Бес полей 5

               


 Приняв положение дел, как есть, а именно - лёжа на диване, я пытался погрузить своё сознание в сон, но не мог. Настолько не мог, что горизонт вращался вокруг меня, сбивая простынь в комок и периодически роняя одеяло на пол. В горизонтальном состоянии, в полной темноте, лучше всего проветриваются мозговые нейроны.  Ещё лучше они проветриваются, если сделать перфорацию черепа, хотя бы одним выстрелом в висок, но это кардинальный случай лечения, как правило, не совместимый с дальнейшей мозговой деятельностью.  В нём рождались и вертелись флюгером, замечательные мысли, которые ложились текстом неизвестно на что, хоть вставай и записывай, но вставать было лень, ведь они были так просты в своей лёгкой гениальности, что я воображал, будто я точно не могу просто так вот о них забыть.
 Так что, я бы мог много о чём-то написать, если бы смог с утра вспомнить о чём. В итоге, как часто это бывало со мной, я едва ли не случайно, вспоминал только о том, что ведь хотел  о чём-то записать.

Просыпался я обычно, как раз на том месте, на котором и ложился до этого. От того места, где ляжешь, очень даже зависит то место, в котором проснёшься и проснёшься ли вообще. Просыпаться страшно важно.

 Просыпаться было крайне необходимо. Особенно по утрам. Хотя бы потому, что с утра нужно было посетить рабочее место, поменять своё свободное время на немножко денег, ну и чтобы сильно не расстроить своих родственников, если случайно этим не доставить им радости. Да и кредит на трамвайный проездной, взятый под залог квартиры, внутренних органов и сухого пайка, выданного в качестве материальной помощи от профсоюза,  нужно было как-то отдавать.

 Слушая модные разговоры о том, что человек без работы, если его обеспечивать при этом всем необходимым для существования, начинает деградировать, мне кажется, что так сильно, как на своей работе, я  никогда бы деградировать не смог. Даже если бы захотел. Очень захотел. А я никогда ничего не хотел, особенно очень.
 Это, как если человек, видящий свет в конце тоннеля, в желании его быстрее достичь, взрывает весь тоннель, но потом оказывается, что свет именно в конце тоннеля, а не вокруг него. Думаю, это потому, что ещё не все законы физики ратифицированы правительством, хотя физика тут может быть уже не причём.

  Ночь балансировала по самому краю завтра, как по кромке никогда, в святом сражении выключателя с электрическим  светом, отмечая, что всё в этом мире, происходит по чьему или какому-нибудь щелчку.
 Тут мне подумалось, случайно конечно же, что раньше в школе и кинофильмах, детей готовили к будущей жизни, а теперь, должно быть, готовят сразу к загробной.  Какая чушь только, лёжа в кровати и мучаясь бессонницей, не влезала ещё в голову?  Но это, чисто субъективный опыт, ведь я не успел пожить ни в те самые славные времена, не могу себе позволить жить и сейчас, как бы странно это не показалось на первый, брошенный в мою сторону, камень.

 Завтра должен был приехать батюшка, как его представило начальство на работе, видимо, помолиться о повышении зарплаты или об увеличении объёма продаж. Перед этим, тщательным образом, опрашивали, кто крещёный, а кто нет, и заносили столбиками в параллельные списки. То ли собираются на кострах сжигать атеистов, то ли склонять к принятию христианства, но меня, по сложившимся стереотипам и устоявшимся традициям, нельзя уже было склонить ни к буддизму, ни к гомосексуализму. Ни к чему-нибудь подобному, что хоть чем-то отличалось от...   А, может быть, батюшка просто брезговал общением с нехристями  или мест в актовом зале на всех крещёных не хватало?  Неизвестно. До завтра нужно было ещё дотянуть...
 
 Хотя, решил я напоследок, каждый хотел бы побыть буддистом, хотя бы разок, три раза крутануть барабан и, если повезёт, выбрать сектор «приз».

 Я лежал на спине, упираясь взглядом в бело пятно потолка, в тёмной комнате, единственным источником света в которой, был фонарь на той стороне, задёрнутого не слишком плотной шторой, окна.  Ночь, не слишком рьяно,  боролась за своё завтра с тенью, оставшейся от своего вчера.  Не спалось.  Просто валялось. Спать хотелось вечером, а теперь, когда добрался до тёплой чистой постели, сна не было ни в одном глазу. Так происходило почти всегда, так часто, что я уже привык к такому состоянию и оно мне даже нравилось. Просто вот так, лежать и разглядывать потолок, находя лица в его шероховатых неровностях и воспроизводить в голове замечательные мысли, которые ложились текстом неизвестно на что, хоть вставай и записывай, но вставать было лень, ведь они были так просты в своей лёгкой гениальности, что я воображал, будто точно не могу просто так о них забыть...

----------

По краю завтра, как по кромке никогда.
Лифт не работает, наверх плетёмся молча.
Память о большем, то совсем не ерунда,
Не дежавю,  не узкопрофильная порча.

А та история, что не могла стать былью,
Какой-то шум произвести на белый свет,    
Собрать все сопли,  обрасти своей ванилью,
И рухнуть  в пропасть через платный турникет.

Сбившись с пути, на ржавый гвоздь повесив лапти,
Оставив метки по своим  тупым углам.
На фоне, серым небом, выцветших галактик,
Переделив все половинки пополам.

Сдувая пыль в шкафу с потерянным скелетом,
В пустом сознании все полки перерыв,
Начав сраженье выключателя со светом,
Всем точкам зрения  все скважины закрыв.

Кто ветер дует, а куда течёт вода?
Не строя бога из себя, но и не корча,
По краю завтра, как по кромке никогда.
Лифт не работает наверх. Плетёмся молча.