Я поверю в лучшее, оно тоже в меня поверит,
Провожая до дома, однажды зайдёт на чай.
И ему я не просто открою двери,
А отдам дубликат ключа.
Орлова Влада
На календаре осень, октябрь, а уже снег по колено и мороз минус двадцать.
Для Заполярья такое не внове, но всё равно несколько неожиданно.
Куропаткам и зайцам в тундре не спрятаться – летние наряды не успели сменить. Люди хитрее и практичнее. Самое время охотиться начинать: лыжи в сарае застоялись, ноги готовы в пляс пуститься. По снегу катить совсем не то же самое, что на болоте грязь месить. Можно за выходные на дальние заимки сбегать.
Соскучился Генка Спирин по снежным просторам, застоялся. Настроение от предвкушения охотничьих приключений резко пошло в гору.
В пятницу в ночь, сразу после занятий в техникуме, решил выходить в тундру. Первый раз в этом сезоне, можно сказать разведка.
Парень не любил разнородные кампании, пьяные танцульки и шумные сборища. Душа настоятельно требовала живых, пробуждающих воображение впечатлений, доступных лишь там, в естественной природной среде бескрайнего тундрового простора, который совсем не так пуст и безмолвен, как представляется непосвящённым.
Практически не могло возникнуть причин, чтобы остановить его стремление слиться воедино с белым безмолвием.
Однако его неудержимому устремлению не суждено было в этот раз сбыться. Помешал неистовый, накрывший сплошным покрывалом небо и землю затяжной снегопад. В такую непогоду легко затеряться даже рядом с домом, а ведь ориентиры и метки, по которым запоминается зимой путь, ещё не вполне определились. Сначала природа должна прийти в равновесие.
Пришлось ехать с детворой в воинскую часть, где в выходные дни для семей офицеров крутили фильмы.
В солдатском клубе можно было заниматься сколько угодно на многочисленных спортивных снарядах, читать интересные книги в библиотеке.
На охоте, конечно, интереснее, но выбирать не приходится.
Совсем недавно в городке поселилась новая офицерская семья, состоящая из трёх человек: две миловидные девчушки и солидной внешности крупный мужчина.
Девушки выглядели дочками нового поселенца. Во всяком случае, старшей, стройной сероглазой брюнетке с вкрадчивыми женственными движениями, почти кошачьими, было никак не более двадцати лет.
Девчонки – очаровательные беззаботные хохотушки, легки и просты в общении. В клубе они сначала держались под руки, позднее разделились.
Вера Петровна, так старшая жёнам офицеров представилась, отправилась в кампанию взрослых женщин, именуемых себя женсоветом. Леночка, несмотря на то, что одета была не по-спортивному – в коротенькое платьице, как и все дети устремилась на турники, брусья и кольца, нисколько не стесняясь того, что при занятии на снарядах у неё задирается подол.
– Не думала, что в части предусмотрены такие увеселения.
Озорница увлечённо крутилась на снарядах, бегала, без стыда выставляя на всеобщее обозрение белые в красный горох трусики, чего абсолютно не стеснялась. Видимо в душе чувствовала себя ребёнком, несмотря на то, что выглядела вполне развитой девушкой: попа и грудь выдавались на тщедушном теле рельефно, вызывая толки и пересуды у женщин, которым зрелище дало пищу для не очень скромных пересудов.
Поведение девочки никак не соответствовало внешнему виду: она запросто крутила на кольцах и брусьях гимнастические упражнения довольно сложного уровня, вызывая у взыскательных зрительниц непристойные шутки.
Генке шёл двадцатый год, но с девочками он практически не общался, даже не реагировал на вдохновляющую других парней его возраста женственность.
Его больше занимали удочки, охотничье снаряжение, ружья, походная экипировка.
Участвуя в разговорах ровесников, он обычно краснел, если разговор касался интимных отношений с противоположным полом: юноши в пору романтического любопытства любят приврать относительно любовных побед.
Генка в подобных ситуациях старался незаметно ретироваться, но только не в этот раз: отвести взгляд от Леночки никак у него не получалось. Что-то в ней было не совсем так. Его проницательный взгляд невольно привлекла некая хитрая приманка, наличие которой он никак не мог определить визуально.
Генка пытался понять – что в девчонке настолько необычного, что хочется смотреть на неё, не отрывая взгляд, невольно цепляющийся за вибрирующие в прыжках дерзкие тугие груди и бесстыдно напрягающиеся в наклонах ягодицы.
Да ещё эти игривые трусики. Отчего-то хотелось увидеть их вновь и вновь.
Иногда он ловил себя на том, что с нетерпением и крайним любопытством ожидает, когда она в очередной раз задерёт ноги, начнёт переворачиваться на брусьях, чтобы в очередной раз внимательно заглянуть под подол.
У него даже шея и руки затекали от напряжения в ожидании следующего щекотливого момента.
Девушка, казалось, ничего не замечает. Лицо её, весьма миловидное и привлекательное, по форме напоминало полную Луну. Оно было круглое, белое, румяное, с довольно правильными чертами и проницательными миловидными глазками тёмно серого цвета, в которых присутствовали и хитринка, и некая загадочность.
Возможно, он всё это выдумал, но зачем?
Наверно такое сегодня было настроение.
Конечно же Генка расстроился, что пропали такие прекрасные деньки, которые теперь приходится проводить бездарно и скучно в окружении малышни.
Несмотря на невысокий рост и широкие бёдра девушка выглядела стройной, миловидной. Каждое движение и жест выдавали в ней непритворное, естественное оживление, изящество, искренность, лёгкость и природную простоту.
Леночка явно наслаждалась свободой движений, не испытывая дискомфорта от повышенного внимания к себе. Внешность сигналила о том, что она вполне сформировавшаяся девушка, а поведение выдавало девчонку в возрасте кукольных игр.
Яркое несоответствие бросалось в глаза: выразительные округлости тела, колышущаяся от каждого движения грудь, взрослый осмысленный взгляд и детская, не вполне разумная для её возраста манера себя вести.
Но именно эксцентричное поведение и привлекло к ней внимание Генки.
Жёны офицеров шептались о чём-то, старались разговорить Веру Петровну на предмет интимных подробностей появления семьи в гарнизоне, которая оказалась не дочкой, а женой майора Тюрина, а Леночка – её падчерицей.
Неожиданно. Ведь они выглядят почти ровесницами.
Женщину Леночкино поведение и повышенный интерес к своей персоне нисколько не смущали. Похоже, она привыкла к роли жены, мачехи и отлично с ней справлялась.
– Ребёнок, пусть озорничает, пока есть такая возможность! Стать взрослой никогда не поздно. Физическое развитие опережает духовное и умственное. Я и сама не прочь оказаться на её месте.
Тем временем необычный, довольно привлекательный на мужской взгляд ребёнок вызвал крайний, весьма определённого свойства интерес в среде военнослужащих: то и дело кто-то из солдат и офицеров появлялся в спортивном зале и украдкой смотрел на не совсем обычное для военных гарнизона представление, нервно, весьма похотливо пуская слюни.
Генкина челюсть тоже отвисала от удивления. Им целиком и полностью завладели любопытство и внезапно разбуженная чувственность, которая оказалась для него сюрпризом.
Прежде юноша не замечал за собой подобного пристрастия, всегда относился к девчонкам, их внешнему виду и поведению равнодушно.
Сегодня он впал в задумчивый ступор, размышляя совсем не о неудавшейся вылазке в тундру, скорее наоборот: ему было приятно наблюдать за странной проказницей. Мысленно он даже танцевал с Леночкой, представляя в уме, как гладит её по волосам. Это не вполне привычное ощущение, но фантазию невозможно было остановить, она жила и развивалась по своим непонятным правилам.
Шаловливые руки в виртуальном режиме ласкали потешно прыгающие, заманчиво выступающие из тесно свитера выразительные отличия девочки от мальчика.
Генке стало не по себе. Его знобило от всех этих воображаемых причуд, совершенно ненужных и вообще чуждых его незрелому миропониманию.
На лбу зачарованного зрителя невольно выступили капельки пота, живот дрожал от непривычного напряжения. По телу в свободном режиме разгуливали незнакомые доселе возбуждённые диковинными впечатлениями потоки энергии, осязаемо напрягая эмоции и некоторые группы мышц, да и сердце вело себя не совсем обычно.
Состояние юноши было слегка похоже на внезапный испуг, как бывало пару раз. когда неожиданно проваливался зимой в медвежью берлогу или незамерзающую круглый год реку, питающуюся студёными родниковыми водами.
Конечно, Генка догадывался о причине искажённого восприятия действительности, но не мог понять, почему именно с ним такое происходит. Почему тело и мозг не желают подчиняться закалённой в охотничьих походах воле в обычном режиме, заставляя становиться кем-то другим, отличным от него же самого в обычной обстановке?
Голова медленно шла кругом, напоминая болтанку на лодке в штормовую погоду, только без тошноты. Кроме этого возникло ощущение непонятной, совсем ненужной эйфории, нелепого, совсем неуместного блаженства.
Все его желания сосредоточились в одной единственной точке, замкнувшейся на странно, но весьма соблазнительно выглядящей девчонке, поступающей довольно непристойно.
Именно такое неожиданное, не по возрасту поведение наверно и приковывало внимание, заставляя подглядывать, краснея при этом, но одновременно млеть от непривычной сладости.
Уж не подхватил ли он какое-либо экзотическое северное лихо, изменяющее рассудок?
Нарезвившись вволю, девочка направилась в сторону Генки, возможно потому, что он был самый старший из детей офицеров.
Юноша напрягся, моля мироздание о том, чтобы Лена передумала с ним знакомиться. С какой стати он ей понадобился! Девчонки назойливы и болтливы. Привяжется – не отстанет.
Одно дело – наблюдать за странным поведением со стороны, совсем другое, делать вид, что тебе с ней интересно. У него другие пристрастия. Дружба, тем более с девчонками, не входит в его планы. Начинается сезон охоты, самое любимое время, когда каждый день наполнен впечатлениями и смыслом.
Кто хоть раз испытал настоящее опьянение, головокружительный экстаз от соперничества охотника и дичи, требующее напряжения всех сил, эмоционального и физического подъёма, тот моментально попадает в зависимость от этого блаженного состояния.
Охота, говорят, пуще неволи. Не так важно добыть дичь, как испытывать чувство азарта, переполняющее изнутри избытком энергии, словно получаешь долгожданный, очень желанный приз, ощущение возбуждения и восторга от которого может храниться в сознании довольно долго, иногда до следующей охоты.
Однако сейчас ему было не до предвкушения сладостных перспектив от охотничьей одержимости. Лена скорым подпрыгивающим шагом направилась именно к нему.
– Принесла нелёгкая, – с раздражением подумал юноша, – нет, только не это, о чём с этой пигалицей разговаривать?
Куда интереснее наблюдать за девчонкой со стороны, сладко грезить, имея дело не с человеком, а с соблазнительной чувственной иллюзией, представляя пылкую страсть в воображении, чем иметь дело с реальной девицей, от которой неизвестно чего можно ожидать.
– Я знаю – ты Гена. Меня Лена зовут. Почему сидишь, считаешь себя слишком взрослым для подобных развлечений? А я люблю побеситься. Никак не могу привыкнуть, что стала девушкой. У меня какое-то раздвоение. Видел мою мачеху? Я её Верочка зову. Мы подружки. Представляешь, какая нелепая ситуация? Моя подружка, она же мачеха. Ей двадцать один год, мне пятнадцать. Раз она моя подружка, значит, и я тоже выросла… согласен? Но я этого почему-то не чувствую. Разве что иногда. С ума сойти! Я над папашей своим чумею. Додуматься нужно, чтобы жену удочерить. Или на дочке жениться. Просто хохма. Да ну его! А если в следующий раз ему захочется жену из детского садика взять? Между прочим, он Верочку дома, как и меня, дочкой называет. Бред какой-то. Мамаша моя, настоящая, которая родила, певичка. Родила и бросила. Сначала временно, как бы из-за гастролей, потом договорилась с папаней, чтобы развод оформил. Расписку ему написала, что отказывается от меня, словно я вещь какая. Читала эту диковинную бумагу. Я своих детей никогда не брошу. А ты?
– Что, я! Дети, есть дети. Зачем рожать, если они не нужны?
– И я о том же. Ладно, я на неё не обижаюсь. Шоу-бизнес, они там все шизанутые. Можно, когда кино крутить будут, с тобой сяду? А ты… целоваться умеешь, по-настоящему?
Леночка подошла ближе, вдруг высоко задрала подол, показав рану на ноге, – смотри какая царапина глубокая. Приземлилась неудачно. Больно… очень. Подуй, а. Ген?
– Заняться мне больше нечем! Сама дуй. Ты бы ещё трусы сняла. Если других вопросов нет, я пойду.
– Эй, ты чего… я же тут никого не знаю! Подумаешь, недотрога. Я бы тебе запросто подула. Ты давно школу закончил? Поняла, да ты ещё пацан совсем… не влюблялся ни разу. Маменькин сыночек что ли? Наповал убил, я буквально мру над тобой. Верка вон, ровесница твоя, уже мачеха… и жена. А ты ни разу не целовался? Умора… держите меня десять человек. Сейчас взорвусь как триста тонн тротила. Придётся над тобой шефство взять, мальчик. Сегодня же научу целоваться.
– Сама научись сначала, сопли подотри. Тоже мне, учительша нашлась. Подрасти для начала.
– А ты проверь, учительша или нет! Обзываться любой может. Докажи, что не маменькин сыночек, что не ребёночек.
– И докажу. Только не тебе. Мала больно, про поцелуи рассуждать. Кто из нас дитё, ещё посмотреть нужно. На брусьях крутилась, голую задницу всем показывала, передо мной подол задираешь. Очень взрослое поведение.
– Ах, вот в чём дело, не тебе одному показала, все видели, да! Хочешь, чтобы трусы сняла… а в обморок не упадёшь! Это что – ревность… скажи честно, я тебе по-настоящему понравилась… правда, я прехорошенькая? Ладно, не красней. Можешь не отвечать, без тебя знаю. Я твоей маме ничего не скажу. Ты же настоящий мужчина. Наверняка ревнуешь.
– Было бы кого ревновать. И с язычком аккуратнее, прищемить могу ненароком.
– Будет тебе, Генка, воевать со мной. Так и скажи – понравилась, мол… я пойму. Хочешь, я твоей девушкой буду, на полном серьёзе… и больше ничьей? Мамой клянусь! Нет, мачехой. Тьфу, короче, папой. Я женщина верная… веришь?
– Ха-ха, не смеши мои коленки. Женщина она… надо же такое придумать!
– Ну, неверно выразилась, что с того! Конечно же девушка. Но… всё равно женщина, не мужчина же я. Ты мне так и не ответил.
– Не нужна ты мне… ни девушкой, ни женщиной. Никто мне не нужен. Я сам по себе. А целоваться и без тебя научусь. Когда сам захочу.
– Ну и глупый. Хотела как лучше. Ты, например, мне понравился… я и не скрываю. Десять раз предлагать не буду… у меня тоже гордость есть. Подумаешь, свободу боится потерять. Потом локти кусать будешь. А я всё равно с тобой рядом сяду.
– Сиди, кто тебе не даёт, места не куплены. Только не приставай.
– Даже не обнимешь? Умора. Девчонок боится. Разговаривать хоть с тобой можно?
– О чём! Сюси-пуси… любовь-морковь… больно надо!
– Почему бы нет! С огромным удовольствием влюбилась бы… в тебя, например.
Лена игриво сложила губки слоником, демонстративно погладила себя по наливающейся груди, агрессивно выставив озорные холмики вперёд, – ужас, как хочется встретить настоящего мужчину, не такого как ты хлюпика… который готов в огонь и в воду. Тебя никто не просит сразу влюбляться. Чего отказываться-то? Мы, девчонки, существа совсем с другой планеты. С нами, знаешь, как интересно!
– Достала ты меня – это понятно! Интересно – не интересно… отвали! Какое тебе дело, о чём я думаю, чего хочу? Проваливай. Устал я от тебя.
– Грубиян неотёсанный… разве можно так с девушкой! Вот сейчас я проверю какой ты мужчина. Геночка, милый, как я хочу от тебя маленькую дочку. Я так тебя люблю!
– Книжек начиталась, дурища, вздор несёшь, дурью маешься… чего ты в любви понимаешь! Я, например, на охоту хочу. Это абсолютно нормальное мужское желание, а рассуждать о поцелуях и детях в твои пятнадцать лет смешно… и нелепо. Знаешь, чего я на самом деле хочу, чтобы ты навсегда от меня отстала.
– Лучше пообещай, что возьмёшь с собой на охоту. Устанешь, замёрзнешь… а я отогрею, поесть приготовлю. Я умею. Сам целоваться полезешь… как миленький. Хочешь сказать, я тебе совсем-совсем не нравлюсь?
– Нравишься, не нравишься… не имеет значения. Не до любви мне сейчас.
– Глупость несусветная. Чем же ты таким важным занят, бедолага? Лучше признайся, что ни разу не пробовал влюбляться. А это так здорово!
– Чего здорово?
– Понятное дело – влюбляться. Я ведь тебе понравилась, так! Глаза у меня красивые? Красивые. Брови тоже. Про причёску уже не говорю. Сама от неё балдею. Мачеха постаралась. А ноги… глянь какие гладенькие. О титечках промолчу… об этом тебе рано думать. Видалкакая!
– Я вообще ничего не видел и не видал. Тем более грудь. Больно надо.
– Ой, да ладно, а то я не заметила как ты меня взглядом облизывал! А губы у меня, между прочим, вообще чудо: чувственные, яркие, пухлые. Если тебе пирожное понравилось, что ты с ним делаешь? Съедаешь без остатка. Но сначала лизнёшь… чтобы вкус распробовать. Можешь поверить, мои губы гораздо вкуснее пирожного. Усёк!
– С какого перепуга я тебя лизать буду?
– Опять, двадцать пять... не попробуешь, так никогда и не узнаешь, зачем люди целуются. Поверь, это очень вкусно. Мне Верочка, знаешь сколько всего про поцелуи рассказывала… уж она-то толк в этом знает.
– А если я, к примеру, не люблю пирожное… и вообще кроме охоты ничего не люблю.
– Представь, что у меня во рту шоколад… клубника, чсерешня… чего-то ты всё равно любишь.
– Пошли лучше кино смотреть, балаболка. Шоколадку я тебе так и быть куплю… чтобы отстала.
– Одно другому не мешает. Можно и кино смотреть, и шоколад есть… и целоваться.
– Можно. Не сейчас… когда подрастёшь.
– С тобой, Геночка, кашу не сваришь. Чувствую, намучаюсь я с таким непонятливым любовничком.
– С кем… с каким ещё любовником? Не морочь мне голову.
– Поцелуешь один разочек – сам всё поймёшь. Не хочешь – не надо, уговаривать не собираюсь. Можно подумать, кроме тебя мальчишек нет. Только свистни.
Лишь только в зале выключили свет, а сел Генка на самый задний ряд, девочка прислонила к Генкиному плечу голову, цепко обхватив его руку, а пальчиком нежно провела по раскрытой ладони.
У парня всё изнутри судорожно сжалось, заперев дыхание.
Минут через десять их губы слились в первом робком поцелуе, в почти невесомом прикосновении, что произошло совсем неожиданно, словно притянуло друг к другу гигантским магнитом.
Похоже, Леночка наверняка знала, где у мальчишек находится кнопка старта.
Дальнейшее происходило в полной темноте.
Генка боялся открыть глаза, опасаясь, что галлюцинация исчезнет, забрав с собой новые яркие ощущения, равные которым прежде не приходилось испытывать.
Губы девушки оказались не просто сладкими, невыносимо, просто нереально вкусными. Куда там мороженому и шоколаду. От них невозможно было оторваться.
Душистый запах волос, фруктовый аромат её возбуждённого дыхания, звук обоюдного биения сердец, тугая упругость груди, притягивающей, словно магнит, прелесть трогательных прикосновений, от которых щемит в груди, закипает кровь, превращая в восторг целиком всё тело. Это и многое другое, чего невозможно описать словами, вскружило голову, вызвало опьянение, сходное с потерей рассудка.
Изредка, на несколько мгновений, к Генке возвращалось сознание, способность рассуждать. Тогда он клял себя за тупость и небывалое упрямство, которые могли лишить этого блаженства.
Как он был благодарен девочке за настойчивость и смелость, выразить словами невозможно.
Лена поразила Генку в самое сердце, сделав поистине невозможное: вызвала к жизни дремавшее до поры состояние влюблённости.
Ребята настолько забылись, что выдали себя нечаянными чмокающими звуками с головой. На них уже оборачивались. Однако прекратить упоительное действо было невозможно. Юные испытатели впивались в воспалённые поцелуями губы, пили изо рта друг у друга сладкий нектар, проникая всё глубже в суть происходящего.
Для Леночки поцелуи тоже были неизведанным блаженством. Генка понял это почти сразу по её неумелым движениям, столь же неловким, как и у него. Это не просто обрадовало, окрылило.
У девушки была неплохая учительница, мачеха-подружка, которая запросто рассказывала обо всём, чему научилась сама, разогревая преждевременно чувственность девочки до температуры кипения. Оттого и невиданная смелость, заставившая столь агрессивно добиваться Генкиной взаимности.
Почему Леночка выбрала для первого чувственного опыта именно Генку, она и сама не сумела бы объяснить. Видимо то, какими глазами он смотрел, пока девушка резвилась с малышнёй, лукаво возбуждая его чувственность, интуитивно подсказало, что парень созрел для отношений, о которых впечатлительная натура, подогреваемая рассказами мачехи, давно мечтала.
Безупречная репутация Генкиных родителей, его скромное поведение, мнение о нём мальчишек и девчонок из гарнизона – всё указывало на надёжность и порядочность, большего ей не требовалось. В столь нежном возрасте никто не думает о последствиях, не способен загадывать наперёд.
Леночку манила неизведанная тайна любви, обещающая, если не клад, то весьма приятный набор сюрпризов. Во всяком случае, Верочка Петровна каждый раз забавно закатывала глазки, светлела лицом, во взгляде у неё появлялась непостижимо привлекательная чертовщинка с озорной искоркой, лицо её озаряла блаженная улыбка, когда рассказывала девушке о том, что, – влюблённый до беспамятства мужчина – это... это нечто невообразимое. Это ослепительный фейерверк эмоций, сполохи неземного наслаждения… некое мистическое блаженство. Словами, дитя, выразить эти волшебные состояния невозможно. Необходимо пробовать.
Мачеха каждый раз увлекалась, порывалась продолжить рассказ с анатомическими и чувственными подробностями, доводя себя почти до невменяемого состояния, до пиковой вершины сладострастия. В финале томно произносила, – когда мужчина окончательно разожжёт своё и любимой женщины воображение, когда разбудит мощный вулкан её ненасытной чувственности, непреодолимый соблазн проникнуть в самую сокровенную женскую тайну, которая готова раскрыться немедленно… сама раскрыться, – на этом месте она начинала трепетать, судорожно сжимая колени, – и войдёт. Тебе это знать, деточка, пока рано.
На этом месте мачеха принималась стонать и замолкала. На её любу выступала прозрачными капельками испарина, лицо и грудь покрывались малиновой спелостью с вкраплением белых пятен, руки начинали мелко дрожать, дыхание сбивалось, – Леночка, подруженька, будь добра – сходи, погуляй. Это недолго. Что-то мне нездоровится. Сейчас приму таблеточку, полежу немного, мне станет легче.
Леночка тихонечко подбиралась к закрытой двери, прислушивалась. Казалось, там ничего не происходит. Немного погодя мачеха выходила из комнаты умиротворённая, добрая, с неизменной лукавой улыбкой, направлялась в ванную, где долго плескалась в горячей ароматной воде.
Девушка догадывалась, чем занимается мачеха, саму сколько раз накрывало после её иносказательных интимных откровений, после чего приходилось успокаиваться при помощи пальчиков, но точно не знала. Неизвестность выводила её из себя.
Леночка сколько раз хитрыми вопросами пыталась выведать детали интимных встреч. Мачеха быстро заводилась, начинала с бесхитростным энтузиазмом описывать сладкие переживания, выплёскивая наружу закипающие моментально эмоции возбуждения.
Верочка Петровна увлечённо перечисляла порядок соблазнительных манипуляций, опьяняющее действие предварительных ласк, слова и фразы, которые особенно сильно заводят. Юна супруга детально описывала пряные запахи похоти и желания, секретные интимные впечатления от некоторых видов прикосновений, расположение особенных возбуждающих точек на теле, выдавая порой весьма откровенные интимные тайны, свои и отца. Увлекаясь сверх меры, доводя себя до состояния экстаза, азартно описывала как именно и где папочка ласкает, гладит, несколько раз доводила повествование до посещения пещеры грёз… и замолкала, шумно дыша, оглядываясь по сторонам. Видимо вспоминала, что беседует с несовершеннолетней падчерицей.
Конечно, всего того, о чём поведала старшая подружка, испытать им с Генкой не приходила в голову, но даже малой толики волшебных ощущений хватило, чтобы надолго с головой погружаться в нирвану.
Мачеха не обманула. Впечатления от поцелуев с секретом, когда влюблённые общаются языками, путешествуя чувствительными пальцами по всему телу, были поистине сказочными.
Жаль, что невозможно испробовать сразу всё.
Впрочем, Леночка не была уверена, что действительно хочет по-настоящему взрослого продолжения. Она ещё не насытилась теми впечатлениями, которые удалось сорвать от вполне целомудренной близости с Геной.
Девушка вспоминала, о чём рассказывала Верочка, сверялась с впечатлениями от её рассказов, стараясь ничего не упустить.
Как истинный гурман, девочка смаковала вкусы, запахи, звуки. Малейшие нюансы чувственных переживаний, ассоциации, желания, мысли – всё казалось восхитительным, волшебным.
Леночка старалась запомнить весь букет ощущений, даже послевкусие, возникающее вследствие каждой новой ласки. Острота восприятия зашкаливала. Всей гамме чувств невозможно было даже название придумать.
В тот, самый первый раз, когда фильм закончился, и в зале включили свет, все зрители с немалым любопытством уставились на них.
Генка чувствовал себя так, словно девчонки застали его в туалете голым со спущенными штанами. Он был готов провалиться сквозь землю от стыда.
Леночка же повела себя как зрелая женщина, знающая себе цену. Презрительно окинув взором непрошеных зрителей, девушка гордо подняла голову, выпрямила спину, взяла Гену под ручку и сказала, – чего застыл, пошли, фильм кончился, – и демонстративно чмокнула его в щёку.
Народ повалил на выход. На улице было свежо, всё ещё валил снег, пушистый, сверкающий в лучах искусственного света серебристыми искрами.
Автобус был разогрет. Ехали молча. Лишь Вера Петровна изредка бросала на падчерицу загадочные взгляды.
У Генки тряслись поджилки, лицо горело жарким пламенем, в голове медленно проворачивались сухие опилки, вызывая неприятный зуд.
Невыносимо хотелось пить. Ещё больше незаметно исчезнуть. Ведь завтра каждый пень в гарнизоне будет считать своим долгом, крикнуть тили-тили тесто или что-то обидное вроде того.
Смотреть в глаза Леночке он отчего-то тоже стеснялся, словно то, что он сделал, было надругательством, безнравственным преступлением, подлостью.
Зато у девушки было совсем другое настроение и иное представление о первом в жизни настоящем романтическом свидании.
У неё словно крылья отрасли. Они ещё не совсем оперились, но уже зудели. И чесались, ожидая волшебной минуты, когда можно будет взлететь довольно высоко.
– Ты мне так и не ответил, хочешь, чтобы я стала твоей девушкой?
– Извини, Лена… можно я подумаю?
– Чего ты сказал, подумаешь! Генка, ты что – недоумок? Мы же с тобой целовались… как настоящие влюблённые… как взрослые. И после этого... ты всё равно не знаешь, любишь или нет!
– Люблю… наверно, – Генка оторопел от сорвавшегося вдруг слова, которое представлялось постыдным. но это... это так неожиданно, и совсем некстати. Ты ещё маленькая… совсем маленькая. Это неправильно.
– Целоваться, значит, не маленькая, а любимой быть – женилка не выросла? Посмотрите на этого субчика. Я… я не знаю, что сейчас готова с тобой сделать! Ну и живи сам с собой. Не больно и нужно! Тоже мне, герой-любовник. Целоваться правильно не умеешь, только обслюнявил. Не подходи ко мне больше. Никогда… слышишь!
Леночка расплакалась. Генка в растерянности, не зная, что предпринять, принялся слизывать с её щёк слёзы, смешно целовать в нос, в глаза, нежно гладить по голове.
– Ненормальный. Ты же совершеннолетний, почти мужчина, можешь сам решения принимать. Всё ещё боишься, переживаешь, что скажет маменька… вдруг наругает, по попке отшлёпает, ата-та? Зачем я только, глупая, в тебя влюбилась! Знала бы, что ты такой... что мне теперь делать!
– Мы же просто целовались. Что в этом такого?
– То, что я для тебя ничего не значу… так получается? А если у меня ни с кем никогда такого не было, тогда как… я же по любви!
– Ладно. Хочешь быть моей девушкой, будь. Я согласен.
– Посмотрите на него… одолжение делает. Без любви что ли.. а завтра в другую девочку влюбишься и до свидания?
– Нет. Я тебя правда люблю… наверно. Ну, не то, чтобы по-настоящему… что ты, на самом деле, как маленькая. откуда мне знать, люблю, не люблю? Как смогу, так и буду.
Леночка прижалась к Генке, заплакав ещё громче.
– Мой… мой Геночка, как же я тебя люблю, миленький, хорошенький! Если я теперь твоя девушка, значит, сейчас идём ко мне, чаем напою. Должна же я за любимым ухаживать.
– Там же эта, Вера Петровна, мачеха. Что она подумает?
– Я же не лезу в их жизнь, пусть и они не вмешиваются… в мою. У них любовь… и у нас тоже. Посмотрел бы, что они в постели вытворяют.
– Ты что, подглядывала?
– Совсем немножко. Должна же я знать, чем они там занимаются.
– Узнала… ну и как – не стыдно?
– Немножко. Они голые такие смешные. Нам с тобой такого срама не нужно.
– Ленка, какая же ты ещё маленькая, совсем глупышка.
– Кто бы говорил. Целоваться боялся, словно я кусаюсь. Кто тебя всему научил?
– Ты, конечно, ты, кто же ещё! Моя девушка самая-самая храбрая на свете. Стою сейчас и думаю, а если бы я тебя не встретил… и что тогда – вся жизнь насмарку?