УАЗ 452, как только не называли в народе. И «таблетка», и «буханка», и «горбушка»… Но лучше всего отражает комфорт при езде по бездорожью, определение данное машине моим водителем Артуром. Он наш УАЗик, с синими, проблесковыми маячками на крыше и выцветшими красными полосками и крестами на бортах, называл «кишкотряс» и никак иначе.
Истинность этого определения, я прочувствовал в полной мере, когда поступил вызов в поселок «Четвертое отделение». Едва, мы свернули с федеральной трассы, перевалили через горбатый мостик, через речку Елизаветку, как началась грунтовка…
Усыпанную щебнем дорогу, как старые боевые шрамы, испещрили глубокие ямы и колдобины, а посередине пролегла глубокая колея, оставленная перегруженными лесовозами. Нам предстояло трясти свои кости и кишочки по сему тракту, уместному лишь просторам Руси времен Владимира Ясна Солнышко, долгие верст тридцать. Артур, вполголоса ругаясь по-армянски, крутил тяжелый руль, стараясь объехать самые глубокие ямы, попадание в которые грозило оставить нашу повозку без переднего моста. В довершении к плохой дороге, природа наградила нас сегодня поистине летней погодой — на небе ни облачка, а повисшее в зените вездесущее светило нагрело воздух в тени до тридцати семи градусов. Это вкупе с тем, что двигатель «буханки» как известно находился в кабине, между пассажиром и водителем, и в свою очередь добавлял градусов без того перегретому воздуху - в салоне автомобиля складывались условия весьма и весьма приближенные к условиям турецкой бани. Я невесело улыбался, растекаясь по сиденью, стараясь не прижиматься ни к двигателю слева, который хоть, и закрыт был кожухом, но все равно казался на ощупь неприятно горячим; ни к двери справа. Вот оно, проявление советского аскетизма! Разве трудно было придумать какую-нибудь обшивку на внутреннюю поверхность двери? Голый металл обжигал зимой на морозе, а летом, раскалялся словно сковорода.
Последним штрихом, делающим нашу поездку воистину восхитительной, оказалась пыль. Грунтовка, по которой мы ползли со скоростью километров двадцать в час, нещадно пылила. Мелкодисперсная пыль роилась вокруг, густым туманным шлейфом стелилась за нами. И скорость прибавить нам нельзя было, чтобы хоть немного оставить пыльное облако позади, иначе мы рисковали остаться здесь с поломанной машиной... И окна закрыть нельзя, тогда резко увеличивался риск получения теплового удара. Стараясь найти утешение в старой, избитой фразе последователей учения Будды о том, что страдания очищают карму, я скрипел зубами, на которые попадал песок, да вытирал пот со лба, замечая как становиться серой от пыли кожа. Но если кожа темнела и чесалась все больше и больше, то, несомненно, с каждым пройденным километром моя карма становилась все чище и чище. Видимо, в конце пути я должен буду сравняться с самим Гаутама-Будда.
Водитель тоже страдал, смачные армянские ругательства помогали плохо. Равно как и мои высокохудожественные маты на великом и могучем языке. Поблескивая политой потом смуглой кожей, Артур непрерывно вытирался полотенцем, которое уныло повисло у него на шее, насквозь пропитанное влагой. Чем ближе мы продвигались к поселку, тем дорога все больше и больше напоминала прифронтовую. Многие ямы по размерам могли сравниться с воронками от разорвавшихся бомб. Несмотря на то, что я держался обеими руками, меня дважды чувствительно приложило темечком о потолок кабины, а невесть откуда взявшийся металлический уголок, выпиравший из сиденья нещадно бил меня по копчику при малейшем толчке.
Но рано или поздно, все кончается - и хорошее, и плохое. Не прошло и часа, как показался дорожный указатель. Сквозь толстый слой пыли, мне удалось разобрать надпись «Четвертое отделение». «Четвертое отделение» так назывался небольшой поселок, настоящая Тьмутаракань нашего района. Пришлось проехать по проселку еще полкилометра, прежде чем появились первые признаки жилья. В свои лучшие времена поселок насчитывал не более пятидесяти дворов. А после закрытия местной лесопилки, по сути «градообразующего предприятия», в поселке остались жилыми не более десятка дворов. Остались доживать те, кому некуда или незачем было уезжать… Старики, родившиеся здесь и здесь же намеревавшиеся умереть, спившиеся и опустившиеся мужички и женщины… Вот ведь дыра, подумалось мне, когда УАЗик, скрипнув рессорами, остановился у первой приземистой… Нет, все-таки домик больше походил на землянку, чем на избушку. Невысокие стены, сложенные из пропитанных креозотом шпал, вросли в землю, крышу, сложенную из выщербленного, потемневшего от времени шифера покрывал сплошной ковер изо мха и лишайника. На требовательный сигнал клаксона к нам вышла голоногая девочка, одетая в простенькое платьице. Я высунулся в окно, вымученно улыбаясь девчушке.
- Привет! - поздоровался я.
Девочка невозмутимо посмотрела на нас, незамедлительно отправив грязный палец в рот. Прошли томительные несколько минут, прежде чем она соизволила поздороваться с нами.
- Здравствуйте! А мы скорую не вызывали, - сообщила нам она.
Я усмехнулся, искоса взглянув на водителя. Тот, чертыхался про себя и в разговор не вмешивался. Кажется, после езды по пересеченной местности УАЗик грозился вот-вот закипеть.
- Нам нужна улица Лесная, дом 30. - поведал я девочке, усердно словно леденец, обсасывающий палец.
- Не-а! Это не Лесная улица! - доверительно сообщила девчушка. В воздухе повисла томительная пауза. Что-то еще сообщить мне, ребенок явно не собирался. Я снова скрипнул зубами, медленно справлялся с раздражением внутри себя. Девочка выглядела лет на десять, но габитус у нее был специфическим. Это как клеймо, говорящий всем тем, кто связан с медициной, что это ребенок зачат пьяными, глубоко пьющими родителями, что называется в пьяном угаре. К тому же наверняка, явно имело место педагогическая запущенность. Очень может быть ребенок и в школу-то толком и не ходит. Разговор с таким ребенком предстоял не из простых, и требовал море терпения, которое я растерял многими километрами ранее! Я вздохнул, тщетно пытаясь сформулировать следующий вопрос. Мозги, как и двигатель нашего авто, перегрелся и отказывался думать.
- Фамилию… Спроси по фамилии. Здесь наверняка все друг друга знаю по имени, - вмешался Артур, не отрывая взгляда от показания датчика температуры на приборной панели. Я вновь высунулся в окно.
- Лепрекян! Ты знаешь, где живут Лепрекян?
Девчонка, молча, кивнула, да, мол, знаю. Я подождал еще минуту. Девочка безмолвствовала - вытаращив глаза, она продолжала пялиться на нас. Повторив про себя пару смачных армянских ругательств, которые благодаря Артуру как-то легко застряли в моей памяти, и, сосчитав до десяти, я продолжил допрашивать девочку.
- Так, где живут Леприкян?
В ответ молчание, полное задумчивости. Да, что же это такое?
- Скажи, а взрослые дома?
Девочка вновь кивнула.
- Позови, пожалуйста, маму или папу! - попросил я.
- Не можно, - девочка вытащила палей изо рта, чтобы переместить его в левую ноздрю, - спят они. - До обеда не добудиться.
- Почему?
Опять молчание в ответ.
- Так ты, можешь сказать, где живут Лепрекян? Лесная улица, дом 30! — напирал я, пытаясь хоть чего-то добиться от недалекого ребенка, несчастного отрока несчастных родителей.
- Там! - соизволила показать девочка, махнув в сторону ручкой.
- Где? - обрадовано, переспросил я, не совсем точно уловив направление.
- Ну, там впереди, за холмом, - внезапно разговорилась девчушка.
Наконец уловив направление, я тронул Артура за плечо, показывая, куда надо ехать. Дорога, впереди петляя, уходила влево, за деревья. Но перед тем как скрыться с глаз, от нее вправо уходила… нехоженая тропка, иначе этот проселок нельзя было назвать. Проселочная дорога уходила к невысокому холму, огибал его, скрываясь в кустарнике. Над холмом, густо поросшим блеклой зеленью вился дымок. Нам, по-видимому, туда! На дворе двадцать первый век, а на просторах российских еще встречаются места, где газового отопления нет, только печное, где ни интернета, ни сотовой связи нет и в помине, где нет ни дорог, ни нормальных магазинов, где до ближайшей поликлиники или школы десятки верст на попутках. Артур вздохнув, завел двигатель. Мерно пощелкивающий двигатель взревел, и мы тронулись с места. Объехав, невозмутимо отдыхавшую прямо посреди дороги свинью, УАЗик сминая кусты чертополоха, свернул к холму.
За поворотом, прямо посреди тропинки, в глубокой луже, возлежали еще две пятнистые свиньи, по уши в черной жиже. И откуда здесь грязь? Последний раз дождь шел около недели назад. Жара стояла такая, что покрытые седой пылью листья желтели и скручивались в трубочки. Свиньи вкушали послеобеденный отдых и на нас обращали внимания не больше, чем на рой мух вокруг. Артур, было, собрался пробудить их клаксоном, но я остановил его.
- Не стоит! Все равно дальше мы не проедем. Смотри, какая там дальше дорога!
Далее дорога сужалась настолько, что верткий наш УАЗик цеплялся бы бортами за деревья и заборы.
Я вышел из автомобиля, подхватил чемоданчик с медикаментами и пошел далее пешком. Если девчушка правильно указала, за поворотом и проживали Лепрекяны. Обойдя две мирно похрюкивающие туши, и не удержавшись, пнул одну из них. Не ожидавшая от меня такой подлости свинья с визгом покинула грязевую ванну, разбрызгивая тягучие капли вокруг. Я злорадно рассмеялся, глядя вслед удаляющейся грязевой комете. Вот ведь глухомань! Тропинка провела меня вдоль поникшего забора, по склону холма, мимо чахлых осинок к густой живой изгороди, в которой завиднелась калитка. На невысоких — мне по пояс — деревянных воротцах из штакетника красовалась табличка, на которой аккуратно печатными буквами читался адрес — Лесная, дом 30. Писали масляной краской, от руки, но очень старательно и аккуратно. Я подошел к калитке, невысокая дверца не мешала мне рассмотреть двор.
Перед домом никого из людей не было, собаки тоже не было не видно. Я прислушался, обозревая аккуратные дорожки, покрытые плиткой, цветочные клумбы, газон перед крепким, просторным домом, с изумрудного цвета травой. Газон оказался ухожен — ни единого сорняка, трава аккуратно подстрижена. Дом, тоже оказался ухожен, и видно, что свежеокрашен ярко-зеленой краской. Слева, за колодцем, располагался сарай или хлев, чьи двухстворчатые ворота оказались открыты настежь. Из глубины строения раздавались глухие, мерные стуки. Дверь в дом, тоже оказалась открытой. Дверной проем закрывала от мух занавеска из тончайшей кисеи. Из дома раздавались гряканье посуды да хриплый речитатив телевизора. Картина передо мной столь резко контрастировала с увиденным до этого в деревне, что я медлил, с удовольствием рассматривая справное хозяйство. Хозяева все не показывались... Тогда моя рука нащупала язычок колокольчика, аккуратно подвешенного слева от калитки. На неожиданно звонкий, переливчатый звук колокольчика выскочили, практически одновременно, слева из ворот сарая, миловидная тетка с засученными по локоть рукавами, испачканными в муке, из дома же вышла девушка, лет тридцати, с косой по пояс. Из-за нее, выглядывали два белобрысых пацаненка, чьи лица оказались перепачканные кашей. Глухой, дребезжащий голос утробно взревел из глубин дома:
- Кого там еще принесло? Если Семен гоните его в шею, самогона не давать!
Нет, это не Семен, подумалось мне. Ну, а вслух, привычно спросил:
- Скорую вызывали?
- Да, да, конечно! - зачастила девушка, крепкой рукой удерживая мальчишек на месте. Я левой рукой толкнул от себя калитку, удерживаемую тугой, смазанной пружиной, чтобы пройти во двор. Тот же голос снова взревел из глубин дома.
- Мария! Какого дьявола у вас там твориться?
- Это скорая! - явно волнуясь, ответила женщина.
- Зачем? Я же сказал не надо!
Обладателем зычного голоса оказался крепкий старикан, который встретил меня в одной из комнат дома. Впрочем, стариком я назвал его сгоряча — лет ему было всего пятьдесят. Невысокого росточка, коротконогий, с большим пивным животом он восседал в кресле, занятый делом — поверх клетчатой рубахи у него висел затасканный, рваный фартук цвета хаки, а перед ним на столе виднелась колодка с башмаком, подошву которого он починял. Лицо мужчины — морщинистое, багровое, с носом шишкой обрамляла густая, окладистая с проседью борода. Взгляд черных, словно жуки, глаз настороженный. Ситуация оказалась привычной - глава семейства вот уже неделю страдал от давления, периодических приступов загрудиных болей и одышки. При этом всех обеспокоенных его здоровьем он посылал куда подальше, упорно утверждая, что все само пройдет. Естественно по причине отдаленности от больниц и поликлиник речи об обследовании, назначении адекватного лечения и речи не могло идти. Но, если честно, даже если бы у него под боком располагалась современная клиническая база со всеми специалистами, то и тогда, мужчина и не подумал бы показаться там ни разу. Есть такая порода людей — воспринимают поход к врачу как самое худшее из бед. Умирать будут, лечиться по советам соседок, народными рецептами и рекомендациями из журнала ЗОЖ, но к врачу ни ногой! Скоро измерив, давление и сняв электрокардиограмму, я под недовольное ворчание «старика» начал лечение гипертонического криза. На таблетки мужчина согласился легко, а вот на внутривенную инъекцию пришлось его уговаривать всей семьей. Жена — та, самая миловидная женщина, с испачканными мукой руками, что встретила меня во дворе — ворковала вокруг него, уговаривая его как маленького. Наконец поддавшись на уговоры, он протянул мне крепкую, мускулистую руку. Вены оказались у него толщиной с карандаш, так что удалось легко и быстро сделать инъекцию. Теперь оставалось дождаться, пока лекарство подействует, и давление станет снижаться. Я даже не понял, как передо мной оказалась чашечка с дымящим кофе. Это миловидная женщина, которую звали Мария, так расторопно постаралась, решив, что ждать лучше, попивая бодрящий, терпкий напиток. Я сердечно поблагодарил ее. Только попить в тишине мне не удалось. Мария закидала вопросами, всерьез обеспокоенная здоровьем мужа. Отвечая, я мимолетно отметил, что многое из сказанного приходилось мне объяснять по несколько раз, выбирая выражения попроще, повторяя по несколько раз одно и то же - женщина плохо запоминала названия лекарственных препаратов. Это вкупе с ее косноязычием, производило впечатление, что Мария либо никогда не училась в школе, либо обладала низким уровнем IQ. Причем я даже стал склоняться к такому диагнозу как легкая степень олигофрении.
Подобное сканирование происходило у меня непроизвольно и срабатывало всегда, даже не в рабочее время. Профессиональная деформация, что поделать! Невольно всем ставишь диагнозы. Работало это примерно так. Допустим, навстречу мне идет человек — молодой, краснощекий, что называется кровь с молоком. А мое натасканное на диагностические алгоритмы сознание начинает задавать вопросы «А почему у него такие красные щеки? Это высокое давление? Или может у него температура?»
Допивая кофе, я был практически уверен, что Мария страдала легкой степенью слабоумия. Слишком эмоционально лабильна, внушаема… Впрочем, почему я решил, что женщина страдала от этого, если так подумать? Да, может она с трудом закончила классов пять или шесть, да, может словарный запас у нее не как у Пушкина и не решить ей никогда задачки по тригонометрии, но в остальном она вполне нормальный человек. Приветлива, доброжелательна и даже добродушна... С бытовыми проблемами и работой по дому вполне уверенно управляется. Может даже в этом медвежьем углу это и к лучшему? Здесь она при муже, и скорее всего очень даже счастлива в своей семейной жизни. А семейка-то, надо сказать, попалась, ой как не проста! Скелеты в шкафу здесь водились. Например, вторая женщина в этой семье. Кто она? Какая у нее роль в этом доме?
Мужчина, которого я лечил, звали Иван. Он, в противовес своей жене, оказался мужиком умным и весьма проницательным. Заметив мой пытливый и профессиональный взгляд, оценив те несколько вопросов, заданных мной Марии как бы невзначай и позволившие определить примерный кругозор женщины, отослал женщину по домашним делам. Лицо у него просветлело, и головная боль, которая явно мучила его не один день, стала отпускать. Скорее всего, от этого его характер последнюю неделю и стал несносен, как простодушно пояснила мне его жена. Поправляя запачканный фартук, покусывая ус Иван, смотрел на меня, как бы прикидывая, а не засиделся я у них в гостях.
- Мария замечательная женщина, - наконец, начал он, видимо решив, меня все-таки не выгонять. - Добрая, отзывчивая. Да, может она не самая умная, но по хозяйству она справляется. Что еще надо? - без вызова, кротко добавил Иван, зачем-то.
Я спокойно встретил взгляд мужчины, молча отставляя чашку с кофейной гущей на дне. Зачем он оправдывается? Я неопределенно пожал плечами в ответ…
С того момента, как мне пришлось войти в их дом мною было произнесено совсем немного слов. Иван не тот типаж, которому следовало выговаривать за его нелюбовь к отечественной медицине, страшить его инфарктом или инсультом, настаивать на постоянном приеме таблеток. Бесполезно! Любое давление не окажет своего влияния, а может даже приведет к обратному эффекту. В следующий раз такой тип и от скорой откажется! Входя в чужой дом и начиная терапию, все работающие на скорой помощи порой чисто инстинктивно становятся эмоциональными оборотнями, как я это называю. Многолетний опыт делает нашего брата превосходными психологами. Кого-то надо уговаривать, кого-то немного напугать, убедить, используя всевозможные уловки. Почти всегда приходиться много говорить, нащупывая тонкий контакт с разными по психотипу людьми, которые зачастую оказываются растерянными и напуганными. А с таким людьми, как Иван необходимо вести себя немного по иному - меньше менторства, быстро и профессионально оказать помощь, облегчить страдания как можно скорее. Обо всем, что я хотел бы сказать по поводу его наплевательского отношения к собственному здоровью, лучше потом, уходя сказать родственникам, всего парой слов обрисовав всю серьезность ситуации, и может даже где-то напугать немного. А те в свою очередь, зная подход к своему мужчине, окажут нужное влияние… Кто я? Пришел и ушел, со многими пациентами я встречаюсь раз или два раза в своей практике. А вот, допустим жена всегда рядом, и обеспокоенная здоровьем своего дражайшего супруга способна на многое. Где женской хитростью, где постоянными пинками, глядишь, и добьется своего, к вящему общему благу! Вода и камень точит.
То ли моя ли линия поведения поспособствовало его откровению, или тот факт, что давление, наконец, стало снижаться, и ему явно полегчало, но он продолжил. Может ему необходимо просто выговориться? Американцы да европейцы склонны находить утешение в тихих кабинетах психоаналитиков. Русский человек порой способен найти отдушину в любом человеке, даже совершенно постороннем.
- Она практически не выходит за ворота. Там не любят ее, обижают. Обзывают… за глаза конечно. Меня побаиваются.
Я вновь пожал плечами, стараясь высказаться максимально нейтрально.
- Мария счастлива. Это видно по ее взгляду. У нее есть семья. Дети.
При этих словах я невольно перевел глаза на девушку, что все это время, пока я делал инъекции, снимал электрокардиограмму, собирал анамнез, пока Мария крутилась вокруг - сидела, не проронив ни слова, лишь держа мужчину за руку и настороженно поглядывая на меня. По возрасту, она не подходила на роль дочери Марии, скорее приходилась ей младшей сестрой. Только вот совсем на нее не походила нисколько, общих родственных черт совсем не наблюдалось... Мой невольный взгляд, мужчина расценил по-своему. Крякнув, он погладил свою роскошную бороду, прежде чем стал откровенничать дальше.
- Света не дочь и не сестра Марии… И не моя дочь. Однажды мы приютили ее с детьми, когда она сбежала от пьяного мужа. И угораздило ее выйти за этого белобрысого кретина! Он трезвый бил ее, а в тот день, совершенно невменяемый от синьки, он мог покалечить ее. Или Славку с Санькой. Так и живет с нами! Родственников у нее нет.
Славка и Санька, это он, конечно, те пацаны, что я видел ранее, и которые сейчас на кухне доедали кашу. Хотя, судя по звукам, они больше колотили ложками по столешнице, чем ели.
- Кстати, док! - оживился мужчина. - Не посмотрите Саньку? Что-то кашляет он последние дни.
Так это или Иван решил просто сменить направление нашего разговора, не имело никакого значения. Я кивнул.
- Отчего же, не посмотреть! Ведите!
Повинуясь властному взгляду, Света упорхнула. И в этом, одном взгляде я рассмотрел все те непростые отношения, что выстроились в этой семье.
Привели мальчика. Тот упирался, исподлобья поглядывая на меня. Раскрытый чемодан веселого апельсинового цвета впечатлил его, и он забросал меня вопросами, пока я тыкал в него фонендоскопом.
-А вы мне укол делать не будете?… А это у меня царапина. Я на яблоню лазил. До самой макушки долез!… А прошлым летом я болел. Ларингитом!…
Вопросы сыпались как из рога изобилия. Речь Саньки правильная, быстрая впечатлила меня. Видимо с детьми дома занимались. Осмотр верткого мальчугана, любопытного и сильного для своего возраста подтвердил все мои предположения. У мальчика оказалось красное горло, нос шишкой и светлые волосы, равно как и у Ивана. Сей факт, я принял, без какого-либо осуждения или осмысления. Жизнь есть жизнь. Порой она словно сценарист пишет такие сюжеты, что только диву даешься! Ну, живет в отдаленном поселке, погибающем от пьянства большая семья. Где, отгородившись от всего мира, обитают, растят детей, все уважают и любят друг друга. Иван, мужик крепкий, хозяйственный. Темпераментный, как он сам о себе обмолвился, в своего деда-армянина, пока я осматривал мальчишку. Мария, явно бесплодна, раз живя в браке не первый год, так и не родила. Она приняла вторую жену, не видя в ней конкурентки, а лишь подругу и помощницу. И детей приняла как своих, и любила их безответно и совершенно искренне, как мне показалось. Света, явно обожала своего неофициального мужа, немного боясь его и боготворя. Для нее он щит, опора, спасение от бывшего мужа. Расписав лечение для мальчика и Ивана, и допив кофе, я взялся за тонометр. Давление у Ивана благополучно снизилось, можно было откланяться и покинуть уютный, гостеприимный дом. Напоследок, отказаться от подарка Ивана мне не удалось. Он всучил мне крепкой рукой бутылку с самогоном.
- Чистая как слеза! - похвастался он. - Сам употребляю весьма умеренно. Больше гоню для местных. Местная валюта, так сказать. Огород, например, вскопать, оглоеды за деньги не берутся! Подавай им пол-литра! Не обижай, возьми!
Я поблагодарил его и, подхватив чемоданчик, вышел за калитку, выпадая из чистого, зеленого мира, пропахшего свежим хлебом, хлевом в серую, разхлябаную реальность.
- Это кому там стало плохо? Не старому, кобелю, нашему Лепрекону?
Слева от калитки, под сиренью притаилась скамейка, на которой, сгорбившись, сидел старик, с трясущимися от паркинсона руками и лицом, выдающимся архитектурным украшением которого являлся длинный, острый нос. Это он спрашивал про кобеля Лепрекона. Кстати, почему Лепрекона? Ах, да, фамилия у Ивана подходящая — Лепрекян. Да, и зеленый цвет любит он. Вон и дом, и заборчики покрашены в изумрудный цвет. А газон? Самый настоящий английский газон — ухоженный и взращенный любовно, явно не за один год? Да и хозяин на самом деле походил немного на гнома - невысокого роста, коротконогий, с большим животом. Я усмехнулся про себя, поражаясь меткому прозвищу. А вслух ничего не сказал, лишь пожал плечами. Какая разница к кому и зачем я приезжал?
- Эй, тебя спросили? К кому приезжал?
О, а этот голос раздался справа! Я невольно повернул голову на голос. У живой изгороди, шатаясь, но, все же еще сохраняя вертикальное положение, стоял крепкий мужик в потертой куртке, брюках с отвисшими коленками, заправленные в растоптанные кирзовые сапоги. На макушке его, поверх лохматых, блондинистых волосенок неизвестно как, держась, виднелась замызганная кепка. Даже с расстояния в несколько метров от него несло свежим алкоголем, чесноком, многодневным перегаром и запахом давно немытого тела. Несомненно, для деревеньки визит скорой по нынешним меркам событие выдающееся. Об этом судачить будут все, от мала до велика, да еще и не один день.
- К ребенку приезжал. Заболел, температура, - коротко объяснил я, не вдаваясь в подробности и не упоминая недуг Ивана. С грохотом хлопнув дверью в салон УАЗика, я вскарабкался на свое место рядом с водителем.
- Поехали, что ли? - поинтересовался Артур.
- Поехали!
Отъезжая, в боковое зеркало я увидел, как пьяный, старательно обходя калитку по дуге, не приближаясь к ней, шаткой, вихляющей походкой направился к длинноносому старику. Судя по артикуляции он, не переставая, ругался, размахивая руками. Без сомнения Иван сумел поставить местное население на место, и здесь впрямь его побаиваются. Даже пьяный, которому и море по колено, обходит владения Лепрекона стороной. Кроме неприятной парочки в виде излишне любопытного старика и пьяного утырка, в запыленное зеркало мне показалось кое-что еще любопытное. Не веря глазам, я опустил боковое стекло и выглянул в окно. Точно! Над холмом, под которым находился дом Лепрекяна, повисла семицветная радуга! И это, в чистом небе, без малейшего дождя. Ну, точно Лепрекон! Я невольно улыбнулся, представляя, как на том конце разноцветного коромысла прячется… нет, не горшочек с золотом. Секрет семейного счастья как минимум!