Блаженный Павел

 
 Всех православных христиан с праздником Входа Господня в Иерусалим!

 Вечером субботы добрые люди подвезли меня к мосту у мордовского подворья слева, и православной семинарии справа (это если спускаться, и наоборот - если подниматься по мосту).

 До  небольшого прихода Успенской церкви рукой подать. Кружит снежок. Человек, полностью весь укрытый от снега и ветра, покрывший голову капюшоном, бредёт неспеша, размеренно.

 Его движения мне кажутся знакомыми. Обогнав его, я заглядываю в лицо страннику:"Снова зима пришла!"
 
 Лицо его незнакомо. Образ родной.

 "Да, не сдаётся зимушка!" - отвечал человек.
 
 Через пять минут подошёл к приходу,  дверь открыта, три поклона с крестным знамением, отряхиваю веником сапоги ( веник у порога). Захожу.

 Служба уже идёт. Лазарева суббота.

 Слева небольшая дверь, за которой раздевалка на втором ярусе. Вешаю куртку. По лестнице поднимается благочинный мужчина:"С Праздником,- говорит он спокойно и тихо. "С Праздником,- эхом отвечаю я.
 
 Сегодня нужно помолиться за болящего друга, за родных и близких, поставить свечи, подать записочки за здравие и упокой. Встаю в очередь.

 Через мгновенье дверь прихода не может открыться,- народа в этом храме много - все желающие не могут вместиться, пока идёт служба, и на время остаются снаружи.

  Служба продолжается. Голос священника отражается от свода старейшего православного храма. Когда верующие стоят плечо к плечу, -  печали и радости делятся на всех.

 Освещают вербу. Совершается Елеопомазание.

 На выходе послушник  дарует мне веточку вербы.

 "А можно ещё одну, для болящего Сергия?", - скромно спрашиваю у церковнослужащего. Отрок спокойно даёт две.

  Утро следующего дня.

 Вечером, в суете не стал читать молитвы. Встаю в пять утра.  Готовлюсь к исповеди: по молитвослову читаю Каноны: покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу, молебный ко Пресвятой Богородице и Ангелу хранителю, утренние молитвы, Последование ко Святому Причащению. Ничего не кушаю и не пью. Тайнство Святого причащения совершается натощак.

  Прохожу заснеженный Пушкинский парк, открываю дверь храма. От свеч тянет  воском, от людей добротой, от икон благодатью. От незапертой двери -  сквознячком от напора опоздавших.
 
 Вначале службы я кланяюсь святой иконе на аналое, ставлю к Празднику свечу в виде вербы.

 Свечи стоят тесно, отражаются в иконостасе, в окнах, в глазах прихожан.

 Убогий (душевнобольной) человек поправляет свечи.
 
 Ставлю сгорбленную свою свечу в центр, проношу руку над огнём.

 "Сгоришь! Потушишь! - в ужасе восклицает человек с гримасой душевной болезни на лице.

 Но колыхнувшись от движения ладони, свечи вновь затаили в себе синее пламя, оплавляя воздух, который становился как бы видимый покров. Внутренний огонь выдавливал восковую слезу.

 Постоял молитвенно справа, впереди. И почувствовал непреодолимое желание пройти в то место, в переднем приходе храма, где совершалась исповедь, и встать самым последним.

 Духовный отец наш, Александр, захворал и исповедь была общая. Весь приход тайно и явно, называя своё имя, исповедовался в своих грехах, чтобы с чистым сердцем приобщиться к Таинству Евхаристии (Причастия Святых  Христовых Тайн).

  Было ещё одно обстоятельство, которое притянуло меня последовать в место, где обычно совершалась исповедь...Там стоял тот самый человек, больной человек, который поправлял свечи к Празднику, за центральным аналоем.

 Человек с явными признаками тяжёлой душевной болезни. Было заметно, как он томился, мучился от недуга.

  Мы встали рядом. Мимо нас проталкивались люди по своим нуждам.

- Что же вы всё лезете, что вам не стоиться. Когда же перестанете ходить туда-сюда. Вперёд всем надо. На паперть никто не желает, - ворчал болезный и поправлял свой полосатый старенький свитер.

 Я разглядел его получше. Лицо его как будто постоянно улыбалось какому-то откровению, с вечной брезгливой гримасой. Нос был прямой с горбинкой, голова плешива - значит лет сорок есть. Он постоянно гнул шею и не мог выпрямиться. Смотрел не прямо, а как бы вскользь и вбок, снизу вверх. Заговорил со мной он первый. И заговорил он чудно, скрипучим голосом, как из старого радиотранслятора, вполне здраво и осмысленно, но как юродивый, и обращался не оборачиваясь.

- Хорошо тебе? Ты счастлив? - покосился блаженный правым глазом.

- Хорошо...Но больно почему-то. За здоровье болящего друга перед Спасителем молился.
 
- Ухаживаешь за другом?
 
- Да нет, что ты, у него семья. Он простыл.
 
- А простыл... И всё? Хорошо хоть не  серьёзное что-то. А от простуды молитва есть? Чтобы помолиться - и сопли прошли? а?

- Не знаю. За здоровье надо молиться.

- Да...Всем плохо. Все живут-мучаются. Тяжело, хоть вешайся...
 Ох, жарко тут. А тебя как зовут? - проскрипел он, то повышая голос, то понижая его до еле слышного.

- Алексей. А тебя?

- Павел. Ты бог, - заявил он вдруг неожиданно спокойно.

- Не надо, Павел, не кощунствуй, мы же в божьем храме!- убеждал я его, прихватив за локоть.

- А... Ну, второй после него, рядом,- спохватился Павел. - Ох, жарко, а исповедь будет?

- Не знаю.

 Прошёл батюшка, размахивая кадилом, рассыпая благоухание ладана по дороге каждения.

  Благодать Духа Святаго наполнила молитвы.

 Люди склонили головы. Мы с блаженным Павлом поменялись местами.

- Постой на моём месте. А я на твоём. Тебе легче станет, - обратился я к юродивому.

 Павел встал у поминального кануна, где ставят свечи предкам.

  Обошел канун слева, задевая какую-то посуду на полу, сметая подношения на подоконнике...

И застыл у большого распятия Христа.

 Павел то прикладывался лбом к стигматам, то заглядывал в лицо Спасителя: "Скоро домой пойдем, маленько осталось".

 Я же склонил голову, закрыл глаза, и впустил в свою душу молитву, сопричастность боли, сострадание.

 Никогда со мной такого не было: боль наполнила меня, я не мог пошевелится, глаза омылись слезами.

 Я не понимал что это, сопричастность боли касалась ни одного меня...

  1 апреля 2018