Александр Никишин
ПРО ЛЮБОВЬ БЕЗ ОБМАНА
Посвящаю Э. Лимонову, который был автором моего издательства
А вообще, все это чушь на постном масле, парни! Я вам прямо скажу: все не так, все это херня и вранье, все эти судорожные прыжки-кривлянья, дивные рассказы про страстную любовь. Не верьте вы писателям! Это такие похотливые скоты, что просто хоть святых выноси! Уж эти точно смотрят на женщину, заранее прелюбодействуя с ней в сердце своем! Они смотрят не в душу ей, а на ее жопу, ноги, руки, сиськи, на лицо и губы, и видят то, чего им хотелось бы видеть в их воспаленных, больных, шизофренических мозгах, а не реальность. А все остальное – всякие там тити-мити, муси-пуси, все эти бумажные и киношные страдания, многотысячные стенания и сопли-вопли - от лукавого, им же, скотам, бумагомаракам, надо оправдать их свинскую похотливую сущность, вот и плетут, плетут все эти Бунины, Толстые, Хемингуэи, а за ними и прочие говнюки, которым несть числа, изысканные кружева завесы, пускают пыль в глаза, исписывают кто красивой вязью, кто каракулями, кто на машинке марки «Мерседес» тонны бумаги, манипулируя молодыми душами, когда уже самим ни хрена не надо, все круги адовы прошли, прошагали, проползли, разврат им уже, элементарно, Ватсон! просто наскучил, набил оскомину, он уже из ушей полез, да и стрелялка только и нужна, чтобы помочиться, одни лишь воспоминания о прошлых оргиях разжижают кровь, похоть на излете еще стучится в их мозги, но уже слабее и слабее, уже не так, как когда-то, но это им и не надо!
Зато на бумаге, да в своих буйных фантазиях так разыграются, что, мама дорогая, маркиз Де Сад с поеданием какашек просто отдыхает, уж им-то, старым ходокам, точно, есть, что вспомнить, а литература это такое сраное дело, что если сам не видел и не чувствовал, то и не опишешь; все будет вранье про войну, если на твою голову бомба не падала со свистом, и ты мордой в говно не падал и не срал в штаны от страха, так и про любовь, экстаз и оргазм не напишешь, если твой стручок не натрудился в жарких схватках за удовольствие обладания чарами и прелестями не одной, а сотен и сотен.
Сижу на даче, жру из банки с этикеткой «Кильки в томате», какую-то отраву, закусывая горбушкой черного хлеба (еда солдата!) и выцеживаю из «Киноэнциклопедии» просто так, из «спортивного» интереса фильмы со словом «любовь»; да их тьма-тьмущая!
И думаю так: как только не резвились их авторы на поляне разврата, чего только не вытворяли, прежде чем, остепенившись, начать забивать другим головы всеми этими: «Любви надо учиться», «Люблю тебя, люблю», «Любит – не любит?», ««Люби меня», «Люби только меня», «Люби меня сегодня вечером», «Люби меня и мир будет мой», ««Первая любовь», «Последняя любовь», «Люблю тебя, люблю», «Любовь среднего возраста», «Любовь и голуби», «Еще раз про любовь», «Любовь и ненависть», «Любовь на скамейке», «Любовная горячка», «Любовная западня», «Любовная история», «Любить позволено каждому», «Любовная лотерея», Любовник леди Чаттерлей», «Любовь и смерть», «Любовь и шоколад», «Любовная лихорадка», «Мед любви», «Любовное безумие», «Любовное письмо», «Любовный напиток», «Любовное безумие», «Любовный треугольник», «Любовь Андрея», «Любовь к трем апельсинам», «Любовь в городе», «Деревенская любовь», «Любовь втроем», «Любовь двадцатилетних», «Любовь с камнем», «Любовь с каретой», «Любовь в середине века», «Любовь под вызами», «Любовь прекрасна во многих отношениях», «Любовь с оговорками», «Любовь одного вечера», «Любовь в Риме», «Любовь в сентябре», «Любовь в октябре», «Любовь в июне» (далее: марте, апреле, сентябре, ноябре, августе и т.д.), «Любовь, ненависть, смерть», «Любовь не дремлет», «Любовь на рассвете», «Любовь на заре», «Любовь в счастливой долине», «Любовь женщины», «Любовь и долг», «Любовь и алкоголь», «Любовь запретная», «Любовь на продажу», «Любовь в Большом городе», «Любовь и люди», «Любовный четверг», «Любовный роман», «Любовь Жанны Ней», «Любовь Сании», «Любовь Серафима Орлова», «Любовь через огонь и кровь», «Любовью надо дорожить», «Любовь с первого взгляда», «Любовь с оговорками», «Любовь среди декораций», «Любовь статского советника», «Любовь через огонь и кровь», «Любовь сильна не страстью поцелуя», «Любовь при ноле градусов», «Любовь кончается на заре», «Любовь и сплетни», «Любовью надо дорожить» и даже не к месту упомянутой «Любовью Яровой».
Что, разве девственники кропали эти сценарии? Ясное дело, наглые «ходоки» делятся цинично свои сексуальным опытом. Те, у кого послужной список зашкаливает, за чьими спинами тысячи девичьих загубленных судеб, слезы, плачь, разбитые сердца! Нет, чтобы тихо сидеть и молить прощения за души совращенных, так нет, эти гады-писаки лезут и лезут к людям, суют им свои воспоминаниями о том времени, когда похоть съедала их мозг, когда мог и хотел и брал от жизни все, не оглядываясь назад! Но – дулю им! Разврат не пройдет, из принципа (или злой зависти?) не хотим ничего слушать! Страх бездарной гибели под электричкой времени, несущейся из туннеля вечности, заставляет этих гадов, умирив аппетиты, не сладострастное соитие описывать, а все обставляя покрасивее, декорации малюя поярче, побольше, побогаче, да повыше, разбавлять сироп густого разврата рассуждениями о нравственности и морали, приправляя все это дело розовыми соплями и слюнями, поучая и воспитывая. А им потом премии, звания, деньги, почет и слава после смерти, Новодевичье кладбище за стихи о любви, за романы о супружеской верности, мужской чести и достоинстве, а те, кто с ними раньше был, козлов этих похотливых вспоминая, плюются, жалея, что нельзя развеять прах покойного по ветру или вбить ему в могилу осиновый кол за попранную любовь...
Мой знакомый народный-разнородный писатель-моралист, учитель молодежи, у которого я снимал квартиру, был автором десятков книг, по которым ставили фильмы, спектакли, писали дипломные работы студенты, о нем говорили как о заслуженном и перезаслуженном; отбарабанивший в тюрьмах и лагерях пол-жизни (до 40-го года сидел при Ульманисе, как коммунист, после 45-го, как коммунист же сидел в ГУЛАГе), поседев, покрывшись старческой коростой, с трясущимися в бурых пятнах руками и с брылями, свисавшими со щек, он, 70-летний, вдруг воспылал страстью к девушкам от 18 до 22-х.
Раз звонит в панике, словно война началась:
«Никишин, аллес, быстро! 45 секунд подъем! В Дом творчества Вика Токарева завезла дочку, 18 лет. Мать вам, дочка мне! Жопу в руки и рвите в Дубулты».
«А они-то - за? Мама с дочкой?» - спрашиваю на всякий случай народного, силясь представить в своих объятиях автора сценария фильма «Мимино».
«Вы дурак, или как! Да кто не даст «народному»! Давайте, давайте, берите ваши ноги в руки, у дедушки яйца распухли!»
Нет, ничего не вышло с Токаревой, а в следующий раз добрый дедушка с распухшими яйцами без предупреждения привез на такси трех молоденьких и наивных гитаристок из ВИА «А ну-ка, девочки!» (сокр. Вокально-инструментальный ансамбль); кажется, они были из Калининграда. Он наплел, что видел Маркса, Энгельса и Ленина, дружил с Мао Цзедуном, а также участвовавал в покушении на Гитлера, дублируя однорукого Штауфенберга, был его правой, но тайной рукой. Еще он рассказал, что не дом у него, а замок и управляющий, пока они едут, накрывает на стол, который ломится от яств; поскольку сам народный был нетребовательным и невзыскательным к пище, предпочитал деликатесам консервы в томате и макароны, он просто пообещал им то, чем в буржуазных романах кавалеры угощали дам: черной икры, крабов, бананов и холодного шампанского марки «брют» фирмы «Моет-Шандон», которое он никогда даже не пробовал, но которое, по его рассказам, ему доставляют ящиками спецрейсами из Парижа друзья по французскому Сопротивлению.
А еще он наобещал дурочкам подарки из Европы и помощь в гастролях в Швецию, где у него миллионер друг, который продюссирует «Аббу».
А в квартире за управляющего я и старый кот Яшка в маразме; норовит нассать в миску с едой, а есть идет к коробке с резаными газетами, где у него сортир; шампанским у нас, ясное дело, не пахнет, у дедушки с деньгами туговато, да и вообще он жадноват, ему только на проституток ничего не жалко; из напитков только квас и початая бутылка «Столичной». Вместо крабов в ход пошли бычки в томате; на антресолях целых 500 банок народный держал на случай войны, блокады Риги и голода. Консервы хранились вперемешку с заслуженными книгами дедушки.
Кстати, съезжая с квартиры, я получу от него счет за 10 банок бычков и пятнадцать его народных книг, обмененных по спекулятивной цене ночью на водку: 1 бутылка за 10 томиков. Все из-за того, что верна народная примета: сколько водки не бери, все равно бежать за ней придется; засиделись с гостями до утра, а выпить не хватило. Но, самое смешное, не было и денег, отчего в ход пошли книги…
Короче, привез он девчонок. Хорошенькие, как цыплята, розовощекие, свежие, веселые, в новеньких джинсовых костюмах «Вранглер», белых батничках и на высоких платформах; щебетали вовсю, «дедулю» обнимали, изображая в шутку страстную любовь, целовали Кощея в морщинистые щеки, заигрывали с другом Штауфенберга и Мао Цзедуна, о которых они, по-моему, слышали впервые в своей жизни; в общем, ждали обещанных подарков. Они-то думали, что дедушка ветхий, что у дедушки эта штука только пописать, а ноги дотащить ее до уборной. А дедушка в своих лагерях закалился, как сталь, его уже и сама смерть не берет; они-то шутят, а народный им серьезно: сейчас я вас отдеру, всю жизнь будете помнить! Девчонки визжат от восторга, им смешны угрозы убогого старца, они пьют водку, закусывая бычками в томате и все намекают: пора, друг, пора, гони, старый хрыч, подарки молодым и красивым!
Я оставил компанию лишь на минуту, выйдя в уборную; видимо, именно я сдерживал порывы дедушки, потому что едва я закрыл за собой дверь, дикий визг, грохот и вопли «На помощь!», огласили наше жилище. Выскакиваю, на ходу застегивая штаны и застаю такую вот вакхическую картину: народный играет с девчонками в «салочки»; бегает за ними, широко расставив руки и требует «дать» ему прямо на полу. А ор и визг стоят от того, что был он, как пишут в дамских романах, в костюме Адама, то есть, в чем мать родила и его огромный эрректированный член торчал как шпага!..
Такой вот член Союза писателей. А ведь в своих текстах – моралист, собака, учит родину любить, жену и партию!