Мои девятнадцать чудес ч. 1
Чудо – оно всегда вопреки.
Чудо – это то, чего, как правило, не
бывает!
А бывает оно, следовательно,вопреки
правилам!
Леонид Бородин
Иркутск - Братск
Глава1. Чудо первое, или его предчувствие
Тяжёлые мысли одолевают меня. Когда-то я мечтала рассказать именно об этих событиях. Мечтала долго, а время шло, бежало, и вдруг я усомнилась в их значимости, но именно они - события пятидесятилетней давности стали заметной вехой в моей жизни, её весомой, до конца не пережитой частью. Придётся решиться и начать.
Итак, сентябрь 1968-го года. Я в ожидании приезда мужа из отпуска. Он уехал на поезде в Ригу в гости к моей сестре Кларе. Теперь её семья живёт в центре города, на улице Ленина, занимая две комнаты в коммунальной квартире. Вася встретился в Риге с моей подругой юности Юлей Харитоновой – теперь она Иванчикова. Он гуляет по городу и пьёт в «автоматах» вино. Я же без него приобщаюсь к водке, хотя это громко сказано.
Я воспитываю двух милых маленьких дочек. Мои дети уже большие и вместе с тем маленькие – как считать. Через три месяца Юленьке исполнится три года, а Танюше идёт второй. Мои дети всё понимают и многое умеют. Так мне казалось тогда, и я была почти права, особенно в отношении старшей. Но Юленька почему-то активнее действует левой рукой. А вдруг она левша? «Поправляй её», - наставляет меня опытная мама, она же Юлина и Танина бабушка Маша.
В то время я подсознательно ощущала себя на пороге новой встречи. Встречи с человеком, который поймёт меня, как я сама себя понимаю. Тогда мне казалось, что себе понятна сполна, но это была моя первая ошибка в этой истории.
Как и всем, мне хотелось быть счастливой! Ещё не вышел фильм «Доживём до понедельника», но я уже знала, что счастье – когда тебя понимают.
Трёх лет от роду я сама себе напророчила некоего Вэшку. И вот минуло двадцать лет, и уже прошёл месяц с того момента, как, разочарованная в замужестве, я шла по Набережной улице в посёлке Падун города Братска и углублялась в мечты о встрече, способной преобразить мою жизнь. Вдруг я приостановилась и ясно сказала себе: «Он должен быть евреем. Но где же я найду его в Братске? Только в Иркутске! Но не поеду же я сейчас в Иркутск! Но не приедет же он ко мне в Братск?..»
Откуда такие причуды?
В 1932 году моя мама вышла замуж за иркутянина-еврея. Молодая семья оказалась непрочной, и Лазарь Гнечутский (чью фамилию я, родившаяся многими годами позже, унаследую от своей мамочки) в 1938 году покинет Братск, красавицу жену и трёх маленьких дочек – моих старших сестёр. Но мама будет ждать его всю жизнь…
Наши отношения с Васей зашли в тупик, и, возможно, чтобы вернуть внимание мужа, когда-то любившего меня, и, видя, как всё у нас катится под откос, я подсознательно решила направить жизнь по другому пути.
Дороже всех, не смотря на разногласия, для меня оставалась моя мамочка, а мне всегда хотелось хоть как-то облегчить её участь брошенной женщины, и, вероятно, и по этой причине тоже я готова была пожертвовать собой, но вместе с тем хотелось вызвать ревность или сочувствие охладевшего ко мне мужа. Ведь если меня так же бросит муж с тремя детьми, вдруг он, видя меня с другим (да ещё и брошенную с детьми), одумается и снова заинтересуется мною или хотя бы пожалеет меня! Я не считала, что жалость унижает человека, для меня она приравнивалась только к милосердию.
К этому внезапному выводу я прихожу впервые. Долгие пятьдесят лет я не понимала, что со мной происходит и как я могла нафантазировать такую странную встречу! Оказывается, тогда на Набережной улице, ощущая себя несчастной, я примеряла сценарий жизни моей несчастной матери…
Глава 2. Синий бархат
Я довязывала к зиме тёплую шерстяную кофту голубого цвета. В моде были искусственные объёмные дорогие кашмилоновые кофты, но в продаже их уже не было.
Пришла подруга Нелечка и сообщила новость: в магазине Правого берега продаётся бархат двух цветов: горчичного и тёмно-синего, как мои новые туфельки. Я загорелась синим бархатным платьем! Сантиметр в руки и подсчёты: сколько ткани и сколько денег? Всё подсчитано! Укладываю детей на дневной сон и мчусь на автобусе на Правый. Бархат узкий – сантиметров 50. Мне хватит всего три с половиной метра. Помню цену: четыре рубля с копейками, а за отрез – пятнадцать. С покупкой возвращаюсь к детям, и весь вечер верчусь перед зеркалом, прикладывая ткань к лицу. Но шить сейчас такое платье – не сезон, да и надо подумать над фасоном …
Неожиданно пришла жена Васиного старшего брата. Мы с нею тёзки: у нас не только одинаковые имена, но и отчества. Хорошо, что не фамилии – я ведь оставила свою девичью. Галина работает в школьной библиотеке и ведёт уроки рисования. Вообще-то она человек серьёзный, и если пришла, то по делу, а мои дети её не интересуют.
- Я к тебе с деловым предложением. Мне нужен помощник на полставки для массовой работы в библиотеке. Это всего на полдня. Так что выходи на работу!
- Но у меня же маленькие дети! С кем же я их оставлю?
- Со свекровью!
- Да она же старенькая и больная!
- А моя мать? Она что, молодая и здоровая? А вырастила внука, теперь вот и внучку нянчит.
- А вдруг свекровь откажется?
- Согласится! Сорок рублей ты будешь получать, а они на дороге не валяются. Ты всё дома и дома. Надо же работать!
- Хорошо, я спрошу её…
- А ты и не спрашивай, а пусть приходит и сидит! Всего-то с десяти утра до двух.
- А я сумею работать в библиотеке?
- Сумеешь! Ты много читаешь и любишь книги. Завтра же поезжай устраиваться в Гороно и выходи на работу.
На следующий день я встретилась с директором школы. Пётр Ипполитович Дулинец подписал моё заявление, а в назидание сказал незабываемые слова:
- Четыре часа рабочего времени можно просидеть и проговорить, а можно сделать что-то полезное…
Глава 3. Чудо первое, точнее, уже второе
Так в одной школьной библиотеке стали работать две Галины Константиновны.
В первый рабочий день я ничего не делала, а только перебирала все книги на полках: изучала фонд библиотеки, и он мне нравился. Десять тысяч книг – это немало, но и не так уж много. Некоторые брала в руки, листала и ставила на место, отмечала для себя интересные.
В следующий день Галина поручила подготовить беседу о баснописце Иване Крылове: приближалась его юбилейная дата. Неожиданно для себя я сделала много открытий. Оказывается, Крылов был библиотекарем, а не только баснописцем! В детстве (в пору восстания Емельяна Пугачёва) он пережил гибель отца. Возможно, эта история отзовётся в романе Пушкина «Капитанская дочка», ведь Пушкин общался с Крыловым! Иван Андреевич был неповоротливым флегматиком. Он любил лежать на диване, не замечая, что картина над ним свесилась набок, и даже когда ему говорили об этом, не поправлял её.
Я прочла много интересного и нового о казалось бы известном человеке. Информация просто распирала меня, хотелось ею поделиться, и я побежала с беседами и обзорами по классам. Галина повесила объявление в учительской, и мне не было отбоя! Я носилась по школе со стопами книг и журналов, никого не замечая вокруг. Так скоро и так внезапно я стала счастливой! А ещё и деньги платят за такую прекрасную работу!
Прошло примерно семь дней, как моя начальница вдруг со значением сказала:
- Тебя спрашивал классный руководитель пятого «В».
Ну, думаю, если спрашивала, то ещё придёт. На следующий день снова:
- Тебя спрашивал классный руководитель пятого «В».
- Он что, мужчина?
- Да, мужчина! – с гордостью и радостью ответила Галина и продолжала перечислять известные заслуги нового мужчины в школе:
- Молодой специалист из Иркутска! Преподаватель немецкого языка!
- И что ему надо? Чего он хотел?
- Не говорил. Наверное, хочет пригласить в класс с обзором.
Я задумалась: мужчина, молодой, из Иркутска… Так сразу? Я не ждала его так скоро… А вдруг он еврей? Пойду-ка к расписанию и гляну фамилию.
Никогда – ни до, ни после, я не видела фамилий учителей в расписаниях школьных уроков, а в этой школе так было. Я прочла, фамилия мне показалась странной, я решила, что она не еврейская и успокоилась.
Прошёл день. Сижу за столом в библиотеке, листаю детские журналы. Надо поинтереснее приготовить обзор периодики для шестиклассников. Открывается дверь, и, как в замедленной съёмке, вижу сначала чёрный костюм, в нём мужчина высокий и стройный, слегка запрокинута кудрявая пепельная голова на крепкой шее, удлинённое лицо с белым высоким лбом, белые ресницы… Светлые, слегка прищуренные глаза впиваются в меня!
Господи, кто же он такой и зачем пришёл по мою душу? Не призрак ли Никпала преследует меня? Я ведь опять в школе, но мне уже не надо учить математику! Зачем же я его «вызвала»?
- Ты побледнела, - скажет он потом, - и между нами образовался мостик, и мы побежали навстречу друг другу…
Да, я похолодела и отвела глаза. Не заметила рядом с ним весёлого кудрявого человечка с луком и стрелами в руках. Не заметила, как он натянул тугую тетиву и пустил стрелу прямо в моё сердце. Но боль душевную всё-таки ощутила.
Высокий незнакомец сразу устремился ко мне, словно боялся опоздать, и сходу начал меня допрашивать. А я? Я не могла прийти в себя: так неожиданно! И очень странный… Нет, я не готова принять его таким необычным! Я была в шоке…
Он представился по имени-отчеству, решительно, без приглашения, сел рядом, и, видя у меня на столе детские журналы, задал нелепый вопрос:
- Скажите, чем отличается журнал «Пионер» от журнала «Костёр»?
Я стала что-то мямлить о различии в содержании этих журналов, стараясь изо всех сил держаться уверенно. Он же, как в шахматах, сразу объявил мат:
- Различие журналов простое: «Пионер» выпускается в Москве, а «Костёр» - в Ленинграде.
И снова, не давая передышки, вопрос:
- Вы – молодой специалист с высшим библиотечным образованием?
- Нет! Я – со средним школьным образованием.
- Собираетесь учиться специальности библиотекаря?
- Я хотела стать искусствоведом…
- Прекрасное желание! Значит, будете поступать на искусствоведческий!
- Я не могу! Уже поздно! – чётко сказала я, но он не унимался:
- Ну, какие Ваши годы!
Что это он всё пальцем в небо! Такой уверенный, будто всё про меня знает – с раздражением подумала я и твёрдо повторила:
- Я не могу.
- Почему? – недоумевал он и вдруг ответил сам:
- У Вас что, семья??? – с интонацией ужаса и слабой надежды произнёс он и замолчал. Я успела подумать, что он всё же быстро догадался о моём семейном положении, и вдруг ощутила, как он похолодел. Но почему же он так напуган? Но резко и несколько злорадно ответила:
- Да, семья! Муж и двое детей! – и решительно отодвинулась от него к окну.
Мы оба молчали. Моя совесть была чиста. Я не оставила незнакомцу никакой надежды, сделав это сразу, не кокетничая, не завлекая. А нечего: я не свободна. Разбежался! И поделом ему! Заморочил голову…
Глава 4. Моё решение
Весь вечер я перебирала детали необычной встречи, и не могла понять странного поведения молодого учителя, но интуиция подсказывала мне, что здесь присутствует какая-то тайная причина, но я тогда редко прислушивалась к тайным смыслам и прогнала сомнения. Да и некогда мне загадки разгадывать. Надо жить и работать, и, разумеется, заботиться о детях.
Думала-думала и придумала познакомить учителя с Нелечкой. А что? Из них выйдет хорошая пара! Вскоре она пришла ко мне, и я поведала ей все подробности знакомства, не посвящая в его предысторию: «предсказание», а точнее, моё странное предвиденье.
В следующий раз Вениамин Иосифович (так звали учителя) чуть сдержанно, а потом и с нескрываемой радостью завёл разговор о литературе и книжных изданиях. Я проявляла некоторую осведомлённость, что приводило его в плохо скрываемый восторг, и вместе с тем в недоумение: откуда я знаю так много, если не училась в вузе, а на работу в библиотеку поступила совсем недавно. В свою очередь и я поняла, что он имеет обширные знания, и значит, я могу рассчитывать на него: задавать свои вопросы, которых достаточно накопилось. Но в ответах он был осторожен, так как мои вопросы могли быть и щекотливы, и даже могли показаться провокационными: об Иосифе Бродском, которого отмечал в «Литературке» Андрей Вознесенский, об Анатолии Кузнецове и его романе «Бабий Яр», о Яноше Корчаке… С моей стороны не было никаких провокаций. Я искренне хотела уточнить некоторые подробности. Мой собеседник или ограничивался кратким ответом, или вообще не отвечал, переводя разговор. Такие вот были времена: многое оставалось под запретом.
Промелькнули две недели работы, я получила аванс в 20 рублей и, счастливая, поехала на вокзал встречать Васеньку.
С огромной радостью я сообщила мужу о своём новом социальном положении: я работаю! И ни где-нибудь, а в школьной библиотеке!
Это был самый безмятежный момент в моей жизни, и опять казалось, что так будет всегда. Попытаться «остановить мгновенье»? Но тогда я не сразу фиксировала счастливые моменты, и не понимала, что «так хорошо» быстро проходит.
И в самом деле, радость продолжалась! Ведь Вася ещё и подарки привёз! Он распаковал зимнее пальтецо красного цвета с чёрными пуговицами и чёрным цигейковым воротничком. Достал чёрные «козловые» сапожки, по моей ноге. Всё это он купил в Москве. На голову я примерила подарок Юли из Риги: красную фетровую шляпку, и как жаль, что она не была зимней! Комплект завершался белыми длинными шерстяными импортными перчатками, купленными мною в здешнем магазине. Я прыгала от радости! В этой экипировке так комфортно, что я справлюсь со всеми проблемами, а не только с холодом. В таком прекрасном наряде я ничего не боюсь!
И всё же к зиме следовало задуматься о головном уборе. Денег на меха не было, да и купить что-то меховое было невозможно. Я вспомнила, как год назад все ждали притока товаров в честь 40-летия Великого Октября, да не дождались. А вот Питер, то есть Ленинград, просто завалили товарами. Об этом рассказывала Ольга Ертанова, приезжавшая на каникулы в Братск.
Мне нравился красный пуховый капор у Артемьевых, который они использовали, чтобы выскочить в сарай за дровами. Я спросила о нём Людмилу, и она договорилась с матерью продать капор мне и отдала за него свои сбережения. Вот такой бескорыстной верной подругой оказалась моя Людмила!
Глава 5. День учителя
Праздник День учителя был учреждён годом ранее – в 1967 году, и в этой школе отмечался впервые. Собирались деньги на банкет – всего по рублю с человека. Я, конечно же, решила идти с Васей, но подумала и о Нелечке. Появилась возможность познакомить её с учителем. Неля одобрила мой план, и вот в субботу, 1-го октября, мы встретились на праздничном вечере в школе.
Был накрыт длинный стол, на котором высились бутылки, размещалась нехитрая закуска: отварной картофель, рыбёшки в томате, капустный салат, варёная колбаса. Я заявила, что пью только водку, и мне никто не возражал, но чрезмерное возбуждение мешало закусывать. Я беспрестанно болтала или танцевала. Вася вскоре засобирался домой к детям, а я решила остаться на вечере с Нелечкой: надо завершить мой план её знакомства с учителем.
Я сочла нужным не оставлять их одних, и мы втроём отправились в сторону Нелиного дома, где представили учителя Нелиным родителям. Я была удовлетворена: всё идёт по плану.
Вдвоём с Вениамином Иосифовичем мы вышли на улицу и быстро оказались на мосту, отделявшим Индивидуальный посёлок от Падуна. Тут я почувствовала резкую усталость и остановилась отдышаться. Я сильно захмелела, и хорошо, что была в этот момент на воздухе. Теперь следовало идти медленно, чтобы скорее протрезветь, но всё было напрасно. Мало того, я вдруг завела допрос с пристрастием.
- Скажите, Вы - еврей?
Он был в замешательстве, а я не унималась:
- Не бойтесь, скажите: «Я – еврей».
- Да, я – еврей, - сказал он тихо и не то виновато, не то обречённо.
Мне стало так жалко его! Я быстро начала говорить что-то про газовую камеру, то есть о своей готовности в случае чего, разделить её с ним…
- Дайте я Вас поцелую за то, что Вы - еврей, - и чмокнула его в щёку!
Мы пошли дальше, хотя опьянение и волнение от случившегося разговора на мосту тормозило мои шаги, и тогда Вениамин Иосифович взял меня под руку. Он сказал, что существует норма алкоголя: 2 грамма на килограмм веса, и если мой вес примерно 50 килограммов, то моя норма выпивки не более ста граммов, то есть всего полстакана и не более, а лучше, если менее. Такая забота меня тронула, и я спросила, не проводит ли он меня до дому. Он ответил согласием. Я шла и мысленно прикидывала, сколько же я выпила, если меня так развезло, и насчитывала, что всё-таки меньше ста граммов, а, значит, мой вес был меньше пятидесяти…
Вася спал так крепко, что мы не достучались, даже дети не проснулись, но вышла соседка Тамара, и учитель попросил приютить меня. Я и сегодня хорошо помню эту сцену: и как я барабанила в свою дверь, и как зашла в квартиру к соседям Пешкунам, увидела в их зале пустой диван и, как рассказывала хозяйка, решительно заявила: «Я буду спать здесь!»
Глава 6. Мой праздник
Наступил день моего рождения, я пригласила гостей: Людмилу, Нелечку и Вениамина Иосифовича. Он подарил мне книгу по искусству, и это очень порадовало меня. Когда я раскрыла её, то прямо на форзаце прочла: «На добрую память Гале от Вены». Я была удивлена: он назвал меня просто по имени. Почему? Мы ведь так не договаривались… И себя назвал как-то необычно: Вена. И хотя мне не нравилось «Веня», как традиционно уменьшительно называют Вениаминов, я не сразу приняла эту новую форму его имени: «Вена». Необычно, но ведь он и сам необычен!
Я спросила Вену, когда его день рождения, и опять была удивлена: «Первого октября»! Это означало, что ему исполнилось 24 года как раз в День учителя! Мне же двумя неделями после исполнялось 23. Под надписью на книге стоит дата: 12.10. 68. Я праздновать могла только в срок, то есть 14 октября. Наверняка он подписал книгу в день её покупки. Теперь о самой книге. Она называется «Современное искусство Италии», её автор советский искусствовед В.В. Горяинов. Это сложная книга, в которой отражена социальная и политическая жизнь послевоенной Италии. Репродукции в основном чёрно-белые, от них веет тяжёлой беспросветной жизнью и политической борьбой, то есть агрессией и смертью. Но есть очень милые светлые графические страницы А. Сальваторе и Р. Гуттузо: изображения девушек, странно похожих на меня…
Далее последовало 29 октября – день рождения комсомола, а я уже не была комсомолкой, как прежде писала об этом, но Вениамин Иосифович этого не знал и пригласил сходить с ним вечером на мыс Пурсей, где в честь юбилейной даты планировалось открытие памятного обелиска. Я согласилась пойти прогуляться. На мысе Пурсей тогда была частичка моей малой родины – башня Братского острога, и это было всё, что осталось от старого Братска.
До сих пор я с некоторой обидой вспоминаю своё выбытие из рядов комсомола. В 1967 году всех комсомольцев решили заново пересчитать и выдали им новые документы. Вася тоже получил новый комсомольский билет, хотя ему в том году исполнялось 27. Комсомольским считался возраст до 28. Помню, как я спросила Васиного друга Рудольфа Южакова, который работал секретарём комитета комсомола Братскгэсстроя, нельзя ли мне восстановиться в комсомоле, он отнёсся к этой просьбе скептически:
- А зачем тебе? У тебя дети, да и по возрасту ты скоро выйдешь…
А ведь мне тогда исполнился всего 21 год!
Глава 7. Экскурс в мамину историю
Моя мама была первой пионеркой, а чуть подросла, вступила в новый молодёжный союз, то есть в комсомол. Первых пионеров (или октябрят) сначала было принято называть «волчатами». Вот уж «порадовались» над этим названием противники советской власти! И кому пришло в голову такое название?! Моя мама, чтобы вступить в детскую организацию, должна была, несмотря на запрет матери, остричь косу, что она и сделала, замаскировав стрижку платочком, но всё-таки получила солидную выволочку от матери.
Затем мама заработала деньги, купила ткани трёх цветов и сшила себе белую блузу, синие пышные на резинках шорты и выкроила красный галстук. Наверняка выучила пионерскую клятву, то есть торжественное обещание юного пионера беречь это звание, любить советскую Родину и быть верной делу Коммунистической партии. Такое обещание давали в мои годы, в мамины годы даже компартия называлась по-другому.
Семь классов мама окончила там же, в старом Братске, и поехала учиться в Иркутск. Мне неизвестно, какие там были учебные заведения, но и тогда нужны были деньги, чтобы жить и учиться. Мария Суркова, как звали мою маму, поступила в ФЗО, (фабрично-заводское училище) где подкармливали, но обстановка в коллективе, как и в городе вообще, была, мягко говоря, некомфортная и даже опасная. Всю жизнь мама с ужасом и возмущением вспоминала «рабочедомских» девчонок (то есть из рабочего района), носивших ножи за голенищами сапог.
Где же она, провинциальная девочка, могла познакомиться с весёлым красавчиком из еврейской семьи? Может, на общем комсомольском собрании? Или в столовой после конференции, или на комсомольском диспуте, или просто на Большой улице Иркутска, или на улице Урицкого? Этого она не рассказывала. Жить в большом городе было тяжко, голодно, вернулась домой, привезла фотографию с надписью «Физ. кружок Гражданского Воздушного Флота. 1931г.» Два ряда молодых людей: первый ряд – девушки. Слева в ряду моя мамочка Маруся Суркова. На ней юбка в заглаженную складку и свитер - точно так и я одевалась в 1961 году. Говорят, что мода возвращается через 30 лет… Маму я узнала ещё и по лицу: оказалось, мы очень похожи!
Вернувшись в Братск, Мария Суркова поступила работать в школу учителем химии, а в конце августа, на традиционной учительской конференции Братского района, неожиданно встретила своего знакомого из Иркутска! Это был тот самый красавчик Лазарь Гнечутский! Он станет отцом трёх моих старших сестёр, прославится на всё село музыкальными и артистическими талантами. Всё брацкое население зимою высыпало на берег смотреть на фигурное катание Гнечутского по гладкому льду реки Оки, впадавшей в Ангару. В клубе слушали его игру на струнных инструментах. Он мог бы стать и директором школы, да и назначался на небольшой срок, но вот тесно было с его талантами в Брацком селе, и тёща не признавала его желание помогать жене полоскать бельё в проруби… И он уехал в Иркутск в 1938 году с другой женщиной, студенткой юридической школы. Старшая дочка, пятилетняя Клара, станет так страдать по отцу, что у неё отнимутся ножки, и на фото в детском саду, она сидит в ботах посреди лета. Слава Богу, ножки вылечили, но как вылечить душу, раненную в детстве?
Но вернёмся в 1933-ий. Мамочка нянчит Клару, а в её школе в деревне Громы восстание врагов советской власти, и восставшие убивают учительницу- комсомолку Аню. «Она была неплохая», - скажет про неё мама, а она редко кого хвалила. На месте Ани могла быть и наша мамочка…
Глава 8. 50 лет комсомолу
Было холодно, я нарядилась в новую зимнюю одежду, и прогулка стала по-настоящему праздничной. Теперь я доверяла учителю и, когда вышли на Набережную, взяла его под руку и не переставала говорить. Фонари неярко освещали тёмную улицу и располагали к интимной беседе. О чём я могла говорить? Я не была студенткой, не имела высшего образования и вообще никаких достижений и заслуг. Но я имела двоих детей! Я выносила их, родила, а теперь воспитывала. Вот об этом и вела свой рассказ, не смущаясь, что рядом со мной идёт мужчина, не искушённый в таких вопросах. Но он держался так уверенно, так внимательно слушал и не перебивал! Быстрым широким шагом мы прошли всю Набережную улицу и подошли к возвышающемуся бетонному обелиску.
Вокруг собралось много народу, хотя всё происходило почти в полной темноте, и когда зажгли костёр, его свет не залил округу, потому что людская толпа в тёмных пальто обступила пламя.
Меня не очень воодушевило мероприятие с громкими речами. Присутствующих энтузиастов воспринимала как стариков: почти все они уже вышли из комсомольского возраста. Наверное, были и школьники, и студенты, но я замечала у костра только комсомольских начальников да бывалых туристов, горланивших песни.
И всё же ощущался и душевный подъём, и лирическое настроение, хотя событие не имело ко мне прямого отношения и казалось не очень удавшимся театральным представлением. Я ведь не строила Братскую ГЭС, посёлок Падун и Новый город, не жила в палатках и так бездарно выбыла из комсомольских рядов! Поэтому послание будущим потомкам, замурованное в обелиск, меня, увы, не волновало.
А волновало личное будущее, скрывавшееся во мраке холодной осенней ночи. Но плечо моего уверенного друга внушало покой и надежду: всё прекрасно, и всё будет хорошо! ГЭС я, конечно, не построю, но к благородному созиданию вполне готова.
…Но зачем же я придумала себе этого странного друга?! Как быстро сбылась моя мечта, но что же мне с нею делать теперь?.. Ах, нет, я ведь уже придумала, что он предназначен моей подруге Нелечке, так что нечего отчаиваться и нечему удивляться,
Глава 9. Чудо третье, совсем маленькое
У меня не было телефона, чтобы сообщить Нелечке о новом болгарском фильме с Невеной Кокановой. По мнению учителя, этот фильм следовало обязательно посмотреть. Вениамин Иосифович позвал меня, хотя уже знал, где живёт Нелечка, и мог бы пригласить её. Фильм шёл в доме культуры «Ангара», расположенном в Падунском парке недалеко от нашего дома.
Прошлой зимой я перестала ходить сюда, пережив сильный испуг в момент возвращения с позднего сеанса. Тогда я решила сократить путь и побежала домой через парк, который замело снегом и поэтому бежать не получалось. Я начала увязать в сугробах, оглядываясь, не идёт ли за мною какой-нибудь опасный тип, но было темно, и я не заметила, как подкрался какой-то хмырь и схватил меня под пальто за коленку. Я закричала от ужаса нечеловеческим голосом, напугав его, и он тут же отпустил мою ногу и побежал дальше, помахивая хозяйственной сумкой.
На этот раз я выбрала непоздний сеанс, пришла к «Ангаре» к шести часам и приготовилась ждать учителя на улице. Касса клуба имела большое окно, выходившее прямо на крыльцо, я глянула в окно и увидела Вениамина, стоявшего в очереди за билетами. Мне стало весело, и я приготовилась понаблюдать за ним, так как глядя из освещённого помещения в темноту, он не мог видеть меня. Но только-только я настроилась, как он с некоторой долей ужаса, как заговорённый, повернул голову к окну, то есть в мою сторону.
Я была в шоке! Чужой человек мигом реагирует на мой взгляд, а мой Вася никогда не чувствует, когда я смотрю на него, а ведь он меня любит… Что же это такое? Почему это возможно с малознакомым и невозможно с родным человеком?
Фильм оказался так себе, можно было и не ходить.
Глава 10. Благоприятные события
Всего год назад муж обещал перемениться и стать другим в случае смены места работы, но мне такое с трудом представлялось. Как же он сменит работу? Ведь для этого надо получить образование. Думаю, что он хотел и мог быть баскетбольным тренером, но тренер в спортклубе уже был, и даже с высшим образованием. И всё-таки перемена работы вдруг случилась: в его же организации УСМСП Васе предложили должность инструктора по спорту. Он посоветовался со мною и дал согласие.
Примерно тогда же Васе предложили вступить в Коммунистическую партию. Он колебался. Возможно, ему не хотелось быть «под прицелом», а ещё и взносы платить. Сомневался, достоин ли? Но я его быстро убедила, что это высокая честь, и он вполне достоин быть коммунистом, и вскоре Васю приняли в кандидаты КПСС.
Эти перемены Васиной жизни особенно радовали меня и вдохновляли на активные действия. Решила, что и мне пора проявить себя в полной мере. Я придумала собрать в школе кружок любителей поэзии. Накопив некоторый поэтический багаж и пока ещё маленький опыт общения с подростками, я смело и решительно взялась за дело. Быстро написала объявление-приглашение, и в назначенный день и час предо мною сидели три семиклассницы. Одна из них стала моей близкой подругой и даже заняла место младшей сестры, которой у меня никогда не было. Эту девочку звали Олей Прокопьевой.
Оля старательно записывала в тетрадь всё, сказанное мною, потом разыскивала названных поэтов, и, если книг не было в библиотеке, я приносила свои. Такое бережное отношение к книгам, каким оно было у Оли, встретишь не часто. Всё в этой девочке было серьёзно и основательно, и мне несказанно повезло с ученицей. Боюсь сказать, что и ей повезло. Я не ожидала такого пристального внимания к своему слову и к своей персоне вообще. Мы оказались родственными душами, и даже внешне перекликались друг с другом.
Оля была очень красивой и с необычной яркой внешностью: чёрные волосы и большие синие глаза. Со временем сменит детскую причёску, при длинных волосах появится чёлка, прикрывающая высокий лоб, а нос приобретёт горбинку. Плюс к этому хороший рост и грациозность в движениях. Изящество! И люди станут замечать в Оле сходство с Анной Ахматовой. Но это будет уже потом, а через пару лет моя Нелечка, как героиня фильма «Девчата», напишет: «Если бы я была такой красивой, как Оля, то мужчины бы падали и валялись в моих ногах. Они бы укладывались штабелями: одни - направо, другие – налево, а я бы шла, не поворачивая головы, и весь мой путь был бы усеян поклонниками».
Это письмо понравилось Оле, и она попросила его подарить. Нелин восторг никак не испортил мою новую подругу, а только придал необходимой уверенности, которой не достаёт в юности.
В том учебном году Оля вступала в комсомол, и мы, не сговариваясь, пошли фотографироваться в одно время. Оля – на комсомольский билет, а я - не помню, на какой. Я долго искала и не находила себя в кипе готовых фотографий, постоянно натыкаясь на знакомое лицо. Фотограф решил помочь:
- Так вот же Вы! – и протянул Олину фотографию.
- Нет, это не я, но я её знаю.
- Так это Вы и есть! Почему не признаёте себя?!
Нет, быть такой красивой, как Оля, было дано не каждому!
Глава 11. Праздничные будни, или Чудо четвёртое
Как изменилась моя жизнь! Я была несказанно счастлива! С радостью бежала на работу к 10 утра, проводила обзоры и беседы в классах, выбирала книги по новой теме, мчалась домой, где меня ждали дети и свекровь. После обеда укладывала дочек спать, бралась за книги, газеты, журналы, прибирала дом, одевала детей, кормила и читала им стихи и сказки.
В пятом часу приходил с работы Вася, мы обсуждали новости, шли гулять вчетвером, заходя в магазины за продуктами.
Наступал час ужина, и вскоре раздавался звонок. К нам приходил гость. Да, я была рада, так как даже предвкушение общения меня ввергало в душевный трепет! «Роскошь человеческого общения»! Да, я жила в роскоши, а роскошь, как внушала советская мораль, - излишество и не нужна советскому человеку.
Но было заметно, что и гость рад общению, а то зачем же он приходит к нам? Конечно, иногда мы его угощаем, но не ради скромного ужина в виде жареной картошки с кусочком рыбы или колбаски, он приходит почти каждый вечер? Иногда он приносит к ужину шпроты… Да! У него появилась возможность у нас погладить брюки. У меня же есть гладильная доска!
Переодевшись в чёрное трико, Вениамин Иосифович встаёт у гладильной доски, берёт в руки специальную хлопчатобумажную тряпку и мочит её в ковше. Я замечаю, что это он делает правильно, но гладит не очень ловко. Надо в меру отжимать тряпку, через которую гладится шерстяная ткань, а учитель не то слабо отжимает её, не то без конца мочит, и при этом брюки становятся мокрыми, и приходится ждать, пока они высохнут. Но, может, я мешала ему гладить? Во время этой процедуры задавала учителю множество вопросов, как, например:
- Я всё хочу спросить Вас об одном писателе. Не могу вспомнить его фамилию…
- Ремизов?
Я вздрогнула:
- Да! Но как Вы догадались, что о нём?..
До сих пор непонятно, как? Этого писателя и сейчас мало кто знает, а тогда его забытое имя вообще никто не знал, кроме самых узких специалистов.
Да, между нами что-то происходит. Телепатия?
Глава 12. Перемены в отношениях
Итак, значит, телепатия всё-таки существует, но не всегда и далеко не со всеми. Я внимательнее присматривалась к учителю, отмечая его особую чуткость, особую начитанность, но и беспомощность в житейских вопросах.
У Вениамина Иосифовича в некоторых классах не было дисциплины на уроках: он не справлялся с «трудными» детьми. Однажды он вёл урок напротив библиотеки, и я услышала страшный шум, доносившийся из его кабинета. Возмущённая поведением подростков, я не выдержала, влетела в класс и отчитала учеников за недостойное поведение! Было очень жаль молодого учителя. Неопытный, «мягкохарактерный»… Я знала, что и сама не могла держать дисциплину, поэтому так понимала его и, конечно, сочувствовала.
Заходя утром в учительскую раздевалку и, видя его пальто, я кидала ему в карман конфетку, а потом встречала благодарный взгляд подопечного. Со временем он скажет словами Шекспира: «Она его за муки полюбила, а он её за состраданье к ним».
Так от взгляда к взгляду, от слова к слову, от встречи к встрече, от мгновения к мгновению мы понемногу сближались. Я не заметила, как Вениамин Иосифович и просто Вениамин, уже не сходил с моего языка. Но замечали окружающие и особенно близкие. Замечал и Вася, но помалкивал. Когда же Вениамин подарил Юленьке куклу (Юле исполнилось 3 года), Вася не выдержал и после ухода гостя разнервничался и разбил игрушку в пух и прах.
Вениамин снова появился в нашем доме, и Юленька назвала его веником с абсолютным пониманием этого слова и его ироническим оттенком. Я думала, что гость обидится, а он засмеялся. Оказывается, у него отличное чувство юмора, и он пояснил:
- В первую очередь я смеюсь над собою, а потом над другими.
Меня это очень удивило, так как у нас так не принято, и, к примеру, любая шутка в адрес моей мамы воспринималась бы нешуточно и была вообще исключена, а смеяться над собою? Как это?
С Вениамина спало напряжение, и он стал шутить всё чаще, но с долей осторожности.
Глава 13. Чтение
К трём годам моя старшая Юля уже знала много стихов наизусть и читала их с особой выразительностью:
Под шатром широким кругом
Мчатся кони друг за другом -
Стройные точёные,
Гривы золочёные.
Едут девочки в санях,
Руки в муфты прячут,
А мальчишки на конях
За санями скачут…
Юля научилась хорошо говорить, но ещё не только «эр», но и «эл» не выговаривала. Помню, как увидев большую чёрную собаку, она с опаской спросила:
- Это не вок?
Кстати, насчёт собак. Однажды Юля важно заметила:
- Говоить «собака» - это очень губо. Надо говоить «соба».
В журнале «Детская литература» я узнала о премии имени Андерсена, а ведь я так мало знала его сказок, и книг у меня, да и в библиотеках, было недостаточно. Нелечка рассказала мне сказку «Русалочка», и я не могла успокоиться, пребывая в долгих и напрасных поисках этой волшебной сказки. Учительница 4-ой школы со странной фамилии Массон несколько небрежно заметила, что у неё есть дореволюционное издание Андерсена, и принесла мне его читать. Какое потрясение испытала я от самого издания с картинками в голубой обложке! А сказки! Таких не было нигде! Потом узнаю, что почти все сочинения Андерсена были адаптированы для советских детей.
Одна сказка называлась «Идочкины сны» и была довольно грустной, другая - «Оле-Закрой Глазки», то есть известная «Оле-Лукойле», но перевод другой, с интересными деталями и старинными оборотами речи. Я читала, читала, а потом начала переписывать в тетрадь. Хотелось переписать всю книгу, но Массон неожиданно попросила её вернуть. Тетрадь цела до сих пор. Я вижу в ней трудно читаемые страницы двух сказок, наспех сделанные наливной авторучкой…
Благодаря Вениамину Иосифовичу, передо мной раскрывались новые литературные горизонты. Однажды он прочёл наизусть отрывок из неизвестной прозы: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат…» Я замерла:
- Что это?!
- «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.
- А кто это?
- О, это очень интересный писатель! Его роман «Мастер и Маргарита» стал современной сенсацией. Он опубликован в журнале «Москва», можно поискать в библиотеках.
В городской библиотеке я нашла только один номер с «Мастером», а в нём была только половина романа, и долгие годы не удавалось найти продолжение, но я насладилась и этой вкусной половиной.
Сейчас думаю, что какие-то таинственные силы скрыли от меня всю трагедию и чертовщину, а преподнесли то, в чём я нуждалась на тот момент: романтику и волшебство, свободу и наказуемость зла. Помню, как вспыхнули в моих руках жёлтые цветы, и как встретила своего грустного Мастера, как мазалась волшебным кремом Азазелло и как летела над огромным городом, заглядывая в окна высоких домов…
Эти страницы были так прекрасно написаны! История Иешуа и Понтия Пилата выписана чётко, медально, и даже через 50 лет от Булгаковского слога трудно отделаться - забыть невозможно. Лучшие фрагменты романа «Мастер и Маргарита» – это живые красочные картины фантастической жизни, погружающей нас в разные времена и целые эпохи. И каждому читателю они видятся так ярко, так объёмно, а события романа переживаются со всею страстью ума и души!..
Ещё летом я прочла роман Куприна «Поединок». Помню, как села за чтение вечером, уложив детей, а закончила на рассвете – не могла оторваться! Теперь стало тревожно… Поединок…
Глава 14. Декабрь
Однажды утром в учительской раздевалке я не увидела знакомой чёрной «технической» шубы и коричневой цигейковой шапки. Насторожилась. Оказалось, что мой друг заболел. Я знала, что он проживает в мужском общежитии неподалёку от школы.
Ещё в школьные годы я дала себе зарок: никогда не ходить в мужские общежития! И ведь не ходила! А тут всё переменилось, и я пошла проведать учителя. Это теперь считается бестактным навещать больных, от которых можно и заразиться, а тогда это было обычным гуманным поступком и даже возводилось в гражданский долг.
Вениамин Иосифович жил в маленькой прохладной комнатке на первом этаже. Кругом были разложены (а точнее, разбросаны) газеты, стояли молочные бутылки и в оторванных кусочках газетной бумаги насыпаны какие-то странные тёмные порошки. «Наверное, он ими лечится», - подумала я.
Увидев такой заброшенный быт, я ощутила, как одинок мой друг, и поняла, что никакая женщина его не навещает.
Через неделю учитель вышел на работу, но в это время начались сильные морозы, и с ним случилась новая беда: он отморозил нос. Кто-то из родителей учеников принес гусиный жир, а я предлагала использовать детский крем. Видя, что я занимаюсь вязанием, Вениамин попросил связать ему на нос чехольчик. И я взялась за дело, но никак не могла представить, как он будет носить такое сооружение на своём красивом носу и как оно удержится на нём.
Оказалось, что нос уже подживал, а Вениамин насчёт чехольчика изволил подшутить над собою, а заодно и надо мною. Мужчины часто не понимают, зачем женщины проводят время за спицами.
Между тем приближался Новый год, и мама заблаговременно начала шить мне тёмно-синее бархатное платье. Мы продумали фасон с вышивкой бисером. Это очень украсило платье, а заодно и меня в нём. Я напомнила маме о её уже убранных в запасник серых бисерных бусах, и она с радостью согласилась вышить ими узор оплечья, добавив голубого бисера. Это получилось настолько красиво, что платье не нуждалось в рукавах, и мама не стала их выкраивать. К такому платью требовалась причёска с подъёмом волос при открытой шее. Но моих волос было недостаточно. К тому времени наша драгоценная соседка Тамара Пешкун уже сплела мне шиньон из отрезанной косы дочери Марии Петровны Симкиной: у Наташи были волосы точно моего тона! А тёмно-синие туфельки уже и не стоит описывать: я была готова встречать Новый 1969-ый год во всеоружии!
Глава 15. Новый, 1969-ый, или чудо шестое
Праздник Нового Года в нашей стране любят все! Но как люблю его я!..
Мы договорились встречать 1969-ый у Артемьевых в складчину. Прикинули, что и сколько надо купить, посоветовались с хозяйкой Валентиной Яковлевной, собрали деньги и передали их через Людмилу.
Нас оказалось десять человек. Кроме Людмилы и её родителей, были три пары (мы с Васей, Нелечка с Вениамином Иосифовичем, Валя Михайлова с женихом) и Таня Стефановская. Кажется, приехала на каникулы и Таня Дроздова. Наташа Артемьева осталась встречать Новый год в Иркутске.
Я была просто счастлива оказаться в гостях, встретиться с моими любимыми подругами! Стол был накрыт отменно, хозяева очень постарались! Собралось изысканное общество! Казалось, были счастливы все! Своё состояние я щедро дарила окружающим! А как же все красивы и нарядны! На Нелечке яркое розовое платье, специально сшитое ею к Новому году, брюнетка Стефановская - в белом трикотажном. К розовому платью Нелечка надела прекрасные бусы розового кварца! Ей на вечер их одолжила невестка Маша.
Я же была так возбуждена, что зачем-то от избытка чувств схватила Нелечку за эти бусы и потянула на себя. Вдруг нитка порвалась, и бусы запрыгали и застучали по полу веранды. Нелечка осталась на празднике без украшения. Но она и так была хороша, и платье её сполна украшало.
Свой странный поступок я долго не могла объяснить, кроме как избытком чувств. И вот, по прошествии полувека, я наконец-то поняла, что это была ревность к Нелиной девической свободе, а не только к красоте розового платья. И мой наряд был не хуже, но, главное, я ревновала её к Вениамину! Она могла, она имела право быть с ним, а я – нет!
Но вот уже и куранты бьют, и шампанское рекой, и я сижу рядом с Вениамином, а Неля сидит с Таней. И весь вечер, забыв обо всём, я болтаю с ним, уговариваю его то выпить, то поесть, шучу напропалую, а он смущённо улыбается и отшучивается в ответ. Начали фотографироваться. И опять я фотаюсь именно с ним. Я любуюсь его красотой, его улыбкой, его утончённым юмором, его умом! Знаю, что я тоже хороша в этот вечер, и мы - красивая пара! И мы понимаем друг друга с полуслова и нравимся друг другу.
О, пусть это длится вечно: я так хочу, и в этом человеке моё счастье!
Вечер приближался к завершению. Все бусины рассыпанных розовых бус давно собраны, мы укутываемся: на улице мороз! Но я так весела, так счастлива, что ни о чём не хочу думать – мне жарко! Ведь Вениамин хотя и смущался, не отвергал, не избегал моего внимания!
Мы идём по ночному посёлку, хочется петь, танцевать!
- Что с тобой происходит? – спрашивает муж, и уже сам понимает, что:
- Ты что, влюбилась??? – этим вопросом он включил моё сознание.
- Да! – кричу в ответ, - я влюбилась!!!
Нет, моей радости он разделить не мог и ударил меня по лицу…
Впереди я заметила удаляющуюся спину в чёрной «технической» шубе…
Глава 16. Тоска
Серые будни опустились на мою жизнь. Через день следовало идти на работу, но свекровь заболела, и я воспользовалась передышкой, просидев с детьми два-три дня.
Свекровь страдала двумя болезнями: астма и проблема с печенью. Она говорила, что от печени могут помочь кукурузные рыльца из Киргизии, а ещё овсяный кисель, который умеет варить её родственница, уехавшая в деревню. Мне хотелось сварить такой кисель, но Анна Филипповна была уверена, что если она сама не может, то я и подавно не смогу. И что было такого хитрого в том киселе?
Я уже знала, что Вениамин уехал домой в Иркутск, и терпеливо ждала его возвращения. Тихая грусть сменялась радостью, что я его скоро увижу. Вспоминая Новогодний вечер, ощущала себя счастливой, но окончание вечера обрывало моё счастье и настраивало против Васи. Скажете: «А что же ты хотела? Довела мужика!». Я это и сама понимала, но большой вины за собою не признавала. Говорила же ему перед замужеством о предчувствии этой встречи! Теперь я не спрашивала, помнит ли он тот разговор. Конечно, он помнил, иначе всё было бы по-другому, то есть ещё хуже. А теперь Вася страдал вдвойне, он не был и одновременно был виноват – я ведь его умоляла изменить образ жизни: не выпивать, быть искренним, учиться и сменить работу! Не мало, конечно. И хотя уже произошло столько положительных перемен в его жизни, время было упущено.
Точно не помню, но возможно, что именно тогда я совершила ещё один нехороший поступок, который теперь расцениваю как преступление: я сожгла нашу с Васей переписку. Это были две аккуратные и увесистые пачки писем, которые не хотели гореть, но я подбросила в титан дров. Я сожгла все Васины тёплые ласковые слова любви, переполнявшие его, когда мы были далеко друг от друга - когда я жила в Риге. Теперь, в реальной жизни, я не слышала таких слов, а читать их на бумаге было так горько, что стало невмоготу их видеть.
Вася чувствовал себя виноватым и ощущал, что может потерять меня навсегда, но держался мужественно, особо не заискивая. Жить в постоянной войне не было сил ни у него, ни у меня, и, помня всё хорошее, что нас связывало, мы пошли на примирение. Условное: у нас были дети, и мы состояли в браке, но что-то и кроме того нас ещё связывало друг с другом.
Я притаилась в ожидании Вениамина. Меня заливало совершенно новое, ранее не испытанное чувство бескрайней любви, оно переполняло всё моё существо и приподнимало над мелочами быта. В такие моменты я ощущала себя счастливой, и, казалось, что моя мечта о счастье уже сбылась. Я ждала встречи…
И вот начались уроки! Радостная, я помчалась на работу и страшно удивилась, не найдя в раздевалке долгожданной шубы. Галина сообщила, что учитель прислал телеграмму: заболел…
Ах, если бы тогда я умела считывать сигналы, но и в том бы случае не захотела бы увидеть в таком явном факте предупреждение: не надо дальше!
Я и сейчас думаю, что не стоит продолжать описание этой истории, но я давно решила сделать это. А зачем? Теперь мне трудно ответить на этот вопрос…
Совушка-сова, большая голова!
Ты на дереве сидела,
Головою ты вертела,
Во траву свалилася,
В ямку покатилася… - Читала я своим детям и добавляла:
Девочки искали – не нашли.
Мальчики искали – не нашли…
Так прошла ещё неделя, у меня уже не было сил, но я знала, что встреча состоится, я была готова к ней.
Глава 17. Объяснение
В понедельник днём я увидела знакомую шапку, а под нею шубу. Моё сердце радостно и тревожно застучало: он здесь!
Вот закончились уроки, Галина-старшая ушла домой, а я ждала. За окном сгущалась тьма, а у меня в библиотеке горел свет. Открылась дверь, и он вошёл. Моё сердце замерло и сжалось. Передо мной стоял другой человек. Бледный, похудевший и… неуверенный. Поздоровался и прошёл к стеллажам. Нет, мы вместе прошли за стеллажи, то есть подальше от двери, а я предусмотрительно повернула ключ. Я решила сказать ему всё, и мне никто не должен был мешать, хотя в школе уже никого, кроме вахтёра, не было.
- Я должна тебе что-то сказать, - настраивалась я на разговор.
Обретя опору у стеллажа, глубоко вздохнула и, как в омут с головой, с радостью открытия и с желанием избавиться от муки, выпалила фразу:
- Я люблю тебя!!!
Маленькая пауза повисла между нами, и тут же прозвучал ответ:
- Ты мне тоже очень нравишься.
Нет, я ждала других слов, ждала страстного признания, и такой ответ разочаровал меня, но я же вечно ищу всем и каждому оправданий, цепляясь за соломинку-надежду, так и на этот раз, вздохнув, отогнала сомнения, и только прислонила голову к его груди.
В этот момент в дверь постучали. Это было так неожиданно и так некстати! Что делать? Я хотела пойти открыть, но Вениамин попросил не делать этого. Дверь заходила ходуном, и я услышала окликавший меня мамин голос. Я была просто убита! Что было делать? Мама ещё покричала, подёргала дверь и ушла. «Господи! – думала я, - ну зачем же она пришла в школу? Я ушла на работу, уложив детей на послеобеденный сон, Вася должен был прийти с работы в начале пятого… Зачем она пришла? Что там – дома?
В этот момент опять постучали, и раздался голос Оли Прокопьевой:
- Галина Константиновна! Откройте!
И я открыла. Оля взволнованно сообщила, что меня искала какая-то женщина, что она сильно возмущалась, но уже ушла. Я покивала Оле, поблагодарила её и засобиралась домой. Олин визит оказался очень кстати для меня. Я поняла, что она хотела меня защитить от несправедливых нападок. На тот момент я была её идеалом, и никто не смел меня ругать! Так мой ангел-хранитель нашёл себе посланницу, и Оля долгие годы будет меня хранить и оберегать. Но беречь-то надо было её!..
Как всё странно сложилось! Зачем в такой момент пришла мама? Она будто почувствовала всю серьёзность и опасность… Но как Оля ещё оказалась в школе? Дежурила? Она меня спасла! Взволнованная, я почувствовала себя в руках ангела-хранителя и решительно побежала домой, где всё было в порядке, а мама из школы сразу уехала к себе.
Так мама поняла больше, чем надо было, и начала ломать сценарий моей новой и для всех опасной жизни…
Глава 18. Приключение в общежитии
Мы долго приходили в себя. Визиты Вениамина Иосифовича к нам прекратились. Мы встречались в библиотеке, иногда в столовой, беседуя уже без азарта и почти сухо.
Как-то в клубе «Ангара» ожидалась лекция о международном положении, и Вениамин мне сообщил об этом. Я обрадовалась, что смогу увидеть его. Я уже поняла, что говорить о чувствах он не склонен, поэтому была рада и обычному общению. Я размечталась, что окажусь рядом с ним, но, когда вошла в зал, он был почти полон, поэтому я прошла на свободное место в задних рядах.
Зрение было отличное, я стала рассматривать затылки сидящих передо мной, и, просмотрев несколько, вдруг нашла искомый далеко впереди! Я заметила, как напряглась его шея, как покраснели уши… И мы спокойно принялись слушать лектора. Вот и всё. Конец истории? Ах, если бы!..
Нет, такая встреча не только не успокоила меня, но ещё больше раззадорила! Что же происходит с людьми в таких ситуациях? Почему невозможно остановиться? Это болезнь? Выброс гормонов? Ведь что-то подвигает нас на безумное желание продолжения, что-то сдвигает наше сознание? Тогда было принято считать, что причина этому – «кто-то», и я знала, кто. Он, Вениамин, полностью «оккупировал» моё сознание, моё сердце! Меня неудержимо тянуло к нему, я не могла справиться с желанием быть с ним постоянно и неразлучно. Понимая, что это невозможно, я страдала, и почва уходила из-под моих ног…
Стоял февраль, студенческие каникулы, приехала их Красноярска и пришла к нам Людмила. Я недолго уговаривала её сходить со мною в общежитие. Вдвоём весело и не страшно, а подозрений гораздо меньше.
Мы сказали вахтёру, к кому пришли, и спокойно поднялись на второй этаж, где теперь обитал Вениамин. Постучали в заветную дверь, он попросил подождать. Но как в таком случае можно ждать, да ещё и в общем коридоре?
Мы только-только не спеша пошли вдоль коридора, как увидели какого-то знакомого, пригласившего нас зайти к нему. Я вернулась к двери Вениамина и сообщила, где мы будем его ждать.
В той чужой комнате был образцовый порядок и даже уют. Круглый стол, белая скатерть, настольная лампа, белые покрывала… Появился Вениамин. Я вела себя сдержанно, но, удовлетворённая встречей, расслабилась. Впятером мы сидели за столом и говорили о чём-то несущественном. Вдруг лампа мигнула. Мы продолжали скучный разговор. Лампа погасла, но зажглась.
- Что это со светом? Или лампа барахлит? – с тревогой спросила я.
- Да что-то с электричеством… Бывает… - успокаивающе ответили парни.
А Вениамин вышел. Я решила ещё подождать, чтобы пойти с ним гулять.
От пережитых ли волнений, от слабости ли телесной, мне стало душно. И вместо того, чтобы выйти на улицу, я присела на кровать, и даже опустила голову на подушку…
Но в этот момент один из двух парней оказался рядом со мною, мигом склонился и стал искать мои губы, а свет погас окончательно.
Я дико заорала, а Людмила оттащила парня и приказала включить свет! Я же махом вскочила с кровати, схватила пальто и уже надела на себя, как в комнату с громким криком ворвалась вахтёрша:
- А-а! Проститутки пришли?!! – и продолжала повторять эту ужасную фразу.
«Из биллиардной бежали с киями смотреть на «проституток», - потом скажет Вениамин.
Помню, как под топот бегущих мужиков мы с Людмилой быстро спускались по лестнице, но я всё-таки медлила. Во-первых, вахтёршина характеристика ко мне не относилась: обозналась! Во-вторых, я ждала своего друга и почему-то верила, что он пойдёт нас провожать. И даже на улице мы ещё подождали, а он оделся, вышел на балкон и велел нам идти домой.
Я не сразу заметила в темноте, что «особо престарелые» мужики, оказывается, тоже вышли на улицу и переминались в стороне от крыльца. И когда они услышали слово «домой», то вполголоса сообщили, показывая нам, что «сначала мы пойдём туда» - налево.
Это стало для меня сеюсекундным сигналом бежать в правую сторону, то есть домой.
Мы не скоро пришли в себя, а потом, вспоминая, хохотали несколько лет. Меня тогда озадачило поведение Вениамина. Почему он «смылся», не подсказал уйти домой сразу. Он понял игру со светом и предоставил нам право выбора. Хорошо же он подумал обо мне!
Но я-то, как же я была глупа! Не понимала, что ставлю под удар его учительский авторитет, тем более, наша школа находилась рядом. А разве же свою репутацию матери и замужней женщины я не подвергала жестокому испытанию? Тогда я об этом не думала. Любовь слепа не только потому, что не видит козла, она ничего и никого не видит, кроме милого.
Глава 19. Март
Наступили светлые вечера. Глядя в западное окно нашей комнаты, я с удивлением наблюдала странное явление. С пригорка нехотя спускался Вениамин, с трудом переставляя ноги. Он не хотел идти к нам, понимая, что этого делать нельзя, но, вопреки рассудку, двигался к нашему дому.
Примерно тогда ученики спросили своего учителя: «А где живёт библиотекарша?» Учитель уже имел прозвище Кролик, которое меня удивляло своей точностью. Да, безобидный нежный зверёк, почти альбинос. Но зверёк…
Вася переживал. Уже и братья знали о его несчастье, даже предупреждали «любовников». Приходил на помощь Рудольф Южаков, свидетель нашего с Васей бракосочетания. Беседовал со мной, предлагал в друзья себя взамен Вениамина. Случайно, став «жертвой Вениамина», он убеждал меня в его авантюризме и непорядочности.
Как-то в ресторане «Север» Южаков обратил внимание на нездешнего человека, признавшегося, что он иностранец. Это был, как вы поняли, Вениамин. Он же и в самом деле был «иностранец» - так называли учителей иностранного языка. «Иностранец» сетовал на неважные бытовые условия, и тогда Рудольф, желая познакомиться с иностранцем поближе, пригласил его к себе в гости, заказав еду в ресторане. Теперь Рудольф жаловался мне, что Вениамин говорил, коверкая слова, то есть как иностранец.
Уже давно нет Южакова, а я до сих пор не пойму, как говорил всё-таки учитель (а что он – учитель, он не скрывал). Южаков решил и в дальнейшем ему помочь. Он позвонил начальнику гороно Иноземцеву, обращая его внимание на иностранца в школе, и был так обескуражен, получив ответ, что это никакой не иностранец, а учитель немецкого языка, и он прибыл по разнарядке облоно. Словом, теперь в глазах Южакова Вениамин оказался настоящим Остапом Бендером…
Я посочувствовала Рудольфу и допросила Вениамина, ожидая, как он смутится, но он только посмеялся, и тогда я махнула рукой. А-а, сами разбирайтесь в этой чертовщине! В те времена наблюдалось излишнее почитание иностранцев, на чём и погорел Южаков, а Вениамин воспользовался случаем его разыграть и посмеяться.
Дети мои подрастали, а я не замечала этого (я же работала!) и по привычке считала их маленькими, и чуть не случилась беда.
Однажды пришла домой после работы. Подходя к двери, увидела нечто странное: дверь привязана чулком к пожарной лестнице! Я была напугана! Стала крутить ключом, а дверь уже отперта. Тут пришла соседка Тамара и объяснила, что она подвязала дверь, чтобы дети не ушли на улицу:
- Я случайно увидела, как они, полуодетые, открыли дверь и пошли на прогулку. Я их спрашиваю: «Вы куда отправились?», а Юля отвечает: «Таняше нужен свежий воздух!»
Я не ожидала такой бурной инициативы трёхлетней Уляши (в ту пору мы называли Юлю) и строго ей запретила тащить табуретку к двери.
Через неделю, возвращаясь с работы и обогнув дом с запада, я устремила взгляд на уровень нашего второго этажа и с ужасом заметила распахнутые рамы окон! Я взлетела на второй этаж, отомкнула дверь и увидела шокирующую картину, но в следующий момент стало смешно. Мои крошки были в домашней одежде и в меховых шапках и стояли на табуретках поодаль распахнутого окна!
- Мы дышим свежим воздухом! – важно пояснила Юля.
Стало понятно, что мои дети растут быстрее, чем я думала, и надо больше заниматься ими, больше гулять. Уже весна и скоро лето!
Глава 20. Переезд
А мама забила во все колокола и стала спасать нашу семью разными способами. Первое, что она сделала, позвонила матери Людмилы Артемьевой, по привычке считая, что именно Людмила с толку сбивает меня. Валентина Яковлевна была уязвлена и ответила, как обиженная мать:
- Нечего было наряжать свою дочь!
- Наряжала и буду наряжать! - парировала мамочка.
А Вася? Вася действовал по-мужски, с учётом моих желаний и претензий к нему. Он добился новой квартиры в Энергетике! И на 17-е апреля был назначен переезд.
Мы стали паковать вещи. Было не просто связать книги двух стеллажей: нужно время, нужна бечёвка, а ни того, ни другого у нас не было. Тогда мы решили паковать книги в чистые льняные мешки из-под картошки, и это оказался самый лучший и надёжный способ. Ничего не потеряли, ничего не намочили и не порвали. Остальных вещей, кроме двух кроваток да двух небольших шкафов, было немного. Всё вошло в одну машину. Вася сел в кузов, а я с детьми к шофёру в кабину. И поехали!
Наш новый адрес был такой: Улица Приморская, дом 1 «а», квартира 55. Хорошие цифры! Мы вошли в нашу новую квартиру! Две смежные комнаты располагались в виде чулка. Я повела детей в правую сторону и сказала, что это их комната. Они обрадовались окну, но я тут же остановила их нетерпение:
- В этой квартире к окнам подходить нельзя! – и, взглянув на подоконники, удовлетворённо заметила, что они узкие: захочешь постоять - не устоишь.
Вышла на балкон, посмотрела вниз. После второго этажа четвёртый показался очень высоким - аж голова закружилась!
Тут понесли вещи, образовался сквозняк, дверь балкона хлопнула, посыпались стёкла. Я вздрогнула: плохой знак. Вася успокоил:
- Вставлю новое стекло!
Я прикидывала, куда что поставить, но всё мы расставили традиционно и без особой красоты. В квартиру требовалось много новых вещей. Со шкафами для одежды обошлось: есть два наших, да ещё встроенный шкаф в детской. После установки кроватей Вася взялся за стеллажи, а я расставляла книги. Стеллажи на трубах теперь не очень-то смотрелись.
Но всё-таки мы были рады! Больше всех радовалась Юля. Она оживилась и прыгала от счастья, а на следующий день уже вспоминала «старую квартиру». Следом за Юлей двухлетняя Танюшка долго повторяла «на старой квартире», - словно она её помнила.
Вася сдержанно радовался, но примерно в 5 часов в дверь позвонили. Это пришёл первый гость – Вениамин! Он, как Юля, радовался больше нас, будто квартиру получил он. Вениамин посадил Юлю на шкаф, но она не испугалась, и всё-таки я приказала немедленно снять её.
Вася расстроился:
- Ну чего он пришёл в первый же день?!
Глава 21. Мама на пенсии
Не помню, в первый ли день к нам пришла мама. Конечно, она была довольна нашим переездом. Теперь ей не надо ездить в Падун, тратить 18 или 36 копеек, имея пенсию в 94 рубля. На работе она просила «нагрузить» её дополнительно, чтобы пенсия вышла в 100 рублей. Но начальница сказала, что 6 рублей погоды не сделают. Да и куда было ещё нагружать Марию Васильевну! Когда она ушла с работы, на её место взяли двоих, и они не справлялись. Взяли троих, и они не всё успевали.
Чтобы сводить концы с концами и делать по возможности подарки внукам, мама продолжала постоянно шить и на пенсии, в этом было её призвание.
Она ушла на пенсию в январе этого, 1969 года, то есть в 56 лет. Ей пришлось отработать «лишний» год: не хватило стажа. Она начала работать с семи лет – нянчила чужого ребёнка. Хозяйка была очень довольна нянькой, а ещё тем, как она заводила тесто и выпекала хлеб. Это в 7-8 лет!
Тут стоит рассказать про медвежонка, которого поймали охотники и принесли в подарок семилетней девочке Марусе, моей будущей маме.
Медведицу назвали Машкой.
Однажды, свободно играя с небольшой медведицей, Маруся неосторожно наступила на её заднюю ногу, а задняя засть у медведей, оказывается, очень уязвима. Медведица стала защищаться, и, как человек, схватила в лапы деревянную лопату для хлеба и ударила ею Марусю! Лопата ребром угодила девочке в лицо и рассекла нагубную серединку. Маруся, конечно же, испугалась, готова была кричать от боли, но так боялась матери, что фартучком зажала рану и спряталась в кладовке, где уснула. Когда мать пришла домой и зашла на кухню, она увидела кровь на полу и стала искать медведицу, которая спряталась под кроватью и, делая вид, что она спит, громко захрапела, подложив одну лапу под голову, а другой закрыла морду, но при этом поглядывала, сверкая хитрым глазом.
Марусина мать стала искать дочку, которой нигде не было. Кладовка оказалась запертой изнутри… Там на полу, истекая кровью, лежала Маруся. Фельдшер вылечил рану, не зашивая её, но остался шрам, который я, сидя на мамочкиных коленях, в детстве любила погладить.
Итак, теперь мы жили с мамой в одном посёлке и часто могли её навещать. Проживая в начале Энергетика, мы с детьми шли гулять, и, выходя на Сибирскую улицу, долго шли вдоль, а в конце улицы заходили в первый подъезд дома под номером 42. После чаепития, которое Юля называла «с сакальком и самолялем», то есть с сахарком из самовара, дети шли гулять под бабушкино окно второго этажа, а я примеряла новое платье, слушая через балкон, как они играют. Обратно мы ехали на автобусе, но чаще шли пешком. Мы заходили в продовольственные магазины выпить соку или газированной воды, в книжный магазин «Современник» посмотреть книги, а иногда что-нибудь купить. Потом откроют «Детский мир», куда мы будем заходить не часто. Карабкаться с сумками и с детьми по этажам было нелегко. Мне хватало нашего четвёртого.
Глава 22. Мамина жалоба
Видя, нашу непреходящую тягу друг к другу, Вася обратился к Вениамину:
- Так живите вместе!
- А где мы будем жить? Ты же не оставишь нам эту квартиру…
Так Вениамин выдал себя с двух сторон. Вася понял, что соперник не против, а мне стало понятно, что своего жилья Вениамин никогда не добьётся, и наши отношения зависнут в воздухе. Ну как можно рассчитывать на чужое? Да никак! Но я уже прочно «влипла» и решила всё пустить на самотёк. Пусть будет, что будет, а я помечтаю…
От Васи мама узнала об этом разговоре и поняла его по-своему: Вениамин требует квартиру! Этого она уже не могла так оставить и написала жалобу, с которой поехала к директору школы.
Вениамин сам рассказывал мне, как директор школы Пётр Ипполитович вызвал его к себе, показал мамино заявление, где было сказано, что учитель разрушает нашу семью, а так же покушается на квартиру.
Петр Ипполитович был очень деликатный человек, и когда Вениамин признался, он с испугом заметил:
- Но ведь она замужем!..
Всё это выглядело со стороны несколько смешно, так как Вениамин не собирался ничего разрушать, ничего предпринимать, и я это понимала, и душа моя болела. После маминого заявления я не могла появиться в школе перед директором, да и своих детей не могла оставить одних. Мне не пришло в голову обратиться к маме, так как для неё это выглядело бы, как «пустить козу в огород». По ситуации той козой была я.
Я только съездила в Падунское ателье и забрала новое малиновое демисезонное пальто, на ткань которого дал деньги Вениамин. Я выпросила у него взаймы, кажется, 27 рублей. Меня подучили соседки, а Вениамин с тревогой заметил: «Деньги могут испортить наши отношения».
Теперь он ездил к нам реже, но я понимала, что конец учебного года требует дополнительного времени, поэтому набралась терпения, рассчитывая на майские праздники.
Мы не устраивали новоселье, а соседи, жившие рядом, Первого мая нас пригласили на своё. Эта семья из трёх человек получила однокомнатную квартиру. Я надела синее шерстяное платьице, распустила длинные волосы по новой моде, и пришла с Васей в их большую семейную компанию. Среди гостей был старенький и совсем беззубый дедушка. Он что-то стал мне говорить, но я ничего не понимала. Сидевшая рядом старушка начала сердиться на него, а он смотрел на меня во все глаза и начал плакать, а потом разрыдался, совсем рассердив бабку. Кого-то я напомнила ему. Может, мою маму?
Глава 23. Яблоко раздора, или Чудо седьмое, трагическое
Пришло Первое мая, наступило второе, а Вениамин не приходил. Я знала телефон общежития, но смогла дозвониться только второго числа из телефона-автомата, что был в центре посёлка.
Мы договорились встретиться. Я нарядилась в новое пальто и в розовую шляпку. К пальто была новая чёрно-белая французская сумочка с жёсткими краями и на ремешке, по моему заказу привезённая Марией Петровной Симкиной из Москвы. Сумка была очень дорогая: 15 рублей! Я не сразу решилась её выкупить за такую баснословную цену. Убегая из дома, прихватила яблоко на случай долгой прогулки и с трудом затолкала его в ту плоскую сумочку.
Был тёплый солнечный день, народу на улицах немного. После обильных застолий все отдыхали. Дач тогда ещё не было, лишь в индивидуальном посёлке да в коттеджах люди трудились на своих огородах.
Я подъехала к общежитию и остановилась в ожидании Вениамина. Он увидел меня в окно и вышел на улицу. Мы прошли в соседний двор при детской больнице. Разговор я начала с претензий:
- Ты почему пропал? Я тебя ждала всю неделю! А вчера звонила, но ответили, что тебя нет. Где ты был? Что случилось?
- А ты что, думала, что я на тебе женюсь? - спросил он голосом выпившего человека, развязным и, как мне показалось, издевательским тоном. Я этого никак не ожидала!
Страшное возмущение перехватило моё дыхание, и, не находя слов, я могла только кричать, но кричать на улице тоже не могла. Я только вскинула сумку, схватив её за длинный ремешок! Я поняла, что пережить такое не в силах, что это конец, что я должна поставить жирную точку. И поставила!
Сумка описала тяжёлую траекторию и вдруг споткнулась о челюсть Вениамина. Он взвыл от боли! Низко опустил голову и что-то стал искать на земле. Камень? «Да он сейчас убьёт меня!» - в испуге сообразила я.
Кинулась бежать, но не на ближнюю к общежитию остановку, а на дальнюю – к восьмому кварталу, где больше людей и где он побоится распускать руки.
Бежала почти без оглядки. Вениамина не было. Я обманула его! Он кинулся на ближнюю остановку, но я его перехитрила!
В крайнем возбуждении вернулась домой и решительно сообщила Васе:
- Всё кончено! Я порвала с ним! Всё!
Выслушав мой рассказ с доказательством разрыва, Вася сказал:
- Так ты выбила ему зуб!
- Не может этого быть! Ничего я не выбивала, просто махнула сумкой.
- А его реакция?..
- Да нет, просто сильно ударила. В сумке лежало яблоко.
- Вот с его помощью и выбила.
- Но откуда ты наверняка можешь знать об этом?
Я почувствовала, что Вася будто жалеет Вениамина, и вдруг мне самой стало его жаль.
Глава 24. Колыбельная
«Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» - эта поговорка, к сожалению, правдива. Из слов Вениамина теперь стало яснее ясного, как он ко мне относится. Из наших разговоров я не могла припомнить тему брака, мы никогда не говорили о будущем, о перспективе наших отношений… Почему же он бросил мне такую фразу?
Всё так быстро и навсегда закончилось. Теперь нас связывал только мой денежный долг. Да, он был прав, что деньги испортят наши отношения – так и вышло. Хорошо бы заработать и рассчитаться с Вениамином.
Не по дням, а по часам росли мои дети. Я не могла оставить их одних, чтобы отправиться на работу в другой посёлок, и не в состоянии была терпеть шепотки за спиной. Ясно, что наши отношения с учителем уже преданы огласке…
Обстоятельства заставили меня вплотную заняться детьми. Третьего мая Танюше исполнилось два года, и я с удивлением заметила, как она, широко расставив ножки по всем правилам, скачет по начерченным «классикам».
На ночь в качестве колыбельной я пела детям песенку про крошку Вилли-Винки. Это английский фольклор в переводе Ирины Токмаковой.
Крошка Вилли-Винки
Ходит и глядит:
Кто не снял ботинки?
Кто ещё не спит?
Стукнет вдруг в окошко,
Или дунет в щель,
Вилли-Винки-крошка
Лечь велит в постель…
В книжке была картинка: маленькая девочка ходит со свечкой в поисках неспящих детей. Так у нас появилась игра в «Вилли-Винок». Мы инсценировали песенку перед девятью часами вечера. Доченьки уже были в ночных розовых рубашках, а им в руки с большой осторожностью я давала горящие ёлочные свечечки в подсвечниках. Они их несли метра три и пели. Потом они быстро укладывались и в счастливом упоении засыпали сразу.
Глава 25. Падунский берег
Девятого мая вместе с детьми я зашла к учительнице нашей четвёртой школы Валентине Петровне Карминой. Теперь она стала моей соседкой по дому. Её черноволосый сын Андрюша озадачил мою маленькую Юлю:
- Почему мальчик чёрный? – тихонько спросила меня дочь. До этого она могла видеть только светловолосых мальчиков, а тёмного видела впервые.
Валентина Петровна встретила меня тепло, и я поведала ей подробности происшествия второго мая, так как меня просто раздирала неопределённость последствия. Валентина весело сказала, что Вениамин без зуба, и все учителя решили, что зуб ему выбил Вася. Нет, мне было не до смеха, а учителя от скуки, конечно, позабавились! Им-то что!
Намечалось очередное заседание устного журнала «Глобус», и я, дождавшись Васю с работы, поспешила в Падун в ДК «Ангара». На этот раз приехала пораньше, и как вошла в зал, увидела Вениамина в третьем ряду и села с ним рядом. Он нехотя посмотрел в мою сторону и, глядя на сцену, продолжал молчать, не раскрывая рта. Я молча погладила его по руке, потом взглянула на него, он отвёл глаза.
- Это было яблоко. Я положила в сумку яблоко, когда поехала на встречу с тобой.
- Я знаю, что это был камень, я искал его, но ты унесла…
- Нет, никакой не камень! Как я могла приготовить для тебя камень? - я смотрела на него с ужасом и жалостью: как же он теперь будет без зуба?
Что было на том «Глобусе» я не помню, я не слышала ничего, кроме шёпота, ставшего родным, я не видела ничего, кроме печальных глаз и зубного провала.
Мы рано ушли с «Глобуса». Идти вместе и рядом уже не имели права. Я вспомнила предупреждение Васиных братьев, а Вениамин помнил письмо-заявление моей мамочки. Идти было некуда…
Не сговариваясь, в отдалении друг от друга, медленно двинули вдоль улицы, а потом свернули в сторону моря. Вниз по Дубынинскому переулку шли по разным его сторонам. Здесь жил Васин брат Саша. Казалось, мы ловко маскировались, но теперь смешно вспоминать, как же я была наивна!
За домом Саши Черезова начинался лесопарк, который тянулся широкой полосой вдоль Набережной. Ещё осенью мы прошли вдоль него по всей улице, а теперь, в середине мая, не медля, пересекли его прозрачную лесополосу.
Так мы обрели убежище сроком на месяц. Нам дал приют Падунский берег Братского моря.
Никаких поцелуев быть не могло, но душевная близость ощущались острее прежнего.
Перед нами открывался синий простор водохранилища. Был май, наша замершая сибирская природа оживала. Пышно цвела верба. Её желтоватые серо-зелёные пушистые цветы-серёжки я срывала и примеряла к лицу Вениамина. Эти «котики», как называют их дети, были похожи на его светлые брови… Волосы цвета сена, глаза цвета волос…
Мы наслаждались тишиной. Она лечила нас от страстей, лечила от обид, недомолвок и преследований. Мы снова без слов понимали друг друга, и понимали всех, кто не понимал нас. Берег нас берёг, лес охранял, хотя был ещё голым, но уклон вниз и небольшой обрыв прятали «любовников» от посторонних глаз. Мы сидели на брёвнышке и смотрели перед собой на предзакатную водную гладь, в которой отражалось высокое небо.
Море волновало людей в прошлом веке, но стало успокаивать и лечить в веке двадцатом.
Глава 26. Прощание в июне
Теперь мы говорили мало. Помню, как неожиданно, но вполне осознанно Вениамин вдруг сказал:
- Ну зачем ты рано вышла замуж?! Теперь вместе поехали бы в Иркутск, сыграли бы свадьбу…
Я ничего не ответила на этот «риторический» вопрос. Ответ подразумевался? Нет, ответа не могло быть. Я не могла отмотать обратно не только свою жизнь, но и жизнь моих детей. О Васе в ту пору я думала меньше всего. Было невозможно представить, что Вениамин может уехать навсегда. Но моё сердце постепенно сменило недолгое ликование на тихий стон.
Каждый вечер я садилась в автобус, доезжала до остановки УГЭ, шла по правой стороне по ходу автобуса, проходя мимо двух домов слева, и с замиранием сердца поворачивала голову. На левой стороне в конце второго дома в чёрном пальто на лавочке сидел Вениамин в ожидании моего появления. Он поднимался, и мы шли по разным сторонам дороги, повернув в Дубынинский переулок, и ныряли в лес, который густел с каждым днём, покрываясь молодой яркой зеленью. Жёлто-зелёные цветы вербы совсем позеленели и теперь повторяли цвет Вениаминовых глаз.
О расставании я старалась не думать. Мне казалось, что я выздоравливаю после длительной болезни – не такой уж длительной, но тяжёлой и опасной. Знала бы я, что приготовила мне судьба! Как говорится, ноги в руки и бежать и бежать! И я бежала, только не с той скоростью, да не в ту сторону…
Но вот настал тот день, когда мы уже знали, что этот вечер последний. Мы просидели на берегу особенно долго, и уже в глубоких сумерках прощались на автостанции. Подошёл последний автобус, я запрыгнула и на ступеньке оглянулась. Вениамин в светлом плаще, пристально, не отрываясь, смотрел на меня. Его взгляд был таким необычным! Счастье и горе слились воедино. Я тоже впилась глазами в его глаза, волосы, нос и губы… в его стройную фигуру…
Автобус ждал пассажиров. Кто-то вошёл. Дверь захлопнулась, поехали. Вениамин не двигался…
Надо было жить дальше…
А на следующий день раздался звонок, я пошла открывать. На пороге стоял Вениамин!
- Как!? Ты не уехал?!
- У меня оказалась ошибка в фамилии: кассир переставила буквы, и вот я снова вижу тебя!
И так продолжалось несколько дней: прощались (теперь провожала я) и встречались на следующий день снова. Опять и опять кассир ошибалась. Но всё-таки причиной задержки отъезда была неприбранная комната, которую он никак не мог сдать коменданту общежития. Пришлось ехать Васе в то общежитие, помогать с уборкой, сдавать комнату, выселяя Вениамина наверняка не только из общаги, но из Падуна и Братска вообще. Это выселение произойдёт уже в августе.
А пока Вася успокоился.
Глава 27. А жизнь течёт…
«Меня убьют воспоминания», - так однажды я сказала Вениамину, и теперь это началось. Другие люди как люди, а я, обладая эмоциональной памятью, прокручиваю пережитое много раз во всех деталях, со всеми интонациями и оборотами речи, со всеми подробностями. Так началась моя «болезнь». Бывает ностальгия по покинутым местам, дорогим сердцу и глазу… А как называют мою тоску? Привычка? Любовь? Да, теперь, в 21-ом веке, любовь называют болезнью. В 20-ом называли счастьем, а муки и страдания любви считали в порядке вещей.
В том ли году, идя по главной улице, я вдруг увидела в руках прохожих сирень! Я загорелась, как от спички!
- Откуда у вас сирень? Где Вы её купили? – подскакивая к прохожим, я начинала допрос с пристрастием. От меня шарахались, но наконец, объяснили, что во дворце культуры «Энергетик» проходила комсомольская конференция и её участникам подарили ветки сирени. Я помчалась во дворец и в его фойе продолжила допрос: «Откуда?» Оказалось – из Иркутска! Я не то требовала, не то умоляла: и мне дать веточку. Не сразу, но дали! Счастье! Да, это было счастье! Любимый цветок, да ещё из Иркутска!
Через несколько дней – новое событие! Симфонический концерт! В клубе «Ангара» в Падуне выступает Иркутский симфонический оркестр!
Так сложилось, что такой оркестр я слушала впервые. Была сложная программа, и только в конце, на бис, популярные мелодии. А мне теперь нравилась именно сложная философская музыка. Я слушала её с ощущением, что она про меня, про мою непростую жизнь: мои поиски, сомнения, разочарования и роковые обстоятельства… Музыка утешала, призывала к смирению, но снова погружала в счастливое упоение. Она позволяла мне сделать выбор, но тревожно предупреждала и взывала к терпению и мужеству…
Мои подруги-студентки съезжались на каникулы. После всех новостей Таня Стефановская неожиданно сказала:
- А я встретила в Иркутске Вениамина!
- Где?
- У нас, в университетской библиотеке.
- И что он там делал?
- Шёл по читальному залу в серой курточке. Красивый! Похож на Блока. Мы поздоровались, спросил, как сдаю сессию и скоро ли в Братск.
У меня перехватило дыхание: я больше никогда его не увижу…