Рисунок автора.
В глазах потемнело моментально. Еще бы… Если так треснуть по башке как меня треснули. Чем-то тяжелым и явно с размаха. Я как бы провалился в пустоту. Ни снов тебе, ничего. Очухивался долго. Тупая боль в затылке, запах прелой соломы и сырость – первое что я ощутил, когда сознание мое стало нехотя возвращаться. И еще, кажется, что с потолка капало.
Но, знаете, несмотря на все эти безрадостные обстоятельства на душе было удивительно спокойно. Потому что неподалеку от меня раздавались стоны. Да-да самые настоящие. И как я был твердо уверен – отцовские. Значит он жив. Это успокаивало. Сколько я так провалялся – озябший, с больной головой, и с закрытыми глазами? Не знаю. Когда холод продрал до самых косточек и стало уж вовсе невмоготу его терпеть, я открыл глаза и первое что увидел: весьма сильно коптящий факел, подвешенный к потолку. Сырому. Факел освящал какие-то грязно-зеленые, похожие на тину, разводы и большие капли на потолке. От этого пейзажа стало как-то еще более зябко.
Ладно, любоваться унылыми окрестностями можно будет и потом. Стон раздавался справа от меня. С трудом, превозмогая боль в шее, я повернулся. Отец. Он самый. Я вздохнул с облегчением. Да, догадывался, что это он лежит-стонет, но, все-таки, лучше убедиться в этом полностью. Отец лежал на спине, с запрокинутой головой. Укрытый какой-то овчиной. Увидев оную, я даже разозлился на своих пленителей: «А меня укрыть не могли, что ли? Дубняк такой ведь. Или я, что, настолько закаленным выгляжу?». При этих мыслях я даже громко чихнул и в ту же секунду увидел овчинный тулуп, еще больше того, что покрывал отца. Он валялся на полу, скомканный, рядом с серой соломой. Ага, значит и меня укрыли, только видать, пока я был в отключке, скинул его с себя. Ворочался, небось, в бреду.
Да, по поводу отключки, надо поинтересоваться у родителя: он вообще в себя приходить собирается?
– Паап, – позвал я его шепотом.
– Что? – неожиданно хрипящим негромкими голосом ответил отец и перестал стонать, чем меня весьма обрадовал.
– Ты как?
– Прекрасно, – ответил он с иронией и закашлялся, – Где мы?
– В подвале каком-то; ты что самым последним помнишь перед тем как очнуться сейчас?
– Голоса за стеной, а потом что-то зашуршало сзади меня в кустах, я стал оборачиваться, надеясь увидеть филина, и тут меня как кто-то жахнул по голове.
– В общем мы в плену, пап.
- Догадываюсь, – ответил он, наконец-то раскрыв глаза и потирая ушибленный затылок ладонью.
– Это филин нас сюда завел. В ловушку эту. Говорил же – нельзя ему доверять.
– Да брось ты, махнул рукой отец, не соглашаясь со мной, – причем здесь филин-то. Умная ведь птица, разве ты не заметил?
– Умная. Заметил. Потому и считаю, что он завел нас сюда.
– Ну. Не завел, Илюх, а привел. Для чего-то. И явно не для того, чтобы мы коротали время в этих сырых казематах. При этих словах отец укутался в тулуп и последовал его примеру. Вообще настроен родитель был как-то оптимистично, в его голосе и тревоги-то особой не слышалось. По всему было видно: доверял он птице. В отличие от меня. И, как мне казалось, напрасно. У меня вот думы совсем невеселые. То мне виделся восседающий на каком-то жутком резном троне филин в короне, усеянной черепами и мы, стоящие перед ним связанными, а за нами уже разводили костер, чтобы нас нем, значит, поджарить. А то вдруг мне представлялись викинги в рогатых шлемах – хотя я прекрасно знал, что они оные и не носили в вовсе – вот-вот готовые нас зарубить и только ждущие приказа вредной птицы, устроившейся на каком-то огромном сучкастом пне.
Все эти невеселые мысли прервал неприятный скрежет за стеной, свидетельствующий, дверь в наш каземат сейчас отварят и тогда…
15 декабря 2018 Чкаловский