- Выпить бы его, переполнить себя солнцем и разделить с Ольгой!
Прикоснулся губами к соленой воде.
- Не пей! Козленочком станешь! – засмеялась Ольга.
- И тогда ты перестанешь меня любить?
- Нет, никогда не перестану. Что бы с тобой не произошло, ни за что не перестану. Мне не внешность твоя нужна, мне нужен ты весь, весь такой, какой есть. В Японии говорят, если человек любит, то для него даже оспины на лице любимого прекраснее ямочек на чужих щеках. Это обо мне.
Она вдруг затихла, прислушалась:
- Это что? Слышишь?
Я тоже услышал, как появились какие-то новые звуки. Мы сели. У скал играли два заблудившихся в океане дельфина. Но они не печалились этим, они резвились, что-то кричали друг другу. Были вдвоем и были счастливы.
11
Утренний обход. Врач похвалил Гришу. Вполне естественно, что тот не мог допустить мысли, что в этом его улучшении есть какая-то заслуга врача. Он и только он сам себя построил, сам себя развил до недостижимых смертным высот, ну а уж по такому пустяку, как лечение, то, конечно же, только сам. Поэтому поведал врачу, ну и заодно всем присутствующим, как с помощью Космоса очищает свой организм, и как космические силы оздоровляют его сердечную мышцу. Это просто:
- Надо занять позу лотоса, выпрямиться так, чтобы космические лучи беспрепятственно проходили через затылок к тому органу, который нужно вылечить.
- И все? – спросил врач.
- Все! – победно кивнул Гриша.
- Все-таки я идиот, - сказал врач. – Это же надо было потерять почти десять лет жизни, учиться всякой дури. Интернатура, ординатура, статьи в журналы, зачем он нужен, этот бред, когда и надо-то всего пять минут и можно лечить всех от всего. Спасибо, Григорий, - и пошел дальше, к мрачному.
Гриша иронию понимал и ценил, но иронии по отношению к нему существовать не может. Он занял позу лотоса и закрыл глаза, наверное, медитация. Я не мог оторвать от него очарованного взгляда, и наконец-то меня осенило! Я понял, кого он мне напоминал. Давно мог бы, недостаточно напрягался. С него, с этого чудесного во всех смыслах человека, Ильф и Петров списали образ голубого воришки. Гриша даже больший «голубой воришка», чем тот, из «Двенадцати стульев». Нет, меня не смущает, то, что между ними десятилетия. Талантливые люди могут увидеть и через века.
Врач подошел к мрачному, решил его прослушать. Прослушал, сказал:
- Неплохо.
Мрачный не обрадовался, не огорчился. Лежал, смотрел в потолок. Рядом со мной доктор сел на стул. Сегодня он не спешил.
- Ну, давай, удиви. Расскажи, как тебя убили в прошлой жизни, - у него была хорошая память.
Не очень хотелось, но надо же когда-нибудь рассказать.
- В детстве, лет до пяти, мне часто снился один и тот же сон. В высоких камышах идет тигр, сквозь камыши видна вода озера, на пологом берегу озера стоит олень, он пьет воду. Я хорошо вижу хищника, полосатый, большой и я знаю, что это я. Стараясь не шуметь, продвигаюсь ближе и готовлюсь к прыжку. На этом сон всегда обрывался, так ни разу и не прыгнул. Потом сны прекратились, и я о них забыл. Как-то через много лет, пришел с работы, устал, сел на диван, откинулся, закрыл глаза. Тайга и первый снег, уже мягкий, быть может, растает. Сверху вижу, на пригорке, за упавшем осенью кедром, три мужика с винтовками. Они в шапках и телогрейках. Наши, русские мужики, над ними запах махорки и страха, страх бродит по их спинам. Издалека, снизу, оставляя за собой влажные следы, вверх поднимается тигр. Он хорошо виден ярким пятном на белом снегу. Ветер в гору, и потому он не чувствует запах охотников. И тут я получаю сильный, не придуманный, вполне осязаемый, резкий удар в лоб, и весь мой мозг от края до края заполняется яркой вспышкой света. Мгновение и в голове темнота. Не сразу прихожу в себя, а когда открываю глаза, из памяти всплывают детские сны, понимаю, что этот тигр – я. Получается, что в прошлой жизни меня убили, и значит в этой, уже не убьют.
Врач, посмотрел на меня:
- Понимаю. Вчера сижу за столом с вашими историями болезни. Поднимаю глаза, вижу, за окном летит стая воблы. Большая стая, штук пятьдесят. Чешуя крупная, блестит на солнце, и сами рыбины тоже, с пару ладоней. Хотел удивиться, не успел, улетели.
В палате тишина, никто не знает, смеяться или нет. Тогда он добавил:
- А может, Николай Владимирович, вы ошибаетесь, вовсе не полосатая шкура тигра была на вас, а полосатая роба заключенного?
Наконец все засмеялись, даже мрачный улыбнулся. Я нет, я обиделся.
Доктор снова перешел на «ты»:
- Пора тебе начинать ходить. Сегодня сходишь на обед, а после зайди ко мне, поговорим вдвоем.
Я зашел, сел на стул, рядом с его столом. Он не стал ходить около, сказал прямо и резко:
- Знаешь что, дорогой? Я без психологий, я с фактами. Состояние у тебя не такое, чтобы умереть. Поэтому не мечтай, бросай эти свои мысли. Нас ты тоже подставляешь. Предположим, умрешь, что нам скажут по твоим анализам и снимкам? Словом, неделя тебе еще - и на выход.
Он закончил. Я не стал спорить. Надежный он был, уверенный, знал свое дело, а таких людей уважают. К тому же с юмором, мне нравятся люди с юмором, жаль, что их не так много. В палате редкая тишина, Утомленный обедом Гриша спит. Мрачный как всегда там, на потолке. Лег в кровать. За окном осень. Прошлой осенью в саду, когда уже совсем пусто, на соседнем участке, в теплице, металась, кричала и билась о стекла, пытаясь улететь, сорока. Она забралась туда через небольшое отверстие разбитого стекла на крыше, а найти его снова никак не могла. Испугалась, что останется здесь навсегда, и от страха потеряла разум. На ее крики прилетели две ее подружки, они прыгали по крыше, стучали клювами по стеклу и тоже возбужденно кричали, может, спрашивали:
- Как ты, дура, туда попала?
А может, успокаивали, говорили о том, что не бросят ее и найдут способ оттуда вытащить. Скорее всего, и то и другое. Они не улетали, продолжали прыгать и упорно стучали по стеклу до тех пор, пока одна из них не оказалась у дыры и не влетела вовнутрь. Вторая увидела это и тоже нырнула вниз. Там они все трое закричали снова, но теперь этот крик уже был победным.
- Ну и зачем ты ломала крылья и разбивала грудь? Мы же говорили, что не бросим тебя!
Затем одна за другой вылетели на свободу, и уже молча полетели к лесу.
Мне было приказано идти к выходу. И пойду, хотя пока и не знаю, где он, этот выход.