Жил на свете Петринк – волшебный гном.
Вообще-то гномы, существа по природе своей подземные, живут не «на свете», а в темноте. В рассеянном полумраке пещер близ поверхности или в глубинной кромешной тьме – кому как повезёт. Самые древние, магма-гномы, живут на самом дне гномьей цивилизации – там, где из лавы формируются магматические породы. Эти породы, ещё не до конца застывшие, греют им бока, когда магма-гномы ложатся спать после долгой рабочей смены. Спят они недолго – столетия два-три. А потом снова за работу – наполнять вагонетки кусками породы, созревшими для выхода на поверхность.
Дальше за дело берутся гномы-коровикИ, живущие в толще земной коры. Их обязанность – доставлять отвердевшие куски породы наверх, туда, где за них возьмутся срединные гномы, в чью задачу входит сопроводить камень в мир наземных существ – людей. Гномы не знают, зачем это нужно, но смутно догадываются, что люди – это ещё один промежуточный пункт на Пути Камня. А что с камнем бывает дальше, после людей, – об этом гномы могут лишь сварливо полемизировать, толкая вагонетки по тесным извилистым туннелям, да строить теории, одна другой невероятней и фантастичней.
У гномов нет дня и ночи, но представление о времени у них имеется. Время они узнают – по виткам Земли и по расположению небесных тел относительно друг друга. Специальных приборов для этого у них нет. Гному достаточно просто остановиться, прижать ладонь к каменистой стене туннеля и на секунду прикрыть глаза – и он уже точно знает, который час. И другим гномам, своим товарищам, радостно сообщает: «Меркурий в Козероге, пора чай пить!» Или: «Эй, братва! Кончай перекур, Луна в клешне у Рака!» – и гномы, рассовав по карманам свои алмазные трубочки, разбредаются по дрезинам и вагонеткам.
Нам, людям, всё это может показаться немного странным, замысловатым и причудливым, но… так уж устроена голова гнома! Гному вовсе не обязательно видеть звёзды, чтобы уметь по ним ориентироваться. Им, гномам, в отличие от нас, людей, вовсе не обязательно дожидаться ночи, чтобы полюбоваться Большой Медведицей, пересчитать все шпильки в Волосах модницы Вероники или, например, мысленно погонять взад-вперед по Млечному Пути, ухватившись за плавник Дельфина.
«Звёзды как на ладони» – говорят у людей. Это выражение пришло к нам из гномьего мира. Только у них, у гномов, оно звучит немного по-другому – без «как». Потому что у гномов все звезды и планеты действительно на ладони. В любое время суток и в любую, даже самую облачную погоду. Не верите? – Загляните в учебник по астрогномии. Или, например, полистайте Гномограф – знаменитый научно-исторический трактат о жизни подземных гномов. Там всё очень подробно описано и даже картинки есть.
Но вернёмся к нашему Петринку. Петринк был необыкновенным, уникальным гномом. Вот уже много лет он жил наверху, в мире людей. При свете Солнца, Луны и – время от времени, когда не успевал спрятаться – противного ослепительно-белого электричества, так некстати изобретённого людьми пару веков назад.
Давно уже не видел Петринк своих друзей и сородичей, давно позабыл, как ходил с ними в долгие геологоразведочные экспедиции, пробираясь к заповедным недрам Земли, на такую глубь, что от близости раскаленного ядра даже у жаростойких магма-гномов начинали тлеть бороды, а ступни ног – запекаться в железных башмаках, словно отбивные на противне.
Давно забыл Петринк и о священном камне догномите – о том единственном сокровище, которое, вопреки расхожему мнению, действительно ищут гномы в свободное от работы время. Точнее так: о том единственном камне, который гномы ищут для себя.
Потому что никаких других сокровищ, всяких там изумрудов и рубинов, сапфиров и турмалинов, не говоря уже о малахите и горном хрустале, ни один уважающий себя гном специально искать не будет. Разве что может подобрать с земли, если камешек сам прикатится к нему под ноги, и к чему-нибудь приспособить. Но скорее всего камешек будет небрежно откинут в сторону: в темноте даже драгоценный камень – это всего лишь камень. Без лучей света невозможно оценить его красоты, а свет губителен для глаз гнома.
Совсем другое дело – догномит. Священный для каждого гнома Камень О, антикамень, дыра в пространстве.
В свое время О-камень сыграл необычайно важную роль в судьбе Петринка, такую важную, что можно сказать – роковую. Поэтому мы просто не можем обойти его вниманием и не изложить хотя бы ту малую толику сведений о нем, которой располагаем.
Итак, догномит. Никому доподлинно неизвестно, зачем этот камень нужен гномам и как он действует. Даже сами гномы не смогли бы ответить на этот вопрос, хотя догадок, теорий и предположений у них великое множество. Но догадки догадками, а точно – никто не знает!
Дело в том, что, стоит какому-нибудь гному наткнуться на догномит (а случается это крайне редко, всегда для гнома неожиданно и всегда – при условии, что свидетелей рядом нет), как у бедняги счастливчика тут же пропадает дар речи, глаза и рот широко распахиваются, а сам он начинает стремительно легчать и прозрачневеть.
Легчая и прозрачневея (то есть молодея по-гномьи), он вовсю заливается смехом, словно кто-то щекочет его за пятки, и чем громче и заливистей он хохочет – тем легче и прозрачней становится. Наконец, совсем уже юный и невесомый, похожий скорее на облачко в виде гнома, чем на самого гнома, он выскальзывает из своих одёжек, роняет на пол тяжелые башмаки и, перед тем как навсегда исчезнуть, ненадолго повисает в воздухе.
Словно пыльца волшебной феи, сдунутая с ладони.
Словно маленькая блуждающая туманность, невесть как попавшая в эти мрачные подземельные края, а теперь – вдруг – нашедшая путь к свободе.
Фр-р-р – и нет его!
Пф-ф-ф – и только его и видели!..
Братья-гномы, сбежавшиеся на смех, обычно обнаруживают лишь немногое: колпачок, курточку с панталонами, башмаки да небольшую пепельно-серую кучку мудрости, осыпавшейся с гнома во время хохота. Это всё, что остается от лучших из лучших, от избранников судьбы, которым выпала великая честь собственными глазами увидеть догномит – священный Камень О.
Никто не знает, что происходит с ними дальше. Никто понятия не имеет, куда они попадают, когда бесследно пропадают, кем или чем становятся. Не вызывает сомнения лишь одно: каждый гном мечтает попасть именно туда. Нет гнома, который не стремился бы в это место. Нет гнома, который не грезил бы о Камне О, год за годом вгрызаясь киркой в толщи кварцевого песчаника, выстукивая пустоты в глыбах базальта и кропотливо обмахивая метёлочкой шершавые своды пещер, заброшенных гномьих шахт и уводящих в бездну колодцев: а вдруг да какой-нибудь древний гном оставил на стене инструкцию о том, как выследить догномит и как заставить его показаться.
А если не инструкцию, так хотя бы парочку заклинаний. Хоть что-нибудь, способное помочь гному в его бесконечных и многотрудных поисках.
Когда-то и Петринк был таким – неукротимым искателем, неутомимым копателем и безоглядным мечтателем, живущим одной лишь мыслью о догномите. Столетия напролет, взяв отпуск у бригадира магма-гномов, бродил он по лабиринтам подземных ущелий, иногда с другом Риссином, но чаще – сам по себе, так как был он в ту пору гордецом и отчаянным одиночкой. Столетия напролёт, крупицу за крупицей, собирал Петринк знания предков – в надежде, что когда-нибудь настанет миг, и он, Петринк, весело рассмеётся и стряхнет с себя все эти накопленные крупицы мудрости, пылинки опыта да кристаллики информации, уносясь в прекрасную Неизвестность…
И так сильно, так самозабвенно он об этом мечтал, что однажды сам не заметил, как вышел на небольшую хризолитовую полянку под высоким сводчатым куполом. Таким высоким, что, казалось, это не каменный свод пещеры, а открытое ночное небо дышит сверху, с любопытством заглядывая в их тёмный мир.
Обычно Петринк был очень благоразумным и осторожным гномом, но тут почему-то забыл об опасности, прилег на минутку передохнуть, да так и уснул.
Разбудило его что-то странное, тёплое и приятно-щекотное, лёгким пёрышком упавшее на закрытые веки. Петринк сладко заулыбался во сне и зачмокал губами. Ему привиделось, будто бы камень догномит замерцал, заструился переливчатыми бликами вдоль стен пещеры, коснулся его глаз своим чудесным сиянием… Петринк во сне даже протянул к нему руку… И вдруг – проснулся.
То, что во сне было сиянием догномита, оказалось – о боги! – самым обыкновенным солнечным лучом. То есть для нас, людей, самым обыкновенным, а для гнома – катастрофическим. Ужасным. Кошмарным. Солнечным. Лучом.
Едва Петринк понял, что это такое светит ему в лицо, как тут же пронзительно вскрикнул, вскочил на ноги и бросился бежать, закрывая глаза ладонями. Впрочем, закрывать глаза было теперь бесполезно. Да и сами они, глаза, стали совершенно бесполезными. Непригодными ни для работы в кромешной тьме, ни для поисков догномита. С такими глазами теперь только в столовой кашеварить, при тусклом свете грибов-гнилушек, да разводить в питомнике бледно-зелёных разметочных светляков…
Прибежав домой, Петринк закрылся на замок в своей небольшой, но уютной комнатке, собственноручно выдолбленной им в полости кряжистого сталагмита, невесть кем и как занесённого сюда из верхних слоев Земли, упал на кровать ничком и пролежал так ровно тысячу лет. Потом он перевернулся на спину и еще лет семьсот провалялся, глядя в потолок невидящими (в прямом смысле) глазами. Еще лет четыреста он пролежал на правом боку и триста пятьдесят – на левом. А потом ему надоело ворочаться, да и бока порядком затекли, и тогда он сел на кровати, обняв колени и положив на них свою роскошную густую бороду.
«Что ж, – вздохнув, сказал сам себе Петринк. – Делать нечего! Горюй не горюй, а зрения не вернёшь! Видно, судьба у меня такая… Теперь надо подумать, как жить и чем заниматься дальше».
И только он об этом подумал, как дверь тихонько приоткрылась и чья-то юркая ладошка, просунувшись изнутри, ловко нащупала и вытолкнула из петли крючок замка.
– Тук-тук! – сказал, входя в комнату, гном Риссин. – К тебе можно?
Вопрос, как вы сами понимаете, был чисто риторический. Но не потому, что Риссин сначала вошел, и только потом спросил, может ли он это сделать, а исключительно потому, что Риссин и без ответа Петринка прекрасно знал, что – уже можно. И даже нужно. Самое время. Пора!
Думаете, стал бы Риссин так вламываться, если бы было нельзя? Да ни за что на свете! Гномы – они ведь народ не только мудрый, но еще и ужасно деликатный. Ни один гном не позволит себе побеспокоить друга, которому вздумалось похандрить пару-другую тысячелетий. Ни одному гному не придет в голову лезть к затосковавшему другу с дурацкими советами, всякими шутками-прибаутками и утешительными похлопываниями по плечу. Каждый гном знает, что нужно делать, если твой друг загрустил, отбился от коллектива и на время ушел в отшельники, хлопнув дверью. Всё просто: надо ждать. Набраться терпения и ждать – той минуты, когда другу наскучит его грусть-тоска и вселенское одиночество, а от жгучей безысходности и жестокой обиды на жизнь разыграется жуткий аппетит. И вот тут – самое время появиться. Возникнуть на пороге с благоухающей корзинкой трюфелей и вкрадчиво сказать: «Тук-тук!»
– Входи, – отозвался Петринк слабым скрипучим голосом, звуков которого он и сам поначалу не узнал. До того голосовые связки заизвестковались.
– Спасибо, – вежливо ответил Риссин. – Рад тебя видеть, Петринк. Мне очень тебя не хватало.
– Видеть! – горько усмехнулся Петринк. – Да ты проходи, садись…
– Угощайся, – сказал Риссин и протянул Петринку корзинку, а на стол поставил светящегося жука, которого он предусмотрительно захватил с собой.
Петринк начал лопать трюфели. После двух с половиной тысячелетий голодовки вкус трюфелей показался ему таким же, как и всегда – ошеломляюще восхитительным.
Одновременно Петринк поддерживал беседу с Риссином.
– А в строй я никогда уже не вернусь, – говорил он, причавкивая и постанывая от удовольствия. – Если, конечно, за время моей депрессии гномы не научились ремонтировать испорченные глаза. Ты ничего про это не слышал? Не научились?
– Кажется, пока нет.
– Эх... – вздохнул Петринк и вгрызся в сочный пахучий трюфель.
– Ну, поиски догномита – не единственное занятие в этом мире, – сказал Риссин. Он устроился на кровати рядом с Петринком, свесил ножки и спрятал ручки под бороду, словно в муфту.
Риссин явно не знал, с чего начать. Или, может быть, знал, но затруднялся в выборе выражений. Тогда Петринк отложил недоеденный гриб, вытер бороду рукавом и твёрдо сказал:
– Выкладывай. Что вы там для меня придумали?
– Мы долго думали, и… – начал было Риссин, но Петринк его перебил:
– Только сразу хочу предупредить: отводчиком грунтовых вод я не буду! Это не моё, это слишком командная работая, а кроме того, у меня жуткая аллергия на сырость!
– Мы это учли, – улыбнулся Риссин. – Никто не собирается отправлять тебя в отводчики вод, не волнуйся, Петринк! У нас для тебя есть кое-что другое…
– Хм, другое!.. Ну валяй, предлагай другое! Только не забудь, пожалуйста, про мою врождённую инсектофобию. Смотрителем в светляковый питомник я уж точно не пойду! На это можешь даже не рассчитывать!
– Да я и не рассчитываю, – буркнул Риссин. – Я вообще-то в курсе, что ты насекомых терпеть не можешь. Я… то есть, мы… мы хотели бы…
– Нет-нет-нет! – протестующе завопил Петринк, закрыв уши ладонями. – Даже слушать не хочу! Извини. Как-то раз я уже имел удовольствие наблюдать за работой гномодува – до сих пор перед глазами стоит! Не понимаю, как у него только щеки не треснули!.. А выдутый гном даже спасибо не сказал – взял рюкзак и пошел работать. Нет уж, дорогой мой Риссин, в гномодувы я не пойду, и это мой окончательный ответ!
– Да я ведь не…
Но Петринк уже завелся:
– Ты-то не, а вот другие… С них станется! Я знаю, куда обычно отправляют гномов, утративших волшебное зрение! На самые гнусные, унизительные работы! На кухню, в грибницу, в питомник, в башмачную мастерскую… Нет, я понимаю, деваться мне некуда, я должен сделать выбор, и я готов к нему, друг мой Риссин, я и правда готов, вот только… не торопи. Дай немного привыкнуть к мысли, что поиски догномита, моё истинное призвание и дело всей моей жизни, больше не для меня.
Риссин покачал головой, собрал в кулак всю свою волю, а заодно и бороду, ибо для гнома две эти вещи неразделимы, и произнёс:
– Хорошо. Жуй трюфели и привыкай. А когда привыкнешь – дай мне знать. И я, наконец, смогу озвучить наше скромное общегномье предложение.
Тогда Петринк понял, что судьбу вокруг пальца не обвести и зубы ей, злодейке, не заговорить. Тем более что судьба оказалась такой хитрюгой и назначила своим представителем гнома Риссина. Риссин вокруг пальца ходить не будет. А зубы у него и без того заговорённые.
– Ладно, – сказал тогда Петринк Риссину. – Слушаю тебя внимательно. Излагай.
И Риссин изложил. Вернее – разложил, вынув из-за пазухи, лист желтоватой старой бумаги, разлинованный вдоль и поперёк на крошечные квадратики. Сердце у Петринка ёкнуло: карта! Но Риссин поспешил его разочаровать:
– То, что ты видишь перед собой, называется «магическая закличка». Или, говоря языком современности, «вызывалка». Их придумывают люди. Дети людей. Ты ведь помнишь, кто такие люди?
Петринк сосредоточился, напряг извилины и услышал, как они жалобно скрипнули в голове. Вот ведь досада – и эти тоже успели заизвестковаться!
Всё, что приходило Петринку на ум при слове «люди», так это какие-то длинные размывчатые фигуры в хитонах и белых туниках. Очень бледные и понурые. В прошлой жизни, до столкновения с солнечным лучом, Петринк иногда встречал их на своём пути, и все они как один спрашивали, не укажет ли он дорогу в Аид?.. Что такое Аид – Петринк, должно быть, когда-то знал. А сейчас – хоть убей, не помнил!
– Люди – это такие… белые, которым надо в Аид? – неуверенно спросил он у Риссина.
– Ну, не всем. Только древним грекам, – сказал Риссин. – Вижу, ты и в самом деле многое подзабыл… Люди – это те, которые живут наверху и через мир которых проходит Путь Камня. Вот что такое люди. Внешне они очень похожи на нас: у них есть глаза и рот, руки, ноги, а у некоторых даже бороды. Но мы различаемся в самом главном. Люди ничего не знают о своём предназначении и о Пути Камня. Они искренне думают, что родились на свет для чего-то другого, хотя спроси их – для чего именно? – и ни один не сможет толком ответить, даже самый лобастый и бородатый.
– Точно! Что-то такое я припоминаю, – сказал Петринк, краем глаза скосившись на лист бумаги, где были накорябаны странные закорючки и значки. Которые с точки зрения гнома выглядели сплошной абракадаброй. С точки зрения человека фраза выглядела так: «ХЛЕБ СОЛЬ ВОДА ГНОМ ИДИ СЮДА!» Тоже, если подумать, не очень-то вразумительное воззвание.
– Раньше считалось, – продолжил Риссин свою маленькую лекцию, – что люди – это родственные гномам существа, гномоиды, и что их место в иерархии гномов – сразу после срединных. На протяжении многих тысячелетий мы, подземные гномы, пытались наладить с ними рабочий контакт, но ничего не получалось. Стоило кому-нибудь из нас предстать перед человеком, как разум того крошился и рассыпался подобно мокрому тальку, или давал трещину и раскалывался пополам, словно гранит под ударом молота. Иногда вместе с разумом человек лишался и жизни…
– И отправлялся в Аид, – ввернул в этом месте Петринк.
– Дался тебе этот Аид, – нахмурился Риссин. – Сосредоточься. Скоро будет самое важное, я уже подбираюсь…
Петринк сосредоточился:
– Продолжай.
– Конец этим экспериментам, а также спорам о том, гномы ли люди, положил Томленк Шустрый. Он выбрал человека – самого лучшего из всех, с самым открытым и ясным разумом, человека, известного под именем Сочинитель Волшебных Сказок (и сказки эти были как раз о гномах), – и в один прекрасный вечер явил себя его взгляду, чтобы сказать: «Приветствую тебя, о мой наземный родич!» Но Томленк не успел произнести ни слова. Едва лишь Сказочник его увидел, как тут же остолбенел, выронил из пальцев перо, которым он писал при свете свечи свои волшебные сказки, опрокинул взмахом руки чернильницу и медленно сполз под стол. Спустя какое-то время он из-под него вылез и даже сумел самостоятельно добраться до двери и позвать на помощь... Он больше не был Сочинителем Сказок. Левая сторона его лица оплыла, как свечной огарок, а правая навсегда застыла в гримаске бесконечного изумления. Он никому не рассказал об увиденном – возможно, потому, что ничего не помнил, а может из-за того, что удар лишил его дара речи.
– Да уж, умеет Томленк эффектно появиться! – хмыкнул Петринк. Далеко не все слова в истории Риссина были ему знакомы – например, он понятия не имел, что такое «свеча», «перо» и «чернильница» – но суть произошедшего он всё-таки уловил.
– После этого мы окончательно убедились, что люди – это не гномы, и даже не гномоиды, – продолжил Риссин. – Они могут выдумывать сказки о гномах, рисовать гномов, изображать из себя гномов, нацепляя бороды и колпаки, и даже верить в гномов – но стоит им увидеть живого гнома во плоти, как они тут же лишаются рассудка.
– Печально, – сказал Петринк и, поколебавшись мгновение, взял из корзинки последний трюфель. – Ну, а я-то… а мне-то что нужно делать?
– Погоди. Сейчас доберёмся и до тебя, – Риссин спрыгнул с кровати и принялся расхаживать по комнате взад-вперёд. – После этого случая мы совсем было отказались от мысли наладить с людьми хоть какой-нибудь диалог. И вдруг Томленка Шустрого осенило. Он понял, в чём была наша (то есть его) ошибка, и выпросил у Совета Гномов ещё один шанс, чтобы её исправить. А ошибка, по его мнению, состояла в том, что мы пытались заговорить не с теми. Не с истинными гномоидами. Мир людей мы мерили по своим меркам, не задумываясь о том, что у наземной формы жизни могут быть свои, весьма причудливые, особенности развития.
– Хрям-хрям-хрям, – многозначительно зачавкал Петринк последним трюфелем.
– Терпение, – ответил на это Риссин. – Сейчас ты всё узнаешь. Так вот, согласно новой теории Томленка, гномоиды на земной поверхности всё-таки существуют, и даже относятся к роду людей. Каждый человек в первые шесть-семь лет своей жизни – гномоид, а к восьми, в редких случаях к девяти, гномоид в нём умирает, уступая место какому-то другому существу, которое мы ошибочно принимали за взрослую особь гномоида. Но в том-то и дело, что у гномоидов взрослых особей – не бывает! Гномоиды – дети! Дети людей. Такова избранная ими форма жизни. Сделав это важнейшее открытие, Томленк собрал рюкзак и отправился наверх, налаживать контакт с истинными гномоидами.
Риссин перевёл дух, покосился на Петринка и продолжил:
– Надо сказать, что про эту отличительную особенность детских людей – оставаться в здравом рассудке при виде гнома – мы знали всегда. Просто не придавали ей никакого значения. Считалось, что дети – это подчинённые незрелые существа, людские «зачатки», примерно такие же, как у нас заготовки для выдувания. Обычно мы избегали встреч с ними. Всё, чего они хотели от нас, это поймать и поиграть. Ни о каком обмене знаниями, как ты сам понимаешь, даже речи не возникало. В общем, бесполезные, казалось нам, существа. Но Томленк Шустрый взглянул на них по-другому.
Последний кусок последнего трюфеля был дожёван и проглочен. Петринк с сожалением покачал головой – славные были грибочки! – отряхнул бороду и сказал:
– Кажется, я уже понял, к чему ты клонишь. Не бывать этому!
– Чему? – удивился Риссин.
– Не буду я ходить вместе с Томленком по детским людям и… и что-то там с ними делать!
– Но ведь ты даже не знаешь, что именно надо делать!
– А мне всё равно! Не буду!
– Ну ладно, – пожал плечами Риссин. – Значит, подыщем для этой секретной миссии кого-нибудь другого. Тогда я пошёл. Передам всем, что ты отказываешься…
– Нет, стой! – Петринка заинтересовало слово «миссия», да ещё и «секретная». – Что он там задумал, этот Томленк? Расскажи, мне просто любопытно…
И Риссин поведал ему о гениальной идее Томленка, которая заключалась в том, чтобы вырастить из детских людей – взрослых гномоидов. А потом уже с ними поговорить. По душам.
– Только представь: люди наконец узнают, кто они на самом деле и зачем живут на Земле! – живописал Риссин. – Узнают о нашем с ними общем предназначении, о Пути Камня, о Великом Ядре Вселенной, к которому стремятся все камни, расплавленные металлы, газы и другие субстанции планет и звёзд! Люди узнают, насколько важен, хоть и мал, вверенный им участок Пути. Да что там! Люди наконец узнают, что на Земле они не одни, и что вовсе не ради них всё в этом мире крутится-вертится. Узнают, что они, как и мы, не более чем проводники для гораздо более древней, сложной и осмысленной формы жизни. Они наконец постигнут…
– Я понял, понял! – остановил его Петринк. – Томленк усовершенствует постигательный инструмент гномоида – его разум; сделает так, чтобы у взрослой особи он оставался таким же пластичным и открытым всему новому, как у детского человека. Великолепная идея! Кирка ему в руки!
– Именно этим Томленк и занимается последние полтора века, – сказал Риссин, не обращая внимания на сарказм друга. – Вернее, занимался, пока не пропал. Бесследно. Вот уже сорок лет его никто не видел.
– Ну, сорок лет – это не срок! Может, он устал и спит в каком-нибудь укромном карстовом гротике.
– Нет, – покачал головой Риссин. – Томленк Шустрый никогда не спит, не закончив дело. А это дело он пока ещё не закончил.
Риссин кивнул на разложенный на столе листок с «вызывалкой»:
– Таких в Почтовой пещере уже целая гора. С тех пор как Томленк пропал, разбирать их некому, а они всё валят и валят сверху.
– Хм… – сказал Петринк. – Почему же никто не отправился на поиски Томленка? Вдруг он попал в беду? Маленькие люди могли его изловить и…
– Нет-нет, поймать гнома практически невозможно, – покачал головой Риссин. – А уж тем более такого шустрого, как Томленк. Но что-то с ним всё-таки произошло, что-то удерживает его наверху дольше обычного… Может, ему удалось-таки воспитать идеального гномоида, и сейчас они наслаждаются беседой? В любом случае, узнать об этом можно только одним способом – отправиться по его следам. Найти Томленка и, если потребуется, спасти его.
– Спасти Томленка, – задумчиво повторил Петринк.
– Мы долго думали, кому поручить это непростое задание. Соклест лучший среди гномов поисковик и знакочей; Акким – непревзойдённый ритор (на случай, если Томленка пришлось бы уговаривать вернуться); Пиис владеет магией замедления времени, а Пуус может видеть пальцами (что сберегло бы ему волшебное гномье зрение). Мы уже почти было остановили свой выбор на Пуусе и даже начали разводить глину, чтобы замазать ему глаза, но тут я вспомнил о тебе…
– Ты?
– Именно я. Я вспомнил твою страсть к одиноким блужданиям по подземному миру. Вспомнил, как ты любишь всякие приключения. Ну и о том, конечно, что волшебного зрения у тебя больше нет – а значит, нет необходимости его беречь или жертвовать им ради возвращения Томленка, – об этом, не скрою, я тоже вспомнил. И выдвинул твою кандидатуру на Совете Гномов. Видимо, я ошибся. Прости.
Риссин, тщательно сложив, утрамбовал в рюкзак лист бумаги с «вызывалкой», прихватил со стола опустевшую корзинку и направился к выходу.
– Светляка оставляю, – сказал он уже на пороге. – Тебе без него теперь никуда…
– Ладно-ладно, – отозвался Петринк ворчливым голосом. – Хватит на меня давить. Вернись. Расскажи-ка мне обо всём подробно и обстоятельно, без этого вот сумбура. А то выплеснул всё на одном дыхании, понимаешь…
<продолжение следует>