Самое раннее моё воспоминание. То ли раннее утро, то ли поздний вечер. Сумеречно. Мама с отцом спят почему-то на полу, а я сижу у них в ногах и пытаюсь что-то вылепить из пластилина. Пластилин в коробочке разноцветный, брусочки волнистые. Мне хочется сделать что-нибудь, но получается только мять его в руках. И это ощущение податливости разогретого пластилина в ладошках так приятно, что хочется его мять и пропускать между пальцами, а потом снова собирать в комочек, снова мять.
Когда я однажды рассказала об этом своем воспоминании маме, она удивилась:
– Тебе же было года полтора, когда Валентин принес пластилин. Я это тоже запомнила: мы проснулись, а ты сидишь в ногах и размазываешь пластилин по простыне. Вот было работы отстирывать его! Неужели ты это помнишь? Да, помню до сих пор.
***
Я открываю дверь из коридора на улицу и вдруг взлетаю вверх и падаю носом на металлический лист перед порогом. Очень больно, из носа течет кровь, а надо мной стоит наша корова Лыска. Это она меня подняла рогами и бросила на землю. Мама потом рассказывала, что такой была её месть за то, что мама по незнанию не дала ей вылизать первого, только что родившегося теленочка. Больше наша Лыска никогда никого не только не поднимала на рога, но и ни на кого их не наставляла.
Мне тогда еще не было двух лет.
***
Каждую весну мама покупала маленьких желтых цыпляток и в сите ставила их на печку, чтобы не мёрзли. Эти пушистые крошечные комочки так меня всегда интересовали, что на несколько дней я была к ним просто прикована. Было большим счастьем наблюдать, как они клюют рубленые яйца и рассыпчатую пшенную кашу. Невозможно было удержаться, чтобы не взять в руки этого пищащего пушистика, поцеловать его в клювик, погладить по спинке, засмеяться от щекотания маленьких лапок. Но как только пух начинал заменяться пёрышками, интерес к цыплятам пропадал.
***
Мы едем в деревню. На перроне вокзала стоим в ожидании пригородного поезда. Вот подходит поезд, жутко фыркает, и нас окутывает клуб пара от паровоза. Страшно! Кричу и плачу. Отец подхватывает на руки и утешает. В вагоне я сижу у окна и неотрывно смотрю, как мелькают деревья и столбы, домики и луга. Выходим из вагона и долго идем по дороге, по обеим сторонам которой высокие желтые колосья, а между ними красивые синие цветочки. Прошу разрешения сорвать их. Вместе со мной их рвут мама и отец. Потом мы садимся на траву. Мама плетет себе и мне венки из этих цветов (теперь я знаю, что это васильки) и поёт: «Всё васильки, васильки, много мелькает их в поле. Помнишь, у самой реки мы собирали для Оли?» Отдохнув, мы идем дальше. Чтобы было веселее, мама с отцом, разбегаются, приподняв меня за руки. Я визжу от восторга. А когда устаю, отец сажает меня к себе на шею и скачет, «как лошадка». И это тоже весело.
***
В другой раз мы с мамой вдвоем идём той же дорогой и тоже рвем васильки и плетем венки. Часто отдыхаем, потому что я устаю, но на руки не прошусь. Жарко. Вдруг нас догоняет грузовая машина и шофер предлагает подвезти. Он открыл дверцу кабины и мы с мамой сели. Впервые увидев доску приборов, я начала спрашивать, что это, как называется. Долго-долго я помнила названия: спидометр, тахометр, тормоз, стартер, а потом забыла и вспомнила только тогда, когда стала обучаться вождению. Он довёз нас до горки перед Госомкой, а сам свернул. Мы не дошли еще до середины горки, а уже навстречу нам шел дедушка. Он подхватил меня на руки и защекотал усами и бородой, целуя. А я отбивалась, хохоча от этой щекотки. Они с мамой перешли речку вброд. Еще пять минут - и мы дома, где ждут бабушка, мама Фрося, Женя и Валя. Каждый меня зацеловывает, затискивает, а я смеюсь и отбиваюсь. Было же такое счастье!
***
Несколько раз мы приезжали в деревню во время разлива Десны. Выходили из пригородного поезда в Хотылёве и останавливались на берегу в ожидании лодки перевозчика. Мне всегда хотелось сесть на скамейку с края, чтобы окунуть руку в воду. Но отец строго требовал посадить меня и маму в середину. Помню, как долго мы плыли на лодке, как блестели капли воды, падая с вёсел, как солнечные зайчики на воде разбегались в стороны, обтекая лодку с обеих сторон. Мне казалось, что мы плывем по морю, о котором я уже слышала и знала, что оно огромное. Мы проплывали мимо распустившихся верб. Они были уже не белыми и пушистыми, а жёлтыми, покрытыми пыльцой. Я назвала их цыплятками. Отец нарвал мне их целый букет, который с трудом вмещался в мои руки. И я подарила половину сидящему рядом мальчику. Он вначале отказывался, но отец его уговорил.
***
В деревне у меня была подружка Тася. Это с ней мы катались на санках с Изотовой горки, играли в кукол, сделанных бабушкой Улей, варили для них кашу из тающего снега и соскобленного со стен сарая коричневого, желтого и зеленого лишайника, играли в классики на первых проталинках, а летом делали «бомбочки», завернув в листья лопуха нагретую солнцем пудру сухого чернозёма. Эти «бомбочки» подбрасывали вверх и весело хохотали – под душем из чернозёма мы становились чёрными, как негритята. А мама Фрося потом ворчала, отмывая меня и застирывая мою одёжку.
***
Отец иногда брал меня с собой в гости. Чаще всего мы ходили к Чайкиным.
Кажется, Чайкин дядя Жора был его фронтовым товарищем. Чайкины жили на Мамоновом поле, где тогда каждое лето раскидывал свои шатры цыганский табор. Помню, что в их доме был почти цыганский беспорядок. Но на стене над кроватью висел «ковёр» с огромными розами, нарисованными на одеяле, и мне он казался очень красивым. К Чайкиным отец всегда брал свою гитару и они пели под аккомпанемент двух гитар. Играли они виртуозно. Когда я впервые услышала игру знаменитого гитариста Иванова-Крамского, то сразу вспомнила игру отца. Он играл не аккордами, как современные любители, а перебирая струны. Казалось, что гитара сама пела. Вот в ожидании этого музыкального волшебства я с радостью ходила с отцом к Чайкиным.
***
А однажды отец взял меня на День рождения тёти Нины – родной тёти отца. Я поразилась красоте убранства их дома. Впервые увидела на стене настоящий ковёр. Поразил заставленный разными блюдами на белоснежной скатерти и сверкающий хрусталём стол. А уж когда меня вместе с другими детьми посадили за детский стол, тоже накрытый белоснежной хрустящей скатертью, налили в маленькие синие стаканчики вкуснейший крюшон, я вообще растерялась. По дороге домой отец меня спросил, что мне понравилось, и я честно ответила:
– «Синие стаканчики . Вот бы у нас были такие!»
Отец рассмеялся. А я запрокинула голову и увидела небо, сплошь усыпанное звёздами. Так и шла, запрокинув голову, пока не споткнулась. И тогда отец строго приказал мне при ходьбе поднимать ноги, а не шаркать ими. До сих пор выполняю этот наказ.
***
Мама взяла меня в клуб в/ч 2707, где она тогда работала, на фильм «Повесть о настоящем человеке». Я спокойно смотрю фильм, переживаю за ползущего по снегу Маресьева. Но вот в кадре медведь! Меня охватывает ужас и я, захлёбываясь от плача, на весь зал кричу: «Ой - ой - ой! Сейчас медведь дядю съест! А-а-а-а!!!» Фильм остановили, включили свет и наперебой стали меня успокаивать: «Не бойся, дядя останется жив. Давай досмотрим?» Видя заботливые лица и понимание моего страха, я справилась со своим ужасом: «Хорошо, давайте досмотрим». Столько лет прошло, а я помню, как сейчас.
***
Каждый праздник: Новый год, 1 Мая, 7 Ноября – мама приносила с работы подарки для каждой из нас. Их оплачивал профсоюз. Целый целлофановый пакет разных конфет, среди которых и "Мишка на Севере" и "Кара-Кум", и "Красная шапочка", обязательно вкуснейшая белая и розовая пастила и зефир, шоколадка, а самое главное – два или три мандарина, редчайшее тогда лакомство.
***
Вы помните, как страшно было проходить по двору? А я помню. В деревне лет до семи я очень боялась проходить мимо гусей: гусак, расправив крылья и сердито гогоча, стремительно налетал и пребольно щипал за ноги. Этот страх не давал возможности убежать. Меня будто парализовало, ноги прирастали к земле, я отчаянно кричала, но не могла сдвинуться с места. Петух тоже не давал прохода, а однажды взлетел мне на голову, расцарапав когтем щеку, едва не задев глаз, и клевал в темечко, пока не подоспела на выручку мама Фрося. Петуха в тот же день сварили в супе. Таким же злобным был индюк дедушки Жени, когда вырывался из вольера на улицу. Он был моей проблемой вплоть до 5-го класса. Из-за него я не раз опаздывала в школу – боялась пройти мимо индюка. Потом эта проблема отпала. То ли я стала большой и переросла свои страхи, то ли индюка не стало.
На фото мне 2,5 года