В конце ялтинского Массандровского пляжа стоит необычное прибрежное сооружение, выложенное из крепкого серого камня. Так называемая, у слободских, Е‘ленка, а у другой части города Еле‘нка. Это старый причал с видовой площадкой наверху, расположенный на территории бывшей усадьбы Артемия Петровича Еленева, дворянина из Харькова, приехавшего жить в Ялту ещё в 1905 году. Последнего городского головы Ялты царской России. Ныне это место принадлежит пансионату – «Дом Творчества «Актёр»».
Ялтинские мальчишки то и дело норовили пройти обряд инициации, прыгнув в море с самого верха Еленки. Но её камни хранят куда более глубокую историю, – историю семьи и её трагедии…
– Это Еленка. Мы с неё прыгали в детстве, – сказал я, когда моя дружная семья расположилась на горячей гальке почти у самой воды.
– Снизу, или сверху? – спросил пятнадцатилетний сын Егор.
– И снизу, и с самого верха. «Козликом» прыгали, «солдатиком», «бомбочкой».
– И пузом, – весело добавил Егор. – Наверное, метров десять высотой, – прикинул он.
– Да уж, – усмехнулся я, вспомнив, насколько Еленка кажется выше, когда стоишь на самом её верху.
– Если ты прыгал, то и я прыгну. Глубина, поди, метров, пять? – предположил Егор.
– А это смотря где и когда. По-разному бывает. После шторма или размоет гальку, или наоборот, нанесёт. Нырять даже не думай.
– Я разведаю дно, – сказал сын.
Он надел ласты, маску, трубку и вошёл в воду. Ластами шлёпнул по воде так, что брызги достали и нас.
– Егорка, ну тебя! – весело вскрикнула моя жена Лидия, отмахиваясь от капель. Младшая дочка Машенька звонко рассмеялась.
Егор поплыл к Еленке. Он то нырял, то всплывал, как кит, пуская из трубки фонтанчик воды. Я лёг на спину, закрыл глаза и стал слушать крики чаек, лёгкий плеск воды, голоса курортников – знакомые звуки с детства.
– Я беспокоюсь за нашего сына. Вчера он опять поздно пришёл домой, – заговорила Лида. – Думаю, его дружки на него плохо влияют. Он становится неуправляем.
– Друзья как друзья. Его одноклассники. Да и каникулы сейчас. Я тоже в его возрасте не любил появляться летом дома раньше чем стемнеет.
– Раньше чем стемнеет? Да он явился за полночь. Ты уже в это время спал.
– И мои родители дрыхли, когда я приходил.
– Ты всё шутишь? Никогда не пойму, когда ты говоришь серьёзно.
– Не драматизируй. Парень взрослеет.
– Да он ещё ребёнок! Не защищай его, а лучше поговори с ним. Может, он хотя бы тебя послушается.
– Ладно, дорогая. Расслабься. Мы же на пляже, отдыхаем…
Неожиданно Егор вылил на меня из маски воду. Для разгорячённого на солнце тела вода оказалась достаточно прохладной, я тут же сел.
– Не можешь без шуток!
– Там около четырёх метров глубины, – сказал Егор. Он уселся рядом со мной и стал снимать ласты. – А в конце Еленки поставили на дно бетонные массивы. Так что теперь не очень с неё попрыгаешь.
– И думать нечего, чтобы прыгнуть, – напомнил я сыну.
Он, нахмурившись, кивнул:
– Да понял я.
Жена с малышкой пошли купаться.
– А давай сходим на Еленку. Я хочу посмотреть, какой оттуда открывается вид. Никогда на ней не был, – предложил Егор.
Я согласился.
Повеяло детством, юностью. Особенный запах постоянно присутствовал в этом месте. Это и аромат южной растительности прилегающего к Еленке парка пансионата «Актёр», и йодистый запах морских водорослей, росших на подводной части причала и на камнях у самого берега.
Рядом с Еленкой загорали три девушки, ровесницы Егора. Сын засмотрелся на одну из них.
– Может, лучше присоединишься к ним? – подначил я его.
Мы ступили на нижнюю часть сооружения, обычно мокрую и скользкую, сегодня же оказавшуюся сухой. В стену были вмонтированы ржавые от времени чугунные кольца. В небольшом гроте на каменной скамье сидела молодая пара в купальниках.
Мы глянули на прозрачное дно. Я сказал:
– Обычно, когда вода была мутная, нырнуть с этой стороны и всплыть с другой, и, выйдя потом из воды, тихонько подойти да послушать, где пропал нырнувший, одно удовольствие! Или дождаться одетых отдыхающих и группой прыгнуть перед ними «бомбочкой» – вот было забавно!
Мы прошли в переднюю часть причала. Установленный забор из металлических прутьев ограждал проход на другую сторону Еленки. Уложенные бетонные массивы на дне моря защищали пристань от шторма.
Вернувшись назад, мы поднялись по каменной лестнице на мостик, ограждённый перилами с железными, квадратного профиля, леерами – старое чугунное литьё не сохранилось. Затем вышли по ступенькам другой лесенки на видовую площадку. Отсюда хорошо просматривался берег по обе стороны Еленки.
Снизу нам издали помахали рукой жена и дочка. Мы тоже ответили им. Егор даже присвистнул.
– Веди себя тише, – сказал я.
– Так откуда ты прыгал? – заинтересовался Егор.
– Вот с этого самого места. – Я показал на невысокую стенку площадки и приложил ладонь на то самое место, где когда-то стоял, готовясь к прыжку.
Егор взглянул вниз.
– Ого! Да тут не десять метров, а все двадцать будует!
Мне особенно запомнился с детства один человек, похожий на Тарзана, с длинными волосами. Он очень хорошо исполнял «колдыб». Прыгнуть «колдыбой» – это такой способ ныряния в воду, когда на конечной стадии прыжка ноги прижаты к животу, руки охватывают голени, а голова плотно примкнута к коленям. Я тогда страшно завидовал ему. А ещё был такой мальчик, который много раз пытался прыгнуть с Еленки, но никак не решался. Он втайне надеялся, что если сможет нырнуть, то все его жизненные дела будут удаваться. Внизу мальчишки громко подбадривали его. И все, кто был на пляже, за него переживали. Ему приходилось слышать и обидные слова: «слабак», «трус», «девчонка»… Хотя были и такие отчаянные девочки, которые не хуже мальчишек сигали с Еленки. Только собравшись с духом, изготовившись к прыжку, он вдруг отступал – так ему было страшно! Чем дольше стоишь на краю пропасти, тем она при каждом взгляде вниз, кажется, ещё больше разверзается.
– И как же ты отсюда прыгал? Ногами, головкой? – спросил Егор.
– «Ласточкой»! – ответил я.
– Ну?!
– Да, сделать «ласточку» на глазах одноклассниц – для меня было обычным делом.
Сын опять взглянул вниз. И тут же отпрянул:
– Очень высоко!
Мы вернулись на пляж. Жена и дочка, искупавшись, загорали.
– Пойду и я окунусь, – решил я.
А Егор опять снарядился подводником и ушёл в глубину.
Возвратившись, он из маски вылил воду мне на спину. Но я был ещё мокрый, поэтому не так вздрогнул, как ему хотелось бы.
– Маша, я тебе рапану выловил, – Егор протянул сестре большую ракушку – таких огромных моллюсков даже я не находил в море.
Егор лёг рядом со мной.
– Я там такого крупного краба увидел. Пробовал его схватить, да он в песок зарылся. Замутился весь, совсем исчез из виду, – сказал сын.
– Нужно было к нему искоса подплывать, а не прямо пикировать сверху, – подсказал я Егору. – Знаешь, я с острогой тут много раз ходил. Однажды в морскую лису попал. Охотился на камбалу, а подстрелил ската.
– А черноморского ската разве можно есть? – спросил сын.
– Можно. Но с ним хлопотно. У него очень прочная кожа, непросто её снять. И зачастую на коже присутствуют острые шипы, которые могут поранить руки. Рыба-лиса считается деликатесом, но я её не ел. Может, из-за ядовитого хвоста. Было как-то не аппетитно. Пускал обратно в море.
– А я ни ската, ни камбалу здесь не видел. Зато встречал крупную кефаль.
– Я, пока тут лежал, кое-что вспомнил про Еленку, – сказал я.
– Что именно? – заинтересовался Егор.
– Тот мостик, соединяющий берег с Еленкой, на самом деле внутри пустой. С верхней парковой части есть проход под небольшим углом, уходящий вниз. Туда дворники вечно заметали осеннюю листву. Так что пройти внутрь мостика было невозможно. Говорили, Еленка вся полая. Там есть какие-то комнаты. Видимо, у неё свои тайны. А ещё когда пляж с обеих сторон Еленки сильно размывало, под водой открывалась сквозная ниша. Был подводный проход. Мы проплывали его насквозь. А вот для взрослых он был непроходим.
– Я всё внимательно там осмотрел, никакого прохода не обнаружил.
– Он открывается только после сильного шторма.
– И ты его проходил?!
– Ну да.
– Такой риск!
Я многозначительно посмотрел на сына. Мне приятно было лишний разок покрасоваться перед ним. Но на самом деле, я сквозного прохода тоже никогда там не видел. Возможно, это просто ходили чьи-то байки. Помню, мне в подростковом возрасте приснилось, что, найдя проход, я сразу вплыл в него и где-то на середине застрял. Это был кошмарный сон. Я тогда простыл и в горячечном бреду оказался в плену Еленки.
Егор задумчиво добавил:
– Это даже сложнее, чем прыгнуть.
– Был такой жуткий случай, – продолжал рассказывать я. – Один парень, а ему было шестнадцать лет, грек, из наших, слободских, нырнул после шторма и напоролся на какую-то железяку, вымытую штормом. Его отец от горя повесился, а мать до конца своих дней ходила в чёрном. Вся их семья похоронена в наших кипарисах. После этого случая во всех ялтинских школах проводили воспитательную работу, для профилактики.
– Николай, ты мне такое не рассказывал! – ужаснулась жена.
– Ты тут, можно сказать, всё своё детство провёл, а меня ни разу сюда не сводил, – упрекнул Егор.
– Когда мы переехали в новый микрорайон, стало неудобно с вами посещать этот пляж. И ты же со своими друзьями предпочитаешь дикий берег, ездишь с ними за город. А мы с женой и дочкой на «Дельфин» ходим.
– На твоём «Дельфине» не особо поныряешь. Там нет высоких камней, – объяснил сын.
Разморенный солнцем, я задремал.
– Николай! Коля! – неожиданно тронула меня рукой Лидия. – Немедленно останови его! Ну же!..
Я вскочил:
– Кого? Где?
– Да вон же!.. Смотри, там наш сын… Что он задумал?!
Я увидел Егора на самом верху Еленки, на её ограждающей видовую площадку стенке – на том самом «моём» месте, что я ему показал. Сын глядел на девушек, загорающих внизу, очевидно, выжидал, когда они обратят на него внимание. Вдруг Егор глубоко вдохнул воздух, раскинул в стороны руки, и… «ласточкой» полетел вниз. Тихо вскрикнула жена…
Когда Егор подошёл к нам, я был вне себя. Он же, мокрый, торжествующе счастливый, радостно сообщил:
– Вы видели? У меня получилось!
И, пронизывая меня весёлым взглядом, разоблачающе спросил:
– Папа, ты правда сверху Еленки прыгал?