ПУТЕШЕСТВИЕ
по «венецианским строфам» Иосифа Бродского
Венецианская лагуна, питающая многочисленные рукава каналов, осененные летучими мостами и наполненные отражениями старинных палаццо – бескрайна. Эти отражения плывут в тишине по волнам, как живые призраки ушедшего времени.
«Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные гривы гондол покачиваются, издавая
вразнобой тишину…»
Ночная пустынная площадь, поражающая своим пространством, закованным в обрамления зыбких каналов, наполнена звуками прошедших веков.
«О девятнадцатый век! Тоска по востоку! Поза
изгнанника на скале! И, как лейкоцит в крови,
луна в твореньях певцов…»
Одиночество волшебной ночи! Гулкие шаги отражаются от старых стен, видевших и слышавших многое, почти сокровенное. Замкнутое пространство ночи вдыхает чёткое эхо одиноких шагов…
«Под фонарём ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас
и вдыхает пар. Ночью мы разговариваем
с собственным эхом…»
Мерцающие отражения освещенных окон на глади каналов вспыхивают золотой чешуёй диковенных рыб.
Метаморфоза строгих рам, словно живая, плещущаяся стая, играющая под темным звёздным небом…
"От нечаянной встречи под потолком с богиней,
сбросившей всё с себя, кружится голова,
и подъезды, чьё нёбо воспалено ангиной
Лампочки, произносят «а»…»
Тусклый свет венецианских зеркал будоражит воображение и вспыхивает нечаянно от кинжала света отворенной двери, в иной мир, Гулянья и бесед , и соблазнений.
«Как сирокко - лагуну, Как посреди панели
здесь превращались юбки и панталоны щи!
Где они все теперь – эти маски полишинели,
перевертни, плащи?»
Темная пелена ночи прячет сверкающие купола храмов, сужает и укорачивает улицы, распластывает в ночном тумане площади. Тишина пугается острых звуков далеких голосов, шагов по тротуарным плитам набережных каналов. Блики ночных фонарей одиноки.
«Так подбирают гребни, выпавшие из женских
взбитых причёсок, для дочерей Нерей,
оставляя нетронутым жёлтый бесплатный
жемчуг уличных фонарей.»
Звезды ночного неба, что высыпались над городом, как чудесные ноты, попавшие в канву проводов, рождают дивную мелодию среди спящих громад дворцов, плывущих по загадочным каналам.
«Так смолкают оркестры. Город сродни попытке
воздуха удержать ноту тишины,
и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,
плохо освещены.»
Холодные зеркала памяти полны видений дивного города вопреки сиюминутному настроению, и сила воображения подпитывается аурой ночной Венеции, сказочно влекущей и завораживающей сознание.
«Тянет раздеться, скинуть суконный панцирь,
рухнуть в кровать, прижаться к живой кости, как к горячему зеркалу, с чьей амальгамы пальцем
нежность не соскрести,,,"
Ночь тает, уступая свои владения загадочному предрассветному часу, когда еще свежи томные, ночные вздохи лагуны. Облака проявляются на пленке неба белым отражением.
Ночь тает, уступая свои владения загадочному предрассветному часу, когда еще свежи томные, ночные вздохи лагуны. Облака проявляются на пленке неба белым отражением.
"От пощёчины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
в лавке ростовщика…»
Робкое вступление дня обнажает мрамор колонн и стен еще спящих палаццо, и простёртость набережных. Бесконечный плеск воды соединяется с открывающимися, словно из тумана откровенностями Венеции, и ранней суетой пристаней.
«Долго светает. Голый холодный мрамор
бёдер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрёкотом кинокамер новых старцев…»
Утренняя свежесть властвует везде. Стены и окна многочисленных палаццо покорены ею, и в просыпающихся комнатах чувствуется эта всегдашняя сырость атмосферы города, плывущего по водной стихии.
«Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ёжатся куропатки,
И ангелы – от греха…»
Венеция, еще нежась в предрассветном сне, просыпается от утреннего света и от музыки колоколов многочисленных храмов. Над городом повисает звон, Объединяя все берега каналов и широкой лагуны.
«Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину затопляет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
Рябь стала куполов…"
Дневная лазурь неба смешивается с синевой лагуны, отражая в стеклах окон, так доверчиво подставившие свои сверкающие плоскости этому потоку, яркому и доверительному.
«День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир – всю синеву! – в тылу,
прилипает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу…»
Город оживает. Спешащие по делам многочисленные лодки и катера разгоняют легкие волны. Зыбкое зеркало воды принимает движение по нему отражением проснувшихся палаццо.
«Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица…»
Живое пространство воды открывает далекие берега лагуны, гранитные парапеты каналов и легкие, яркие мосты как бы появляющиеся из этой водной стихии. Стойкий запах морских водорослей и гортанные крики чаек напоминают о необычности этого города, живущего на воде.
«Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берега, с цветком в руке,
забывая про платье, представляя платью
всплёскивать вдалеке…»
Венецианские строфы рождены Иосифом Бродским в зимней Венеции, так любимой им именно в это время года. Здесь, среди городского пейзажа, у зыбкой лагуны, играющей бликами воды и отразившей не только пространство и время, но и настроение поэта и его откровенные признания.
Вечная Венеция! Она словно живое существо самодостаточна и равнодушна к своим почитателям. Она давно живёт своей жизнью, восторгаться которой позволяет нам.
«Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.»
Прекрасное время поселилось на этих берегах! Какое же это удивительное и увлекательное путешествие по венецианским строфам Иосифа Бродского.