Вверху: Б. В. Анненков (слева) и Н. А. Денисов перед судом.
Военная коллегия Верховного Суда приговорила атамана Анненкова
и его подручного Денисова к расстрелу. 24 августа 1927 г. приговор
был приведен в исполнение.
*****
СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть вторая: В СЕЛЕ ЕРМАК.
5. ВПЕЧАТЛЯЮЩИЕ СОБЫТИЯ
Старшего брата забрали в Красную Армию, вместе с ним ушли и три двоюродных брата - Данил, Виктор и Иван. Зачислили их в кавалерию и с ходу бросили на Семипалатинск, в погоню за атаманом Анненковым, самым жестоким и непримиримым врагом Советов.
Через несколько месяцев они вернулись домой и рассказали, как с боями брали Усть-Каменногорск, Зайсан и Тополев Мыс и как в одном из боев чуть не погиб мой старший брат, спас его двоюродный брат Виктор. Когда они ворвались в Зайсан, на улицах города завязался бой, были уже сумерки, наши теснили и преследовали отступающие части белой армии. Один алашордынец уже занес саблю над головой брата, но Виктор сразил его выстрелом в упор и тот как грузный мешок свалился с коня.
Мне глубоко врезались в память рассказы старшего брата о войне, особенно о зверствах атамана Анненкова. Я впервые узнал, насколько может человек быть жестоким в своих поступках. Брат говорил, что по пути отступления белые сжигали целые селения, набивали живыми людьми глубокие колодцы или на морозе обливали людей водой и под дулами винтовок держали их до тех пор, пока они не превращались в ледяные сосульки. Раскаленным железом клеймили людей, отрезали им уши,носы, отрубали пальцы, вывертывали руки и ноги. В Усть-Каменногорске по приказу атамана был живым брошен в пароходную топку большевик Ушанов.
От таких рассказов волосы вставали дыбом. В постели по вечерам я долго не мог уснуть. Воспаленная воображением голова беспокойно металась по подушке.
Другие ребята любили пересказывать своими словами все, что слышали от взрослых, да еще прихвастнут, у меня же не было такой привычки. Рассказы брата я никому не передавал, они откладывались в памяти и ждали своего времени. Видимо, это сыграло большую роль в накоплении впечатлений, которые впоследствии пригодились мне.
Не менее сильное впечатление произвел на меня и такой эпизод. Это было в конце марта или в начале апреля. Однажды я сидел на подоконнике и смотрел в окно, как на улице резвились ребята - казашата, они бегали по тающему снегу босыми, играли в снежки, прыгали, орали. Это были ребята из казахской медресе (школы), которая не имела постоянного помещения, а ежегодно кочевала из одной избы в другую. Этот год она была у соседа карасакала Жумата.
Я оделся и вышел на улицу, чтобы вблизи посмотреть на них, но пока одевался, они убежали. Я пошел к избе Жумата, почему-то мне пришло желание посмотреть, как занимаются казашата, я ведь ни разу не видел этого. На белой кошме сидели мальчики, их было человек пятнадцать, перед ними на специальных подставочках были раскрыты толстые книги, они смотрели в них и беззвучно шевелили губами.
Шел урок. Перед учениками сидел толстый черноусый учитель в белой рубахе, на голове - тюбетейка. Он держал в руках длинную белую палку и бил ею по головам и плечам тех учеников, которые плохо читали или были невнимательными. Заметив, что к стеклу прилип мой нос, он погрозил мне пальцем.
Об увиденном я рассказал брату и спросил:
- У вас в школе бьют?
- Палкой не бьют, но линейкой попадает.
- И тебе попадало?
- Нет, я хорошо учусь и не шалю.
- А почему у них такие толстые буквари?
- Это они читали Кораны, божественные книги.
Я очень любил играть в бабки, мог целый день проводить за игрой, не прося ни есть, ни пить, и в игре достиг такой ловкости, что мне не было равных. Товарищи часто отказывались играть со мной. Бабки я хранил за дверью калитки, в углу, однако они тут мешали, взрослые часто наступали на них и ругали меня. Отгородить бабки требовалась доска, но в хозяйстве у нас не было ни одной доски, чтобы употребить на это дело.
Однажды я пошел с отцом в лавку и на площади за пустырем увидел большой сад, принадлежавший, видимо, хозяевам железной дороги или пристани, а может быть и обществу. Сад был обнесен высоким штакетником и внизу обшит тесом. За садом, вероятно, никто не ухаживал и он на глазах погибал: вместо деревьев торчали сухие палки. Штакетник еще был цел, но тоже начинал разрушаться, в некоторых местах доски хлопали на ветру. Я попробовал одну, ее можно было оторвать. Кругом ходили люди, и я не посмел этого сделать. Однако, тут же сообразил, что можно прийти вечером, когда мало народу, и доску утащить.
Дождался вечера, храбро пересек пустырь, с дрожью в сердце оторвал тесину и потащил ее домой. Была она длинной, не менее трех метров, и пока я тащил ее, положив один конец на плечо, другой волочился и поднимал пыль. Бежал и с опаской смотрел по сторонам. К счастью никто не попался мне.
В жизни моей это был единственный случай, когда я посягнул на чужую собственность. Только я взялся за ножовку, меня вдруг остановили родители и устроили допрос - где взял доску? Я объяснил. Отец и мать переглянулись и по их лицам я сразу понял, что им не понравился мой поступок. Правда, телесного наказания я не понес, но самым серьезным образом был предупрежден, что так делать нельзя. Запомни раз и навсегда - нельзя!
С тех пор я никогда не прикасался к чужому. На всю жизнь запомнил родительский наказ: лучше спроси, лучше купи, но никогда без спроса не бери чужого!
В глубине огорода, ближе к речке стояла наша саманная баня. Ее сделали в первое лето, как приехали в Ермак. И если бы кто-нибудь тогда сказал, что мы будем жить в этой бане, никто бы из нашей семьи не поверил. Однако случилось так, что мы почти два месяца провели в ней, как в хорошем доме. Правда, дом этот был тесен, низок, душен, но над головой не капало и не обдувало ветром.
В тот год, примерно в середине лета,начались дожди, четыре или пять дней шли они подряд, день и ночь. На нашей избе сперва промокла крыша, стали подставлять тазы и ведра, но это не помогало - вся крыша протекла, не было сухого места, потом стала отваливаться глина от потолка, на полу появились кучи сырой глины, перемешанные с водой они образовали болото, по которому ходить было не безопасно. Мы думали отсидеться на кровати, натянув над нею полог, но не тут-то было, избу заливало водой.
Решили на угол поставить плетень и засыпать его землей. С устья реки Белой привезли несколько лодок тальника, за неделю отец сплел высокий округлый плетень, поставили его на угол, вместо сухой земли засыпали за него шлак, крышу заново перекрыли и обмазали толстым слоем глины.
Из кладовки, примыкавшей к избе, сделали кухню. Теперь изба стала лучше, чем была.
Родня не помогала нам ремонтировать хату. Собственно, некому было помогать. Дядя Иван, самый старший брат отца, умер более года тому назад. Умерли и другие братья отца. А их старшие сыновья служили в армии. Тетушки были заняты своими семьями.
А тут на всю нашу родню навалилось еще одно тягостное испытание. Моего двоюродного брата Николая укусила бешеная собака. Случилось это сразу после сильных дождей. Николай всегда играл со мной. А этот раз пошел к товарищу погонять голубей. В полдень он возвращался домой и почти у самых ворот на него напала маленькая дворняжка, он отбивался от нее, но она все-таки цапнула его за руку и за ногу.
Чья была собака, так и не удалось узнать, но в нашем краю таких не было.
Собаку эту убили, отрезали ей голову, завернули в тряпки и отвезли в Павлодар на исследование. На счастье в тот день подвернулся пароход из Семипалатинска.
Голову повезла двоюродная сестра брата - Варвара. Лабораторные исследования подтвердили - собака действительно бешеная. Однако лечить от бешенства в то время в Павлодаре не могли, в Омске - тоже самое. Посоветовали ей ехать в Томск.
Варвара вернулась домой на третий день, пешком, расстроенная и похудевшая. Как быть?
Если через две недели не начать лечение, мальчишка может умереть. Надо срочно везти его в Томск. А денег нет. И занять не у кого; вся родня такая бедная, что никаких сбережений не имеет.
У тетки Марьи была единственная корова, пришлось ее продавать и на эти деньги ехать.
Когда собрались и с часу на час ждали пароход, к ним приходит сосед Ларион, он и до этого приходил и сокрушенно сочувствовал беде, но сейчас приходит и предлагает: зачем утруждать себя хлопотами, а тем более входить в такие большие расходы, как поездка в далекий город, не лучше ли предоставить дело течению времени.
- Ежели богом суждено, - сказал Ларион, - малец сам по себе выздоровит. А ежели суждено богом помереть, тут ничего не поделаешь...
Родня возмутилась таким советом. А двоюродная сестра Варвара с гневом сказала:
- Чтобы Колька сбесился? Никогда этому не быть!
И выгнала соседа из дому.
Проездили они более двух месяцев. Когда вернулись, я спросил Николая, что он там видел.
- Ничего, - ответил он. - Одни большие дома, и стекла в них, как вот наша дверь. И все дяденьки и тетеньки в больнице ходят в белых халатах.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/12/1693