После выписки из больницы Димка пошатался по квартире, наслаждаясь вкусными мирными запахами, суетливыми хлопотами мамы и Варвары, которые готовили пир на весь мир. Глянул с балкона на Крылатские холмы и сообщил, что отправляется на прогулку.
Он не намечал маршрута, просто шагал куда-то длинными, еще ощутимо слабыми ногами и жмурился от счастья, что все позади, что можно любоваться увядающей красотищей холмов, тянуть из банки опасную для здоровья колу, выискивать глазами иномарку, на которой круто было бы подкатить к родному подъезду… И дожмурился: не заметил, как оказался у дома, в котором совсем недавно жил учитель английского языка Антон Петрович Горячев.
Димка сел на пустую лавочку, решив передохнуть – ноги дрожали, будто он пробежал стометровку. Ничего, доктор сказал, слабость пройдет. А он докторам верил.
Димка не знал, чем станет заниматься этот год – приемные экзамены во все вузы закончились, да и напрягаться с учебой еще не было сил. Но решил твердо: как только врачи разрешат – пойдет в секцию какой-нибудь борьбы. Чтоб не валиться подвязанным снопом под безжалостные ботинки, если еще придется встретиться с придурками в темном переулке. С него хватит.
Он представлял, каким в конце концов станет стройным, сильным и ловким, вдыхал горьковатый дух палой листвы и с интересом разглядывал девушку, неторопливо приближающуюся к его скамейке. В больнице девчонки тоже были такие вот бледненькие и дохленькие на вид, но очень старались с помощью макияжа скрыть свою временную дохловатость. А эта, видимо, не старалась. Ни румянца – хотя бы искусственного, ни черных стрелочек по векам, и губы бледные, без всякой помады. «Я побитый - покалеченный, а она чахоточная какая-то». Девушка села на лавку, обхватив обеими руками сумку – запястья у нее были тонкие-тонкие, Димка такие только у детей видел. А «чахоточная», кашлянув, вдруг спросила:
- Вы в этом подъезде живете?
- Нет, - буркнул он. Девушка разочарованно вздохнула.
- У меня тут знакомый жил, куда-то переехал, что ли…
- И у меня тоже, - усмехнулся Дима.
- И тоже уехал? Надо же, какое совпадение… Он был вашим другом?
- Он был моим врагом, - Дима произнес это с удовольствием, растягивая слова. Девушка молча смотрела на него. Конечно, ей не понять, почему он ТАК это сказал, вот и таращится. Был, был, был – и больше не будет! Ни другом, ни врагом, ни опасностью, ни страхом! Во всяком случае, Димка очень надеялся, что Горячев из его жизни исчез навсегда. По этому поводу стоило перекусить. Может, тогда эта «чахоточная» перестанет сверлить его своими глазищами. Он достал из кармана яблоко, демонстративно потер его о джинсовое колено и захрустел.
- А я мороженое ужасно люблю, - зачем-то сообщила девица. – Когда болела, только его и могла есть. Знаете, «Боярское» называется…
У Димки просто челюсти свело – такой кислый фрукт, что ли. Он кинул надкусанное яблоко за кусты, в траву, в упор посмотрел на девушку.
- Ну тогда пойдемте за мороженым, - услышал он свой голос.
- Правда?
Не понять было, удивилась она или просто уточнила – правильно ли услышала. Но глаза ее на миг ожили, как оживают угли в костре, если на них подуть. И встала первой.
- Меня Мария зовут, а вас?
Она неловко прижимала локтем сумку и пыталась раскрыть упаковку «Боярского». Димке захотелось помочь, но он нарочно отвернулся, торопливо отхватил ледяной кусок от своего брикета. Уж как ей удалось разобрать, расслышать его имя – непонятно.
- А можно я буду звать вас Митей?
До школы его только и звали Митей, а если кто-то называл Димой, мама непременно поправляла. Но в школе ребята маму не спрашивали. «Митя – Мотя – обормот, вот и вышел бегемот!» Сколько упреков, сколько слез было! Мама сдалась. И Митя стал Димкой.
А сейчас имя, которое когда-то было ему ненавистно, вдруг прозвучало по-новому. Как из старого русского романа, из далекой – гораздо дальше его собственного детства – жизни. Господа офицеры, дворянская кровь, юнкер на белом коне… Димке стало весело. И он очень весело сообщил девице, ловко кинув обертку от мороженого мимо урны:
- А я вот тоже болел. Побили в подворотне, как щенка безродного… Друзья уже на венок скидывались.
Он хохотнул, потому что снова, в который раз понял, как близко от него прошелестел искусственными цветами похоронный венок…
- Кто? – выдохнула Мария, забыв о мороженом. И о сумке забыла, и та шлепнулась на асфальт. Димка поднял сумку и галантно обтер пыль о штанину.
- А что это вы так удивились? Сейчас такое на каждом шагу происходит!
- Я подумала… Впрочем, нет. Этого не может быть. Он тут, конечно же, ни при чем.
- Кто?
- Горячев…- растерянно глядя на Димку, произнесла девица.
Если б в этот момент с неба повалились хлопья снега или лепестки невиданных цветов, Димку это так не парализовало бы. Мариина сумка снова шлепнулась в пыль, теперь из Димкиных рук.
- Ты знаешь его? Откуда? Что ты про него знаешь? Слушай, ты ведь не торопишься? Пойдем ко мне! У меня дома народ хороший!
Он готов был хоть на колени бухнуться, только б уговорить ее пойти к нему. Потому что невозможно было на ходу, как бы между делом разговаривать о том, что переломило всю его жизнь.
Кажется, и Мария чувствовала примерно то же. Она задумчиво смотрела перед собой, словно взвешивая на невидимых весах все за и против. Идти - не идти? Говорить - не говорить? Бередить – не бередить? Потом вздохнула легко и кивнула:
- Пойдемте…
Дверь открыла Варвара. Она наверняка приготовила мешок с упреками, но, увидев с Димкой незнакомую девушку, так изумилась, что забыла все гневные речи. За ее спиной маячил невозмутимый Матвей, а из комнаты уже торопилась мама. И тоже обошлась без упреков за опоздание, даже удивление при виде неожиданной и незнакомой гостьи сумела скрыть.
Дима хмыкнул и пропустил Марию вперед.
- Все в сборе? Чтоб не повторять: это Мария, прошу любить и жаловать.
Стол был накрыт не на кухне, а в комнате, как на день рождения или на Новый год.
- А что празднуем-то?
Димка схватил с тарелки прозрачный лепесток колбасы.
- Тебя празднуем, - улыбнулась Варвара. – А еще мой отъезд, который произойдет завтра с Казанского вокзала.
Димка посмотрел почему-то на Матвея:
- Правда, что ли? По-моему, это глупость. А, Матвей?
Тот пожал широченными плечами:
- Хочет – пусть едет. Не привязывать же ее к стулу лейкопластырем. Он говорил очень серьезно и равнодушно, но Димке показалось, что Матвей подмигнул ему. И Димка сразу успокоился. Не тот человек Матвей, чтоб так просто отступиться.
Пока усаживались за стол, прибыла Катерина Дмитриевна, за ней следом примчался друг Денис – почему-то с цветами, которые он вручил Зое Викентьевне. Варвара поставила флоксы в вазу, и в комнате запахло осенью, расставанием и грустью.
- Откройте шампанское, Матвей. У вас опыта побольше, чем у этих юношей, - попросила Тетьзоя. Матвей хмыкнул:
- Только не сердитесь, если что. Я тренировался на пробках, которые отвинчиваются.
- Это он шутит, - на всякий случай объяснил Марии Дима. - На самом деле он крутой бизнесмен и трезвенник.
- А почему вы оба лысые? – Мария держала бокал тонкими детскими пальчиками, и Димке показалось - сквозь стекло, шампанское и эти пальчики просвечивает лицо сидящей напротив мамы. «Господи, - быстро попросил он, - пусть она, Мария эта, не болеет!»
Варвара тем временем объясняла Марии:
- Матвей лысый от большого ума, а Димочка…
- От большой глупости! – закончил Димка, - Только по-настоящему мы называемся не лысыми, а бритыми. Есть разница? Оч-чень большая! И теперь мы на спор отращиваем волосы – у кого длиннее вырастут за месяц!
Они болтали и смеялись, опустошая тарелки, а Зоя Викентьевна исподтишка разглядывала Марию. Где Дима успел найти ее и зачем привел? Гулко, с расстановкой, торкнулось в груди сердце. Мальчик вырос, а она и не заметила… Катерина Дмитриевна, сидевшая рядом, улыбнулась:
- Что это ты так разволновалась, Зоенька?
- Разве заметно?
- Еще бы… Или ты мечтала, чтоб Дима пошел в монастырь?
- Что ты! Какой из него монах!
Зоя Викентьевна вспомнила длинный коридор в отделении реанимации, свои молитвы и свои обеты, и робкую, не оформленную в слова мысль: может быть, оставив мальчика для жизни, Господь посеет в его душу стремление к иночеству? Так бывает, когда люди возвращаются «оттуда»… Катерина Дмитриевна, с которой за тридцать лет дружбы было многое пережито, не могла не догадаться об этой тайной, никому не высказанной мысли…
- Нет, Катя, я не о монастыре. Просто вырос мальчик, понимаешь?
- Вырос. Хороший у тебя мальчик, ты радуйся…
- Радуюсь, - задумчиво согласилась Зоя Викентьевна, наблюдая за Марией.
Девушка посматривала на всех, грея в руках пригубленный бокал. Она явно не смущалась среди незнакомых людей, ей, кажется, было здесь вполне уютно и интересно. А к Диме обращается на «вы», с удивлением заметила Зоя Викентьевна.
Дима допил последний глоток вина и сообщил всем:
- Когда торт будет – позовете. У нас с Марией дело, не требующее отлагательства. Правда, Мария?
Они ушли, и на мгновение в комнате повисла тишина.
- Наливайте, Матвей! – махнула рукой Зоя Викентьевна. Хотела, чтоб получилось залихватски, а вышло – с отчаянием. – Выпьем за всех вас. Вы так помогли нам с Димой… Жаль, Никита не смог приехать. Если б не вы – не знаю, как бы я все пережила…
- И за Марию выпьем, Тетьзой, - полувопросительно предложила Варвара.
- Она тебе понравилась? – прищурилась Зоя Викентьевна.
- Такая бледненькая… А глаза – как угли, дымком подернутые…
- Понравилась, значит…
- Тетьзой, может, еще и ничего? Мало ли знакомых девушек у Димки…
Все засмеялись, а Матвей с сожалением посмотрел на Варвару:
- Чего, чего! Чует мое многоопытное сердце, что эти две раненые птицы будут дружить долго и крепко. Так что, дорогой друг Денис, ищи себе другого компаньона для сыщицких забав. Да не унывай ты так сильно, дело-то обычное. Не сегодня - завтра сам найдешь какую-нибудь… красавицу.
Денис пробормотал что-то невразумительное. Кажется, только он один догадался, что появление бледнолицей Марии связано не с будущим, а с прошлым. Впрочем, на счет будущего кто может сказать уверенно?
Сцепив за спиной пальцы, Мария остановилась посреди комнаты, оглядывая ее. Плакаты на стене – рок-группы и футболисты вперемешку, шкаф с книгами, уютный диванчик-раскладушка. Над ним в уголке – полочка с иконами.
- Царевич Дмитрий? И царевич Алексий…
- Вы…ты знаешь? – почему-то ему стало приятно, что она – знает.
Мария долго смотрела на него, так долго, что он забеспокоился. «Что?» - вопросительно мотнул он головой.
- Скажите, Митя, почему у вас именно эти иконы? Царевич Дмитрий – ваш святой, это понятно, а Алексий? Просто у вас в семье почитают царскую семью, да?
- Нет, не просто. – Он не знал, надо ли ей об этом рассказывать. Он только священнику рассказал, в больнице, когда пришел в сознание. И матери, конечно.
- Ну почему, Митя? Мне очень нужно знать. Вы не беспокойтесь, я все правильно пойму и… смогу вам тоже многое рассказать…
- Меня те подонки не успели добить, потому что появились …
Язык не поворачивался продолжать – настолько невероятно прозвучало бы то, что он собирался сказать. Но он твердо знал, что так и было. Он помнил чудные пурпурного цвета мантии и каждую черточку светлых ликов… Священник сказал, что по молитвам матери все возможно…
- Да, - как будто на его мысли радостно откликнулась Мария. – Я поняла! Я знаю!
- Что ты… вы знаете? – это дурацкое «вы», предложенное Марией, мешало Димке. В другой ситуации он незаметно для себя перешагнул бы эту тоненькую черточку между ними, а сейчас – не мог. И злился. Мария села на диванчик. Она даже слегка порозовела – от какой-то неведомой Димке радости, что ли.
- Ну давайте о Горячеве,- легко вздохнув, предложила она. – У нас мало времени, мне домой давно пора…
Несколько раз Варвара сообщала им, что чай готов и торт подан. Потом заявила, что от торта остались рожки да ножки. Наконец, сделав сердитое лицо, принесла им на подносе две дымящиеся чашки и по огромному куску «Марики».
О своем знакомстве с Горячевым он рассказал довольно быстро. Ведь все было очень просто. Непонятное началось лишь в конце. Тех парней, что били Диму, нашли сразу же. Один из них потерял сотовый телефон, благодаря этому и обнаружили хозяина. Парни быстро признались, что около года были знакомы с заказчиком, которого звали Кешей. Несколько раз выполняли разные его поручения. Последние два заказа Кеши: разбить вдребезги «Харлей», а потом – и самого Димку убрать. Аванс за Димку получали в ресторане «Петров двор», там же заказчик оставил им фотографию жертвы и координаты. Сказал: даст знать по телефону, когда именно исполнить заказ. И еще почему-то сообщил, что на самом деле его самого зовут Антон Петрович, чтоб они это запомнили до самой смерти и не спутали имечко. Что за Антон Петрович – осталось неведомым и самим исполнителям, и ментам.
Когда бандитов уже взяли, в милицию вдруг пришел конверт – ни одного отпечатка даже на фотографиях, вложенных внутрь. А на снимках был увековечен момент встречи в ресторане. Снимали через стекло, физиономии парней были видны четко, а вот заказчик получился нерезко. Можно было только догадаться, что у него длинная узкогубая физиономия, в волосатых пальцах он протягивал бандитам пачку долларов. Ничего общего с Горячевым или с кем-то знакомым Димке во внешности заказчика не было – эту фотографию ему показали сразу, как он пришел в себя и мог что-то увидеть сквозь узкие щелочки в бинтах.
Короче говоря, покушение на Диму было раскрыто по горячим следам. Сыскари и следователь только удивлялись, почему у одного из нападавших оказалась сломана нога и почему оба парня, вспоминая свою «работу» в кустах, начинали заикаться, бледнеть, и невыразимый ужас застывал в их глазах. Так, заикаясь, они и выложили всю правду.
А самое главное, ни Димка, ни Зоя Викентьевна, никто другой не сказал сыщикам ни слова об учителе английского языка Антоне Петровиче Горячеве. Они не сговаривались, просто все дознание было сосредоточено на двух отморозках и заказчике Гоше, который не имел ничего общего с Горячевым и которого так и не нашли. Когда состояние Димки было еще «стабильно тяжелым», Варвара и Матвей зачем-то решили поехать в Кирюшкино. Посмотреть на Горячева? Они и сами толком не знали – зачем. К тому времени Катерина Дмитриевна перебралась на московскую квартиру и ничего не знала о своих соседях по деревне.
Каково же было потрясение Варвары, когда они обнаружили дом Горячевых пустым, с наглухо закрытыми ставнями! Деревенские всезнайки сообщили, что хозяева внезапно съехали и, кажется, уже продали дом.
Куда мог съехать Антон Петрович? Только в Москву, понятное дело. Но и московская квартира оказалась запертой, а соседи сообщили то же самое: продали и уехали. Матвей навел справки в милиции. И сын, и мать были выписаны «в связи с переменой места жительства».
Исчезли оба, словно их и не было вовсе.
Мария слушала, не перебивая. Все, что рассказал Дима, было абсолютной правдой, но отличалось от прожитого и пережитого, как скелет от человека – вот так он и подумал, замолчав. А ему почему-то очень хотелось, чтоб Мария поняла, как было страшно ему и Варваре поверить в то, что красивый, умный, с ласковыми глазами Горячев был вором и убийцей. И как отвращение к нему переплеталось с жалостью до слез…
Но разве такое объяснишь?
- Ну вот и все, - подытожил Димка, чувствуя, что смертельно устал от своего повествования. – Ну, а ты… вы – что о нем знаете?
- Я была знакома с Горячевым всего несколько дней…
Она замолчала, и Димка понял. За несколько дней общения с Горячевым Мария, как многие девчонки, успела придумать их будущую жизнь – конечно, не в подробностях, а «в общем». И это общее было – стремление друг к другу, какие-то светлые и, наверное, бурные чувства, мечты…
- Вы… ты что, влюбилась в него, что ли?
Ее лицо было беззащитным и спокойным, а глаза снова на миг вспыхнули темным горячим огнем, будто кто пытался раздуть угли…
- Но ты же ничего не знала, правда? - он попытался оправдать ее. Она улыбнулась:
- Я все знала - после того, как он позвонил мне и сказал, что ничего у нас не получится.
- Благородный! – с издевкой проговорил Димка, чувствуя, как озноб тряханул все тело – от макушки до ступней. – Неужто сам живописал, как деда замочил, а потом тетю Лизу?
- Нет, - жалея Димку, быстро-быстро заговорила Мария, - Ты поймешь. Именно ты – поймешь и поверишь. Я молилась, из дома не выходила, не ела почти – не могла. Я так хотела, чтоб он хоть в последний момент раскаялся… Ты поймешь, Митя, правда? Я не могла согласиться с тем, чтоб он навсегда погиб. Твоя мама вымолила тебя, ты понимаешь? А я старалась вымолить его… Я так просила… Просила себе любой болезни. А ему – покаяния… Ты ведь понимаешь? Я так рада, что мы с тобой встретились и теперь мне есть кому рассказать об этом. Ни подружкам, ни маме не могла… Я так рада!
Димка растерянно смотрел на Марию. Просила себе любой болезни – ради человека, которого знала всего несколько дней?
- Ты что – так сильно успела в него влюбиться?!
- Митя! Но ведь ты тоже страдал, когда догадался, что он наделал? А я… А мне…
Розовые щеки, горячий, настойчивый, бесстрашный взгляд… Разве эта та самая «чахоточная» девица, которую он несколько часов назад угощал мороженым жалея? О чем она говорит? Выходит, она смогла увидеть за сухой канвой событий, о которых рассказал Димка, и его с Варварой терзания? И отвращение, и жалость, и собственное бессилие? Вот только они-то с Варварой не молились о Горячеве. И о себе – не молились…
- Машка, сядь, - произнес он. – Давай не все сразу. Завтра договорим.
В наступившую тишину из-за двери хлынули негромкие голоса.
- Какие у тебя хорошие родные, - тихо сказала Мария. – Они о тебе скучали, а ты исчез надолго… Пойдем к ним?
Они еще поразглядывали друг друга, привыкая.
- Маш, а ты знаешь, кто был заказчиком?
- Хриплый… Ну его, Митя. Потом об этом, ладно?
Он согласно кивнул разболевшейся бритой головой.
На следующий день Варя уезжала. Весь путь от дома до вокзала она молчала, однозначно отвечая на пустые вопросы провожатого. Матвей насмешливо щурился:
- Что ты бурчишь, Варвара? Не хватало еще, чтоб это в привычку вошло.
- Какое тебе дело до моих привычек? Сейчас скажем друг другу прости - прощай, и все мои привычки со мной уедут.
- Стоп, - остановил ее Матвей. – Вот твой вагон.
Варвара хмуро посмотрела на него:
- Зачем СВ купил? Мне уютнее в плацкарте.
- Капризная однако, - покачал головой Матвей, усаживаясь у окна.
- Ты хочешь до Рязани прокатиться? – спросила она
- Почему до Рязани? До Сызрани. А ты против, чтоб я ехал?
- Куда?
- К твоей маме. Знакомиться.
Варвара молчала.
- Послушай. Ведь все было ясно с самого начала. Зачем нам разбегаться? Из-за твоего глупого непонятного упрямства? Это гордыня тебя грызет, вот что!
- Гордыня? Грызет?
- Ну да. А что ж еще? Но ты не волнуйся, Зоя Викентьевна говорит, что у всех у нас этого добра навалом. И с ним бороться надо. То есть с гордыней.
- Навалом? Бороться?
- Ты что, Варь? Тебе валерьянки не нужно? Сейчас у проводницы попрошу. А лучше знаешь что? Вот раскочегарится наш паровоз, и мы пойдем с тобой в вагон-ресторан. Коньячку дернем или шампанского – как хочешь. Отметим событие. Посмотри, что у меня есть…
Слегка суетливо – видимо, его все-таки беспокоил вид Варвары – Матвей явил перед глазами спутницы кольцо,
- Давай я его тебе надену. Как помолвленной. Или обрученной? Не знаю, как это называется…
- Как обреченной, - уточнила Варвара.
За окном медленно поплыли люди, состав на соседнем пути, серая привокзальная Москва, пахнущая осенью, надеждами, бедами, и только изредка - счастьем.