ЗАРАЗА
Выпей с горла Абрау-Дюрсо
Отрыгни украдкой кислым газом
Стало на минутку смешно и хорошо
Жизнь не юдоль, а просто зараза
1.
Первый роман - это вам не первая любовь. Не круче и не больнее, а другое. "Черного Альпиниста" я написал 25 лет назад. придумал и все тридцать, еще учась во ВГИКе. Там у нищего студента возник план использовать знакомства с именитыми сценаристами и хотя бы в соавторстве втереться в ряды пока еще советского кинематографа. Заканчивались восьмидесятые - кино должно было стать жанровым и популярным, к тому ж ставилась задача раскатать Голливуд. Я это всерьез - так говорили все лидеры того советского кино, от Элема Климова и Соловьева, до братьев Михалковых и пр. И я тоже задумался над подходящей жанровой историей. Их есть у меня, паренька, что много куда ездил, много чего вытерпел и запомнил. Больше всего меня в детстве-юности впечатлили горы. Года три подряд я в компании начинающих боксеров ездил летом из Столицы Яблок на турбазу Алма-тау. И сидел у костров, слушал байки, были, легенды. Легенду про Черного Альпиниста, скорее всего, слышал в нескольких вариантах, ни один толком не зафиксировал в голове. Тем легче, накатал свой вариант. Это был синопсис киносценария страниц на 20.
Лирическое отступление: помнил с тех пор, лет с десяти, как в сером дыме у сырого костра кто-то мужественно поет под выборочные аккорды гитары..
Стелется дым, дым, дым, куда теперь денешься
Станешь седым, как дым, но не изменишься.
И вот загорелось узнать, Визбор или кто еще написал песню, и какие другие замечательные куплеты там есть. Прослушал песню - чуть не помер от обиды, худшая выжимка из самого некачественного кээспе. Не трожь детство, не копай там грязными ручонками. Сколько раз обжигался, обрушивая песочные святыни...
Первые два года жизни в Питере зарабатывал книготорговлей. Это означает, что две-три девушки толкают книжки со столиков, по арендованным углам в магазинах, а я с приятелем добываем те самые книжки. Бумажную продукцию можно было закупать на оптовых площадках в ДК Крупской, также скупали частные библиотеки \много народу в то время уезжали в эмиграцию\, плюс возникли связи с Минском, где печатали главного писателя тех лет - Чейза, полное собрание в белых обложках. Я надеялся, что мы заработаем на торговле и начнем издавать свое, приятель надеялся на что-то другое и активно заигрывал с "однорукими бандитами". Капитал спелым яблочком не наливался. И я сел сочинять Альпиниста. За три месяца урывками набросал текст и пошел по издательствам, в каких завернули - не помню, а приветили меня в Диаманте.
Где-то на проспекте Косыгина, первый этаж длинной общаги, две комнатки с шаткими канцелярскими столами и одним компьютером. Главный - парень лет тридцати, Валера, с его рожи ни воды попить, ни детишкам показать - со страху детки описаются... Валера был из братков, но вполне себе общителен и перетирал базар конструктивно. "Черный Альпинист" ему понравился. Сделал пару предложений по переделке текста, я их не принял, он на конфликт не пошел, а дал мне две тысячи долларов . Сразу. И я подписал договор. На два года. И пообещал принести заявки на новые книги.
Как я ехал назад, в нашу комнатку коммунальную на Большом проспекте Васьки \снимали 8 метров у мелкой и веселой татарки Нелли\, мне не забыть. Две тыщи! А шесть тысяч - покупай собственную комнату! Вот оно, прорвался... Я обменял зеленую десятку и набил пакет знаками новой жизни - сладкие рулеты, сыр датский, нарезка копченой колбасы, какое-то пойло, типа "Бычья кровь" или "Монастырская изба". Гуляем.
В "Диамант" наведывался, так как надо было вычитывать корректуру, а никакими редакторскими и прочими кадрами издательство не обладало. Хозяин Валера пенял мне, что не пишу, как Шитов свои "Собора без крестов" - главный отечественный хит той поры. Это не считая брошюр Малахова про то, как пить свою мочу и потом быть здоровым. Издатель Валера откопал какой-то романище про похождения уголовника по городам и тюрьмам, названия уже не помню. Грубая сборка тюремных баек. Сказал мне, что на этой книге резко поднимется - и печатал стотысячный тираж, плюс роскошные плакаты, плюс одномоментный завоз тиража по всем странам СНГ. Я недоумевал и говорил, что все понимаю, блатная романтика рулит, только читать это невозможно в принципе. Но перечить бандиту? В результате он со своими байками пролетел со свистом, книга появилась сразу на всех прилавках, а спустя месяц-другой отовсюду исчезла ,и не потому что склады опустели - никто не покупал. И у меня с издательством тоже начались напряги. Альпинист продавался - а я ходил по магазинам, иногда брал книжки посмотреть, полистать, и заметил новые выходные данные. Допечатка. Поехал к Валере. Он признал, что к 20 тысячам первого тиража вдогонку выпустили еще двадцать. Будто бы не было денег закрыть долги типографии, и второй тираж - бартерная оплата долгов. Потому все по чеснаку. Я ругался, мне дали еще пятьсот баксов. И сказали, что мой второй роман Большое ограбление поезда - полная туфта, кому нужна история про мальчонку-казаха и девочку обиженную? Еще через месяц я увидел другого "Черного Альпиниста" с черной обложкой - издан в Харькове издательством Фолио. Поехал разбираться к Валере - а издательства Диамант в общаге уже нет, комнатки пусты, на стенах все еще висят роскошные плакаты про сафари уголовника по городам-весям России.
Что конкретно произошло с издательством Валеры, свалили ребята подальше от долгов, или полегли в разборках, или что-то другое - я не узнал и впоследствии. Мне этот неотличимый от гориллы мужик был симпатичен: роман взял и денег дал, плюс вовсе не был туп, некоторые его замечания были точны и остры, он знал изнанку 90-х лучше меня, я скорее как терпила, а он и как хищник. Очень разный опыт и ракурс.
Еще я хотел получить деньги с харьковского издательства Фолио за то, что выпустили моего Альпиниста. Узнал случайно - и в Питере есть Фолио, наверняка их филиал, и даже находятся неподалеку от моего базирования, на Среднем проспекте Васильевского острова. Пошел говорить. Главным был пожилой мужик, опять же - удивительно для тех времен вежливый и внимательный. Нашли общее - у меня бабка из Иркутска, у него весь род с тех краев. Объяснил, что к украинцам-издателям имеет опосредованное отношение. Регистрировал издательство с их помощью, а потом стал из Фолио Фолио-Прессом. Про Черного Альпиниста он знал, предложил нести ему и новый роман. Я отнес - и получил гонорар за второй роман - Ограбление поезда. Он был слабее первого, факт, продавался гораздо хуже - никаких тебе переизданий . И сотрудничество с сибиряком-издателем увяло. У дядьки был свой избранный орел - детективщик Петров. Мне Петров категорически не нравился - много бессмысленного насилия и порнушных сцен, подражать ему не хотел. Более того, не мог.
2.
Вот-вот, чего смог, а что не мог...Сколько я перечитывал Хэммета и Чендлера? Понимал, что первый лучше второго, ушибленного Фицджеральдом и Хемингуэем одновременно. Эта дичайшая тяга героев к спившимся богачам и их падшим красивым женам. Фуфло мани-мани рулит и погоняет. Жестокость у Хэммета временами настоящая, откровенная, злобно-чистое отражение граней реальности. Кровавая жатва форевер, но почти невозможно идти вослед. Если только шагать немного в стороне, меняя реальность, и потому на мой взгляд, наш лучший последователь Хэммета - Павел Корнев с его "Льдом", да и все его творчество построено на фигуре одинокого прокаженого вершителя правосудия. В русской реальности такого судьи нет, он лепит героя в квазиреальности, и очень убедительно. Реализует свою и общую мечту.
Но о другом речь. Инструкцию, как сочинить русский боевик, не мне писать, пусть даже я имею дебютную книжку общим тиражом в 70 тыс экземпляров. Тогда в середине 90-х тиражи в принципе были другие, плюс на безрыбье и мой рак, скорее даже мой моллюск, прокатился красной рыбиной. Я с момента издания Альпиниста не перечитывал. Брал в руки, заглядывал, что-то сразу резало глаза. Поспешно захлопывал. Я горд замыслом и антуражем, но трезво понимаю, как плохо там дело с реализацией. Годы шли, много всякого понаписано, я убедился, что стилист из меня не получится в принципе. Я не знаю, ни нутром, ни извилинами полушарий, ответственных за вкус, слог, гармонию, что такое стиль и с чем его кушать. Поэтому, видимо, никогда не имел идолов и кумиров, хотя увлекался многими авторами - но как потребитель, а не подражатель. С годами то ли придумал успокоительную концепцию, то ли прозрел истину: без зависти, без подражания ты и не будешь стилистом, потому что не будешь иметь перед глазами-ушами образца. Ориентира. Или правильней сказать - твоего проводника? И остается глядеть на томики Томаса Харди в шкафу, они и сейчас там сереют пыльным покровом, и обиженно вздыхать. Ум мой долго был просторен и светел, замыслы роились, всем мухам назло и на погибель, реализовать их пристойно не мог, а когда бацал корявые тексты, сам сильно огорчался.
Хуже еще одно обстоятельство. Кто попробовал, вкусил, тот попался. Подхватил заразу. Ты начал сочинять, тебя захватило, и из этого не выпутаться. Как, почему, зачем?
Принято считать, будто главная составляющая такой тяги - слава, признание, деньги. У меня по большому счету ничего этого не случилось. Все мои друзья-знакомые были гуманитариями, к массовой литературе относились со сдержанной брезгливостью, даже до прочтения Черного Альпиниста и прочих остросюжетных романов не снизошли. Чуток было обидно, но сколько раз и я отказывался штурмовать пухлые рукописи других литераторов и иже с ними, с первой-второй страницы поняв, что не мое это, в принципе не по душе. Обижаться нелепо, насильно мил не будешь. Поскольку интернета еще не было, а письменные развернутые отзывы ушли в советское прошлое, я не дождался и достоверных откликов аудитории. Тогда даже не задумывался, спустя годы понимаю, это было важно, этого не хватило. Для самоуверенности и более трезвых расчетов пути. И совсем не хватало денег - еще три-четыре боевика я написал, они вышли в московских издательствах, которые весьма бесцеремонно выдвигали сомнительные условия переделок, самостоятельно чего-то кромсали в моих текстах, а затем лихо обманывали в размерах гонорара. Сочинять роман за месяц-два пробовал, не справился, для такой интенсивности надо уметь на автопилоте держать невероятно высокую планку качества - и по стилю, и по сюжетостроению. Семейство литгонорарами прокормить не смог, ушел искать другие, более стабильные и крупные заработки. Но зуд остался, то ли комариный, то ли стайкой червей под кожу.
Ко всему, чтобы вылепить жаропрочный кирпич боевика, именно жанровый мирок с понятными и одиозными героями, четкими моральными антитезами, нужно для себя и для читателя озвучивать жесткие правила игры и первоначальных координат: что такое хорошо и плохо, кто герой, а кто злодей и враг. В мутное время с этим, как столкнешься и задумаешься, ой как непросто определиться. Решить, чему верить и кому верить. Я, к примеру, не решил, изображал веру, но всерьез для себя не решил. Более того, мое нутро гуманитария и аналитика протестовало против однозначных раскладов. Когда много мути, много разломов, когда на ходу изменены все правила и приоритеты, а демагогии хоть попой хлебай, вылезают простые, в чем-то убогие, заповеди - не верь. не бойся, не проси. Останься сам по себе - но тогда уж совсем сложно прилепиться к литературе и публике.
3.
В 17-м году я с детками слетал на родину, в город Алматы. В один из дней мы отправились в горы, там в зеленом ущелье, впритык к пенной речушке, имеется семейный пансионат с пятью ресторанами и банями-саунами, мой приятель и одноклассник служит директором, поэтому детки могли резвиться по бассейнам, зоопарку и прочим развлечениям, а мы, трое друзей, сидели в грузинском ресторане. Одногодки, все полысевшие, более-менее крепкие телом, с очень разными трафиками личных судеб и свершений. И на второй бутылке коньяка вдруг мне напомнили про "Черного Альпиниста". Начались шутливые, не сильно-то напряжные, но предъявы. Они роман читали, их друзья и родственники читали, и ко мне был длинный список вопросов и претензий. Потому что красивых красок для них не нашлось.
У дзен-буддистов есть байка про хлопок одной ладошки. Это широко трактуемое понятие озарения. У меня там, на заросшей виноградом террасе, на виду лысого выжженного склона Алатау, в ушах и в мозгу сильно хлопнуло. Связь времен и прочего вдруг не рвалась - а склеивалась. Само собой, в Альпинисте я пользовался всем, что скопил за пазухой, оба друга в романе присутствовали, скорее не как списанные с натуры герои, а как их потенции, их воплощения - тот в романе стал уголовником, этот барыгой, третий решил мочить врагов направо-налево. Четвертый то ли погиб, то ли стал святым и его лучше не искать. И тридцать лет спустя ты сталкиваешься нос к носу с кем? Совершенно изменившимися прототипами? Ты накаркал или удачно напророчил? И в пятидесятилетних мужиках я видел угаданное, вперемежку с моим враньем и моими ошибками. И с нами не сидел четвертый из компании, Юрка Аладышев, который на самом деле то ли стал святым, а то ли не выжил...
Морду мне там не начистили, а то бы некрасиво перед детками вышло. Вопросы к самому себе повисли и остались, эти вопросы к тем вопросам, гирлянды, мать их. Новогодняя елочка с песенкой - а я за все в ответе! Уже не догадка, а гнетущая константа: как многое, почти все вокруг в ближнем мире, зависит от тебя, твоих мыслей, убеждений, шагов, и кто бы научил существовать, ничего не разрушая и не уродуя. Мы шелкопряды, всю жизнь тянем нити, и спустя десятилетия огромные прочные паутины натянуты и держат эти миры.
В юности, выпив избыточно, я любил громко петь. И раз-два горланил и перевирал слова песенки.
У КАЖДОГО МГНОВЕНЬЯ СВОЙ ЖЕЛТОК...
Возможно, не я пел, мне давали подсказку.
20.03. 2019г.