«Как вы думаете, что они заявили, когда видео пыток попало в сеть? — на экране человек с выбеленными волосами в чёрной маске. — Они заявили, что состава преступления нет. И начали искать человека, который сразу после отказа слил видео в сеть! Когда были первые сообщения о пытках, в колониях везде поставили камеры, на каждого охранника повесили камеру. Спасло это людей, которые там? Вряд ли. И прежде чем говорить, что этот человек заслужил пытки, раз находится в тюрьме, помните, что наши суды практически не оправдывают людей, а тот ничтожный процент оправдательных приговоров — очень большие деньги. После тиражирования видео на руководство колонии надавил отдел по правам человека, и некоторых охранников арестовали, начался суд. Но знаете, кого не тронули? Того, кто руководит этим концлагерем, и кто отдавал приказы. О, я бы очень хотел, чтобы Черти увидели этот выпуск. Я знаю, они смотрят меня. И ещё больше я хотел бы, чтобы они убили эту тварь…»
— Сука! — выругался Морозов, швырнув телефон с видео в стену. Думал послушать, как в бессильной злобе захлёбывается безропотное стадо, а получил вот это.
За окном давно стемнело, падал снег. В углу подоконника стояла дешёвая пластиковая ёлка, на столе — бутылка водки, надкусанный сервелат. Стакан доставать не стал, хлебнул из горла, и показалось, что вместе с водкой и страха хлебнул. Он потёк по венам, засел где-то за грудной клеткой, оттуда попытался вырваться через горло — едва не стошнило, но только харкнул, наклонившись, в раковину. Закурил. Телефон включил следующий ролик, раздавались знакомые крики — кто-то не побоялся вставить само видео, хотя обычно сервис за такое блокировал. Кто-то очень хотел, чтобы увидели все… люди были такими же свиньями, они все смотрели на пытки. Ужасались, но продолжали смотреть. Все эти идиоты, сидящие в интернете — по телевизору бы такое не пустили. По телевизору всё больше говорили о внешней повестке и о внутренних столкновениях.
Морозов, человек военного типа, коренастый, с проседью в короткостиженных волосах, хотя и не старый ещё, поднялся и включил телевизор. Там показывали какое-то аляповатое, несмешное шоу, но стало спокойнее. Словно в этом мире никто не мог прийти по его душу.
Как разгорелась история — начальство выписало его в отпуск на два месяца и велело не светиться. Думал либо дома пить, либо отправиться в деревню к матери, у которой уже года три не был. Теперь получалось, что и к матери нельзя. И вообще лучше эти два месяца за границей переждать — Черти суки ленивые, да и не так страшно сделанное, чтобы они полетели его в Италии ловить. Да и Италия — не Россия, там ещё надо постараться, чтобы человека убить.
Но Черти не полетят. Черти подождут…
Было тошно. От себя, от происходящего, от страха, от водки и от сигаретного дыма. Сигарету потушил не докурив и до половины. Подошёл к тёмному провалу окна, уставившись вниз. Люди были смешными, карабкались через сугробы, оскальзывались на льду и вообще напоминали больше не людей, а пингвинов. Жили, суки, ничего не боялись, плелись по своим мелким делам, и знали, твари, что завтра встанут и снова пойдут. От этой мысли захотелось выйти на улицу и перестрелять их всех. Всё равно уже…
Что-то сверкнуло в коридоре, и сначала показалось, что лампочка, но в отражении у него появились вполне чёткие очертания, настолько ожидаемые, что Морозов сначала решил, что привиделось.
У двери на кухню стояла тёмная фигура, лицо которой от носа до подбородка было закрыто неоновой маской с изображением линии рта.
Двигаться они начали одновременно — Морозов схватил со стола пепельницу, один из Чертей опрокинул этот же стол, создав между ними преграду. И тут же всё равно получил пепельницей в голову. Не похоже было, что Чёрт вооружён, и тогда Морозов осмелел, опрокинул на Чёрта стол, тут же отбросил мебель и схватил за горло. Шея была какая-то мягкая… женская.
— Может, помочь? — раздался над головой механический голос. Там стоял второй Чёрт. Девушка дважды хлопнула по полу рукой, и Морозов, приняв это за знак, бездумно переключился на того, кто оставался ещё невредимым…
Морозова, ещё живого, вывезли на улицу на носилках двое санитаров в марлевых повязках — девушка и парень. Там погрузили в машину похожую на карету «скорой»…
***
Калинин появился в управлении утром, хотя о Чертях так давно не было слышно, что ему начало казаться, что он офисный работник, отсиживающий положенное время за бумажной волокитой. Просто создавал для начальства вид, что наткнулся на след и вот-вот его распутает. Но гребанного следа не было и в помине! Черти появлялись неоткуда, убивали и тут же сваливали.
Было дело, их пытались подначивать, даже сми помогали. Показывали «Ах, смотрите, какой мерзавец, и куда смотрит полиция?» А в то время у полиции на «мерзавца» уже была полная доказательная база, но тот был лишь наживкой для Чертей. Люди злились, что преступник оставался на свободе, Черти так и не появлялись, приходилось наживку сажать. Видимо, чувствовали подвох. Стали аккуратнее подсовывать им наживки. Иногда сами понимали, что вот этот не жилец. Особенно когда у Чертей был какой-то кризис и убивать они старались тех, о ком рассказывали много. Этот кризис у них был после того, как какой-то кретин достал где-то их маску и перестрелял человек пять в центре города. Даже не асоциальных людей, каких обычно старались убивать подражатели. Просто первых попавшихся. Черти же его тогда и убили, быстро среагировали. Когда под них пытались подделываться, они вообще быстро реагировали — не любили этого. Но Калинин пока не придумал, как этим воспользоваться.
Проходя мимо одного из кабинетов, услышал сдавленный женский вскрик. Народу в коридоре было порядочно — обычное утро, но остальные сделали вид, что не заметили. Калинин тоже прошёл пару шагов, задумался и вернулся. Дверь в кабинет была заперта, но замок казённый, хлипкий, Калинин вырвал его вместе с дверью, просто сильнее дёрнув. И остановился в дверях, ждал. Мимо пробежала женщина восточной внешности: волосы растрёпанные, первые две пуговицы рубашки расстёгнуты, но в целом понял, что успел вовремя.
— Ты, Трусюк, рехнулся? — спросил Калинин. Вряд ли женщина выбралась бы из полиции сама, но с этим уж пусть остальные разберутся. Тусюк поправил мундир, сел за стол и смачно затянулся, прямо под знаком «не курить».
— А что? Она по-русски даже говорить особо не умеет. Кому б она что сказала?
— Гнида, — процедил Калинин, развернулся уходить, и в спину прилетело, словно харкнули: «Ты потому на этом глухаре капитаном и сидишь столько лет, что принципиальная мразь!»
***
Высокий забор находился всего в паре метров от окна, поэтому на кухне всегда было пасмурно. Не спасало даже то, что во двор нападало снега. Пора было его убрать.
Глеб налил кофе с молоком, поставил на стол и рядом — чашку с печеньем. Глядя на это, Леонид думал, что так ведь было не всегда, но достаточно долго, чтобы он успел привыкнуть. Привыкнуть к тому, что в этом доме его встречали не как начальника, а как гостя.
— Глеб, я понимаю, что не просил его пытать, но… ты мог же убить его не так просто. Не с одного выстрела. Ты проникся к нему сочувствием, потому что он тоже носил маску Чёрта?
Глеб, не глядя на собеседника, налил в свой кофе сливки, осторожно поставил упаковку от них на блюдце. Словно это был обязательный ритуал, только после него Глеб заговорил:
— Женщине нужна была помощь. Я решил закончить пораньше и вызвать «скорую».
— Он всё равно умерла, «скорая» не успела, — спокойно сообщил Леонид. На секунду в лице Глеба мелькнуло что-то, но он тут же взял себя в руки, сказал только:
— Вот как… жаль. Я помог ей, как умел.
— Поэтому на маньяков лучше Ника никого нет… Глеб, ты же понимаешь, что вы не просто убиваете. Вы не делаете этого зря. Я хочу, чтобы остальные они сто раз подумали, прежде чем совершить преступление. Чтобы они знали, что если даже их откупят — они умрут страшной смертью.
— Да, я помню. А ещё чтобы люди сами брали правосудие в свои руки… ну так вот они и берут. Банда, забившая до смерти националистов. Помнишь? Они были в наших масках!
— Нашёл за кого волноваться, — Леонид спрятал половину лица за чашкой.
— Так и этот тоже был в нашей маске! Или скажите, что проститутки — не люди?
— Глеб, всегда были и будут эти люди, которые оправдывают свои убийства тем, что делают добро. В их, конечно, понимании. Избавляя мир от других… Глеб, если ты сейчас спросишь, чем вы хуже или лучше, я тебя на разговор увезу!
— Я для себя давно решил, чем мы лучше. И чем хуже… — Глеб поднялся, почти половину чашки выплеснул в раковину. Начал тщательно мыть белую кружку. Леонид хотел ещё что-то возразить, и вообще выглядел настроенным на ссору, но обоих отвлёк синхронный сигнал оповещения.
У Евы сдетонировала маска.
***
— А говорила, что ко всему привыкла. Я же даже специально спрашивал, выдержишь ли… да что там, сучка, ты ж сама напросилась со мной ехать! Лучше б очкарика в напарники дали! Он бы не дал себя побить, и маску бы не заблевал.
Никита вёл машину без маски. Скорость не превышал, но иногда машина как-то неприятно виляла, и тогда желудок Евы, которая лежала на заднем сидении, снова подскакивал к горлу.
— Какого хрена ты такой?.. отбитый, — простонала Ева, пытаясь устроиться так, чтобы закрепиться на сидении. В конце концов села — ей было уже лучше. — Это не из-за того, что ты с ним сделал. Мне просто… вспомнилось.
— А, ты про это… ну да, они умеют. Я тоже был с той, с другой стороны, — задорно продолжал Никита. Словно веселился от этого. Ева не понимала — они говорили о пытках. Не было приказа убивать Морозова — они и не убивали. Зато Ник в одиночку в течение часа устроил человеку ад. И Ник не оставлял видных следов, он действовал методами полиции и охраны — внешне человек был цел. Разрывы тканей были только внутренними. И вышвырнули Морозова они по-прежнему ещё живого, даже в сознании — подъехали к остановке и просто оставили там на лавке. Так вот с какой «той стороны» был Ник, Ева или не понимала, или не хотела знать. Но во время пыток, которые были лишь местью, она сопоставляла причиняемую боль с личными воспоминаниями. Воспоминаниями о трупе, что долго не хотели отдавать ей, как гражданской жене, и родителям Дениса. Трупе Дениса.
Её стошнило не от того, что делал Ник. А от того, что она вспомнила — Денис прошёл всё то же. Только он не выжил.
— Ты сидел? — поняла Ева. Ник только отсалютировал, утвердительно крякнув. Он смотрел больше на дорогу, чем на собеседницу. — И тебя пытали?
На этот раз Ник промолчал, да и вообще не выглядел больше таким весёлым.
— Ты поэтому такой отбитый? — продолжила Ева. Ей ещё там показалось, что Ник мстил не только за людей с видео, что им пришлось посмотреть и чьи показания прочитать, прежде чем отправиться за Морозовым. Никита тогда выглядел таким скучающим, будто видел это уже сто раз… своими глазами. И мстил он словно не за свидетелей — за себя, с такой фантазией и огоньком в этот раз работал.
— Не. Отбитый я потому, что в голове моей живёт Смерть. Не такая, как все привыкли, в плаще и с косой. Эта реально страшная смерть, даже я её побаиваюсь. И вот она мне говорит «убей этого, убей того. И вот кролика тоже убей. И с кошки своей шкуру спусти. И бабе живот вспори, и мелкого на лестнице повесь». И обещает, что если я устрою реки крови, то… то перейду на новый уровень.
— Тогда почему ты не трогаешь ни меня, ни кошку, ни Тимура? — скептически спросила Ева. Ей в последнее время всё больше казалось, что Никита притворялся. Словно на задании он выпускал какого-то другого себя, а в обычной жизни больше был пустозвоном, чем реальным психом.
— Это же просто. Потому что я сильнее Смерти, — как само собой разумеющееся произнёс Ник.
***
Когда открылись ворота во двор, Леонид и Глеб буквально выбежали встретить вернувшихся. Тимур смотрел из окна своей комнаты, думая, что его достаточно закрывает занавеска. Ева смерила всех насторожённым взглядом, постаралась прошмыгнуть в дом, но Глеб поймал её за руку. Никита уже смеялся в голос, держась рукой за дверцу машины.
— Что произошло? — спросил Глеб. — Почему маска взорвалась?! Мы думали, что ты мертва!
— Она наблевала в неё! — захлёбываясь смехом, рассказал Никита. Ева зыркнула на него зло, отобрала руку у Глеба. — Наблевала и не могла снять, поэтому так и стояла в маске.
— Они же защищены, — растерянно произнёс Леонид.
— Её повредили в драке, — проворчала Ева, глядя под ноги. — Там, видимо, была трещина. Но у неё сработало предупреждение.
— Сколько ты пробыла в заблёванной маске? — деловито спросил Леонид, и Ева попыталась взглядом послать его подальше, и тут же опомнилась — он спрашивал деловито, на будущее. Ева нехотя, словно она напортачила, ответила:
— Около десяти-двадцати минут… Вряд ли больше.
— Уже неплохо. Плюс предупреждение, что может заклинить детонатор, — выдохнул Леонид, обращаясь уже к Глебу.
— Таскать на лице заряд, который тебе в случае чего башку снесёт, замечательно вообще! — зло отозвался Глеб. — Я уже говорил, мне эта идея не нравится.
— Глеб, ничего не происходит просто так. Ты знаешь, я много вложил в эти маски. Поверь мне, дешевле было бы вас заново перешить, если кто-то маски с вас снимет, чем это приспособление. Но я не могу, мне проще вас самому убить, чем знать, что вас где-то на части режут, а я ничего сделать не могу.
— Ну да, а то вдруг мы тебя выдадим! — не сдавался Глеб.
— Нет! Глеб, нет! Прежде всего меня воротит от мысли, что кто-то может вас забрать у меня! Что вас будут пытать! Если меня раскроют, то я смогу исчезнуть и начать заново. Мне казалось, ты меня достаточно давно знаешь, чтобы!..
— Да ты же Сашу взорвал! Стоило ей попасться, ты тут же взорвал её! А доложил тебе я! А мог как Ник — отыскать её! Спасти! Но как только ты услышал…
Ева и Ник теперь смотрели внимательно, последний даже смеяться перестал, но наблюдал больше за реакцией босса. Наверняка Никита был в курсе истории, просто не знал об отношении Глеба.
— А чего ты хотел для неё? — Леонид изменился в лице, из заботливого начальника превратился чуть ли не в дьявола. — Какой смерти ты для неё хотел?
— Жизни!
— Глеб, вас, конечно, очень много прошло через меня. И каждая смерть была мне ножом в сердце. Кроме, конечно, Славы. Но ты уже должен привыкнуть. Иногда выбор только: либо твоего близкого человека убьют долго и мучительно (а вас никто не будет убивать по-другому, если есть достаточно времени), либо ты сам облегчишь страдания. Я рад, что у тебя не было таких выборов в жизни, но знаешь почему? Потому что за тебя их делал я, — уже обернувшись к Еве, снова вернув на лицо маску доброго босса, рассказал: — Её выкрали с задания. Отслеживающий чип вырезали. Они знали, что делали. Я не думаю, что они стали бы церемониться с человеком, которому первым делом наживую вскрыли шею и вышвырнули оттуда чип. Ева, в такой ситуации что бы ты предпочла?
— Я не в такой ситуации, — упрямо возразила Ева, сузив глаза.
— Отвечай, — коротко приказал Леонид, но Ева отрицательно покачала головой. Леонид после этого только рукой махнул, полез через сугробы к воротам, даже не надев куртку. Глеб тоже стоял в свитере и дрожал, то ли от нервов, то ли от холода. Зная, что начальник ещё слышит, Ева спросила:
— Он убил девушку, с которой спал? Просто уточняю.
— Ага, — вместо Глеба ответил Ник. — У меня есть видео. Бл*! Босс! Видео! Босс!
Он бросился догонять Леонида, подхватив с приборной панели карту памяти.
***
Уже когда Калинин ехал в больницу, сидя на пассажирском сидении полицейского бобика, ему позвонили сообщить, что появилось видео. Стало тошно. Это означало, что придётся смотреть, пересматривать, останавливать и вглядываться в кадры записи, на которой пытали человека. Морозов не рассказывал ничего, но отчего-то все вокруг поняли, что замешаны Черти или последователи. Калинин ещё тогда подумал: «Морозов. Точно, как мы сами не догадались? Как дежурство там не поставили?» Но он не думал, что Черти занимаются и этим, к тому же в деле было замешано много человек. Кто знал, что они начнут с Морозова? Если он даже в сми не светился как фигурант этого дела…
— Черти же и раньше похищали людей? — спросил водитель немного невнятно из-за сигареты в зубах. Калинин уже неделю как бросал курить, и сам попросил водителя подымить, потому что самому сейчас хотелось нестерпимо.
— Похищали. Но их живыми потом не находили. Так… куски мяса. Опознавали только по зубам.
— Получается, есть зацепка? Распутаешь?
— Куда там… он ни с кем говорить не хочет. А если он и заговорит, то что он скажет? Я тебе ФБР, что ли, психологический портрет рисовать по тому, какое дилдо они использовали, чтобы его жопу порвать?
— Что, настолько? — водитель присвистнул. — Мда, этот не заговорит… Слушай, капитан, а ты бы позаботился, чтобы ему не говорили, что видео появилось.
Калинин кивнул, набрал номер следователя, что ждал его в клинике.
Все больницы пахли одинаково: химией и мочей. Калинин терпеливо заполнил бумаги, без спешки надел халат, так же терпеливо ждал его помощник. Он уже попросил прислать психолога, но пока нужно было самому как-то разговорить жертву. Дать понять, что если он будет молчать, то Чертей и не найдут. Интересно, почему они вообще ему жизнь оставили? «Куски мяса» были у Калинина собраны в отдельную папку, их было пятеро. Удивляло, что преступления те люди совершали сравнительно не страшные, и в общем в духе Чертей. По-человечески их можно было оправдать. За что с ними-то так? К тому же Черти в основном не афишировали те похищения, старались забирать людей из безлюдных мест, ночами.
Первого в папке искала полиция. Расстрелял в упор несовершеннолетних, которые убили его брата. Расстрелял из отцовского охотничьего ружья, потом ударился в бега. Черти вытащили его на безлюдной станции из электрички и увезли, труп нашли вскоре лесники. Второй попал в неприятную историю с девушкой — гуляли поздно, к ним пристали. Когда дело приняло серьёзный оборот, он, профессиональный боксёр, двоим проломил головы. Он знал, что убьёт их, но продолжал бить. Черти навестили его раньше полиции, труп вышвырнули в колодец на стройке. Была и девушка. В школе, говорили, произошла какая-то история, что-то с её подругой. Так как подруга покончила с собой, а девушка исчезла, как только умерли трое парней из их же школы, никто кроме слухов уже ничего сказать не мог. Труп девушки выловили в реке, говорили, что Черти обнаглели настолько, что у собственного подъезда затолкали её в машину. Четвёртый снова парень. Отец — криминальный авторитет, на которого у полиции давно были данные, но не было желания пускать их в ход. Психанул, застрелил отца и его охрану и попытался сбежать, Черти схватили его тёпленьким, ещё опомниться не успел. Труп вскоре нашли на стройке отца, по частям замешанный в бетон. Недавно, около года назад, снова девушка — на неё напали, у неё оказался нож, она перестаралась и убила обоих. Её как-то вытащили прямо из больницы, и тот единственный свидетель, что смог увидеть Чертей во время похищения, говорил, что его как парализовало. Через несколько месяцев труп девушки нашли закопанным в парке, сгнил уже до неузнаваемости.
Эти дела выбивались из общего подчерка Чертей. Обычно они отпетых негодяев убивали, поэтому Калинин и хранил эти — отдельно. Не понимал. Если бы трупы потом не находили, он бы предположил, что так они и пополняют свой отряд. Но только одно из этих похищений совпадало со сведениями о том, что кого-то из Чертей убили, остальных же похищали бессистемно. Это был первый случай, когда они выпустили жертву живой после похищения.
Он собирался пообещать Морозову месть. Соврать, что как только его показания помогут поймать кого-то из Чертей, Морозова оставят с ним наедине. Соврать не потому, что не сделал бы так из гордости, просто не верил, что это может помочь. К Калинину уже попадали недобитые охранники, раненные, но ушедшие от Чертей убийцы, и он понимал — черти работали чисто, они ничем не выдавали себя. Чем дольше за ними гонялись (не только полиция. Криминал, которому они насолили. Фанаты, желавшие тоже работать на Чертей), тем осторожнее они становились.
Морозов висел на проводе от потолочного светильника. В том, что это самоубийство, сомнений не было. Вряд ли Черти что-то вспомнили и вернулись бы добить, а повод у него был веский — на телефоне было открыто и стояло на паузе видео, которого Калинин ещё не смотрел, но догадывался. Вокруг него волнами начинала расходиться паника, а Калинин стоял в центре этого урагана и думал о том, что вот опять, сорвались.
***
— Эй, очкарик, а если я его довёл, то это считается за убийство? — выглянул на улицу Ник. Глеб чистил снег у дома, обернулся и спросил вместо ответа:
— Он самоубился?
— Ага, — Ник говорил об этом спокойно, смерть волновала его только как собственная статистика. Глеб отрицательно помотал головой:
— Нет, не считается. И ты всё равно на три отстаёшь, а не на одного.
— Зануда, — проворчал Ник, возвращаясь в дом. И тут же наткнулся на два внимательных и удивлённых взгляда: Ева выглянула с кухни, Тимур стоял посреди гостиной с мешком собачьей еды. Оба они отложили свои дела, чтобы тупо пялиться на Ника.
— Че? — с вызовом спросил он. Тимур поспешил к выходу на задний двор, а Ева спросила прямо:
— Вы что, считаете?
Тимур остановился у двери, прислушался. Кажется, просто на безопасное расстояние отбежал.
— Да, — ответил Никита, всё ещё примеряясь, кто из заинтересовавшихся ему больше не нравится.
— Считаете что? — попытался Тимур, и Ник сделал резкий выпад в его сторону, словно догнать хотел. Подросток не повёлся.
— Трупы, — ответила Ева, скривив губы. — Я права?
— Если хочешь в это играть, то нам придётся тоже обнулиться, а я не хочу. У меня уже внушительная…
— Вы бл** **нулись?! — прокричала Ева. Тимур поспешил сбежать к собакам. Ник прочистил ухо мизинцем, нагло спросил:
— Что такого?
— Вы из этого игру сделали?
— Мы сделали игру из подсчёта того, скольких мы убили, — спокойно, будто ребёнку, разъяснил Никита. После заданий он вообще был очень мирным, а раньше бы бросился от такого давления. — К тому же и мне так проще считать. Ну, плюс четверо, которые были до Чертей.
Решив, что с ним здравого диалога не получится, Ева быстро вернулась в кухню, открыла окно и проорала уже Глебу предпоследнюю фразу. Тот сделал вид, что не услышал, хотя слышали, наверное, даже собаки на заднем дворе и Кристина в пристройке.
***
Дорога обледенела, снег по ней несло позёмкой, но окрестные сугробы казались облитые прозрачным клеем, и откуда набирался снег в небольшие бураны — непонятно.
Миркулова выпустили на три недели раньше положенного. Хотя, если быть до конца честным, на семь лет и три недели раньше положенного. На три недели, потому что он хотел праздники провести дома. На семь лет — потому что он был не простым убийцей, а убийцей с деньгами. За семь лет про него, наверное, уже и думать забыли.
Расстроило, что на ледяной дороге его встречал только один человек. Он стоял, прислонившись спиной к капоту машины, даже приветливо махнул. Рожа оказалось знакомой: как был девять лет назад шестёркой, так и остался. Только теперь вот водитель.
— Почему один? Где остальные? — спросил Миркулов, бросив в багажник спортивную сумку. Казалось, семь лет в заключении на нём не особо заметно отразились. Постарел — да, но не было ни худобы, не болезненного вида. Как правил на воле, так и в тюрьме, разве что за периметр не пускали. До сегодняшнего дня.
— Ну, вы же знаете, они теперь большие шишки. Им светиться у тюрьмы нельзя. У меня приказ вас везти в город, на банкет. В вашу честь.
— Подсуетились?.. Что с бизнесом моим?
— Процветает, — водитель полез на своё место, когда хозяин сел на пассажирское.
— И те пиз**ки, слышал, тоже процветают, — сжав челюсти, припомнил Миркулов.
— Да они-то теперь чего? Вы своё отсидели. Вы ж знаете, они сиделых не трогают. Отдал, как говорится, долг Родине, и всё. Можешь дальше гулять.
— Девять лет из-за этих пи**ров просрал, — выдохнул Миркулов, полез в карман за сигаретами. Прикурив, продолжил: — Я их видел, как тебя сейчас. Пока делу ход не дали, они меня как зайца гоняли. Семерых моих людей положили. А до меня не добрались. Вот выкусите. И всё равно, семь лет…
Дорога была пустынной. Пролетали небольшие полуразваленные остановки каких-то деревень, но людей на них не было. Да и дома вдалеке казались заброшенными. Возможно, это оставленные на зиму дачи, но не было видно города, из которого на эти дачи ездили бы летом. Пустая дорога нервировала. Оказалось, что в годы тюрьмы чувствовал себя в безопасности. Первый год ещё боялся, что кто-то из новых заключённых или охраны натянет на лицо неоновую маску с нарисованным ртом и со словами: «Что, не ожидал, сука?!» начнёт вышивать по нему ножом. Потом успокоился. Да и сейчас не было причин для страха, потому что всё, отсидел. Хватит, все взятки, как говорится, гладки.
И всё же, когда за машиной, вдалеке, вырулил на дорогу мотоциклист на чёрном байке — стало как-то поспокойнее. Осознал, наконец, что оказался в обитаемом мире. Вон и парнишка какой-то в город выехал, или просто обновку обкатывал. Гнал, правда, как самоубийца, а дорога хоть и была пустой, но местами по-прежнему обледенелой.
Миркулов присмотрелся. На мотоциклисте был чёрный шлем. И как раз в тот момент, когда он пытался рассмотреть, почему не разглядеть лица, нижняя часть от носа до подбородка загорелась неоновым, чёрные пиксели образовывали широкую предвкушающую улыбку…
— Гони! Б**, гони, это они! — Миркулов схватился за руль, машина вильнула, едва не съехала с дороги, но выровнялась. Поняв, что так только навредит, он ограничился тем, что повторил громче, прибавив ещё несколько крепких выражений.
— Да что?! — удивился водитель. Скорости прибавил, но не сильно. Просто по требованию, он пока не понимал, зачем нужно было бояться одинокого мотоциклиста.
— Черти! Снова за мной пришли! Черти! Гони, иначе в этот раз точно пи***! Обоим!
Может, подействовали слова, может и водитель теперь рассмотрел маску. Скорости он прибавил, да только мотоцикл всё равно был быстрее машины. И свернуть некуда — вокруг поля, деревни уже кончились. Не по полям же от него уходить. Миркулов помнил, что впереди должен быть лес. Там ещё можно затеряться — вон он, чернел на горизонте и сейчас выглядел как спасение.
А потом мотоцикл поравнялся с машиной. Водитель в кожаной куртке поверх бронежилета заглянул в окошко и даже кивнул Миркулову, как давнему знакомому… Так оно и было. Семь лет не виделись. А по этому ублюдку даже не заметно было, чтобы тот постарел. Не бессмертные же они, в самом деле?!
Водитель попытался спихнуть мотоцикл с дороги, но тот, как издеваясь, ушёл вперёд, и машина только вильнула.
— Пушка! Пушка есть?! — орал Миркулов, чувствуя, как покрылся потом бритый затылок.
— В бардачке! — ответил водитель. Он нагнал мотоциклиста и снова попытался его сбросить. Тот съехал на обочину, подняв веер снега и грязи, но сделав полукруг только вернулся на трассу, теперь снова набирал скорость. Миркулов проверил запас патронов, дрожащими руками снял пистолет с предохранителя, уже тише приказал:
— Подпусти поближе. Пусть ещё раз попробует в окошко глянуть, я ему тут выпишу.
Водитель подпустил. Но, увидев оружие, на этот раз мотоциклист сам ушёл чуть назад, и пуля только окошко разбила. Сбив на дорогу осколки стекла, Миркулов высунулся и выстрелил ещё трижды. Одна пуля попала в шлем, там же и застряла, остальные две прошли бесследно, хотя он стрелял в торс и по колесу.
— Теперь в лес уходи! — приказал Миркулов, стараясь прицелиться.
— На такой скорости?! Да мы сами там убьёмся!
— И он тоже!
— Я что, самоубийца, что ли?!
Лес стремительно приближался. От дороги вела машинная тропинка. Кто-то даже зимой в тот лес ездил. Да и зазор между деревьями был широкий, но не больше однополосной дороги.
— В лес давай! Там его о ближайшее дерево размажем!
— А я сказал, я не!..
Спорить было некогда, и Миркулов сделал то же, что и до этого — сам схватился за руль. Машина вильнула, заскользила и, вместо того, чтобы войти в поворот, развернулась боком и боком же впечаталась в ближайшее дерево. От удара её едва не сложило пополам.
Сквозь звон в ушах, кровавую пелену в глазах и жуткую боль во всём теле, Миркулов услышал приближение мотоцикла. Судя по звуку, тот больше никуда не спешил.
Вместо водителя было месиво из железа и крови. Единственное, что пришло в голову — притвориться мёртвым. Он закрыл глаза и лежал в неестественной для живого позе, лежал на сломанной руке, испытывая адскую боль, не шевелился и готовился не дышать.
Послышались шаги по снегу. Пистолет потерялся где-то за пределами видимости. Миркулов не был уверен, что выживет, если Чёрт сейчас просто уйдёт, но готовился рисковать. А потом он эту тварь достанет. Всеми средствами устроит облаву на этих выродков. Они себе давно уже врага создали, просто раньше руки коротки были.
Дверь дёрнулась, потом ещё раз и со скрежетом открылась. Миркулов не дышал, не моргал. Вжился в роль трупа.
Чёрт дышал сипло, тоже не шевелился и ждал, осматривался. Запаса дыхания ещё хватало, когда Миркулова за целую ещё руку потащили из машины.
— Э, нет, так не пойдёт, — произнёс механический голос. Раньше такого не было, раньше они говорили хоть нормально. Теперь этот голос… словно его киборг загнал. — Я такой мангал приготовил. Ты тут подыхать не будешь.
Миркулов заорал, попробовал защититься хоть как, переломанными конечностями, и сначала услышал два выстрела, а потом уже почувствовал обе пули у себя в животе. Именно нутром ощутил, мог даже точно сказать, куда попала каждая. Орать сил уже не было, только скулить.
Чёрт нёс его на плечах, в глубь леса.
— Добей меня… куда?
Боль была адская, он уже готов был просто покончить с этим. Казалось, переломаны все кости. Кровь стекала на чёрную куртку мотоциклиста.
— Добить?.. Помнишь, ваши тогда четверых убили. Трупы вывезли в лес и там сожгли. Так вот, когда вы их из машины выволокли, оказалось, что один ещё живой. Живой, но умирающий. Добили вы его?
Миркулов молчал. Мужик тогда был настолько одной ногой на том свете, что даже не орал, когда пламя занялось. Стонал только… они ещё тогда говорили, что скучно получилось, надо было добить.
— Мы не знали, — соврал он. Чёрт издал звук, который без обработки, наверное, был похож на фырканье, а в обработке получалось что-то похожее на проверку микрофона.
— Так и я не знаю, — признался он. Они вышли на поляну, в центре на расчищенном от снега месте были сложены четыре покрышки, образовывающие квадрат. И воняло бензином… — Я, знаешь, психопат. Кто ж даст гарантии, что я сейчас не с трупом разговариваю? Ты? Так ты труп говорящий, галлюцинация моя. Нечего их слушать.
На покрышки Чёрт его положил почти аккуратно, как перебравшего друга на диван. Миркулов снова заорал, не столько от боли, сколько от отчаяния и ужаса. Бензиновый запах бил в нос. Он попытался приподняться, но тут же рухнул обратно, потому что всё тело, каждую рану пробило болью. И под этот крик покрышки вспыхнули, словно Чёрт хотел прибавить громкости…
Ник ещё ждал, когда крик стих, грел у огромного костра руки. Замёрз на мотоцикле преследовать цель, теперь отогревался, осознавая, что ещё обратно ехать так же. Зачерпнул твёрдого снега, его ледяную корку, стал как губкой стирать с себя кровь.
— Привет тебе от Вадима, утырок, — произнёс Никита. — Говорят, он тебя дождаться планировал. Но тут я за него.
— Семьдесят пятый, — произнёс голос. Ник кивнул, даже головы не подняв. Тёмная фигура стояла напротив него, через костёр. — Даже зажарил…
— А чего их сырыми жрать? Вот тебе, до хрустящей корочки, — усмехнулся Ник. Отстегнул маску с одной стороны, оставив её висеть. Фигуру заволокло чёрным дымом. Она наклонилась — отрывала от трупа, как от жаренной курицы, потом аппетитно захрустела, поедая. Воняло больше палёной резиной, чем мясом. Ник закончил с пятнами: отчистились не до конца, но поди на чёрном разбери, что это такое. Собирался маску снять окончательно, когда фигура снова произнесла:
— Убегал бы ты, Никита.
— От кого? — удивился он и посерьёзнел. Фигура в дыму продолжала хрустеть костями, ответила без спешки, как-то даже лениво:
— От них. По твоему следу идут, скоро будут тут, ты им вон какой факел организовал. Уже у машины и твоего мотоцикла, туда возвращаться нельзя.
— Кто идёт? — Никита закреплял маску на лице, застёгивал куртку.
— Гончие идут. Ты таких ещё не видел, ты с такими не справишься. Так что беги.
— Что, есть кто-то страшнее Чертей? — усмехнулся Никита.
— О, в этом мире есть многие, что страшнее вас. Не обольщайся.
***
Глеб закончил с нарезкой овощей, скинул их к мясу в чугунную прямоугольную форму. Накрыл фольгой и собирался убрать в разогретую духовку, когда на руке запищали часы.
Никита был на задании, но это могло быть как «Я закончил, что на ужин?», так и «Объект 2 мертв». Глеб отложил готовку, взглянул на экран. От Никиты пришло всего одно слово: «Помогите».
Ева в это время только притащила в гостиную полное ведро воды. В своих комнатах убирались сами, в общих комнатах и на лестнице — в порядке очереди. И Ева всегда начинала с гостиной, как с самой большой комнаты. Она стояла в домашних штанах и майке. Часы сняла, сообщение не видела, и поэтому вылетевший из кухни Глеб стал для неё сюрпризом.
— В машину! — скомандовал Глеб, поймал её за руку и потащил.
— В этом?! — спросила Ева возмущённо. Глеб, не оглядываясь, вместо этого ответил:
— Там переоденешься! Быстро!
Сам Глеб тоже был одет в домашнее, но во второй руке тащил бронежилеты и что-то тёмное, трикотажное. Закинув Еву и одежду с одинаковым отсутствием бережности в машину, вернулся домой. Когда вышел снова, туда же забросил оружие. На этот раз бережнее, но только потому, что оно могло выстрелить.
Ева, не стесняясь, надевала спортивный лифчик. Глеб успел заметить только, что на груди осталась красная полоса затянувшегося шрама.
— Как он мог облажаться? — не понимала Ева, пока Глеб заводил машину и открывал ворота. — Двое! Водитель и цель! Облавы никто бы устраивать не стал. Сами сказали: они верят, что раз половину срока отсидели — то чисты!
— Поздно для облавы, — ответил Глеб. — Твою мать, только б не менты.
— Почему? — Ева даже застёгивать бронежилет перестала. Удивлённо ждала ответа.
— Ненавижу ментов гасить. А если там их облава, то придётся.
— Тогда отойдёшь и оставишь это мне, — Ева продолжила застёгиваться. — У меня к ним личное.
— Да у вас ко всему миру личное! — сорвался Глеб. — Ты оделась? Погоди, я тебе руль передам, сам оденусь. И гони-гони-гони! Если Ник просит о помощи, то там реально как в аду!
***
Никита ощущал погоню спиной. Он больше не замерзал. Ну и что-то подсказывало, что нельзя было теперь выйти и сказать, что уходил отлить, а то, что тут машина в гармошку — так это после него уже было.
И Никита уходил лесом. Где-то оставляя в сугробе глубокие следы, где-то скользил по льду бесследно. Спустился к озеру и бесстрашно пересёк его по льду, скрылся в зарослях и, спрятавшись за деревья, ждал. Он чувствовал погоню, но должен был убедиться, что это ему не кажется.
Из леса на том берегу вышли четверо. Не все разом, а постепенно. Одна фигура, мужская, что успела первой, сразу заскользила со склона вниз. Вторая фигура ещё дожидалась остальных. Может, их было и больше, но Никита не собирался тратить время на проверку. В маске, конечно, были такие фильтры, что дышать она почти не мешала. Но в такие вот погони оказывалось, что дышалось в ней тяжелее, чем без неё.
На преследователях тоже были маски, но не Чертей и не бандитские балаклавы. У них были кожаные чёрные маски так же закрывавшие лица от носа до подбородка. Вместо рта — прорезь, затянутая металлическими прутьями. Тот, что шёл впереди, был вооружён пистолетом. У отставшего Никита успел заметить автомат.
***
Глеб запросил сводку по своим каналам, Ева зачитала положение: на трассе около тюрьмы авария, водитель на месте, пассажира не нашли. Зато нашли кострище в лесу, но там прогорело настолько, что уже сложно сказать, был там труп или нет. Место оцепили, Никиты там не было. Никакого плана по поимке Чёрта — тоже, и Глеб выдохнул с облегчением. Значит, если и стрелять, то по бандитам.