Верхний Ланедех
Человек, как и дерево,
Не может жить без корней.
Красота – это то, что заложено в нас природой, что не сможет смыть ни весенний дождь, ни злая рука,ни время.
С душевным трепетом переворачиваю титульный лист журнала. На тёмном фоне – окно, обрамлённое наличником. «Деревянные кружева». Альбом образцов декоративно-прикладного искусства в наружной отделке деревянных домов Пестяковского района Ивановской области.
Вот он, свеженький, пахнущий типографской краской, пока ещё в единственном экземпляре, в который, без малого за три года, я вложил столько сил и сомнений. Исколесил район буквально вдоль и поперёк. Нужен ли он, будет ли востребован, покажет время. А в голове уже зарождается ещё один, не менее авантюристический проект. У наших соседей из села Верхний Ландех богатейшее наследство по этой части. А не рискнуть ли, не продолжить ли начатое дело?
«Куй железо, пока горячо», – говаривали в старину, а потому уже на следующее утро я стоял у развалин бывшей хлебопекарни села Верхний Ландех, как полководец, перед тем, как отдать команду войскам, как пахарь, перед тем, как взяться за чапыги плуга. Я и полководец, и пахарь в одном лице, поставивший перед собой не менее важную задачу: найти, собрать, насколько это будет возможно, красоту, созданную поколениями уникальных мастеров-резчиков по дереву. «Рукотворное чудо»…
Пожалуй, так и назову свой будущий альбом. Это будет «живой» альбом. В нём помещу прошлое и настоящее – искусство резчиков по дереву и произведения матушки-природы: пейзажи и людей, живущих в этом удивительном мире. Так об этом я размышлял, стоя на въезде в село.
Здесь каждый второй дом несёт на себе музейный раритет. Здесь на каждом шагу История.
Время диктует свои условия. Давно отучили сельских жителей держать скот и птицу. Место бурёнки заняло авто, такое же разномастное, как и бывшая животина. Всё течёт, всё изменяется…
Хожу по улицам, меняя галсы, как парусник во время штиля. То вправо, то влево. Видимость – на миллион. Снимаю, снимаю всё подряд: дома, за компьютером, разберусь, что к чему. Главное – не упустить, не пройти мимо, чтобы потом не сожалеть за утерянный шанс прикоснуться к вечности.
Работать с современной техникой – это, скажу вам, нечто. Нет необходимости заморачивать голову экспозицией, диафрагмой, смотреть, сколько осталось кадров. Всё внимание, все чувства – на поиск объекта, нужного ракурса. Моя задача – показать не просто изделие из дерева, а постараться раскрыть душу мастера, вложенную им в работу и оставшуюся в ней в виде узорочья вокруг окон.
Не так уж и велико село, но к вечеру почувствовал усталость. Пора домой. Как говаривали старики, устраиваясь пораньше спать, чтобы с рассветом встать: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт». Завтра вновь вернусь сюда и постараюсь довести начатое дело до логического конца. Так мне думалось (какая самонадеянность), пока сидел на металлическом ограждении за мостом в ожидании, что кто-нибудь смилуется и отвезёт мои бренные останки домой.
Летят мимо крутые и не очень авто, не обращая внимания на мой крик о помощи. Наконец-то видавший виды жигулёнок, подмигнув правым глазком, притормозил. Не можете себе представить, как я был рад, благодарен ему. Только что мечтал проехать километр-другой на тряской телеге, а тут на тебе – машина. Несколько минут пути – и я дома.
Утром следующего дня, как ни странно, проснулся довольно бодрым и с хорошим настроением. Не иначе, знак «свыше»: мне «разрешено» продолжить начатое дело. Ну, что ж, помолясь, и примемся.
Медленно фланирую по улицам. Ловлю удивлённые взгляды редких прохожих. Что я здесь делаю!? Гуляю! Хожу туда, потом сюда. Карта памяти моего фотоаппарата медленно, очень медленно, но заполняется. Чем больше хожу, тем чаще вспоминаю слова из песни Вахтанга Кикабидзе: «Мои года – моё богатство», вот только это «богатство» с каждым шагом становится всё тяжелее и тяжелее.
Обычно не спрашиваю у хозяев разрешения на съёмку: хлопотное это дело, долго приходится отвечать на вопросы. Если вижу копошащегося в огороде хозяина или хозяйку, стараюсь не тревожить: лето – горячая для сельского жителя пора, а мне, чтобы нажать на кнопку затвора, нужно мгновение.
Подхожу к приглянувшемуся дому. Вокруг никого. Только приготовился к съёмке, как на крыльце появился молодой человек.
– Это дом моей бабушки, – пояснил он. – Наличники недавно отреставрировал, покрасил.В это время солнышко вышло из-за тучи, и дом заулыбался чистыми окнами, обрамлёнными деревянной узорочью. Услышанное, увиденное бальзамом пало на сердце, придав уверенности в том, что делаю нужное дело.
Мимо заросшего крапивой и снытью дома, покосившегося от времени, вышел на трассу, по которой, не замечая ни прошлого, ни настоящего, бежали разномастные авто. И вновь на ум пришли слова философа: «Всё прошло, пройдёт и это».
Миновав мост, через заросшую кугой и ветлой речушку оказался в деревне Токарево. Нет нужды описывать её. Она вся на виду. Здесь в очередной раз услышал: «Это дом моей бабки. Скоро совсем развалится». Моей бабки … Так и хотелось спросить: «А где же твой дед, который поднял этот дом?» Хотелось, но почему-то не спросил. Не заданный вопрос остался без ответа.
Запечатлев для истории «бабкин» дом, свернул в ближайший переулок, ступил на просёлочную дорогу и буквально окунулся в нетронутую плугом даль с разбросанными то тут, то там одинокими берёзками. Нежная до прозрачности голубизна неба. Лёгкая акварель белизны на горизонте, пенной шапкой опустившаяся на зелень листвы в едва ещё видимой деревне. Весна. Сады цветут.
Прошёлся по деревенской улице, с виду благостной, безмятежной, но что-то противоестественное витало в этой настороженной безмятежности. Ни детских голосов, ни крика петухов, лишь ласточки-касатки над крышами снуют. В крайнем доме меня ждала удача: на окнах – наличники, ради которых не грех и ноги натрудить, к тому же дом оказался жилым.
– Опоздал, – заметила хозяйка, узнав о цели моего визита. – Вон на том доме такие красивые наличники были … Загляденье. Увезли куда - то.
– Да-да… – подтвердил хозяин. – Были мастера!
Нашу беседу неожиданно прервал подъехавший на мотоблоке старик.
– Это ты меня в Токарево снимал? А зачем?
Заданный в лоб вопрос привёл меня в некоторое смущение. Как объяснить старику, сидящему на мотоблоке, что он на своём «железном коне» так колоритно вписался в кадр, что я не в силах был отказать себе в удовольствии запечатлеть и его для истории.
– Мне ведь девятый десяток! – нужно было видеть и слышать, с каким удовольствием он это произнёс, устраиваясь в седле «железного коня».Мне, как мальчишке, захотелось незаметно запрыгнуть в кузов этого вездехода и хоть немного прокатиться, но старик не предложил подвезти, а я постеснялся выразить вслух своё желание.
Шёл по разбитой дороге, ведущей к очередной заброшенной деревне, и удивлялся терпению и силе духа русского. Российские деревни … Как же похожи они друг на друга! Похожи, но только в том, что их объединяет. А объединяет их духовность. В остальном же они такие разные, как и всё в этом бренном мире.
Встретившаяся на моём пути к деревне молодая женщина не советовала идти через пойму. «Ночью прошёл дождь. Не пройдёте, – пояснила она и с сожалением добавила: – А ведь раньше здесь была прямая дорога в село». И столько в её словах я почувствовал горечи! А вот и деревня, точнее, то, что осталось от неё, – буйство цветущей черёмухи с тревожащим душу ароматом. Такое бывало, когда случайно попадал на заброшенный сельский погост. Захотелось быстрее покинуть это место, вернуться к людям.Представив, какой крюк предстоит сделать, чтобы вернуться в село, решил рискнуть. От былой дороги остались лишь фрагменты размытой дамбы: остальное спрятала природа, не терпящая над собой насилия.
И вновь стою на соборной площади перед ожидающим своего времени полуразрушенным храмом, в былые времена звоном колоколов, призывающим паству к смирению и покаянию.Только, видимо, не пришло ещё время ни того, ни другого.
Сколько ещё предстоит увидеть, услышать! Вот только много ли увидишь, услышишь, топая усталыми ногами? Честно говоря, нет- нет, да проскальзывала мыслишка: а тебе это надо? Надо! И вот с этим «надо, сижу в кабинете главы района Александра Васильевича Жукова, довольно благосклонно отнёсшегося к моему «прожекту»:
– Дело нужное, вот только Паша, водитель, в отпуске.
– Да мне, собственно, не срочно. Пока по Ландеху похожу.
– В Мыт обязательно нужно съездить, – посоветовал Александр Васильевич. – Там такая красота! Обязательно!– уже вдогонку донеслось до меня.Это «обязательно» было настолько ёмким, что я невольно остановился в проёме уже распахнутой двери и посмотрел совсем другими глазами на сидящего за столом не главу администрации района, а уставшего, преждевременно поседевшего человека. Облокотившись о стол рукой, покусывая дужку очков, он задумчиво смотрел в окно. О чём он думал в эту минуту? Проблем хватает. Мне же показалось: не будь на его плечах груза ответственности за район, прокатился бы со мной по деревням. Возможно, только показалось. Ну, что ж, поживём, увидим. А пока – на выход.
К великому сожалению, нам не дана возможность заглядывать в будущее. Это была последняя встреча с неординарным человеком.
Находясь под впечатлением от этой встречи, я невольно вспомнил другую – встречу с домом, облицованным силикатным кирпичом. Старинной резки наличники так органично вписались в современность, что я несколько минут не мог оторвать взора от их созерцания. Лепота … Другое слово не приходило на ум. Вот он, симбиоз времени. На мой вопрос, сколько лет наличникам, хозяин ответил кратко: «Много. Это новодел гладкий да блестящий, а на этих, видишь, сколько морщинок. Как ни закрашивай, ни замазывай, а всё одно проступают».
При всей своей занятости глава администрации не забыл о нашем разговоре, и «правительственный» УАЗ на весь день в полном моём распоряжении. Едем в старинное село Мыт с обязательным посещением ныне существующих и брошенных втуне деревень. На собственном опыте проверено, что зачастую в таких деревнях и находятся «раритеты», за которыми я устроил «охоту».
Как давно не бывал в этих местах! За созерцанием бегущего по сторонам, довольно сильно изменившегося пейзажа, едва не проскочили деревню Филатово, скрытую буйно разросшейся древесной молодью.
– Паша, давай заскочим.
– Да там ничего интересного, – отвечает Паша, но мою просьбу выполняет.
Вот тебе и ничего интересного. Семь домов, семь уникальных наличников; золотая россыпь одуванчиков, стекающая по неезженой деревенской улице в пруд со склонившейся над ним плакучей берёзкой, – всё это осталось в памяти не только флешки фотоаппарата, но и моей.Возвращаясь к машине, неожиданно заметил притулившиеся к полуразрушенному сараю наличники. Время изрядно поработало над ними, а вездесущая крапива спрятала от глаз людских. «Удастся ли ей сохранить это рукотворное чудо?» – мелькнуло в голове.
– В Марьино будем заезжать? – прервал мои мысли Паша.
– Обязательно! Я хорошо помню эту красивую деревню с деревянной часовенкой в центре.
Три километра по довольно сносному грейдеру – и мы в деревне. Как быстротечно время! Как изменилось всё вокруг за тот период, что я здесь не бывал! Нет той часовенки, и место, где она стояла, заросло травой- муравой. Пугают дома с чёрными глазницами окон, прикрываясь, как саваном, цветущими черёмухами, зарослями терновника и тишиной, не нарушаемой соловьиной трелью.
Пытаясь отыскать знакомые места, прошёлся по деревне. Глухая бабулька, отказавшись от моей помощи – донести от колонки до дома ведро с водой – в знак благодарности за внимание вынесла сувенир собственного производства – игольницу.
– Многие приезжают, спрашивают. Всех бы одарила, да лоскутков нет.
На всякий случай записал: «Зинаида Павловна Липкова. Деревня Марьино».
И вновь шуршит асфальт под новенькими шинами. Наконец показались первые дома окраины села Мыт. Я не ставлю перед собой ни этнографических, ни исторических задач: этим давно и плодотворно занимается Мытский краеведческий музей, в который и заскочил буквально на пару минут, чтобы засвидетельствовать своё почтение.
Мы начинаем экскурс с дальней деревни. «Так удобней», – объяснил Паша, свернув на насыпную трассу, проложенную ещё в былые времена.
Погода благоволила нам, «трасса» пылила, а тракторные колеи Паша искусно преодолевал: чувствовался опыт водителя «главного». Однако всему есть предел. Свернув с дорожной насыпи, Паша притормозил, с сомнением вглядываясь в сухие, но достаточно глубокие колеи, заметил:
– Дальше разве только на тракторе.Я успокоил его. Мне колеи не страшны, к тому же до первого дома всего ничего. Заглушив двигатель, Паша по привычке остался в машине. Остались позади и колеи.
Меня манит почерневший от старости дом. С трудом продираюсь к нему сквозь терновник и утонувший в траве заплот. Наличники, явно, не столетние, но дивно хороши. Сколько обошёл, объездил деревень, и всякий раз не перестаю удивляться и восхищаться. Весь дом уберётся в кулаке мужика, бабе с ухватом не развернуться у печи, но как лелеяли Его, как украшали. Неистребима тяга русского человека к красоте.Через дорогу гудит триммер – заменитель дедовой косы-литовки. Прошёлся по бывшей улице. Красивая была деревня… Собственно, почему была!? Один дом жилой – жива деревня. Так живи же, деревня!
Очередная остановка – утонувшая в зелени деревня Задняя. Единственное, что запомнилось, – пара пекинских уток. Где-то в этих местах стояла ветряная мельница … Давили льняное масло… Вкусное, пахучее…
Деревня Криковская двумя пересохшими «ручьями» стекает к реке Ландех. Зарастают луга, на которые под щёлканье пастушьих кнутов шествовало совхозное стадо. Не пылит дорога под овечьими копытцами, спешащими к своим подворьям, лишь перевёрнутая смоленая лодка на берегу говорит о тлеющей ещё жизни в деревне.
На выходе из деревни меня догнало «пение» вещуньи- кукушки.
Вьётся дорога по берегу реки. Паша, заметив, с каким интересом я осматриваюсь по сторонам, не торопится, лишь изредка лёгкая улыбка проскользнёт по его лицу. Для него всё это привычно, для меня, столько лет не бывавшего в этих местах, всё интересно, всё проходит в сравнении: что видел когда-то, что вижу из окна Уазика. «Всё это сейчас мелькнёт и уйдёт в прошлое»,– мелькнуло искрой в сознании.
– Паша, притормози, пожалуйста.
Я вышел из машины. Беглый взгляд на округу. Всё те же берёзовые колки разбросаны по склону, словно деревенские девчата, бегущие к реке с солнечными зайчиками на волне от проплывшей ондатры, с вётлами, зашедшими в воду. Тишина и покой, не нарушаемые ни пением птиц, ни стрекотанием кузнечиков, лишь редкая стрекоза- коромысло зависнет над прибрежной осокой, ещё не набравшей силы, а над всем этим прозрачный купол, без облачка, без тучки.
Несколько минут стою на берегу с закрытыми глазами. Солнечный свет пробивается сквозь веки, закрепляя в сознании, как на фотоплёнке, только что увиденное. К сожалению, я не один, должен помнить и о Паше. Подойдя к самому урезу реки, опустил руку в прохладную, живую воду.
И вновь лишь пыль дорожная за нами. Впереди виднеются разросшиеся тополя, черёмуха в цвету, крыши домов.«Домик гномика», – мелькнуло в голове, настолько ярким показался мне домик, особицей, стоящий на въезде в деревню Ванино. А вот и сам гномик – прислонившийся к заплоту мужчина с излучающими добро глазами и морщинками на лице. Не хватало лишь колпака с кисточкой на голове. От этой «сказочной» встречи нестерпимо захотелось испить холодненькой водицы.
– Пейте, пейте на здоровье. Вода из родника. Такой больше нигде нет, – произнёс мужчина, с явным удовольствием протягивая запотевшую кружку.
Во мне мгновенно взыграло патриотическое чувство:
– Как это нет!? И речки есть, и родников не счесть.
Мужчина с интересом посмотрел на меня.
– Вы пишете? У меня уже пять книжек издано. Сейчас принесу. Покажу.Через секунду вышел со стопкой ярко оформленных книжек. Я уже видел эти книжки для детей в районной библиотеке, более того, читал стихи, загадки и вот теперь разговариваю с их автором – Вячеславом Новиковым, дачником из деревни Ванино.
Простая случайность? Не случайность, а закономерность!
Это было запрограммировано, и это произошло. Пришлось задержаться. Наличники и Паша подождут. Не каждый день встречаешь собрата по перу, и главное – где!
Получив удовольствие от общения, осмотрелся. Улица глубоким каньоном разделила деревню на две части. На выезде из неё небольшое столпотворение: приехала продуктовая лавка. Паша скучает в машине, а я, как горный козёл, прыгаю с откоса на откос, снимая кадр за кадром, Осталось отснять наличники на двух последних домах. На одном из них, с довольно приличными наличниками, не очень эстетично, по моему разумению, сиротливо висела половинка ставня. Подошёл, чтобы поправить, но едва прикоснулся, как со стороны автолавки раздался грозный женский окрик:
– Это ты чего по окнам лазаешь!?
Объяснение могло затянуться надолго, судя по интересу, возникшему после моего пояснения: кто я и чем занимаюсь, но Паша вовремя нажал на сигнал Уазика и женщины, прихватив пакеты, с сожалением стали расходиться по сторонам, оглядываясь и переговариваясь меж собой. Ну, а я, как человек, получивший «индульгенцию» от общества, успешно завершил прерванное дело, нажав на кнопку фотоаппарата прощальный раз.
И вновь недовольно урчит мотор Уазика, преодолевая очередную рытвину с водой.
По рельефу местности можно предположить, какой была река Ландех в давние времена. Правый берег плавно поднимается вверх. На его вершине, среди берёзок, видны дома. Дорога, по которой мы начали своё рандеву по окрестностям с полями до окоёма, важно вышагивающими журавлями в весенний перелёт и «железной гусеницей» – поливальной установкой. Всё это осталось в прошлом. Что ж, без прошлого нет настоящего.
На въезде в село Мыт, поблагодарив, распрощался с Пашей. Теперь сам справлюсь. Нет необходимости держать машину.
Словно разбитые злой рукой часы, возвышаются над округой храмы, застывшие в ожидании мастера, который восстановит их, и они продолжат отсчитывать секунды и века. Глядя на них, не могу понять, что происходит со мной: так магически они действуют на меня. Да и как иначе, если здесь, на крохотном клочке Земли нашей русской, истоптанной лаптями, измятой сапогами, Земля, по которой ступает и моя нога, широко, вольготно раскинулось на берегу реки село с таким «седым» прошлым, что порой оторопь берёт. Едва подумал об этом, как время стало не подвластно, вернув столетиям обратный ход.
… Шумит, гудит колоколами вся округа, сбирая в Мыт честной народ. И бьют поклоны стар и млад. И мне бы в храм зайти, поставить свечку … Н - но, да простит меня Господь: в неверии взрастили, а лицемерить – не приучен. Хожу между возов с овчиною и сеном, медами, огурцами и грибами, с солёною капустою и рыбой серебристой, намедни вынутой из сети. Снуют мальчишки средь телег. Степенно ходят мужики с окладистою бородою, сто раз пощупают, приценятся, посмотрят. А вот из кабака, выводит баба мужика, едва передвигающего ноги. А здесь торгуются за каждый грош: «Вот раньше были мастера…» и спичкою по лезвию косы припустит. Уж этот, точно, полушки не пропьёт, подарочки домой с базара привезёт – детишкам бублики да леденцы, жене – на сарафан сарпинки.
Так вот они какие, те, о ком читал я в книгах! Но разве можно в книгах написать о тех, кого не видел никогда? А я увидел «их» в обличье «том». Дышал «тем» воздухом, живым, душистым, замешанном на ладане и аромате дёгтя, табака и конского навоза.
А ярмарка в разгаре, ей тесно стало на площади соборной. Под удаль молодецкую да перезвон малиновый по улице широкой растеклась. Там пляшут и поют, а то и батогом дадут.
И - эх - х! Вспомню молодость и я. Взыграла кровь, казалось бы, уже остывшая. Пройдусь - ка, прогуляюсь, чай увернусь от батогов. Откуда прыть взялась – отплясываю лихо под гармонь трёхрядку. Благо, меня никто не видит, а я всё вижу, примечаю. Как раскраснелись девицы, раскрылились платки. Дробь выбивают козловые сапожки. «А мы просо сеяли, сеяли…». До утренней звезды не угаснут на берегу реки кострища, не смолкнут пляски да песни с хороводами. «По - о - се - ю лебеду на берегу. Посеяю лебеду на берегу. Свою буйную головушку …»
Бом – м … Бом – м… Потянулся народ из храма. Застоявшиеся лошадки мотают головами. Увязывают узлы припозднившиеся селяне. На вершинах тополей гомонятся стаи галок.
– А как же я? А - у! Люди!
Моё «а- у» взлетело лёгкой дымкой над рекой и затерялось в тёмной чаще векового побережья.
– Вам плохо? – услышал я, с трудом осознавая, где я, кто я. Слегка кружится голова, словно в ней стая галок, устраивающихся на ночлег.
– Нет, нет. Мне хорошо. Спасибо, – сказал и посмотрел на женщину, вернувшую меня «оттуда», затем уж на часы. Прошло немногим более минуты, как отпустил машину. – Что это было? Помрачение иль Божий Дар – увидеть то, что кануло в века, – спросил я, взором обратясь к сияющему куполами храму.
И в этот миг вдруг тучка набежала, прошлась по улице. Я взглядом шёл за ней и видел их на окнах: кокошники девичьи, пришедшие из тех времён далёких. «Нам не надо сто рублей, сто рублей. А нам надо девицу, девицу …»
Не желает прошлое расставаться со мной. Ну, что ж. Желание обоюдное, а потому – вперёд, дружище. И начнём с улицы широкой, молодёжной. «Барыня ты моя… Сударыня ты моя…» – то вспыхнет, то стихнет в моей медленно светлеющей голове.
Хожу по улицам предков, оставивших богатое духовное наследство. Наличники – одна из его составляющих. Наличники – лицо дома. Как образно и ёмко. Вот и старались хозяева, чтобы не ударить в грязь лицом, чтобы не хуже, чем у соседа. Благо, мастера настоящие, понимающие красоту, умеющие её воссоздать, мастера, взращённые на красоте, неброской, но с удивительной способностью проникать в каждую твою клеточку.
Сижу на прокалённом солнцем крыльце. Не шелохнётся лист на тополях усталых, обиженных на тех, кто бросил их, не взял с собой, оставив доживать свой век среди покинутых домов. Что делать? «Рыба ищет, где глубже, человек – где лучше», – гласит народная пословица, вот и спустились дома поближе к реке, жмутся друг к дружке. Миную одну улицу за другой, осталось пройтись по окраине села, а там и домой, за компьютер. «Рановато подумал об отдыхе, глядя на ещё не отмеченный временем дом, резко выделяющийся среди своих «односельчан»» высоким фундаментом и голубыми наличниками глубокой резьбы, придающими ему некую воздушность. Во всём чувствовался хозяин, не чуждый красоты. И как подтверждение тому – завершающий мазок в картине – играющие в песочнице дети. Вот она, преемственность поколений. Детство – губка, что впитает, то и будет отдавать. А питает детей окружающая их природа, любовь матери, чистый воздух, солнце в небе, река, берёзки, ветки которой пожухли за наличниками, пришедшими из прошлого.
– А Вы правы. Я как-то раньше не замечала эту красоту», – сказала молодая женщина, мать ребятишек, вмиг окруживших нас. Помолчала и, глядя на свой дом, добавила: – Мы как-то не думаем о красоте, наверное, потому, что живём в ней.
Спасибо вам, живущим в этой красоте, умеющим хранить её.
На выходе из села, где трасса извивается «пауком», остановился, любуясь очередными наличниками. Заметив мои «маневры», из калитки вышел мужчина. Слово за слово, оказалось, он сам резчик по дереву. Не один дом украшен его наличниками.
– Целая стопа лекал лежит. Теперь никому не нужны, – сказал мастер и, обернувшись к дому, в сердцах добавил: – Надоело скоблить и красить. Обдеру и обошью пластиком.
Н - ну, что ж, хозяин барин, но думается мне, что сказано это для «красного словца»: не поднимется рука настоящего мастера на такое кощунство – порушить вековечное, искусство резчика наличников.
И вновь стою на трассе. Храм – за моей спиной. Мы оба в ожидании. Мы с ним едины: мы возвращаемся к тому, что видели, переосмысливаем то, что слышали за малое, но такое ёмкое время.
Заложены в память компьютера «портреты» наличников, многих из которых уже нет в природе, потому что кому-то «надоело их скоблить и красить».
За «кадром» осталось то, что безвозвратно ушло, либо готово уйти в небытие, как те наличники у старого сарая, деревянные кружева которых уже сейчас – частичка нашей истории.