Эпилог
Хромой Роланд несуетливо возился на кухне. Под спокойную музыку, журчащую из динамика заводской радиосети, он мурлыкал свою любимую песенку про двух пехотинцах, заплутавших в спелой ржи, про ветреную крестьянку Эльзу и про её маленькую штучку. В этом потоке простых и мирных звуков я вновь задремал и окончательно проснулся, когда меня окликнул Роланд. Он стоял, рукой опершись о косяк, дабы лишний раз не нагружать больную ногу, полностью облаченный в пролетарские доспехи, состоящие из синий, в нескольких местах прожжённой кутки, синих почти чистых штанов и грубых ботинок. Не хватало для полноты картины только огнеупорных рукавиц, но их не берут в общежитие. Роланд пытливо смотрел на меня, видимо ожидая ответ.
- Что? – спросил я хриплым со сна голосом.
- Антон, ты на роботу собираешься?
- А что, надо? – неудачно пошутил я.
Роланд не обратил внимание на эту реплику.
- Мастер Том будет недоволен. Он будет спрашивать про тебя. Что ему сказать?
- Скажи ему, - я приподнялся на локте. Спать, видимо, не дадут, - скажи ему, что меня задержали дела.
- Я уже два раза говорил ему про твои дела.
- Ну и что?
- Проканало, - засмеялся Роланд, - и это меня больше всего удивляет.
- Проканало дважды, проканает и в третий.
Роланд скорчил недовольную гримасу.
- Встаю, встаю, - успокоил я его.
Я сел на край кровати, потер глаза, почесал вечность немытую, нестриженную голову. Положительно, спать сегодня не дадут.
- Там на столе, - Роланд оторвался от косяка, намереваясь развернуться к входной двери, - яичница как ты любишь и большая чашка кофе. Если ты поторопишься, они не успеют остыть.
- Роланд, - позвал я. Он оглянулся, уже держась за ручку входной двери. – спасибо за всё. Ты настоящий друг.
Он, смутившись, махнул рукой.
- Увидимся на работе.
Роланд вышел и его шарканье гармонично влилось в тяжелую поступь десятков натруженных ног в грубой обуви. То рабочие покидали свои уютные норки, чтобы принести ещё один свой день в жертву демону тяжелого труда.
Я пошарил босыми ногами под кроватью так глубоко, как смог достать и на тапки свои не наткнулся. Заглянув под кровать, я наткнулся взглядом на зелёный потёртый заплечный мешок, занесённый сюда под кровать, по всей видимости, одним из пехотинцев Роланда. А внутри рюкзака находилась, надо полагать, маленькая штучка ветреной Эльзы. Ухватив лямки, я вытащил рюкзак из-под кровати. Густая черно-красная капля крови, оторвавшись от тёмного пятна, упала на каменный пол и застыла.
Осознав её мотивы и намерения, я стал экономить силы, которых, право слово, осталось совсем немного. В боевой пляске щит и меч против копья добрались мы до моего почетного пьедестала. Она выбила (я даже не понял, как это произошло) щит из моей ослабевшей левой руки. Она бы выбила и меч, но, по всей видимости, решила, без алмазного меча в алмазной реке я буду смотреться не как грозный враг, а как случайный прохожий, поэтому меч остался в отведенной для удара руке.
Поночка упёрла наконечник копья в мою голую грудь, там где быстро-быстро билось горячее сердце моё, другой же рукой она сорвала с глаз моих кровавую повязку и со всей данной ей богами ненавистью мёртвым взором своим ударили в мои опущенные вии.
Даже сквозь преграду взгляд Медузы остановил как часы движенья дум, космическим холодом сковал печень и сердце, но тело, мышца, следуя последней ясной мысли, что другого шанса Горгон не даст, знали своё дело. Короткий взмах и мой меч коснулся её шеи. Он резал холодную плоть Медузы, крушил позвонки, рвал сосуды со стоячей, черной как болотная жижа кровью.
Как только наступили мгновения отделения головы, черты лица Медузы начали меняться со скоростью движения меча. Нос из прямого становился курносым, губы из прямых и тонких становились полными, чуть загнутыми кверху, брови редели, щеки полнели.Сквозь Горгон проступал Теодор – друг мой, враг мой, мой предатель. Меч слишком быстро прошёл назначенный ему путь и трансформация не завершилась. Лицо застыло наполовину Горгон, наполовину Теодора.
Свободной от щита рукой я схватил Горгон за волосы и вовремя. Обезглавленное тело Медузы качнулось, выпавшее из руки копье прочертило глубокую царапину от груди через живот к бедру, соединившись каким-то странным образом с царапиной от крыла каменного скворца. Тело Горгон упало навзничь и забилось в конвульсиях как та, виденная мной в детстве курица без отрубленной топором головы.
Секундное замешательство Медузы Теодора из-за моих закрытых век минуло, но было слишком поздно для неё (него). Сейчас же мертвый взгляд Медузы выражал крайнюю степень изумления. Я отвернул от себя голову, мысли пришли в движение и первая из них была: так вот где ты спрятался, Теодор.
Вот и казнил я предателя. Вот и исполнил я все три завета бродячего философа, но отчего же мне так грустно.
Пощипывая редкую травку, на выступ скалы вышел козлёнок. Оторвавшись на, как ему вероятно казалась, мгновение от своего занятия он глянул в нашу сторону и застыл в камне теперь уже навечно. Вот как порой случается в жизни козлят. Я поспешно спрятал голову Медузы Теодора в заплечный армейский мешок, данный мне Ясоном для неясной тогда мне цели.
Простоял я у входа в пещеру довольно долго, размышляя о тщете всего сущего и очнулся, когда солнце давно зашло за гору, а власть на небе захватил рогатый месяц в союзе с неисчислимыми звёздами.
В чистом тихом воздухе слышалось далекое заунывное мужское пение, изредка перебиваемое ослиным утробным возгласом. В небо снопами вздымались искры от горящего у подножья горы костра. То Ясон, Геракл и Оракул совершали ритуальное погребение меня, предавая очистительному огню моё соломенное тело. В определённом смысле я умер. В определённом смысле я умер более основательно, чем принято умирать обычным людям.
Каменный пол, наконец я ощутил его, очень холодил ступни. Я таки контрабандой протащил из альтернативного бытия артефакт со способностями, не свойственными этой реальности. Виггинни я или нет, я им покажу, я им всем покажу. И пусть они не отведут своих бесстыжих глаз.