Мы без конца разматывали на руках и ногах раненых
слипшиеся от крови бинты; снимали шины,
гипсовые повязки, тоже пропитанные кровью…»
ТАТЬЯНА ПЕВНИЦКАЯ. МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА - ПЕВУНЬЯ
Ветеран Великой Отечественной войны, медицинская сестра РАИСА ИВАНОВНА КУРАНОВА написала воспоминания о своей фронтовой подруге ТАТЬЯНЕ ПЕВНИЦКОЙ. Под текстом такие данные: Москва, август-сентябрь 1984 года.
Приведённые в воспоминаниях стихи, вероятно, написаны Р. И. Курановой. В текст воспоминаний я практически не вмешивалась. Не имею права его приглаживать. Это драгоценные свидетельства и переживания фронтовички.
Самый талантливый литератор, не прошедший, как эти две медицинские сестры, ад войны, не сможет так достоверно описать хоть один день работы фронтового госпиталя.
ПЕРВЫЙ КОНЦЕРТ ТАТЬЯНЫ ДЛЯ РАНЕНЫХ
В моей памяти остался навсегда необыкновенный по морально-духовной ценности первый концерт для раненых – дорогих воинов, исполненный военной хирургической медсестрой Татьяной Певницкой.
Было это в далёком 1941 году, в конце декабря. Наш фронтовой СЭГ-290 (сортировочный эвакуационный госпиталь - СЭГ) Западного фронта после очередной передислокации разместился на окраине Москвы, в старинном Лефортово – в помещениях Коммунистического госпиталя (был эвакуирован в тыл). Теперь здесь Главный военный клинический госпиталь имени академика Н. Н. Бурденко.
В Подмосковье шли очень тяжёлые бои с фашистами…
…Сильный враг оголтелый,
Рвался к нашей Москве дорогой,
На пути своём всё сметал,
Жёг, убивал,
Потеряв человеческий облик свой!
Сыны Отчизны вставали на смерть,
Вставали железной стеной,
Чтоб уберечь, спасти от врага,
Мечтавшего захватить Москву навсегда, -
Любой ценой!
У сынов, дочерей – тогда
Не дрогнуло сердце,
Не дрогнули руки,
Только боль появилась
За Родину – Мать!
Всё отдали они,
В сорок первом,
В тяжелейший,
Для Москвы дорогой, и в труднейший
Для Родины час!..
Враг был сильный, злой, коварный, бесчеловечный.
Наши доблестные воины атаковывали врага смело, решительно; гнали его с наших земель, освобождая один за другим занятые фашистами населённые пункты Московской области.
В это время в наш СЭГ 290 шёл особенно большой поток раненых. Военные медики: врачи, фельдшера, медицинские сёстры, санитарные дружинницы и другой персонал сутками не выходили из перевязочных, операционных и других подразделений госпиталя, занятых оказанием помощи раненым.
ИХ ОТПУСТИЛИ ОТДОХНУТЬ
Мы с Таней Певницкой только что вышли из перевязочной нашего хирургического отделения – на короткий отдых. Нас отпустили поспать пару часов, так как мы стояли у перевязочных столов около суток. Именно «стояли». Присесть хоть на несколько минут не было никакой возможности.
Раненые или сами подходили к перевязочному столу, или их приносили на носилках. Санитарные дружинницы подвозили раненых на специальных каталках.
Наше хирургическое отделение специализировалось на помощи при ранениях верхних и нижних конечностей.
Мы без конца разматывали на руках и ногах раненых слипшиеся от крови бинты; снимали шины, гипсовые повязки, тоже пропитанные кровью. По указанию врачей обрабатывали раны, забинтовывали; если требовалось, вновь накладывали гипсовые лангеты, повязки.
Если была необходимость, то отвозили раненых в операционные, на рентген.
У персонала уставали руки, отекали ноги, кружилась голова от усталости. Некогда было даже выпить стакан горячего чая.
И вот мы с Таней вышли из перевязочной, чтобы немного передохнуть.
Наше хирургическое отделение располагалось над сортировочным отделением. Чтобы выйти из своего помещения, нам надо было пройти холл-зал на первом этаже сортировочного отделения. Холл-зал был до отказа набит ранеными, ещё не прошедшими санитарную обработку.
Лишь, если требовалась срочная помощь, раненых сразу же отправляли в операционные. Всех остальных сначала мыли, стригли, брили, переодевали. Санитарная обработка нужна была для того, чтобы не допустить появления в госпитале опасных инфекций.
Мы пробирались с Таней по этому залу осторожно, стараясь не задеть никого из раненых и не причинить им дополнительную боль; приходилось и через ноги переступать. Раненые стояли, сидели, полулежали и лежали на носилках или топчанах.
И были они ещё в шинелях, сапогах; кто-то – в валенках, полушубках и шапках-ушанках. Так они отогревались. В декабре 1941 года стояли сильнейшие морозы; температура воздуха опускалась до минус 30-40 градусов; дул сильный ветер. В такие морозные дни (а они продолжались почти всю зиму), фронтовики поступали и с обморожениями.
Мы видели, что у кого-то поверх шинели или полушубка на раненную забинтованную руку прибинтована шина из проволоки; у кого-то – из фанеры и других подручных средств. Рукав шинели или полушубка разрезан.
А у кого-то ранены обе руки, а потому шинель накинута на плечи, а под ней тоже шины, гипсовые повязки, лангеты. У раненых в ногу или в обе ноги шины наложены поверх разрезанных сапог или валенок. А кто-то был и без обуви.
Увечья эти тяжёлые: осколочные ранения мягких тканей рук, ног; обширные осколочные ранения мягких тканей с повреждением кости; пулевые - касательные, проникающие, сквозные с повреждением кости. Было много раненых, окутанных повязками – на руках, ногах, голове…
Страшно болезненны были ранения в суставы, с их раздроблением. Мучились воины и с обморожениями рук и ног.
Первую помощь фронтовикам оказывали на поле боя; там действовали медико-санитарные батальоны, полевые подвижные госпитали. Но во время транспортировки, от тряски по фронтовым, изрытым воронками от бомб, занесённым снегом дорогам, наложенные на раны повязки, шины сбивались. Всё это, а также гимнастёрки, брюки, шинели, обувь пропитывались кровью.
Где-нибудь на полдороги сопровождающие раненых санинструкторы могли повязки поменять. Но они снова сбивались и пропитывались кровью. Вот в таком состоянии раненые поступали в наш и в другие госпитали.
В зале, по которому шли мы с Таней, слышались стоны, покашливание. Тяжело раненые неспокойно дремали – от ран, слабости, а не от желания спать.
И всюду стоял запах страшной войны – запах человеческой крови! Запах шёл от пропитанных кровью повязок, одежды, обуви; солдатского пота; запах жжённого пороха; табачный – от самокруток.
И едва уловимый особый запах – окопно-дымно-костровый, впитавшийся в бельё, гимнастёрки, брюки, шинели, портянки, вещевые мешки…
В те декабрьские дни в госпиталь поступало очень много раненых.
Нам с Таней стало не по себе. Мы остановились и заговорили.
- Вот гад, фашист, что натворил!
- Что фашист наделал: напал на нас, всё нам поломал, хорошую жизнь нашему народу калечит!
- Будьте прокляты, фашисты!
И такая злость нас взяла! Про свой отдых мы забыли. Стало страшно жаль наших воинов. Но эта жалость не была безучастной; это была жалость – любовь; жалость – глубочайшего уважения к ним; жалость – преклонение перед ними; преклонение их подвигу – подвигу защитников Родины!
Потом эта особенная жалость сопровождала нас всю войну. Она и сейчас с нами.
МЫ ОСТАЛИСЬ НА «ЧАСОК»
Я смотрю на Таню. У неё на глазах слёзы.
- Братцы, дорогие, как же вам тяжело, как же вас много! – заговорила Таня.
И предложила мне:
- Давай побудем здесь хотя бы часок?
- Конечно, - ответила я.
Где-то недалеко тихо играл баянист.
И мы остались «на часок», который растянулся на несколько часов. Мы начали помогать раненым. Одному поправили повязку; другому дали напиться воды. Солдат попросил достать из вещевого мешка кисет и скрутить папиросу. Боец, раненный в ногу, передал самодельную зажигалку, чтобы зажечь самокрутку.
Одному из раненых захотелось перечитать письма. Достали из вещмешка треугольничек, прочитали дважды это письмо от его боевого товарища. А другой раненый показал письмецо от девушки; была там и её фотокарточка.
- Красивая! – сказали мы.
Солдат улыбнулся, услышав похвалу невесте.
Потом мы прочитали ещё не одно письмо. По виду некоторых было ясно, что они читанные-перечитанные; это были дорогие весточки из родного дома.
Мы с Таней ходили между ранеными и помогали, чем могли. Многим подправляли шины, повязки; укладывали поудобнее. Со всех сторон слышалось:
- Сестричка, подойди ко мне.
- Сестричка, дай воды.
Откуда им было знать, что мы едва на ногах стоим после суточного «стояния» около таких же раненых, только у перевязочного стола? Наши суточные дежурства с кратковременными передышками-отдыхом длились уже не одни сутки.
Но уйти от них мы не смогли.
Только когда исполнили все просьбы раненых, мы, наконец, присели. Разговаривать не было сил.
И вдруг Таня тихо спросила меня:
- Может, им что-нибудь спеть? Может, тогда им хоть немного полегчает?
ОДНОЗВУЧНО ГРЕМИТ КОЛОКОЛЬЧИК…
Мне бы надо было спросить у Тани: «А хватит ли у тебя сил?».
Но я задала ей другие вопросы, отлично понимая, что и у неё, и у меня крайняя степень усталости, но сейчас это было не в счёт.
- А ты умеешь петь? Спеть под баян сможешь?
- Попробую. Пела немного до войны; для себя, - ответила Таня мне на ухо.
Мы посидели, помолчали, а потом подошли к баянисту. Попросили его пересесть в центр зала. С трудом нашли ему место. Раненые, кто смог, увидев эти приготовления, придвинулись ближе к музыканту.
Таня тихо поговорила с баянистом; вполголоса что-то ему пропела. Он тихонько проиграл напетое ею. Таня сказала: «Да, да, это».
И Таня запела. Хорошо помню, что запела она русскую народную песню «Однозвучно гремит колокольчик…». Эта песня, спетая в декабре 1941 года, и сейчас звучит у меня в ушах. Спустя столько лет!
Потом Таня спела другую, третью песню. Я потеряла счёт. Она поёт, баянист подыгрывает, раненые слушают, а у меня глаза слипались. Но не уснула – так завораживало Татьянино пение.
Я слушаю и сквозь полу слипшиеся веки посматриваю на раненых; вдруг кто-нибудь что-нибудь попросит, тогда я поухаживаю за ними – и за себя, и за подругу-певунью.
Куда там! Раненные бойцы, слушая песни, про всё забыли. Самокрутки погасли, какие-то свёрточки из рук выпали, шапки съехали с голов.
Этот своеобразный концерт никак не нарушал работу санпропускника сортировочного отделения. Каких-то раненых забирал туда персонал, а на их место прибывали новые.
Сквозь полу слипшиеся свои веки я видела, как менялось выражение глаз и лица их. От песен появлялась одухотворённость; с лиц уходили гримасы боли; исчезала беспомощность. Лица их озарились улыбками.
Лица – ещё не побритые Илюшей*, знаменитым госпитальным мастером. Знаменит он был тем, что, когда брил или стриг раненых, то не суетился, а умело «ходил» вокруг раненых, не задевая их руки, ноги, не толкая – чтобы не причинить боли.
Песни Тани отвлекли бойцов от страданий. Конечно, никуда не ушла боль в раненных ногах, руках, головах. Она лишь притихла. Но и это было очень важно для поднятия настроения, улучшения душевного состояния.
ВСЁ ЭТО НЕ ПЕРЕДАВАЕМО СЛОВАМИ! Я никогда не забуду тот концерт и радость на лицах раненых.
Наш отдых был забыт. Таня пела, а слёзы застилали ей глаза. Это были слёзы счастья – она смогла, пусть на какой-то миг, облегчить страдания нашим дорогим воинам.
…Тут слышны
Тяжкие стоны,
И там, где-то – тихие,
Тихие стоны.
Нет от ран
Воинам –
Нет ни покоя, ни отдыха,
И нет сна!
И вдруг раздался
Голос девичий звонкий,
Голос девичий нежный.
Это красивые песни
Медсестричка Танюша запела,
Те, что любила,
Те, что до войны для себя
Много раз пела!
Затихли стоны,
Уменьшились боли,
Будто бы,
«Сняло совсем
их с рук», -
Раненых стал успокаивать,
Песен красивых,
Незабываемый
Звук!
Это был первый концерт для раненых. Но затем было их много. Таня пела в часы, отведённые ей для отдыха.
Как сумела медицинская сестра Татьяна отгадать тогда, что раненым нужна была её песня; именно тогда, когда они больше всего в ней нуждались?
Потом я смогла ответить на этот свой вопрос. То было чувство долга; долга настоящего медицинского работника – помочь, подать «скорую помощь» в самый наинужнейший момент.
То был долг настоящего Человека: подать руку помощи нуждающемуся в ней тогда, когда ему очень тяжело; или когда он не может обойтись без этой руки.
Уже после войны я прочитала, записала и запомнила бесценные слова русского учёного, академика И. П. Павлова. Он считал, что болезнь – это порочная связь ЦНС (коры головного мозга; ЦНС - центральная нервная система) с поражённым органом. И если удаётся разорвать эту связь, больной пойдёт на поправку. Улучшение наступает потому, что переключение разрывает порочную связь, и мозг «забывает» о больном органе. Ранение – это ведь тоже болезнь.
Музыка, пение – это хорошая разрядка эмоций, одно из самых сильных воздействий на человека: пробуждает добрые чувства, «высекает огонь из сердца», просветляет печаль, снимает усталость, способствует расширению кровеносных сосудов…
Из истории известно, что у древних арабов около больниц собирали музыкантов и певцов. Их творчество было музыкальным «лекарством» для больных.
Пение медсестрички Татьяны Певницкой в тот незабываемый военный декабрьский день и сейчас я слышу. Моё сердце заставило руку написать вот это домашнее сочинение – воспоминание о Танином первом концерте для раненых – для защитников нашей любимой Родины»
Участница Великой Отечественной войны,
ветеран СЭГа №290 Западного и 3-го Белорусского фронтов
Куранова Р. И.
*После войны не потерялись следы Илюши, ветерана СЭГа 290, парикмахера, «знаменитого госпитального мастера», как его назвала здесь Раиса Куранова. В письме лейтенанта медицинской службы, коменданта госпиталя Василия Архиповича Основы в Совет ветеранов СЭГа (1966 год ) есть такие строчки: «Видел Фейгиса Илью. Работает парикмахером в одной из парикмахерских возле Курского вокзала (в Москве)».
Воспоминания В. А. Основы можно прочитать здесь же, на Прозе. ру.
ИГРАЙ, МОЙ БАЯН!
Вернусь к фразе Раисы Курановой: «Где-то недалеко тихо играл баянист».
Это не придумка и не единичный случай. На некоторых фотографиях, сделанных в палатах этого огромного сортировочного эвакуационного госпиталя, есть и солдаты, играющие на баяне или гармошке.
Медицинская сестра Наталия Дмитриева также во время войны служила в СЭГе 290; она работала в 1-м приёмном отделении. Из её воспоминаний:
«В большом приёмном отделении раненых, прежде всего, кормили – это было в то время, когда они ожидали своей очереди в ванную. Их мыли, стригли… Помню, что в приёмном отделении находился баянист; он исполнял любимые песни бойцов».
Музыка поддерживала персонал (в большинстве – женщины) СЭГа 290, когда он строил в Пыжовском лесу (близ г. Вязьмы Смоленской области) в марте-апреле 1943 года подземный медицинский городок. «ПЫЖГРАД», как в шутку называли его те, кто служил в этом фронтовом госпитале, надёжно защищал от вражеских бомбёжек раненых и тех, кто их спасал.
Психологов в госпиталях не было. Боевой дух раненых поддерживали политруки. Но была и чья-то хорошая идея (возможно, то было решение Политуправления Красной Армии): развивать на всех фронтах художественную самодеятельность. Был такой коллектив и в СЭГе 290.
Как-нибудь я ещё более подробно напишу, как в свободные от дежурства часы (конечно, такие же уставшие, как Татьяна Певницкая и Раиса Куранова) хирурги, медицинские сёстры, санитарные дружинницы, повара и все, кто имел какой-то талант, устраивали концерты для раненых.
Так было и в Москве, в районе Лефортово, который упоминает в своём рассказе Раиса Ивановна Куранова. А также в Пыжовском лесу и затем везде, где госпиталь разворачивался и начинал принимать раненых, вплоть до Восточной Пруссии – здесь СЭГ 290 встретил великую Победу над фашистами.
Известно, что во время Великой Отечественной войны на всех фронтах бывали концертные бригады, в которые входили профессиональные актёры, музыканты, певцы, чтецы, балерины.
Искусство тоже било врагов!
Припев из популярной в военные годы песни «Играй, мой баян» (слова Л. Давидовича, музыка В. Соловьева-Седого):
Играй, мой баян,
И скажи всем друзьям,
Отважным и смелым в бою,
Что, как подругу,
Мы Родину любим свою.
С МУЗЫКОЙ НЕ РАССТАЛАСЬ И ПОСЛЕ ВОЙНЫ
В архиве Совета ветеранов СЭГа 290 есть две анкеты Татьяны Михайловны Петиной-Певницкой, заполненные ею 8 марта 1966-го и 18 октября 1986 года. Дата рождения: 2 октября 1908 года. Когда началась война, ей было 32 года. Где родилась, в анкетах не указано. Возможно, в Воронежской области (губернии).
Татьяна Михайловна написала: «Добровольно ушла на фронт от Москвы»
Петина – фамилия мужа. Вышла Татьяна Михайловна замуж до войны или после, не известно. В анкете от 1966 г. она написала: «Вдова». Если не названы дети, значит, их не было.
Сведения из анкет.
В госпитале работала медицинской сестрой в 3-м хирургическом отделении, а затем – в 5-й хирургии, начальником которой был подполковник медицинской службы Николай Иванович Минин. Переведена в 1-ю хирургию, где начальником была хирург Дина Лазаревна Цирлина.
Пять раз выезжала на фронт в составе ОРМУ (Отдельная рота медицинского усиления; подвижная хирургическая бригада) с группой майора медицинской службы Пронина В. М.
Старший сержант медицинской службы. Служила в СЭГе 290 с октября 1941-го до 23 августа 1945 года.
Награды: Орден Отечественной войны 2-й степени; медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За взятие Кёнигсберга». Юбилейные медали.
Образование до службы в армии: незаконченное высшее; общеобразовательное и музыкальное среднее; РОККовские (РОКК – Российское Общество Красного Креста) курсы в Москве и 1 год медтехникума.; 2-х годичные курсы ОПТЭ (расшифровки нет). Специальность – старший бухгалтер.
Место работы к моменту заполнения анкеты в 1966 г.: сотрудник Музыкального фонда СССР. Указан адрес: Москва, Смоленская набережная, 2. Общественная работа: руководитель походов выходного дня при городском клубе туристов г. Москвы.
Персональный пенсионер местного значения.
Как это странно звучит: «местного значения».
На вопрос анкеты «Какое участие принимаете в военно-патриотической работе с молодёжью» названы школы: №240 Кировского района Москвы и имени Семашко (возможно, это медицинское училище – Л. П.-Б.), а также средняя школа № 2 в г. Вязьме (здесь в музее есть большая экспозиция материалов о СЭГе 290; если он, конечно, сейчас существует).
И в более поздней анкете Татьяна Михайловна указала место работы: в Музфонде СССР; в нотном цехе. Здесь она написала ещё какой-то союз, при котором находился Музфонд, но слово невозможно разобрать.
В это время она уже жила на улице Мусоргского в Москве.
Теперь понятно, как Татьяна Певницкая, певшая в декабре 1941 года для раненых, была тесно связана с музыкой. «Музыкальное среднее образование» - это профессиональная подготовка. И фамилия у неё музыкальная.
В графе анкеты «Ваши предложения» Татьяна Михайловна написала:
«Добиться, чтобы к 45-й годовщине Битвы под Москвой была открыта мемориальная доска. Это необходимо для отображения героической эпопеи коллектива госпиталя № 290 в Лефортово, где многие из нас получили боевое крещение в перевязочных и операционных госпиталя».
(Памятная доска на одном из корпусов Главного военного клинического госпиталя имени академика Н. Н. Бурденко в Лефортово открыта 6 мая 1989 года)
Есть интересный документ. По поручению Совета ветеранов СЭГа 290, Татьяна Михайловна передала в Государственный музей обороны Москвы разные материалы, рассказывающие о госпитале.
В акте приёма от 6 апреля 1982 года указаны фотографии ветеранов госпиталя; киноплёнка, на которой «Лесная бригада в Пыжовке» в 1943 году; за разные годы «Медицинская газета» и «Гвардейская слава» и 9 фотографий Веры Павловны Рождественской.
О В. П. Рождественской мало известно. Пока не ясно, служила ли она в СЭГе. Но в послевоенные годы она присутствовала в День Победы на встречах однополчан этого госпиталя. На фотографиях – она в президиуме этих торжественных собраний и представлена, как член Московской секции Советского комитета ветеранов войны.
ЗАБОТЫ РОДИНЫ - ЕЁ ЗАБОТЫ
Дополняет ещё немного рассказ о жизни Татьяны Михайловной письмо, написанное в 1986 году тогдашним председателем Совета ветеранов СЭГа 290 Серафимой Сергеевной Зверловой в отдел социального обеспечения Кировского района Москвы. Есть данные, кому направлялось это письмо-ходатайство; я их опускаю.
«Совет ветеранов фронтового госпиталя № 290 Западного, 3-го Белорусского фронтов ходатайствует об увеличении пенсии ветерану Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. ПЕТИНОЙ-ПЕВНИЦКОЙ Татьяне Михайловне, 1908 года рождения, инвалиду 2-й группы, проживающей: г. Москва, ул. Мусоргского…
В соответствии с Постановлением Совета Министров СССР от 9 августа 1985 года за №643 «Об увеличении максимальных размеров персональных пенсий республиканского и местного значения с 1 января 1986 года», Петина-Певницкая Т. М. имеет право на такое увеличение.
Её общий трудовой стаж 40 лет 11 месяцев и 10 дней (с учётом службы в рядах Красной Армии), в том числе непрерывный стаж - 30 лет 5 месяцев и 29 дней, подтверждённый трудовой книжкой и архивной справкой Подольского военного архива.
Профсоюзный стаж с 1926 года. В настоящее время она имеет пенсию 75 рублей.
Всю свою сознательную жизнь Петина-Певницкая Т. М. трудилась и жила нуждами и заботами своей Родины. В годы коллективизации сельского хозяйства она участвовала с 25-тысячниками по организации и учёту трудодней в колхозах Воронежской области; работала по ликбезу.
Когда началась Великая Отечественная война, Петина-Певницкая Т. М., окончив курсы медсестёр РОККа в Коминтерновском районе г. Москвы, добровольно ушла на фронт; в составе фронтового госпиталя № 290 Западного и 3-го Белорусского фронтов прошла боевой путь от Москвы до Кёнигсберга.
За безупречную службу в годы Великой Отечественной войны Петина-Певницкая Татьяна Михайловна имеет правительственные награды.
Тов. Петина-Певницкая Т. М. с 1957 года входит в состав Совета ветеранов СЭГа № 290 и является ответственной за военно-патриотическую работу среди молодёжи, воспитывая в них нравственные качества: любовь к Родине, патриотизм, готовность защищать Отечество.
Тов. Петина-Певницкая Т. М. награждена благодарностями, грамотами, Почётным Знаком Советского комитета ветеранов войны – за активную военно-патриотическую работу среди молодёжи.
Петина-Певницкая Татьяна Михайловна – достойный, полезный член общества».
Теперь уже не спросишь у представителей советской власти, почему медицинская сестра-фронтовичка получала такую мизерную пенсию - 75 рублей? Жаль, что правящая в СССР коммунистическая партия, не сумела обеспечить (а могла бы, без всякого сомнения!) достойную материальную жизнь людям, которые разгромили фашистов.
Сужу по анкетам ветеранов СЭГа 290: пенсия у многих фронтовиков была даже меньше, чем 75 рублей.
Т. М. Петина-Певницкая была в первом составе Совета ветеранов госпиталя. Об этом написала первый председатель этого Совета и инициатор встреч однополчан Нина Павловна Михайловская (рассказ о её службе в СЭГе 290 и общественной работе после войны опубликован здесь же, на Прозе.ру - Л. П.-Б.).
Бывала, конечно, Татьяна Михайловна в День Победы на встречах ветеранов родного госпиталя, о чём есть отметки на анкете.
Пока они были молоды, пока у них были силы, «сэговцы» (так они себя называли) после торжественных собраний шли в какой-нибудь московский ресторан или кафе. Там они, прежде всего, выпивали чарочку за боевых товарищей, погибших в годы войны и умерших в послевоенные годы.
Они вспоминали, смеялись, плакали, пели и танцевали.
Возможно, хоть однажды на такой встрече Татьяна Певницкая пела «Однозвучно гремит колокольчик…».
Можно предположить, что кто-то из раненных советских бойцов, слушавших эту и другие песни медицинской сестры Татьяны в декабре 1941 года, вернулись домой с фронта и прожили долгую жизнь.
Трудно представить, чтобы они не вспоминали тот необычный концерт, послуживший дополнительным «лекарством» для их выздоровления.
На её анкете печальное сообщение: «Умерла в 1987 году».