Вверху: картина "Продразвёрстка".
Художник Иван Владимиров.
*****
СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Окончание второй части: В СЕЛЕ ЕРМАК.
20. КОМИССИЯ
Утром я пришел в Народный дом, где помещалась изба-читальня и сельский Совет. Увидев меня, Телепнев сказал:
- Пойдем в читалку, мне надобно с тобой поговорить.
Он сразу свернул большую толстую цигарку и закурил. Смотря на бледное лицо председателя, я посоветовал ему бросить курить.
- Что ты, Виктор, это невозможно. Я все время нервничаю, а курево успокаивает меня. А тут еще такая работа... Скоро начнется коллективизация, Виктор. Я завидую тебе, что уезжаешь учиться, а мне наверно не придется больше сесть за парту...
По его же рассказам я знал, что Федор учился на рабфаке, заболел, взял академический отпуск на год, приехал домой, чтобы подлечиться и поправить здоровье в домашних условиях и на вольном воздухе, а здесь его избрали председателем сельского Совета.
- Вчера было собрание партячейки, обсуждали вопрос о хлебе, - начал Федор. - Никто не везет хлеб в кооперацию. Не хотят продавать зерно государству и только, все больше на базар везут. Да и на рынке не так уж много зерна и муки продается. А хлеб есть. Это мы точно знаем. Возьми любого исправного мужика, он еще не открывал свой главный закром, из которого обычно продает хлеб. Придерживается зерно, чтобы позднее взвинтить цену на него. Короче говоря, мы решили создать комиссию по выявлению излишков хлеба, о возможности его продажи государству. Но делать это будем под видом проверки выплаты в срок единого сельхозналога. Проверить все квитанции... И с разрешения хозяев заглянуть в закрома, как, мол, у вас есть ли зерно на предстоящий посев весной, подготовлено ли оно... Ты понял меня?
- Конечно.
- Комиссия приступит к работе завтра. Я и тебя включил в эту комиссию, председателем будет Матвиенко, секретарем - Гриппак, ты - членом от комсомольской ячейки.
На другой день мы пошли по дворам. Гриппак взял тонкую ученическую тетрадь, чтобы делать записи, он работал в кооперации счетоводом и недавно вступил кандидатом в члены партии, Матвиенко был председатели правления потребкооперации.
На дворе стоял март, в тот год весна была ранняя, к концу марта уже сошел снег и отгремели ручьи. Пастухи пробовали на пастбища выгонять стада, но скот за день не наедался и приходил домой голодным.
Когда мы вышли из Совета, у нас было бодрое настроение: Гриппак на украинской "мови" рассказывал анекдоты и побасёнки, Матвиенко поведал забавное происшествие, имевшее место с ним при одной его командировке за товарами. Под ногами похрустывал прозрачный ледок. Почти у каждого двора поднимали головы краснолапые гуси и звонко вскрикивали.
Обход мы начали с горы, от церкви. Заходили только по выбору - к богатым и зажиточным мужикам.
Первым был Федул Шитов, он жил богато, засевал больше всех, имел много скота, держал работников и прислугу. Хозяина дома не оказалось, была только жена, солидная полная женщина, "кержачкой" называли ее в народе. Федула я видел на собраниях несколько раз и однажды он приезжал к отцу покупать рыбу на именинный пирог, это был маленький широкоплечий мужичок с большим носом и длинными руками. Узнав кто мы такие, она растерянно сказала:
- Пожалуйста, смотрите, - взяла большую связку ключей, накинула на плечи темную шаль и вышла на двор. Гриппак остался проверять налоговые квитанции, а мы с Матвиенко пошли за хозяйкой. Шитова открыла нам двери всех амбаров и кладовых. Они оказались пустыми, только в углу одного амбара лежала маленькая кучка отходов зерна.
- Интересно, чем вы кормите птицу? - спросил Матвиенко.
- Тем и кормим, что видите.
- А лошадей?
- Лошадей? - удивилась она. - Сеном и овсом.
- А где овес?
- Покупаем. - Немного подумав, добавила: - Сейчас весь вышел.
- Вы что - уезжать надумали?
Этот вопрос не застал хозяйку врасплох, она спокойно ответила:
- Откуда вы взяли? Нет.
- А чем сеять будите? Я не вижу у вас ни одного зерна на посев.
- Это уж не моя забота, а мужика.
Скота во дворе - ни одной головы: или в стадо отправили или девали куда, птицы тоже: про "мужика" хозяйка сказала "уехал", а куда - она не знает.
Налоги и самообложение Федул платил исправно, все квитанции были сколоты английской булавкой и лежали за иконами.
Мы вышли на улицу с упавшим настроением. Гриппак больше не рассказывал смешные анекдоты, Матвиенко потемнел как туча и тоже молчал. Все было понятно - хлеб припрятан.
- Они не дураки, чтобы зерно держать в амбарах, - сказал Матвиенко. - Я говорил: этот обыск ничего не даст...
- Не обыск, а проверка, - тихо поправил Гриппак.
- Пусть проверка, один леший, что в лоб, что по лбу.
- Может прекратим обход? - Гриппак взглянул на председателя.
- Зачем же? - Матвиенко метнул в его сторону суровый взгляд. - С нас все равно спросят, где мы были, что видели. Будем продолжать.
Дом Аверьяна Шитова стоял ближе к центру села. Аверьян - объемный седой старик, из-за чрезвычайной полноты ходил медленно, важно, осторожно переставлял тонкую тросточку. Всегда чисто одетый, с крупным розовым лицом и роскошной белой бородой, расчесанной по одному волоску, походил он на генерала в отставке.
"Это настоящий кержак - не пьет и не курит", - говорили про него в селе. Своего племянника Федула он не любил за то, что тот "обасурманился" - табак курил и водку пил.
Большой красивый дом молчал. Массивная калитка закрыта, но не заперта. Во дворе собаки не было. Никто нам навстречу не вышел. На кухне была одна пожилая женщина, она сказала, что хозяин тяжело болен и не встает с постели.
- А кроме вас есть еще кто-нибудь в доме?
Она отрицательно покачала головой и ушла. Мы долго ждали ее. В доме стояла могильная тишина, словно все вымерло - ни звука, ни шороха, один только упитанный кот с отмороженными ушами терся у наших ног и мурлыкал. Нам стало неудобно сидеть одним и мы вышли. Во дворе, в углу,копался широкоспинный человек в черном полушубке, подпоясанный красным кушаком. Это оказался пожилой мужчина, обросший седой бородой, с длинными усами. Узнав о цели нашего прихода, он отдал нам ключ, которым, видимо, открывались все замки, скрюченными пальцами вытер нос, бороду и стал в сторонку.
- Вы сами откройте, а мы посмотрим, - оказал Матвиенко.
Кроме пяти мешков пшеницы и немного овса мы ничего не нашли.
- А мука есть?
- Как не быть. Вот, - указал старик на высокий ларь.
Муки тоже было мало. Старик оказался глухим и ему приходилось кричать на ухо. Гриппак имел тихий голос, а тут совсем потерял его. Матвиенко, задав два или три вопроса и не получив на них толкового ответа, безнадежно махнул рукой и пошел к выходу.
Мы проверили еще дворов пять или шесть. Результаты были неутешительными. Хлеб был, но мало, только себе на прокорм и на семена.
- Зайдем еще к Ивану Иванычу Латыгину, на этом точку поставим, - оказал Матвиенко.
Латыгины только пообедали и семья разошлась по хозяйству. Эта семья, помимо всего прочего, была тем примечательна, что имела трех Иванов: дед Иван, отец Иван и внук Иван. Отец Иван собирался на ток (Латыгины молотили хлеб на усадьбе), мы застали его, когда он уже одевался. Черный от летнего загара, он походил на цыгана, хотя густая окладистая борода выгорела от солнца и порыжела.
- Нам тебя и нужно, - промолвил Матвиенко после того, как поздоровался. - Признавайся, Иван Иваныч, есть хлеб?
- А как же ему не быть? На то мы чай и хлеборобы, чтобы хлебом заниматься.
- Сколько можешь продать нашей кооперации?
- Я же тебе продавал.
- Мало, Иван Иваныч. Надо еще столько и полстолько, - пошутил кооператор. - Ты куда собираешься? Наверно, хлеб молотить? Много у тебя еще не обмолоченного осталось?
Лучше бы он не говорил так. Латыгин-отец так взбеленился, что у него даже руки затряслись, он выпустил один конец опояски, сел на лавку и, повысив голос, спросил:
- А ты что, проверять меня пришел? Красная метла, значит?
- Да нет. Красная метла давно отменена. Просто так интересуемся, кто сколько может еще продать государству зерна, добровольно, по установленной цене, - миролюбиво и успокаивающе проговорил Матвиенко.
Мы все толпились у тесного выхода на улицу. Хозяин не приглашал нас пройти вперед и сам не выходил на улицу. Он закурил толстую цигарку и успокоился, на нас не смотрел. Матвиенко начал издалека:
- Ты человек самостоятельный, Иван Иваныч, и не скупой. Я ведь знаю тебя, не первый год соседи...
- И что ты хочешь от меня? Плохой сосед я?
- Ой, нет. Сосед ты хороший. Не скупись, Иван Иваныч. Мы ведь не даром просим. Помоги государству.
- Я же сказал - не могу.
- А ежели мы будем всей комиссией просить тебя? Тогда как?
- Я не красная девка, чтобы меня уговаривать. И хоть сто комиссий будь здесь, но ежели хлеба нет - где я возьму его?
- Поищи, Иван Иваныч. Год нынче был неплохой, урожайный. У тебя тоже прибавка была в семье... Как молодые-то живут? Иван-то, твой меньшой - трудолюбивый парень, и жена ему попала славная. Я знаю Надю вот с таких лет, - он показал ее рост.
Это в известной степени растрогало Ивана Иваныча. После почти получасовой беседы он согласился продать государству еще пудов двадцать.
- Это последний, что я могу.
Матвиенко тоже малость повеселел: не напрасно же мы ходили по дворам. Хлеб есть, но его попрятали в ямах, а нам не дано права искать ямы и вскрывать их. Сейчас не военный коммунизму новая экономическая политика.
В тот же день по селу прошел слух, что мы ходим по дворам с обыском, шарим по амбарам, у кого есть хлеб.
Председатель сельского Совета Федор Телепнев упрекнул нас в неосторожности, но Матвиенко заспорил с ним, что нужно было не так делать, а вызывать богатых и зажиточных крестьян в Совет по одному и агитировать их, чтобы они везли хлеб в кооперацию на продажу.
- Я уже делал так, ничего не помогает, - упавшим голосом сказал Телепнев.
- Значит, надо искать другой способ, - ответил ему кооператор.
- А эти хождения мало пользы принесут. Мы как нищие просим у кулака хлеб...
В конце мая 1928 года я уехал в Омск по вызову брата. Перед отъездом я сдал комсомольские дела вновь избранному секретарю ячейки Мише Крыченкову. Он написал мне справку, что я комсомолец с такого года, взносы уплатил, но членского билета не имею. И так как у нас не было печати, сельский Совет приложил свою печать на справку.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/20/374