Подстанция питала электричеством соседние воинские части и примыкающие к ним жилые городки. Обслуживающий персонал был малочисленным: отец и сын. Кроме них, в семье еще были мать и младший сын. Проживало семейство в домике возле подопечного объекта.
Батюшка был электриком высококвалифицированным и содержал подстанцию без замечаний. Старший сын помогал. Хотя работы было немного даже для одного, «БурятЭнерго» держало двух – вдруг, что случится. Как водится у энергетиков на Руси, глава злоупотреблял алкоголем, и к завершению светового дня либо уже пребывал под хорошим шофе, либо вообще выпадал в осадок. Бразды правления подстанцией в такой ситуации переходили к старшему сыну, который еще не пил. Нормально организованное оборудование функционировало без замечаний, и начальство закрывало глаза на проделки своего работяжки, а, может быть, даже не знало о них. Подошло время, старшего сына забрали в армию. С отцом и матерью остался младший – десятиклассник.
В мире в это время происходили события, от семейства электриков не зависящие. Китай сцепился с Вьетнамом. Руководство Советского Союза, находившееся в то время в тихой конфронтации с Поднебесной и в дружбе с Тонкином, решило усилить безопасность своих юго-восточных границ, и начало частичную реорганизацию Забайкальского военного округа.
Собственно, модернизация была незначительной. Со своих мест дислокации в Сосновом Бору убрали несколько воинских частей: мотострелковый, танковый и артиллерийский полки. Их разбросали по гарнизонам ЗабВО и КДВО. Вместо них разместили обслуживающий персонал. В центре поселка вырыли котлован и в нем оборудовали огромный бункер – ставку министра обороны и верховного главнокомандующего, каковыми в те годы были Маршал СССР Андрей Антонович Гречко и Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Привели в порядок казармы, жилой городок, и в Сосновом Бору закипела новая жизнь.
На подстанции эти события отразились мало. Поставили дополнительный мощный трансформатор, провели к бункеру и генеральскому жилому городку еще одну ЛЭП, чтобы обеспечить бесперебойную подачу электроэнергии в случае выхода из строя основной линии или основного трансформатора. И, конечно, неподалеку от бункера оборудовали аварийный дизель-генератор, который запускался автоматически при пропадании электроэнергии вообще. Но он к подстанции отношения не имел и питал только командный пункт Ставки.
Увеселительные мероприятия в нашей воинской части проводились очень редко. Солдатам срочной службы они не были положены вообще. Холостые офицеры и прапорщики ездили в Улан-Удэ, где «догонялись» в кафе и ресторанах, женатые – бухали по квартирам или устраивали пикники на природе.
Но по одному разу в год отмечались общегосударственные торжества – Новый Год, 23 Февраля и 8 Марта, День Космонавтики, 1 Мая и 7 Ноября, День РВСН. Практически все из них предваряла изнурительная строевая подготовка, затем проводились торжественные построения и бравурные парады. Всё это сопровождалось бесконечными служебными совещаниями, партийно-комсомольскими собраниями и прочими армейскими и политическими мероприятиями. Ретивость командования автоматически превращала праздники в нудную муштру, от которой военнослужащие старались улизнуть. Но удавалось это немногим. Как говаривали служивые - для офицера праздник, что для лошади свадьба – голова в венках, а задница в пене. Тем не менее, на Новый Год, 23 Февраля и 8 Марта политотдел устраивал вечера танцев, и холостякам разрешалось пригласить знакомых девушек, но строго в Дом Офицеров без посещения общежития.
Для молодежи старшего школьного возраста, редких студентов и, закончивших школу, но не поступивших, увеселительные мероприятия типа танцев не проводились вообще.
Ситуация немного изменилась с появлением в Сосновом Бору генеральских семей. Многочисленные чада юного возраста требовали от своих высокопоставленных родителей развлечений, - в клубе при ставке оборудовали танцевальный зал и стали проводить дискотеку. Но попасть в Дом Офицеров, находящийся при генеральском военном городке, было не так просто. Охраняла ставку и всё, что с ней связано, специальная рота охраны. Вышколенные солдаты делали это тщательно – проскользнуть мимо придирчивого наряда КПП было, практически, невозможно.
Могучая станция спутниковой связи «Куб-Контур», на которой я ни шатко, ни валко тащил службу, была ближайшей к ставке из всех объектов нашей воинской части. В офицерском коллективе объекта я единственный пребывал в статусе холостяка, и поэтому с начальником отделения подполковником Кулаковским у меня постепенно сложился неофициальный договор – я заступал на дежурство в пятницу вечером, а сменяли меня в понедельник утром. Я преспокойно уходил в общагу и отдыхал там до среды.
В субботу до обеда проведением парково-хозяйственных работ руководил непосредственно Кулаковский, я лишь выполнял его отдельные поручения – был, типа, на ответственных побегушках. После субботнего обеда и в воскресенье звонков и мероприятий практически не было – я обычно играл с солдатами в футбол, если была хорошая погода и светло, или смотрел в комнате для совещаний телевизор, если погода была плохая или уже стемнело. Женатики расслаблялись в семьях. Все были довольны.
Дежурный по части позвонил внезапно и неожиданно. Я был знаком с этим офицером. Он без обиняков предупредил, что из ставки должна подъехать аварийка с дежурной сменой, и дал указание помочь им добраться до подстанции сквозь лабиринт нашей пересеченной местности.
Дежурную машину электриков ставки я увидел издалека. Она не стала делать крюк по читинскому шоссе, а поехала вдоль ЛЭП, заодно проверяя целостность проводов. Я помигал им фонарем, и дежурка подъехала к нашему сооружению. Показав шоферу на дыру в ограждении и ведущую к сияющей освещением подстанции грунтовую дорогу, я взгромоздился на подножку ЗИЛ-а возле водительской двери и скомандовал: «Вперёд!»
Когда мы подъехали к воротам электриков, водитель посигналил. Ждать, пока кто-нибудь из них появится, пришлось недолго. Вышел подросток. Приехавшие электрики удивленно переглянулись, а я спросил, где его отец. Подросток начал нести что-то невразумительное типа отец устал и отдыхает, мне же стало понятно, что его отец пьян и спит. Я высказал свои догадки бригадиру, и тот потребовал от подростка принести ключи служебного помещения и щитовой.
Пока юноша ходил домой, бригадир возмущенно спросил, почему у нас на объекте происходит такой бардак. Единственное, что я знал – подстанция нам не подчинялась, а принадлежала гражданской организации «БурятЭнерго», и объяснил это приехавшим. Наконец, пришел юноша и принес ключи. Бригадир уверенно отпер дверь щитовой, мы прошли внутрь. Как ни странно, в помещении был порядок. Работало дежурное освещение, висели все необходимые плакаты, поясняющие, предупреждающие и запрещающие таблички.
Шкафы с рубильниками питания ставки мы увидели сразу. Они были новенькими и красивыми, штучного изготовления. Бригадир подошел к щитам и сразу понял, что их не выбило из-за короткого замыкания, а они были выключены людьми.
- Кто выключил? – спросил он у пацана.
- Отец, наверное, - ответил тот.
- Зачем?
- Не знаю, - подросток недоуменно пожал плечами.
У электриков есть своя телефонная связь по проводам электропередач. Бригадир подключился к ней и позвонил своим в ставку. Дежурная смена подготовилась к включению, и через несколько минут подача электроэнергии в бункер и генеральский городок возобновилась. Бригада двинулась на выход. Подросток закрыл помещение, подбежал ко мне и, сунув ключи, сказал: «Заберу позже». Я оторопел от такой неожиданности и ключи взял, а пацан помчался к аварийке, и, догнав бригадира, стал упрашивать того взять с собой в генеральский городок. Бригадир согласился, дежурка уехала.
Через пару недель ситуация повторилась. Я снова встретил аварийку из ставки. Бригада была другая, но они знали о предыдущем случае. Как и в прошлый раз, пацан принес ключи, электрики сразу направились к шкафам в щитовой. Плавкие вставки оказались целы, значит, рубильники выключили люди. Подросток снова начал оправдываться, но простота решения проблемы смягчила гнев бригады, и подросток, сунув мне ключи, опять уехал с ними в генеральский городок.
После того, как через неделю это произошло в третий раз, к нам приехал главный энергетик ставки, и они вместе с нашим командиром части и нашим главным энергетиком поехали в «БурятЭнерго». Мне до этих людей было как до небес. Я не знаю, как и что они там решали, но из «БурятЭнерго» приехала бригада строителей, - рабочие обнесли в щитовой шкафы ставки решеткой с дверью, их бригадир повесил замок, а ключи отдал нашему энергетику.
Прошло несколько дней, и ключи перекочевали к нам на «Куб-Контур». Мотивация была проста – хранить их у дежурного по части было неудобно. Его каморка располагалась в штабе, и, чтобы забрать ключи, нужно было пройти на служебную территорию и до этого самого штаба добраться. Пропускная система не позволяла сделать это быстро. Можно было передать ключи с помощником дежурного или посыльным, но идти пешком было далеко, а вызывать дежурную машину – долго. И командир части дал указание Кулаковскому хранить ключи у нас на «Куб-Контуре», расположенном рядом с подстанцией.
Ключи от помещений «Куб-Контура» хранились в большом плоском ящике, прикрепленном к стене в комнате дежурного по площадке. Дверца ящика была стеклянной, и содержимое было на виду. Все ключи были в описи, случаев их пропажи не было. Один из солдат, «народный умелец», прикрутил на свободном месте внутри ящика маленький мебельный крючок, который принес ему Кулаковский. Другой боец сделал из куска пластмассовой линейки несколько бирок и выжег на них паяльником «П/С» - «подстанция», кто-то из офицеров нарисовал на клочке ватмана такую же табличку и приклеил её под крючком. Кулаковский внёс ключи в опись, мы повесили их на крючок, и все решили, что проблема устранена.
Закончилось лето – подошло первое сентября. В ставке решили устроить праздник по случаю нового учебного года, но «прозвенел» «звонок» от младшего сына электрика.
Субботним вечером, когда в здании уже никого, кроме дежурной смены не было, я сидел в комнате для совещаний и смотрел телевизор. Кипятильником мне удалось «разогнать» заварку грузинского чая до нужной консистенции, - я пил его, наслаждаясь жизнью и художественным фильмом.
В дверь постучали. Ефрейтор, мой помощник по дежурству, прислал дневального, который сообщил, что пришел пацан, и требует «электрические» ключи. Вспоминая недобрым словом маму этого юноши, я оторвался от чашки и экрана и спустился на первый этаж.
Ефрейтор сидел за столом дежурного, перед ним стоял подросток. Увидев меня, ефрейтор уступил место, а сам пересел на табурет у стены, где обычно располагались дневальные. Я взгромоздился за стол дежурного, одел фуражку, и, глядя в парню в глаза, строго спросил:
- Что нужно? Причина и цель вашего прихода?
Подросток начал что-то лепетать об аварии, но никаких звонков от дежурного по части не было, и я понял, что он лжет. В армии для обеспечения дозволенности каких-либо действий есть золотое правило – должна быть как минимум устная команда от вышестоящего начальства. Будучи дежурным по площадке я, кроме начальника «Куб-Контура» подполковника Кулаковского, подчинялся еще дежурному по части. Подчинение это было временным, весьма ограниченным и фактически формальным, но в данном случае ни кто иной, как дежурный по части, мог дать мне команду на выдачу ключей от шкафов с рубильниками ставки.
Я кивнул пацану на телефон и сказал:
- Дежурный по части даст команду – я выдам ключи. Пока не будет команды, никаких ключей не получишь.
Подросток мог позвонить дежурному от себя, но еще быстрее нам позвонили бы из ставки. Однако никаких сообщений об аварии из ставки не поступало. Это укрепило мои догадки, что подросток врёт. К тому времени я уже понимал, почему происходили эти события, и зачем юноша стремился в генеральский городок – на дискотеку.
Окончание каникул и начало учебного года привели к увеличению числа молодежи в генеральском городке. Возобновились танцы, и наш герой решил применить испытанный прием – сымитировать аварию, чтобы затем беспрепятственно проехать на дежурной машине через КПП внутрь, к генеральскому Дому Офицеров. Его тирада перешла в слезливый речитатив, я почувствовал от него запах алкоголя и сказал:
- Если ты не уйдешь, я отправлю тебя на гауптвахту, и буду держать на ней, пока не протрезвеешь. Или дам команду ефрейтору, чтобы он «съездил» тебе в «пятак».
- А чо, ща сделаю! – подхватил ефрейтор, и, скорчив злобное лицо, стал сжимать кулаки и принял боксерскую стойку.
Конечно, я не имел никакого права арестовывать юношу и, тем более, бить. Я и не собирался этого делать, но воспоминания о недопитом чае и недосмотренном фильме обозлили мою душу, я решил взять подростка на испуг. Когда пацан оглянулся на ефрейтора, я заговорщицки подмигнул тому, и ефрейтор меня понял. Он подошел к подростку, и сымитировал удары по скуле и в нос. Он даже не прикоснулся к его коже, но тот ошалело шарахнулся от солдата, выскочил на крыльцо и побежал домой.
Конечно, если бы я мог предвидеть последствия, я бы сразу задержал пацана и сбагрил бы его дежурному по части. Но я был молодой, неопытный, а дальнейшие события приняли непредвиденный характер.
Я приказал ефрейтору закрыть ворота ограждения, через которые в дневное время на территорию объекта ходили люди, а сейчас прошел этот подросток, затем отправить на обход внутреннего периметра двух дневальных и после этого разрешил им закрыть здание изнутри и лишь затем отдыхать. Такова была процедура завершения служебного дня. Чай к тому времени остыл, фильм закончился, и я закипятил вторую порцию напитка, чтобы вновь получить наслаждение от жизни и почитать на сон грядущий книгу.
Однако поблаженствовать не удалось. Через некоторое время возле КПП раздались крики и какой-то шум. В связи с ночным временем окна были плотно закрыты, жалюзи опущены - мне было непонятно, что там происходит. Я решил, что это разборки дневальных, надел фуражку и собрался выйти - узнать, в чем дело, дать буянам нагоняй, как вдруг раздался выстрел, и голоса превратились в крики и вопли. Я не эксперт по оружию и звукам пальбы, но выстрел не спутаю ни с чем. Я выскочил из здания и увидел, что дневальные прячутся за столбами, а ефрейтор лежит за воротами, с внешней стороны ограждения, на бетонке, и орет. Метрах в десяти-двенадцати от него стоял подросток и держал ружье.
От крыльца здания до ворот было метров сто. Я пробежал их за считанные секунды. В голове все смешалось - крик ефрейтора, крики дневальных, крик подростка. Я подбежал к воротам.
- Товарищ лейтенант, не выходите туда, он и вас подстрелит – кричали мне солдаты.
Я и не собирался выходить. Но ефрейтор был ранен – это было видно в свете ярких фонарей – разорванные бриджи, окровавленные руки, которыми он пытался зажать рану. Ефрейтора нужно было, как минимум, перевязать, остановить ему кровь, а затем отправить в санчасть. Я мог бы открыть из пистолета ответный огонь, ранить или убить юношу, но я видел, что это не диверсант, не бандит, а всего лишь подвыпивший подросток, и моя рука не поднялась применить оружие.
Я послал одного из дневальных позвонить дежурному по части и рассказать, что у нас происходит, попросить, чтобы прислали караул и за раненым - санитарку. Солдат убежал. Я вступил с подростком в переговоры и сказал, что мне нужно оказать помощь раненому. Пацан, всхлипывая, соглашаясь, мелко тряс головой и что-то говорил, но из-за надрыва в голосе и начинающейся у него истерики речь была непонятной.
Второй дневальный начал кричать подростку, что он ранил человека, и что его теперь будут судить и посадят в тюрьму. Я помог ефрейтору подняться. Опираясь на меня, он прошел через ворота, но опустился на крыльцо КПП и сказал, что идти ему больно и тяжело. Дневальный по прежнему кричал подростку, что его посадят в тюрьму. Я сказал ефрейтору, чтобы он разорвал бриджи и посмотрел, откуда течет кровь. Дневальному я собрался сказать, чтобы он перестал кричать на подростка, и хотел послать его за аптечкой, как вдруг услышал щелчок ружья. Боец снова стал прятаться за столб, а ефрейтор с искаженным вмиг от страха лицом лёг на землю за крыльцом. Я опустился рядом с ним, еще раз посмотрел на подростка и увидел, что пацан вставляет в ствол ружья патрон. Я прикинул до него расстояние. Было больше десяти метров. Даже если я сейчас рванусь к нему, он вскинет ружье и влепит в меня заряд. Бежать расхотелось.
Я попытался обойти КПП и по темноте подойти к подростку сзади, но не успел сделать десятка шагов и выйти из-за здания в темноту, как прозвучал выстрел. Дико заорал дневальный, прятавшийся за столбом. Я подумал, что подросток его ранил, но солдат кричал, указывая пальцем в сторону юноши. Я взглянул – пацан валялся на бетонке. Голова его была размозжена – он выстрелил себе в подбородок. Дневальный осип и замолчал. Наступила угнетающая тишина.
Вернулся солдат, которого я посылал позвонить дежурному по части. Он был взволнован и сказал, что дежурный приказал позвонить мне. Я побежал в дежурку, а дневальным дал указание принести туда ефрейтора – в дежурке была аптечка с медикаментами и бинтом. Я позвонил дежурному, позвонил Кулаковскому и принялся бинтовать раненого.
Первой приехала санитарка и увезла ефрейтора в санчасть.
Через некоторое время приехали командир части, начальник штаба, энергетик, особист и кто-то еще – я никогда не видел такого скопления начальства у нас на объекте. Пришел Кулаковский. Командир начал расспрашивать меня о происшествии. Начальник штаба, энергетик и Кулаковский задавали дополнительные вопросы. Особист что-то молча записывал в свой блокнот. Приехал начальник политотдела и пригрозил, что я отвечу за всё это «по-партийному».
Никто не знал, что делать. Самоубийства в части были, но виновниками «торжества» в таких редких случаях были военнослужащие. Здесь же застрелился подросток, к в/ч отношения почти не имеющий. Командир приказал позвонить в милицию. Там ответили, что высылают наряд, а они уже решат, что делать дальше. Командир приказал сообщить ему о прибытии правоохранителей, и уехал домой. Глядя на него, так же поступили остальные. Почти все разъехались. Остались особист и Кулаковский. Начальник приказал мне писать объяснительную записку, и мы втроём пошли в дежурку. Труп остался лежать на бетонке. Возле него поставили двух караульных – чтобы труп не порвали бродячие собаки или дикие животные, но стоять рядом с телом одному было страшно.
Милицию ждали больше часа. Они приехали вдвоём на мотоцикле – сержант за рулём и старлей в коляске. От обоих несло алкоголем. Ртутные лампы освещения периодически отключались, и в тот момент, когда старлей попытался найти у трупа пульс, голова самоубийцы была в темноте. Я сказал старлею, что у трупа нет полголовы – какой может быть пульс… Офицер дал указание своему сержанту подъехать и посветить фарой мотоцикла, но едва тот сделал маневр, как вновь зажегся фонарь, и труп предстал во всей своей красе.
Милиционеры были недолго. Они опросили меня и дневальных, съездили к ефрейтору в санчасть, составили какие-то документы, часть из них отдали командиру, остальные забрали с собой, сказали, что труп надо отвезти в морг и уехали в Улан-Удэ. Из штаба принесли конверт, командир положил в него документы, оставленные ему милицией, и стал решать, кто повезет тело в морг. Совещание было скоротечным, а вердикт ожидаемым: «Кляус, ты это всё заварил, ты и вези». Меня сняли с наряда, выделили санитарную машину, сержанта и трех солдат. Старшина принёс списанную простыню. Водитель вытащил из машины носилки, но солдаты заробели поднимать и класть на них труп. Я подозвал сержанта и сказал ему: «Мы с тобой командиры. Ты берешь его за ноги – я кивком показал на труп – а я за руки. Поднимаем по счету три и кладём на носилки. Вы – я обратился к солдатам – берете носилки, и, когда мы поднимем труп, подкладываете их под него. Приготовились!» Бойцы схватили носилки. Я скомандовал: «Раз, два, три!», и мы поклали труп на носилки. Я взял у старшины простыню и накрыл ею тело. После этого осмелевшие солдаты взяли носилки и перенесли их в машину.
Командир части внимательно наблюдал за нашими манипуляциями, удивленно хмыкнул и сказал: «Кляус, ты вроде как каждый день этим занимаешься». Я в ответ пожал плечами. Полковник сел в УАЗик и уехал домой. Мы повезли труп в морг.
Приключения обострились после того, как на двери морга мы прочли объявление о том, что морг закрыт на ремонт и временно располагается по указанному адресу. Сказать, что город мы знали плохо, значило приукрасить. Город мы не знали вообще. Санитарка колесила по спящему Улан-Удэ, и редкие прохожие шарахались от нас, узнав, что мы ищем. Наконец, нам повезло. Случайный милицейский патруль любезно согласился довести нас до цели, и мы, следуя за мигающим милицейским УАЗиком, добрались к пункту назначения.
Временный морг оказался огромной бревенчатой избой на окраине города. В одном из окошек теплился слабый свет. Я не обратил внимание на неприятный запашок, исходящий из приоткрытой форточки, и постучал в стекло. Через пару минут открылась дверь, на крыльцо вышел мужчина неопределенного возраста в белом халате и колпаке. Рот и нос его были закрыты марлевой повязкой. Был он в состоянии легкого подпития, но, тем не менее, сообразил и сказал: «Я все двери открою, вы несите быстро и кладите на стол, где есть место, а мы уж завтра сами разместим, как надо… Давай документы!» - обратился он ко мне. Я отдал ему конверт, и, чувствуя подвох, сказал солдатам: «Сейчас санитар откроет двери. По моей команде берете носилки и несете их вслед за мной. Сваливаете труп, куда я покажу». Если бы знать, что ждёт нас внутри, я бы приказал им сделать глубокий вдох и внутри здания не дышать. Но я ничего не знал, санитар не предупредил, когда он распахнул двери, я произнес: «За мной!», и смело ринулся вперёд. Солдаты подняли носилки и пошли следом.
Запах. Трупный запах. Кто хотя бы однажды сталкивался с вонью разлагающегося человеческого тела, тот запомнит этот запах на всю жизнь. Вонь шибанула нам в носы, едва мы вошли внутрь дома. Перехватило дыхание. Санитар продолжал не спеша дефилировать впереди. Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, я рявкнул ему: «Быстрее!» Улыбнувшись, санитар ускорил ход и показал пальцем на открытую дверь. Мы ворвались в комнату и остолбенели – в ней находились два длинных стола, и на каждом из них лежали трупы. Я показал солдатам на свободное место, они свалили туда тело и кинулись на улицу. Я побежал следом за ними. Под ногами, словно ковер, хрустел слой дохлых мух.
Мы отбежали, насколько смогли, подальше от крыльца, и нас стало рвать. В свете тусклых фонарей я разглядел какие-то пятна. Это были рвотные массы тех, кто блевал до нас. Стало понятно, почему так заботливо открывал двери санитар, и почему он так загадочно улыбался. Мы были далеко не первыми, кто попадал в такой оборот, и кого потом рвало после посещения этого богоугодного заведения.
Дорога назад оказалась не менее тяжелой, чем дорога к моргу. Въедливый запах формалина и трупная вонь, казалось, пропитали нас насквозь. Стоило автомобилю тряхнуть нас на выбоине, как салон наполнялся вонью, и нас начинало тошнить. Я давал команду водителю, он останавливал машину, мы выбегали на обочину и начинали блевать. К тому времени опустошенные желудки уже ничего не могли выбросить кроме какой-то слизи, и она тонкими струйками текла из наших ртов.
Мы несколько раз снимали одежду, перетряхивали её на ветру, но вонь появлялась снова и снова. Возможно, это был фантомный запах, который въелся в мозг вследствие зрелища трупов и слоя мух.
Отключения электроэнергии на линии «Звёздный – Ставка» прекратились.