был в полном отчаянье, и, понимая его, я не спорила.
С той поры я перестала верить в «слово партии». Безжалостны её слова! И никакая она не «ум, честь и совесть», а только жадность и жестокость. И через несколько лет другой чужой пример это доказал.
Васина драма сблизила нас. И даже его увлечение какой-то девчонкой на новой работе не убавило моего сочувствия к нему. Как говорится, нет «худа без добра» (и добра без худа).
Васиному здоровью это показательное исключение очень повредило. Он был человеком независимым и гордым, и то унижение, которому его подвергли, не давало ему покоя. Тогда я ещё не знала, что он был крайне уязвимым и ранимым человеком.
С той поры Васю не выдвигали и не продвигали. Он стал настоящим Мастером, добиваясь высоких результатов в посещаемости и успеваемости группы трудных подростков. Именно его группе доставались ответственные дела, и об этом я ещё расскажу.
А совет вступать в партию КПСС я давала ему не для карьеры, и он это знал. Тогда я верила в единственную партию нашей страны, верила, что в её рядах состоят самые лучшие и достойные граждане, и Вася вполне им соответствовал.
Немало партийных карьеристов показали себя с самой отвратительной стороны. Что сказать на это? Слаб человек. Вася оказался сильнее многих.
Глава 24. Мои новые платья
Мамочка старалась укреплять нашу семью всеми ей известными способами. Время от времени по моей просьбе она раскладывала карты со словами, что бубновый король, которого я содержу в сердце, «пустой», и мои хлопоты о нём тоже пустые. При этом я сама видела, как выпадал пиковый валет, а следом за ним пиковая девятка и все прочие пики – знаки моих страданий.
Я уже говорила, как мама любила шить, а уж из хороших тканей – тем более. Кажется, в ту пору открылся универмаг «Пурсей» с прекрасным отделом тканей, теперь, к сожалению, там их вообще не найти.
Я выбрала красное натуральное сукно, некричащего тона, под модный фасон в новом московском «Журнале мод». Маме фасон понравился, а это значило, что она исполняла его с любовью и радостью. Юбка клёш, воротник стойка, длинные рукава, от стойки по груди два вертикальных ряда обтянутых пуговиц, переходящих на поясок. К платью очень шла высокая причёска с шиньоном. Да, в таком наряде я была настоявшей куклой! Не зря Вася меня так называл ещё семь лет назад.
Шерстяные ткани обладают тремя парами противоположных свойств, дополняющих друг друга. Во-первых, они согревают, но позволяют свободно дышать. Во-вторых, их ворсистая бархатистая поверхность одновременно поблёскивает, словно шелк. В-третьих, шерстяная ткань, облегая, сохраняет приданную закройщиком форму, если она (ткань) не очень рыхлая и тонкая. В моём красном платье от талии плавными волнами расходились неопадающие фалды. Воротник-стойка заставляла держать шею, голову, спину. Складки лифа с обтянутыми пуговицами подчёркивали бюст. Тогда в моде была небольшая грудь, и полногрудые женщины испытывали неудобство, а мужчины скромно помалкивали и обращали внимание на модниц типа француженок.
Но всё проходит, и эта мода прошла с появлением на широких экранах нового типа красоты: Софи Лорен! В настоящее время мужчины словно вспомнили голодное детство из соски, и дружно превратились в сосунков, желающих припасть к обильной молочной реке. Мода и жизнь взаимосвязаны.
Но куда же идти в моём наряде? Да хоть куда, да только некуда. Ну сходила я к Заславской, к Артемьевым… Платье было настолько прекрасно, что его надо было демонстрировать, да хорошо бы в большом зале… А если в нем на два дня съездить в Иркутск?..
Меня вдохновил мамочкин подвиг, я решила создать сама что-нибудь красивое. У нас валялись без дела два мотка тёмно-коричневой пряжи. Не сразу сообразишь, куда использовать тонкие нитки такого цвета. Я сообразила! У Людмилы Артемьевой была плиссированная тёмно-коричневая юбка, которую уже никто не носил. Мне она была длинна, но ещё наблюдалась мода на платья с завышенной талией. Вот я и придумала связать короткий ажурный лиф с длинными рукавами и вырезом на груди, и соединить лиф с Людмилиной юбкой. Получилось стильное романтическое платьице! Был не вырез, а если можно так сказать, «вывяз». Но кто вяжет, тот сразу поймёт, что я имею ввиду. Я рассчитала очень точно, но соединяла две части в одно платье, конечно, мамочка, она же пришила под лиф телесный подклад. Сёстры Артемьевы отдали деньги за юбку своей маме опять из собственных сбережений. Нет, мне не забыть их доброту и щедрость!
Я начала готовиться к поездке в Иркутск. Вместе с тёмно-синим новогодним бархатным платьем прошлого года у меня оказалось три нарядных платья! Они пришлись на пик моей молодости, смелости и вместе с тем… глупости. Как ещё можно назвать те фантазии, ту доверчивость и уверенность, что меня все любят, а не любят только те, кто меня не знает. Вот познакомлюсь с родителями Вениамина, они узнают, как повезло их сыну (да и им тоже), и полюбят меня. Ну, кто так рассуждает? Так рассуждают дети, значит, я была незрелой, инфантильной и для многих сомнительной личностью. Но никакого другого расчёта у меня не было. /продолжение следует