Теща меня не любила.
И вообще, сволочь была редкостная.
Самое поганое ее качество было то, что она ненавидела людей, причем не только каких-то там посторонних жителей деревни, или человечество в целом, но и всю свою конкретную родню, начиная с дальней, и кончая собственными детьми.
Трех своих, уже взрослых, дочерей теща перессорила так, что они не только не разговаривали друг с другом, но и вообще каждая считала других своих сестер злейшими врагами на всем земном шаре.
Теща периодически прекращала разговаривать, и вообще всякое общение, то с одной, то с другой дочерью, под любым подвернувшимся предлогам.
Само собой разумеется, все ее соседи тоже были поголовно плохими людьми,
недостойными какого-либо общения.
Ясное дело, больше всех остальных представителей человечества она ненавидела, и в силу этого не могла терпеть, меня.
Поэтому она постоянно клеветала моей Татьяне, и та хоть и сопротивлялась, но ведь и капля камень точит? Правда же?
Кончилось тем, что Татьяна ушла. Не уверен, что она нашла какое-то там новое большое счастье, даже, быстрее всего, ничего хорошего она так и не нашла, но теща своего добилась.
За что эта старая ведьма так невзлюбила меня, до сих пор не знаю.
Умерла, стервоза, а так никому и не рассказала.
Но и своим девкам также ничего не рассказала.
По-моему, и где деньги лежат, тоже. Так и сгниют тугрики, где то закопанные.
Хоть, может быть, я и ошибаюсь? Может я и сам был в чем-то виноват? Сейчас разве истину восстановишь?
Но, впрочем, это рассказ вовсе не о любви. И, даже, не о ненависти.
Этот рассказ о груше.
О старой, невысокой, наполовину засохшей груше, которая росла сразу за сараем, и на которую никто давно уже не обращал никакого внимания.
Никто вот не обращал, а я, совершенно случайно, и обратил.
Что-то я там делал, с помощью топора, рядом с нею.
И вот этим самым топором я начал обрубать засохшие ветки на этой самой груше.
Мелкие ветки легко поддавались обработке, но вот подошел черед и самой толстой. Кора на ней давно облетела, верхушка обломалась, и ветка явно требовала своего полного удаления.
Я размахнулся и крепко ударил по ней острием топора.
Лезвие сверкнуло на солнце, зазвенело, но не нанесло дереву каких-либо сильных повреждений.
Только глубокий след от топора остался у самого основания ветки.
Отчего то я решил, что теперь ее можно будет обломать, сильно по ней ударив.
Не размышляя дальше, я перевернул топор, размахнулся, и со всей силы обрушил обух на непокорную ветку.
Все остальное произошло просто мгновенно - удар топора, стон не желающего погибать дерева, свист остро отточенной стали возле моего уха.
Руку просто откинуло назад.
Это старая груша спружинила под моим ударом и, согласно старому, давно проверенному постулату физики, утверждающему, что сила действия равна силе противодействия, отбросила тяжелый топор обратно, в мою сторону.
Каких-то нескольких сантиметров не хватило, чтобы мой череп разлетелся на куски.
Я не успел испугаться, но неприятное, вязкое ощущение смерти, как мне кажется надолго, засело в моем сознании.
Иногда я думаю, что, если б это действительно произошло, то следователь, может быть, и не догадался бы, что это я сам причинил себе такое несчастье, и, возможно, посадил бы мою тещу.
И это меня несколько умиротворяет.