О Викторе Третьякевиче, комиссаре "Молодой Гвардии"
исторический очерк (по документам и воспоминаниям)
«Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте. Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас. Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю. Я хотел бы, чтобы все знали: не было безымянных героев. Были люди, и у каждого свое имя, свой облик, свои чаянья и надежды, и муки самого незаметного из них были не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти люди будут всегда близки вам, как друзья, как родные, как вы сами».
Эти слова Юлиуса Фучика о безымянных героях из его книги «Репортаж с петлей на шее» сказаны прежде всего о подпольщиках, бойцах невидимой войны, тех, кто совершал свои подвиги без свидетелей и чьим главным подвигом стало молчание в фашистских застенках. Сотни и тысячи безымянных героев, достойных благодарной памяти, остаются забытыми, а слава тех, чьи имена прежде поднимались на знамена, постепенно тускнеет, вопреки громким заверениям и торжественным клятвам. Такова человеческая неблагодарность. Но и это не самое страшное. Ибо нет ничего страшнее клеветы, подлого лживого слова, которое прилипает к имени героя-мученика, расправа над которым вершилась втайне. Мертвые бессильны перед клеветой. Лежа в земле, они не могут защитить свое честное имя.
Липкая метка
Виктору Третьякевичу, будущему члену Ворошиловградского подпольного горкома комсомола, комиссару Краснодонской подпольной комсомольской организации «Молодая Гвардия», было 12 лет, когда он написал этот маленький рассказ.
«Сон»
«Мы ходили на экскурсию. Я так находился, что когда пришел домой, скорее поел и лег спать. Мне снился сон. Как будто я в лесу хожу один. Там темно, печально и страшно. Звери ушли на спячку, птицы улетели в теплые края. Букашки и те спрятались под корой. Только ветер поет, гнет деревья к земле. А желтые листья будто бы сыплются с них, кружатся у меня над головой и жужжат. Я рассердился и стал их ловить, но они все куда-то исчезли. Только один листок летал-летал и упал мне прямо на шею, прилип. Да такой холодный-холодный. Я хотел его отодрать и проснулся. А мама моя гладит холодной рукой по шее и говорит «Вставай, пора в школу собираться». (1936 год)
Детский сон Виктора Третьякевича оказался пророческим. Тьма и буря, и сонм листьев, навязчиво жужжащих над головой, словно навозные мухи, и один из них, мертвенно холодный и такой липкий, что его не отодрать… Жуткая печать. Через шесть лет после этого сна Виктору было суждено пройти через тьму фашистских застенков, вынести адские муки, погибнуть, сохранив верность своим товарищам и стать жертвой подлой клеветы. И еще 16 лет после своей мученической смерти он нес на себе эту страшную липкую метку: «предатель». Уже мертвый, он был убит еще раз. И даже после того, как ему вернули доброе имя, он остался заложником мифа. Мифа, который оказался дороже правды.
Тот, которого так любили
Парадоксально, что жертвой мифа, созданного для идейного воспитания советской молодежи, стал именно этот юноша, которого так искренне любили все, кто знал его близко. В воспоминаниях друзей и школьных учителей образ Виктора предстает необычайно ярким и притягательным.
«Мы любили Виктора, - вспоминала его одноклассница Августа Карповна Сафонова. – За его доброту, чуткость, принципиальность. Он казался намного старше нас. То, что мы не понимали, он мог нам разъяснить. Его ответы запомнились до сих пор. Виктор не любил общие слова. Часто говорил: «Почему я так думаю?» и приводил доводы. Нас удивляло, когда он так успевал готовиться к урокам. Ведь Виктор был секретарем комсомольской организации школы, членом учкома, редактором общешкольной стенной газеты, руководителем струнного кружка школы. Комсомольские собрания, помню, готовил он очень тщательно, и они проходили интересно, по-деловому… О Викторе можно говорить много хорошего… Вот пробую вспомнить хоть одну отрицательную черту его характера и не могу. Был он очень хорошим человеком. Талантливым и добрым».
Из воспоминаний учительницы Анны Ивановны Киреевой:
«Школа им. МЮДа размещалась на вершине угла образованного улицей Банковской и железнодорожной веткой, идущей от станции Верхнее-Дуванной на шахту 1-бис. Железная дорога шла границей школьного двора с южной его стороны и, возвышаясь, служила своеобразной оградой. Несколько раз в день мимо школы проходили товарные поезда. Громыхая и пыхтя, они везли на шахту крепёжный лес и оборудование, оттуда увозили уголь. Как ни следили учителя за своими питомцами, но кто-то всё равно умудрялся положить на рельсу пятак, гвоздь или какой-нибудь другой металлический предмет. Стайкой собираются тогда ребята, и едва поезд пройдёт, налетают на место "эксперимента", любуются результатом: колёса паровоза и вагонов расплющивают положенный на рельсы предмет. Если случалось, что поезд подходил к школе во время перемены, дежурный учитель давал звонок раньше времени, чтобы помешать ученикам в который уже раз повторить "эксперимент".
На этот раз звонок на урок был тоже преждевременный. Ребята побежали к двери школьного здания, и только один отделился, стремглав помчался к железнодорожной насыпи навстречу приближающемуся поезду. Что случилось? Куда и зачем полетел мальчуган? И только когда непонятный комок покатился вниз, обдаваемый паром, стало ясно.
- Это Витька Третьякевич!
Ребята рванулись с мест и, перегоняя друг друга, побежали к насыпи. Витя был бледный, губы его сжаты. Дрожащими руками он стряхивает песок с костюма. Рядом с ним стоял мальчик с крепко сжатым кулачком. Подражая старшим, Вова хотел положить болтик под колёса паровоза. Происшествие взволновало сотни сердец. Ребята плотным кольцом окружали Витю, заглядывали ему в лицо, щупали руками. Каждому хотелось поближе узнать героя. Потрясён был и сам Витя. Он шёл, никого и ничего не замечая вокруг, видно представлял ужас трагедии, которую предотвратил. Урок начался, но работы не было. Класс гудел, как улей с пчёлами. А я и не пыталась унять ребят. Я и сама ещё не освободилась от впечатлений внезапно разыгравшегося события, волновалась. Попыталась было объяснить задание, хотела написать что-то на доске, но из дрожащих рук мел сразу выпал, покатился под парты.
- Анна Ивановна! Это подвиг? - спрашивает кто-то из ребят.
- Да, это подвиг! - не без гордости за 12-летнего питомца отвечаю я.
- А если б вас обоих накрыл паровоз? - проговорил сосед по парте.
- Я же побежал спасать, а не погибать. Ну, хватит об этом, - заключил успокоившийся Виктор».
А вот слова другой учительницы Виктора, Анны Алексеевны Буткевич:
«Мы работали вместе с Витей. Да, я не оговорилась. Виктор Третьякевич очень мне помогал. Ученик учительнице… Я могла поручить ему провести урок, и он проведет. Знания его были прочные, авторитет у ребят огромный. Помню, ушла я на открытый урок, оставила Виктора за себя. Выходим с урока, подзывает меня пионервожатая. Подводит к двери: посмотрите. Глянула я и чуть не расхохоталась. Удивительно, задачи класс решает, и тишина полная».
«На «шанхае» - район Краснодона, где жили Третьякевичи, изначально рабочий поселок вблизи одной из шахт (М.Ж.) – Виктор пользовался колоссальным авторитетом среди ребят, - свидетельствовала Антонина Титова, подруга молодогвардейца Анатолия Ковалева. – В «шанхайских» землянках жили Анатолий Ковалев, Василий Пирожок, Василий Борисов, Сергей Тюленин и многие другие, которые потом стали членами «Молодой Гвардии»… Он – Виктор Третьякевич (М.Ж.) – был врожденный лидер».
"Виктор на последние мирные каникулы поехал в Суходольский пионерлагерь вожатым. Приехал оттуда, ничего нам не рассказал, а оказалось, что он спас тонувшего малыша", - рассказывал старший брат Виктора, Михаил Иосифович Третьякевич.
Талантливый организатор и чуткий товарищ; замечательный комсомольский вожак, наделенный чувством ответственности за тех, кто рядом, способный вдохновлять и вести за собой личным примером честности, принципиальности, самодисциплины; смелая, самоотверженная натура – именно он, Виктор Третьякевич, после своей героической гибели мог бы стать наилучшим примером для молодежи всей страны, как был им при жизни для Краснодонских мальчишек и девчонок, если бы на пути правды о нем десятки лет не стоял культовый литературный миф, созданный Александром Фадеевым.
Увенчанная жертва
В 1941-м году Виктор был в колхозе на уборке урожая. Учительница А.И. Киреева вспоминала, как старательно заботился Третьякевич о своих товарищах. Когда стало особенно жарко, опасаясь, что лица девушек обгорят на солнце, он помчался на пасеку и раздобыл для них ткани, которые использовали пчеловоды для защиты от укусов пчел. Потом оказалось, что одна из бригад не справляется с заданием, и другие ребята уже начали выказывать недовольство по этому поводу. Виктор, составлявший списки бригад, воспринял это обстоятельство как свой собственный просчет и бросился его исправлять. «Можно я вам помогу?» - обратился он к отстающим. И принялся работать изо всех сил, с поразительной скоростью и ловкостью. Он умудрился связать невиданный, гигантских размеров сноп, вызвав всеобщее изумление, а отстающая бригада вышла вперед. Виктор не афишировал свое участие в этой победе, но девушки из бригады-победительницы о ней умалчивать не стали. Они сплели венок из пшеничных колосьев и торжественно надели Виктору на голову.
Так в древности венчали человека, предназначенного для жертвоприношения в праздник Урожая. Но девушки вряд ли об этом знали. К волнистым светло-русым волосам и глубоким синим глазам юного комсомольского секретаря так шло украшение из хлебных колосьев! Этот пшеничный венок на голове Виктора так же символичен, как прилипший к шее лист в его сне. А девушки, конечно, весело шутили и смеялись, украшая своего комсорга. Они тут же сочинили и спели подходящую к случаю песню. Может быть, Виктор подыграл им на своей мандолине, которая, несомненно, была при нем – ведь он был хороший музыкант, и ему ничего не стоило подхватить налету любую мелодию.
Судьба и подвиг Виктора Третьякевича
Из комсоргов в партизанские связные
Родился Виктор в селе Ясенки Горшеченского района Курской области 9 сентября 1924 года, младшим ребенком в семье Иосифа Казимировича и Анны Иосифовны Третьякевичей, у которых было еще два сына, Михаил и Владимир, и дочь Мария. В 1932 году вслед за Михаилом, приехавшим сюда работать на шахту, семья перебралась на Сорокинские рудники на Донбассе (вскоре этот шахтерский городок получил название Краснодон). В том же году Виктор пошел в школу. Лучший и любимый ученик учителей по разным предметам, он страстно увлекался музыкой, писал заметки, которые публиковались даже в городской Краснодонской газете «Социалистическая Родина», с готовностью и очень успешно занимался с отстающими в учебе одноклассниками.
В 1939 году Виктор стал комсомольцем, и уже через несколько месяцев возглавил комсомольскую организацию школы. «Представляете, когда назвали мою фамилию, все почему-то захлопали в ладоши, а я готов был сквозь землю провалиться. Потом голосовали - ни одного голоса против», - поделился он тогда с родителями. Доверие, которое оказали ему ребята, Виктор воспринял как высокую честь, хотя многие одноклассники в своих воспоминаниях особо отмечали его исключительный слух и прекрасные музыкальные способности, как бы намекая на то, что ради общественной работы он пожертвовал своим даром.
Жена старшего брата Михаила, который к тому времени жил в Ворошиловграде, вспоминала, что, приходя к ним в гости, Виктор сразу садился за пианино, инструмент, который мечтал освоить, но в Краснодоне у него не было такой возможности. Виктор еще ребенком легко научился играть на мандолине и гитаре, а потом и на балалайке, которую подарил ему старший брат, и всегда с радостью откликался на просьбы родителей, ублажая их по вечерам любимыми мелодиями. Его мать Анна Иосифовна однажды обмолвилась и о том, что в детстве он как-то самостоятельно попробовал играть и на скрипке, и у него сразу стало получаться. Как видно, кто-то дал Виктору инструмент, в доме у Третьякевичей скрипки не было. Родственники дружно говорили о том, что музыка давалась ему без труда. Но это был не единственный из его талантов.
«Секретарство для Виктора было делом новым и вначале (пока он втянулся в работу) отнимало у него много времени. Даже успеваемость у него снизилась, да и сам он похудел. Только глаза горели лихорадочным блеском (от бессонницы, как объяснял Виктор)», - поведала Анна Борцова, его школьная подруга, которая сидела с ним за одной партой. Но, по ее свидетельству, Виктор быстро освоился и проявил выдающиеся организаторские качества: «Помню, он заметно отличался от многих ребят своею вежливостью, тактом, суждениями. У ребят он пользовался большим авторитетом, да это, пожалуй, и понятно. Он на голову стоял выше многих из них. Особенно я любила наблюдать, как из всей массы выступлений, замечаний, Виктор выбирал и формулировал то, что удовлетворяло людей с самыми различными, казалось, настроениями… Он все больше забирал в руки работу отдельных товарищей, в результате чего поднялась дисциплина комсомольцев». Под руководством Виктора Третьякевича школьная комсомольская организация была признана одной из лучших в городе. Он принадлежал к тем, кто не выносил формализма, зато с легкостью поднимал за собой ребят то сажать молодые деревца, то сколачивать скворечники для птиц, а созданный и возглавляемый им школьный струнный оркестр, с успехом исполнявший русскую и украинскую народную музыку, прославился на весь город.
Анна Борцова, будучи близким Виктору человеком, рассказала еще один интересный факт: «В это время уже шла война между гитлеровской Германией и Западом. Близко к сердцу Виктор принимал то, что происходило на Западе. Поглощение Чехословакии, Австрии, походный марш гитлеровцев по земле Франции («продали Францию»,— как говорил Виктор), сильно действовали на него. Иной раз его трудно было вывести из задумчивости, когда он что-то механически чертил карандашом, откликался или, как мы говорили, возвращался к нам после повторного вопроса».
Виктор глубоко интересовался международной политикой, много читал, размышлял о происходящем в мире и делал собственные выводы, о чем говорит случай, также приведенный в воспоминаниях Анны: «Стояла суровая зима. Полотно железной дороги заносило снегом и тогда останавливалось движение поездов. Жизнь замирала. Виктору Третьякевичу сообщили, что срочно требуется комсомольцы для очистки путей. Как он добился этого — я не знаю, но к 12 часам ночи 21 человек комсомольцев с лопатами на плечах явились на работу. Из них восемь девушек. Снег бьет в лицо, забирается в рукава, а голос Виктора слышен время от времени:
— Давай, давай, товарищи, поборемся с бурей! А там, может, и с Гитлером придется бороться!
За этот возглас, который был известен всему коллективу, Виктора вызывали в райком (ведь Германия имела с нами договор). Что там было — я не знаю. На мои вопросы Виктор отшучивался».
Так, юный комсорг заранее готовил себя к предстоящей войне, настраивался на борьбу с фашизмом. И даже пытался говорить о ней с ребятами тогда, когда за такие разговоры можно было жестоко поплатиться. Его очень волновала проблема готовности страны, народа, комсомольской организации к неизбежной смертельной схватке с врагом. Кстати, уже во время существования Краснодонского комсомольского подполья Анна Борцова, догадываясь о деятельности Третьякевича, упрекала его в недоверии и скрытности. Виктор дал ей одно поручение и кое-что рассказал. Потом, когда он был арестован, Аня получила записку с единственным словом: «Уходи. В.» Как Виктор сумел это сделать, остается загадкой, но он предупредил школьную подругу, которую только начал посвящать в подпольные дела, и спас ей жизнь: Борцова скрылась, а к ней в дом действительно приходили полицаи. Видимо, к этому времени контакты Третьякевича с его прежними друзьями, возобновленные во время оккупации, уже отслеживались и брались на заметку, как бы осторожно он себя не вел, оберегая ребят от опасности.
О смелости и принципиальности, о гражданском мужестве Виктора как комсомольского активиста ярко свидетельствует его выступление на областной отчетно-выборной комсомольской конференции в сентябре 1940 года. Выступление 16-летнего члена райкома Третьякевича было резко критическим. Он говорил о том, что только за период с февраля 1939 по сентябрь 1940 года в районе сменилось четыре секретаря райкома комсомола, и это, конечно, не способствовало связи аппаратных работников с активом. Виктор возмущался командно-административным стилем работы первого секретаря обкома ЛКСМУ Голофеевского, который, проезжая через Краснодон, заправил машину всего в нескольких метрах от райкома и уехал, даже не повидавшись с членами бюро. Речь Виктора была направлена против бюрократической системы руководства, он выступал за демократизацию отношений внутри комсомольской организации. И надо отметить, что выступал убедительно - его критика была признана справедливой.
Когда началась война, Виктору еще не было 17-и. Он закончил только девять классов, но рвался на фронт и упрашивал старшего брата Михаила, работавшего в то время в Ворошиловградском горкоме партии, помочь ему в этом. Михаил не только не пошел на поводу у Виктора, но и сумел уговорить его эвакуироваться в Узбекистан, куда уже выезжали семьи партийных работников. Старший брат хотел отправить его к своей жене. Однако доехав до Куйбышева, юноша услышал по радио о разгроме фашистов под Москвой и, вдохновленный этим известием, решил вернуться. К тому времени, когда он добрался до Ворошиловграда, где теперь жили его родители, прошла уже половина учебного года. И тем не менее Виктор умудрился не только хорошо закончить десятый класс, но и с прежней добросовестностью выполнять общественную работу: он снова был комсоргом, выпускал школьную газету. Теперь ему шел уже восемнадцатый год.
Тем временем враг наступает на Донбасс. Еще в октябре 1941 года фашисты захватили большую часть главного угольного бассейна. В ноябре они были уже в Ворошиловградской области. Над городом нависла угроза оккупации. Эвакуировались промышленные предприятия. Михаил Иосифович Третьякевич, с сентября 1941 года – второй секретарь Октябрьского райкома Компартии Украины города Ворошиловграда, был одним из тех, кто руководил эвакуацией людей и оборудования. Уезжали из города и партийные работники. Оставались лишь те из них, кто был готов рисковать жизнью, налаживая подпольное сопротивление в фашистском тылу. К последним принадлежал и Михаил Третьякевич. По заданию партийного руководства на Ворошиловградчине создавалась подпольная сеть, вся область разбивалась на несколько частей, в каждой из которых должен был действовать подпольный обком и боевой партизанский отряд. Командиром одного из отрядов стал первый секретарь Ворошиловградского горкома партии И.М. Яковенко, а комиссаром М.И. Третьякевич. Однако наступление на Ворошиловград осенью 41-го года было остановлено. А когда летом 1942-го над городом нависла новая угроза оккупации, большая часть членов созданного минувшей осенью партизанского отряда или ушла на фронт, или уехала в эвакуацию вместе с оборудованием, которое предстояло смонтировать и запустить в работу на новом месте. Пришлось в срочном порядке подбирать новый состав, заниматься продовольственным обеспечением и вооружением, создавать базы и готовится к работе в тылу врага.
Михаил Иосифович вспоминал: "Когда мы формировали партизанский отряд, пришел ко мне Виктор. Он последние месяцы прямо-таки не давал мне проходу. Позвони в военкомат, чтобы взяли в армию. Я чувствовал, что воевать ему ещё придётся и не звонил. И вот он приходит ко мне в горком партии. Возьми меня в отряд. Я же немецкий два раза на курсах учил. Я водой обливаюсь холодной. Я все готов вытерпеть. Возьми в отряд. Не могу, понимаешь, не могу. Взял бы я Виктора, значит, по-родственному пришлось бы посылать на самые трудные задания. Володя был в армии, я уходил в партизанский отряд комиссаром. Через год и Виктор бы пошёл на фронт... Но он опередил события и пошёл к будущему командиру отряда, первому секретарю горкома партии И.М. Яковенко. Тот его взял в отряд". Виктор Третьякевич активно принимал участие в последних сборах и приготовлениях, которые начались 7 июля и длились всего неделю. 13 июля 1942 года партизаны уходят в лес. А 17-го Ворошиловград занимают фашисты.
Наспех сколоченный отряд в количестве 48 человек был разбит на четыре группы, каждая имела свое место базирования. Вооружение составляло 35 автоматов, 18 винтовок и 150 гранат. Продовольственные базы заранее разместить не успели. Группы получили продукты только 20 июля. Штаб отряда во главе с командиром И.М. Яковенко и комиссаром М.И. Третьякевичем расположился между хуторами Паньковка и Христовое. Здесь, в Паньковском лесу, участники отряда дали партизанскую клятву.
Всего в отряде было семь комсомольцев, среди них Надежда Фесенко, секретарь подпольного горкома комсомола Ворошиловграда, вскоре назначенная секретарем подпольного обкома; ее подруга Галина Серикова, секретарь Октябрьского райкома комсомола Ворошиловграда, впоследствии секретарь подпольного горкома; и Виктор Третьякевич, утвержденный связным обкома и членом горкома. Семеро ребят и девчат составляли комсомольскую ячейку отряда и должны были выполнять задачу по организации комсомольского подполья на Ворошиловградчине и координации его деятельности. На первое задание в Ворошиловград послали разведчиками Надежду и Виктора. Они пробрались в оккупированный город и вернулись с донесением о том, что из всех громкоговорителей на улицах звучит ложь о полном разгроме Красной Армии и призывы к сотрудничеству с новой властью. После этого штаб занялся выпуском листовок с призывами к населению не верить фашистской пропаганде и срывать мероприятия оккупационных властей по запуску оставшихся в городе предприятий, до оккупации работавших на нужды фронта. Позже, когда партизаны узнали о планах гитлеровцев угнать из Ворошиловграда на работы в Германию 4000 человек, в своих листовках они стали агитировать людей любыми средствами уклоняться от немецкой каторги, прятаться от облав. Распространять листовки в городе было делом комсомольцев. Часть листовок они расклеивали сами, часть передавали своим связным. Во время такой операции по распространению агитационных материалов одна из связных городского комсомольского подполья рассказала им о складе с боеприпасами у мельзавода №1. Возвращаясь после этого задания, Надежда, Виктор и другие ребята, сняв охрану склада, взорвали несколько штабелей снарядов. Это была смелая, безупречно проведенная диверсия в городе.
Виктор закладывал взрывчатку при подрыве переправы через реку Сиверский Донец у села Веселая Гора, а также двух наведенных немцами понтонных мостов через Донец возле хутора Обозное. Благодаря этим акциям партизаны сорвали доставку на фронт вражеской военной техники. Как разведчику пригодилось Виктору и знание немецкого языка: подкравшись близко, он мог подслушивать разговоры немецких солдат, добывая важную для партизан информацию. Так, когда в направлении Обозного было обнаружено непонятное сооружение, Виктор услышал, как немцы передают метеосводку на ближайшие аэродромы. Сооружение оказалось метеостанцией. Партизаны ее взорвали. Во время вооруженных столкновений с врагом Виктор четко и быстро выполнял приказы командира, метко стрелял и метал гранаты. Он показал себя смелым и дисциплинированным бойцом.
В условиях Донбасса, где преобладает открытая местность, а леса – лишь в овражках, балках, по берегам рек, отдельным группам партизанского отряда, чтобы не быть обнаруженными, приходилось часто перемещаться, не всегда имея возможность предупредить товарищей о смене дислокации. Обеспечение связи между группами оказалось непростой задачей. Тем более что, участвуя наравне с остальными в боевых операциях, девушки и юноши, партизаны-комсомольцы, были не только связными между группами отряда, но и ходили в Ворошиловград на связь с городским подпольем.
Связь с одной из четырех групп отряда, возглавляемой командиром Литвиновым, была полностью потеряна. Поиски не давали результатов, и партизаны о ее судьбе ничего не знали. Впоследствии стало известно, что в группе оказались двое ненадежных людей, которые сбежали. Очевидно, они навели немцев или полицаев на базу группы, потому что база оказалась разгромлена, партизаны остались без продуктов и оружия. Выдали предатели и имена руководителей партизанского штаба, и товарищей из своей группы, и даже указали адреса некоторых из них. По крайней мере, два человека из этой группы были схвачены фашистами по возвращении домой. Командир группы, Литвинов, после неудачных попыток выйти на связь со штабом отряда, который вынужден был часто менять дислокацию, отправился в Волошинский район Ростовской области, где ему удалось создать новую партизанскую группу из попавших в окружение советских солдат и офицеров. К ноябрю она насчитывала до 50 человек. Политрук другой группы, на поиски которой не раз отправлялись связные, позже пришел в штаб и сообщил, что когда в самый первый день группа прибыла на место дислокации, там была бомбежка, немцы шли лавиной, и партизаны повернули назад, в сторону города. Командиром этой группы, насчитывавшей 14 человек, был коммунист А.И. Бобров. Впоследствии выяснилось, что за день до оккупации Ворошиловграда, то есть 16 июля, Бобров приказал своим бойцам разойтись по домам «до особого распоряжения», а сам бежал в Ростов-на-Дону. С приходом немцев он вернулся в Ворошиловград, легализовался и сознательно встал на путь сотрудничества с оккупантами. Бобров выдал врагу всю информацию, которой располагал: не только личный состав, пароли, вооружение и базы отряда, но и имена всех известных ему коммунистов, оставленных для подпольной работы. Так, в одном отряде численностью менее полусотни человек оказалось трое предателей.
К этому следует добавить, что первоначально в качестве секретаря подпольного обкома на оккупированной Ворошиловградчине ЦК ЛКСМУ оставил аппаратного работника Гайдученко. Архивные документы свидетельствуют о том, что Гайдученко получил необходимую для предстоящей работы информацию обо всех комсомольских активистах, оставшихся в тылу врага, в том числе о Г. Сериковой, Н. Фесенко, В. Третьякевиче, а также адреса явочных квартир и пароли некоторых подпольщиков руководящего состава. Однако обком не успел выделить Гайдученко связных и определить его место базирования. Оказавшись в такой ситуации, Гайдученко вступил в партизанский отряд Панчикова, который 13 июля отправился в Краснодонский район, но в пути попал под бомбежку, лишился продуктов, разделился на две группы, влившиеся в отступающие воинские части. 22 июля подразделение, в котором находился Гайдученко, обороняло подступы к Ростову-на-Дону. Здесь во время одной из вражеских атак Гайдученко вместе с другими оставшимися в живых бойцами попал в плен и был отправлен в концлагерь в Миллерово, но по дороге ему удалось бежать. Гайдученко направился в сторону Ворошиловграда. Пробираясь по лесистым берегам Сиверского Донца, он тщетно надеялся встретить партизан. В конце концов, измученный, он вернулся в Первомайск, к себе домой, где надеялся хотя бы отдохнуть. Здесь он был арестован по доносу старосты и доставлен в районную полицию. Начальник полиции, бывший инспектор районо Матвиенко хорошо знал Гайдученко как секретаря обкома и пригрозил ему расстрелом, если он не пойдет на сотрудничество с полицией и не сообщит все, что ему известно о коммунистах, партизанах, руководителях и связных комсомольского подполья. Спасая свою жизнь, партаппаратчик согласился не раздумывая. Все это стало известно после освобождения Ворошиловградчины от оккупации. Гайдученко был осужден как изменник Родины, но сведения об этом никогда не публиковались в печати. А пока секретарем подпольного обкома комсомола была назначена Надежда Фесенко. Гайдученко выйти на связь никак не пытался.
Вот в каких условиях действовал партизанский отряд Яковенко и Ворошиловградское городское подполье.
Итак, из четырех групп отряда реально существовали и поддерживали между собой связь только две. Но даже этими силами партизаны успешно выполнили задачу по антифашистской пропаганде среди населения. Они выпустили и распространили среди населения около 50 000 листовок. За все время оккупации Ворошиловграда фашистом не удалось наладить регулярный выпуск продукции ни на одном оставшемся в городе предприятии. Население саботировало фашистские мероприятия, зверства и репрессии только усиливали ненависть к захватчикам.
Отряд действовал достаточно активно для того, чтобы вызвать ярость оккупантов. В район хутора Паньковский было брошено около 300 карателей. Ранним утром 6 августа (как свидетельствуют записи М. И. Третьякевича) они обстреляли лес из орудий и минометов, после чего начали переправляться через Донец. Лес был небольшой и редкий. Партизаны не вступили в открытый бой с многократно превосходящими силами врага и стали отходить вниз по Донцу. М.И. Третьякевич и И.М. Яковенко, ведя каждый по группе партизан, должны были встретиться в условленном месте. Но эта встреча не состоялась. Значительная часть отряда в итоге была уничтожена, оставшиеся в живых его члены оказались рассеяны. И.М. Яковенко погиб. Виктор, Надя и Галя во время столкновения группы Яковенко с карателями выполняли задания командира в городе и уцелели. Известно также, что Яковенко отправил Виктора в Ворошиловград с заданием по подпольной работе за два дня до своей гибели, фактически отослав из отряда, над которым, как уже стало ясно, нависла угроза, и подчиниться этому приказу юноше пришлось против воли, скрепя сердце. Об этом Виктор впоследствии откровенно расскажет своему другу Василию Левашову при первой их встрече в Краснодоне.
Вернувшись каждый со своего задания, и Галина, и Надежда, и Виктор тщетно разыскивали Яковенко и его бойцов. Остался жив и Михаил Третьякевич со своей пятеркой, так же тщетно дожидавшийся Яковенко и его группу в условленном месте. Как договаривались с Яковенко, он ушел в Митякинский лес, не подозревая о том, что отряда уже практически не существует. Впоследствии Михаил Третьякевич пытался создать новый отряд, ходя по хуторам. Ему удалось организовать подпольную группу, которая вела диверсионную и пропагандистскую работу. В ноябре он ушел в Ворошиловград, где ему пришлось скрываться у подпольщиков, переходя с одной явочной квартиры на другую, поскольку гестаповцы его разыскивали и имели его приметы. Здесь он встретился с уцелевшими членами партизанского отряда Соболевым, Морозовым, Хмаренко и другими. Они возобновили выпуск антифашистских листовок. "Дорогие ворошиловградцы! Вся итальянская и часть немецкой армии разгромлены Красной Армией на Дону. Красная Армия успешно наступает. Фашисты пытаются закрепиться на правом берегу Донца. Не идите строить укрепления, прячьтесь, это поможет скорому приходу Красной Армии в наш город. Смерть немецким оккупантам!" – писал Михаил Третьякевич в листовке от 8 января 1943 года. Так, вернувшись из леса в город, оставшиеся в живых боевые товарищи продолжали антифашистскую борьбу.
С учетом лихорадочной поспешности, с которой был заново создан отряд, в условиях степной местности с небольшими лесными участками, печальная судьба его закономерна. Как выяснилось позже, предательство двоих сбежавших еще в самом начале деятельности отряда членов группы Литвинова и командира другой группы Боброва имело далеко идущие трагические последствия. В руках фашистов оказались списки партизан, в которых были имена связных с Ворошиловградским подпольем: секретаря подпольного обкома комсомола Надежды Фесенко, секретаря подпольного горкома комсомола Галины Сериковой, члена подпольного горкома комсомола Виктора Третьякевича. Впрочем, относительно Виктора можно сомневаться, знали ли о нем Бобров и двое других предателей: младший брат комиссара был зачислен в отряд последним и в предварительных списках партизан не значился. Зато он был известен предателю Гайдученко как видный комсомольский активист, оставшийся для подпольной работы.
Еще перед уходом в лес Надежда Фесенко завербовала в Ворошиловграде 28 комсомольцев, подпольщиков-одиночек, которые не знали друг о друге, и несколько связных, через которых координировалась их работа, передавались задания и информация. Находясь в отряде, и Надежда, и Галина, и Виктор неоднократно ходили в город на встречи со связными. Все трое знали их лично, как и адреса явочных квартир, пароли, шифры. После разгрома отряда и тщетных поисков его уцелевших членов в лесу комсомольцы на горьком опыте могли сделать вывод, что в существующих условиях для организации активного антифашистского сопротивления эффективнее находиться в населенных пунктах, среди людей. Какое-то время Виктор остается в Ворошиловграде, продолжая работу в комсомольском подполье. По мнению некоторых исследователей истории антифашистского сопротивления на Луганщине, подпольный обком комсомола в лице Надежды Фесенко направил Виктора в Краснодон, город, где он вырос и как активист, секретарь комсомольской организации школы имени Ворошилова и член райкома, хорошо знал молодежь. К такому выводу приходил и Михаил Третьякевич. Если Надежда и Виктор встречались после разгрома отряда, то по логике иначе быть и не могло. Самой Надежде, правда, приходится скрываться на хуторе недалеко от Ворошиловграда - оставаться в городе для нее становится опасно. Если же Надежда и Виктор в поисках следов своих погибших товарищей разминулись, Виктору оставалось самостоятельно принять все то же решение, руководствуясь все той же логикой. И командир Яковенко, и комиссар Михаил Третьякевич не раз говорили комсомольцам, что в случае гибели отряда они обязаны продолжать борьбу, взяв на себя ответственность за подпольную работу. К тому же Виктору было известно, что согласно решению ЦК ЛКСМУ в Краснодоне должен находиться Гайдученко, выйти на связь с которым было его прямой обязанностью как связного обкома комсомола. Словом, все пути вели Виктора в Краснодон.
Надя упорно, но безрезультатно пыталась выяснить, что случилось с партизанским отрядом. Утечка секретной информации к врагу через предателя Боброва и дезертиров из группы Литвинова способствовала тому, что Галина Серикова и Надежда Фесенко уже в октябре (3-го и 13-го числа соответственно) были арестованы и оказались в фашистских застенках. Обе они героически погибли, не дав врагу никаких сведений о Ворошиловградском подполье. Немного позже так же суждено было погибнуть и Виктору Третьякевичу в Краснодоне. Его брат Михаил, за чью голову фашисты назначили вознаграждение в 20 000 марок, отмечал, что жизнью и возможностью продолжать борьбу он и его товарищи, ворошиловградские подпольщики, обязаны мужеству и стойкости Виктора. Но прежде, чем попасть в руки палачей, отважный комсомольский вожак успел с честью выполнить свое задание.
Комиссар «Молодой Гвардии»
(Создание и деятельность Краснодонского комсомольского подполья)
В августе Виктор Третьякевич появляется в Ворошиловграде, где все еще жили его родители, и приступает к делу. Мать Виктора Анна Иосифовна рассказывала, что, вернувшись домой, первые два дня он просидел в комнате и все время что-то писал. Тайком заглянув ему за плечо, мать прочла: «Смерть фашистским оккупантам!» «Что ты делаешь! Немцы постоянно ходят к соседу, могут и к нам заглянуть», - испугалась она. «Молодежь в Германию вербуют, надо убеждать не ехать», - ответил Виктор. Потом Виктор ушел и вернулся с незнакомыми ребятами. Его активные контакты с молодежью в оккупированном городе, встречи и тайные дела беспокоят мать. К тому же Виктор время от времени исчезает и отсутствует по несколько дней. К нему домой заходят разные незнакомые юноши и девушки. Мать понимает, что Виктор занимается очень рискованными делами. А в соседнем доме жила еврейская семья. Фашисты расстреляли ее, и теперь там поселился немецкий следователь, у него часто бывают полицейские. Квартира Третьякевичей как явка становится опасным местом. Оставаться в Ворошиловграде больше нельзя. Анна Иосифовна высказывает все это сыну. В ответ Виктор предлагает: «А что если нам вернуться в свою хату в Краснодоне?» Родители соглашаются. Виктор добывает тачку и вместе с отцом перевозит все необходимые вещи.
Окончательно переселились Третьякевичи в Краснодон где-то во второй половине сентября. И там, тотчас же по прибытии – те же встречи (правда, теперь уже со старыми друзьями и хорошими знакомыми), те же таинственные похождения и исчезновения Виктора. Если сопоставить свидетельства разных людей, становится понятно, что, живя в Ворошиловграде, он трижды наведывался в Краснодон (его там видели соседи), а перебравшись в Краснодон, ходил в Ворошиловград. В Краснодоне было много активной, боевой молодежи, страстно желающей сопротивляться фашистскому произволу, готовой вредить оккупантам всем средствами. Кое-кто из друзей Виктора уже действовал самостоятельно.
По инициативе Виктора Третьякевича две небольшие подпольные группы, созданные независимо друг от друга его бывшим одноклассником Сергеем Тюлениным и Иваном Земнуховым, которого он также очень хорошо знал, слились в одну.
Сергей Тюленин в школе был озорником и задирой. В свое время Виктору даже пришлось взять над ним шефство. Когда ребята виделись в последний раз, они были еще мальчишками. Всего за какой-то год оба очень изменились, выросли и возмужали, но безграничная отвага Сергея и неукротимая энергия Виктора, конечно же, остались прежними. Пока Виктор участвовал в партизанских диверсиях и обеспечивал связь отряда с Ворошиловградским подпольем, Сергей тоже не сидел сложа руки. Вместе со своими отважными друзьями он начал действовать сразу, как только враг занял Краснодон, в первый же день оккупации. Ребята подожгли несколько зданий бывших советских учреждений города, в которых расположилась на отдых фашистская солдатня. Группа Сергея еще до прихода немцев начала активно собирать в степи, по окрестностям города, в местах отгремевших боев, оружие, бутылки с зажигательной смесью, мины и патроны. В отличие от многих других будущих молодогвардейцах, эти ребята, большинству из которых еще не было 18-ти лет, не мечтали перейти линию фронта и воевать в Красной Армии – они сознательно готовились действовать против врага у него в тылу. Именно они первыми в оккупированном Краснодоне начали писать и распространять антифашистские листовки. Узнав о возвращении Виктора в Краснодон, на второй же день Сергей пришел к нему домой, прямо спросил, есть ли у него связь с партизанами, рассказал о своей группе и предложил действовать вместе.
Страстный любитель Пушкина и Лермонтова, поэт и признанный эрудит Ваня Земнухов был годом старше, ему уже исполнилось 19, но его не взяли в армию из-за близорукости. Он окончил другую школу. Одноклассники прозвали его «профессор». Иван мечтал стать юристом, собирался учиться дальше. Помешала война. А теперь ненавистные оккупанты безнаказанно хозяйничали в родном городе, не считая его жителей за людей. Как и Виктор, Иван пользовался среди своих товарищей большим авторитетом.
Ребята быстро нашли общий язык, ведь они были одержимы одной целью: во что бы то ни стало внести свой вклад в скорейшую победу над врагом. Чуть позже по предложению Сергея Тюленина организация была названа «Молодой Гвардией».
Первое собрание молодых подпольщиков состоялось в сентябре. В ряде источников указывается дата 29 сентября, следующий день после казни оккупантами тридцати двух шахтеров, отказавшихся работать на восстановлении взорванных шахт. 28 сентября в 11 часов вечера после пыток и издевательств, избитые и искалеченные, они были заживо зарыты в землю в центральном парке Краснодона. Весь город, по которому прокатилась весть об этой зверской расправе над лучшими рабочими, стахановцами и коммунистами, бывшими его гордостью, содрогнулся. Гнев и возмущение не могли не охватить молодежь, побуждая к мести. И довольно скоро в том же парке молодогвардейцы казнят двоих предателей-полицаев, непосредственных участников кровавой расправы. О мести фашистам за мученическую смерть героев-шахтеров говорится и в известном по роману Фадеева тексте клятвы молодогвардейцев.
Однако есть упоминания и более ранних дат создания штаба Краснодонского комсомольского подполья, вплоть до конца августа. Последнее явно сомнительно. Возможно, это объясняется тем, что осень 42-го года на Ворошиловградчине была необычайно теплой, в сентябре и даже в начале октября было по-летнему жарко и сухо. Это могло повлиять на воспоминания участников событий спустя годы.
Как бы там ни было, на первом же собрании инициаторы объединения разрозненных антифашистских молодежных групп Краснодона в единую подпольную организацию учредили ее штаб.
Ивана Земнухова избрали начальником штаба, Виктора Третьякевича – комиссаром. В состав штаба с самого начала его существования вошел и окончивший вместе с двоюродным братом Сергеем курсы радистов в разведшколе под Ворошиловградом Василий Левашов, один из немногих впоследствии оставшихся в живых молодогвардейцев. О деятельности «Молодой Гвардии» с первых ее дней он рассказал в своей книге «Брат мой – друг мой», посвященной памяти погибшего брата и товарища по подпольной борьбе Сергея Левашова. Василий часто бывал у Виктора дома, они близко общались и дружили еще до войны, будучи соседями, а в течение двух лет – и одноклассниками. В книге, посвященной брату Сергею, о первом собрании подпольщиков Василий рассказывает:
«Внимание всех сосредоточилось на Викторе: что скажет он? Виктор понимал, что мы ждем его слова. Сдержанно улыбаясь, обвел всех взглядом, потом произнес:
- Вы все, наверное, знаете, что немцы дошли до Волги и Кавказа. Красная Армия понесла большие потери и находится в трудном положении. Пора и нам включаться в борьбу. Мы с Ваней предварительно обсудили этот вопрос и предлагаем создать подпольную комсомольскую организацию. Как это сделать, давайте решать вместе.
- Витя, договаривай до конца наши предложения.
- Для руководства деятельностью подпольной комсомольской организации предлагается создать штаб. Так как избирать нас некому, сами объявим себя членами штаба. А вот начальником штаба я предлагаю избрать Ваню Земнухова.
Все с этим согласились.
- Теперь нам нужно избрать политического руководителя подпольной организации, то есть комиссара. Какие будут предложения?
- Тебя, Витя! - воскликнул Жора.
- Я тоже высказываюсь за то, чтобы комиссаром был Виктор, - сказал Ваня.
В оценке Виктора мы все были едины, признавая в нем авторитетного парня, умелого комсомольского организатора, имеющего опыт работы в комсомольском подполье в Ворошиловграде. Ценили мы в Викторе и смелость, которую он проявил в партизанском отряде. Его и утвердили комиссаром.
Затем разговор зашел о том, что наши люди на оккупированной территории лишены возможности иметь правдивую информацию об обстановке на фронте, о положении в советском тылу. Ведь не было ни газет, ни радио. Виктор предложил начать выпускать листовки, чтобы с их помощью информировать жителей города о действительном положении на фронтах Великой Отечественной войны, разоблачать ложь фашистской пропаганды.
- Давайте этот участок работы поручим Жоре Арутюнянцу, - предложил Ваня Земнухов. И Жору утвердили ответственным за агитационную работу.
После этого Виктор поставил вопрос об ответственности за сохранение тайны нашей организации.
- Все партизаны, - пояснил он, - при вступлении в отряд дают партизанскую клятву. Давайте и мы введем такое правило для всех, кто будет вступать в подпольную организацию.
Начали составлять клятву. За основу был взят текст партизанской клятвы, слова которой мы с Виктором помнили наизусть. Каждый, вступающий в подпольную организацию, должен дать торжественное обещание беспрекословно выполнять любое задание старших, хранить тайну организации, быть смелым и мужественным, всегда готовым пожертвовать жизнью в борьбе за независимость Советской Родины, беспощадно мстить немецко-фашистским захватчикам и их пособникам - предателям Родины, оказывать посильную помощь Красной Армии в разгроме врага».
Одним из активнейших участников организации с самых первых дней ее существования был и Георгий Арутюнянц, назначенный ответственным за агитационную работу. Первая встреча братьев Левашовых с Иваном Земнуховым, Владимиром Осьмухиным, Анатолием Орловым, Борисом Главаном, на которой будущие молодогвардейцы еще только поделились своими мыслями о том, кто из знакомых ребят заслуживает доверия, состоялась именно по его инициативе. На его квартире впоследствии была создана примитивная подпольная типография, печатались листовки. Георгию, покинувшему Краснодон, как только начались первые аресты молодогвардейцев, как и Василию Левашову, посчастливилось уцелеть после разгрома Краснодонского комсомольского подполья.
Присоединилась к «Молодой гвардии» и четверка известных во всей округе «шанхайских» силачей во главе с Анатолием Ковалевым по прозвищу Царек, чуть позже - первомайская группа под руководством Ульяны Громовой (во многих источниках руководителем этой группы называют Анатолия Попова). В эту группу входило девять человек, среди них – Майя Пегливанова, Виктор Петров. Вошедшую в организацию группу из поселка Краснодон возглавлял Николай Сумской. Василий Левашов по поручению штаба сформировал центральную группу, в которую вошли: его брат Сергей, Владимир Загоруйко, Юрий Виценовский, Владимир Осьмухин, Анатолий Орлов. Василий был командиром (руководителем) этой группы. По его свидетельству и по его же инициативе, к ноябрю месяцу членом «Молодой Гвардии» стала и Любовь Шевцова, с которой он учился на курсах радистов в разведшколе, правда, в разных учебных группах. К концу сентября подпольная организация насчитывала около 30 человек, а к концу ее существования, по последним данным исследователей, число членов приблизилось к 150.
Интересен один эпизод, ярко характеризующий организаторские и дипломатические качества комиссара «Молодой Гвардии». По утверждению Василия Левашова, Анатолий Ковалев при первой же встрече с Виктором Третьякевичем, которого подозревал в связи с партизанами, выразил желание присоединиться к подпольной борьбе или даже создать вместе с Виктором свой отряд, если такового еще не существует. Анатолий был принят в организацию не сразу. По мнению членов штаба, он и его друг Михаил Григорьев запятнали себя службой в полиции и не заслуживали доверия. Это был очень короткий и весьма загадочный для исследователей истории «Молодой Гвардии» эпизод биографии ребят. Их служба в полиции длилась всего несколько дней и закончилась тем, что оба были оттуда с треском изгнаны за непригодностью. Объяснялся этот инцидент якобы несознательностью (вернее сказать – недалекостью ума) спортсменов Анатолия и Михаила, поддавшихся на немецкую агитацию, но быстро раскаявшихся в своем позорном для комсомольцев поступке и горячо желавших искупить его участием в антифашистском сопротивлении. Однако Антонина Титова, любимая девушка Анатолия Ковалева, однажды рассказала, что поступить на службу в полицию его уговорил Виктор Третьякевич, считая важным иметь там своего человека, чья помощь может оказаться жизненно необходимой для подпольщиков. Возмущенная Антонина безапелляционно заявила Анатолию, что если он станет полицаем, она порвет с ним всякие отношения. Тем не менее, Анатолий и Михаил все-таки поддались на уговоры Виктора, но его задание провалили. Это были прямодушные, очень честные ребята, малопригодные для роли агентов антифашистского подполья в полиции. Вероятно, что Третьякевич встречался с ними по этому поводу еще до своего окончательного переезда из Ворошиловграда, когда наведывался в Краснодон, осторожно подготавливая почву для подпольной работы. Когда встал вопрос о приеме Анатолия и его группы в организацию, Виктор поручился за них и временно взял их под свою ответственность, как группу, чье руководство и связь со штабом возложил на себя. Это удовлетворило членов штаба, испытывавших недоверие к Ковалеву: если «бывшие полицаи» окажутся предателями, рассудили они, то выдадут только Третьякевича. Такое решение, очевидно, оказалось оптимальным выходом и для Анатолия с Михаилом: правда о провале первого подпольного задания вряд ли выставила бы их в лучшем свете. А так столь стремительная неудача ребят в полицейской карьере, о которой всем было хорошо известно, говорила скорее в их пользу. Вскоре это стало ясно всем. Ребята добросовестно выполняли задания штаба, которые получали через Виктора. Подозрения рассеялись. Группа Анатолия Ковалева влилась в организацию наравне с другими. Такая картина вырисовывается при сопоставлении воспоминаний, касающихся этого инцидента.
В книге Василия Левашова «Брат мой – друг мой» эта история рассказана в несколько ином варианте. Когда Виктор Третьякевич на очередном заседании штаба рассказывает о своем разговоре с жаждущим участвовать в антифашистской борьбе Анатолием Ковалевым, в ответ звучит возражение: недавно Ковалева и Григорьева видели на улице средь бела дня рядом с полицаями, а значит, эти ребята ненадежны, раз якшаются с фашистскими приспешниками. Виктор предлагает выяснить, правомерно ли возникшее подозрение, нет ли здесь ошибки. При выяснении оказывается, что Ковалев и Григорьев тогда оказались рядом с полицейскими случайно, и группу Ковалева принимают в организацию. И уже после этого приходит идея действительно внедрить Анатолия и Михаила в полицию как своих агентов. Но задача для ребят на поверку оказывается невыполнимой: они не могут участвовать в карательных акциях, поэтому из полиции их быстро выгоняют.
Тем не менее надо отметить, что в большинстве воспоминаний уцелевших участников «Молодой Гвардии» злосчастные несколько дней службы Ковалева и Григорьева в полиции упоминаются как мимолетный, но досадный инцидент в биографии спортсменов до их вступления в ряды комсомольского подполья, а не как первое задание, о котором, очевидно, из оставшихся в живых не было известно никому, кроме Василия Левашова. Василий был единственным уцелевшим членом штаба, а с другой стороны первым из друзей, с кем Виктор встретился по переезде в Краснодон.
Когда Виктор Третьякевич и Иван Земнухов привлекли в организацию побывавшего на фронте, попавшего в окружение и бежавшего из лагеря военнопленных двадцатитрехлетнего Ивана Туркенича, его, как старшего и уже имеющего фронтовой опыт, с подачи Виктора избрали командиром. Ребята готовили себя к серьезным, боевым делам. «Молодая Гвардия» росла. Виктор часто ходил в поселки Первомайка и Изварино. Как комсомольский активист он знал очень многих, и теперь встречался со знакомыми ребятами и девчатами, выясняя их настроения, устанавливал связи с теми, кто заслуживал доверия.
Молодогвардейцы быстро наладили выпуск листовок. Для того чтобы слушать сводки Совинформбюро, нужен был радиоприемник. Оккупанты во всех занятых населенных пунктах первым делом обязывали жителей сдавать радиоприемники, хранение которых каралось расстрелом, как и хранение оружия. Ребята отыскали неисправный радиоприемник, и Сергей Левашов, который еще до войны занимался в кружке радиолюбителей и хранил дома много радиодеталей, сумел его отремонтировать. Позже стараниями радиолюбителей радиоприемники появились и у ребят из других групп. Начали выпускать листовки с фронтовыми сводками. Писали их от руки. Каждую неделю в городе появлялись листовки с новым текстом. «В листовках «Молодой Гвардии» ощущаешь публицистический пафос Виктора Третьякевича», - отмечал В. Васильев в своей книге «Краснодонское направление». А матери Виктора Анне Иосифовне, когда она увидела одну из таких листовок, расклеенных в городе, знакомым показался почерк, принадлежавший хоть и не ее сыну, но кому-то из его друзей, одноклассников. Под листовкой стояла подпись: «Молодая Гвардия». Анна Иосифовна забеспокоилась. Виктор, выслушав замечание матери, признался, что эти листовки писали и расклеивали девушки, и пообещал: «В дальнейшем не будем так подписывать, чтобы не было подозрений на молодежь». Пока не раздобыли в разрушенной типографии местной газеты шрифт и не собрали на квартире у Георгия Арутюнянца примитивный печатный станок, листовки писали и переписывали от руки, практически все участники комсомольского подполья принимали участие в их тиражировании и распространении. Но львиную долю работы организаторы брали на себя: по свидетельству Георгия Арутюнянца (Запись беседы с Г.М. Арутюнянцем от 21 марта 1944 года), «Третьякевич, Земнухов писали по 200-300 листовок, каждому давали задание написать по 20 листовок».
«Ко мне домой пришли Анатолий Ковалев, Вася Пирожок, Миша Григорьев, с ними был и Виктор. Перед этим на базарной площади прошел парад донских казаков. Это событие мы обсуждали бурно, возмущались, что старые казаки, надев мундиры, штаны с красными лампасами, оголив шашки, демонстрировали свою готовность служить немцам. Виктор был более сдержан, хмурился, все думал о чем-то, лицо выражало озабоченность. Когда собрались ребята уходить, он спросил у меня, хочу ли я вступить в комсомол. Я удивилась - кто же меня примет сейчас в комсомол. Он улыбнулся и ответил: "Найдутся люди", а потом добавил - "подумай". Вот эти три слова - "найдутся люди" и "подумай" - я буду помнить всю жизнь. В жуткие дни оккупации, когда, казалось, жизнь остановилась, он активно начал сплачивать молодежь, вовлекать ее в борьбу. Он оставался комсоргом в нашем городе. Дня через три Виктор принес мне текст листовки, прочитал и сказал, чтоб я написала как можно больше экземпляров, а Анатолий (он имел в виду Анатолия Ковалева, который являлся моим другом и который после побега из-под расстрела скрывался у меня) ночью разбросает их по базару. Начиналась листовка словами: "Прочти и передай товарищу!" И дальше о Сталинградских боях».
Эти воспоминания Антонины Титовой относятся к октябрю 42-го года. Антонина с Анатолием тогда написали несколько десятков экземпляров. Таково было, по словам самого Виктора, первое комсомольское задание Антонины, как заметила она в другой раз, возвращаясь к тому случаю с листовками, и прибавила, что если бы Третьякевич действительно выдал участников комсомольского подполья, она бы тоже была арестована. Свидетельство Антонины Титовой показывает, что Виктор в условиях оккупации привлекал активную молодежь в комсомол и одновременно – к сотрудничеству с «Молодой гвардией». С другой стороны, некоторые молодогвардейцы еще не были комсомольцами. Так, Радий Юркин, которому осенью 42-го года было только 14 лет, рассказывал, как его принимали в комсомол в хате Третьякевичей, где проходили многие собрания штаба. В условиях подполья юношам и девушкам выдавались временные комсомольские удостоверения, в которых стояла подпись «комиссар Славин» - это была подпольная кличка Виктора Третьякевича. Получил такой билет из рук Виктора и Радий Юркин, еще один уцелевший участник и свидетель боевых дел «Молодой Гвардии».
С появлением возможности печатать листовки их тираж увеличился, а у полицейских прибавилось работы. За время существования Краснодонского комсомольского подполья было выпущено 30 наименований листовок. В самодельной типографии трудились Георгий Арутюнянц, Иван Земнухов, Владимир Осьмухин, Василий Левашов и Виктор Третьякевич. Первый тираж был распространен по городу к 7 ноября. Подробно рассказано об этом в книге Георгия Арутюнянца «Выросли мы из пламени».
Во всем, что касается содержания деятельности «Молодой Гвардии», совершенных ею диверсий против оккупантов, роман Александра Фадеева, как и снятый по нему фильм Сергея Герасимова, достаточно достоверны. Но и в романе, и в фильме отсутствует имя настоящего комиссара Краснодонского комсомольского подполья и главного инициатора большинства антифашистских акций. Так, по свидетельству Радия Юркина, идею отметить 25 годовщину Октября красными флагами на самых высоких зданиях города подал на одном из заседаний штаба именно Виктор Третьякевич. Среди тех, кому доверили исполнение этой акции, был Сергей Тюленин – ему предстояло повесить красный флаг на здание школы №4, в которой он одно время учился. Фашисты разместили в этом здании дирекцион. Чтобы полицаи не сорвали флаг сразу, Сергей предложил его заминировать. Предложение Сергея члены штаба приняли. Из подвала разрушенной бани, где ребята устроили тайный склад боеприпасов, взяли мину. В ночь с 6 на 7 ноября Сергей выполнил задание, вывесив флаг и пристроив мину под крышей. На других зданиях под флагами прикрепили таблички «заминировано». Это напугало полицаев – флаги 7 ноября провисели достаточно долго, их успело увидеть большинство жителей Краснодона. Многие люди плакали от радости.
Краевед и исследователь истории Донбасса Владимир Подов, изучавший деятельность антифашистской организации Лисичанска, отметил, что там подпольщики готовили в то же самое время точно такую же акцию, которая сорвалась из-за внезапного ареста руководителя организации И.Д. Романова. Не говорит ли это о связи между Лисичанским и Краснодонским подпольем?
А в ночь с 4 на 5 декабря, ко Дню Конституции, дерзкую акцию в Краснодоне повторили. Люба Шевцова вместе с Майей Пегливановой, активной участницей группы Ульяны Громовой, забрались на большую трубу шахты №10, установили на ней красный флаг и прикрепили надпись: «Осторожно! Заминировано!» Труба была очень высокая. Флаг провисел на ней долго.
Виктор Третьякевич отметил 25-ю годовщину Октября успешной антифашистской диверсией. Еще утром 6 ноября комиссар пошел в Первомайск готовить операцию по минированию дороги Краснодон-Каменск. Ночью вместе с товарищами он заминировал деревянный настил моста. Вот как рассказывал об этом Василий Левашов: "Утром зашел я к Виктору Третьякевичу, который перед рассветом вернулся из Первомайки. Вместе направились к Земнухову. Его дом был совсем близко от школы, на крыше которой продолжал развиваться красный флаг. Так отмечалась 25 годовщина Октября в городе. А за городом ребята из Первомайской группы совершили диверсию. К ним еще утром 6 ноября ушел Виктор. На дороге из Краснодона в Каменск ребята заминировали мост. Участвовали Виктор, Попов, Главан, Петров, Бондарев. Утром 7-го там подорвалась немецкая машина". Захваченное оружие взяли себе ребята из Первомайска. По свидетельству Василия Левашова, акция была повторена близ железнодорожного моста на шоссейной дороге: "Решили устроить засаду у железнодорожного моста. Иван Туркенич разъяснил план нападения на машину. Виктор проверил исправность оружия, предупредил о мерах предосторожности... Быстро приближалась к засаде автомашина. Раздался взрыв... Мы скатились с насыпи, быстро сняли с убитых оружие и патроны".
Молодогвардейцы весьма успешно сорвали угон в Германию отобранного у населения скота, уничтожив охрану и разогнав коров по степи: из 500 голов полицаям удалось собрать не более сотни. План нападения разработал Виктор Третьякевич, четко распределив боевые задания между участниками. Не менее дерзкой и успешной антифашистской акцией было и освобождение военнопленных из лагеря, расположенного в селе Водяное, где проживал инициатор акции Владимир Загоруйко. А когда штаб «Молодой Гвардии» принял решение о поджоге немецкой биржи труда, чтобы сорвать массовый угон населения в Германию, Сергей Тюленин, Любовь Шевцова, Владимир Лукьянченко, Семен Остапенко и Виктор Третьякевич тщательно подготовили эту операцию, заранее выяснив расположение кабинетов в здании и их содержимого. В ночь с 5-го на 6-е декабря, пока другие ребята следили за улицей, чтобы в случае необходимости отвлечь полицейских, Сережа и Люба, аккуратно выдавив стекло, залезли через окно в здание биржи, облили полы, шкафы, двери горючей смесью и выбрались обратно на улицу. Осталось только бросить в окно горящую спичку. Василий Левашов, правда, рассказывал другую версию: под крышу биржи были заложены и подожжены три специально изготовленных горючих патрона. Биржа сгорела вместе с документами людей, предназначенных для угона на немецкую каторгу. Фашистам пришлось снова начинать перепись населения, но заново организовать намеченную отправку рабочей силы из Краснодона им не удалось. Огромная заслуга молодогвардейцев и в срыве запуска в работу шахт. Благодаря диверсионной акции Юрия Виценовского фашистская армия так и не получила столь необходимого ей угля, на который немцы очень рассчитывали. Не получили фашисты и хлеба: ребята подожгли скирды на полях. Краснодонское комсомольское подполье действовало смело, с размахом, нанося врагу реальный урон. За время своего существования организация осуществила не менее 39 диверсионных операций.
Между тем в оккупированном городе именно молодежь находилась в постоянной опасности. Многие ребята из принципа не желали работать при немцах – ведь это значило работать на врага. Безработная молодежь рисковала быть насильно отправленной в Германию, и этот вопрос снова и снова вставал перед юношами и девушками. Они должны были проходить медицинскую комиссию. Виктору Третьякевичу, получившему повестку почти сразу после возвращения в Краснодон, повезло: женщина-врач, работавшая в медкомиссии, оказалась его знакомой по Суходольскому пионерлагерю, куда до войны он ездил пионервожатым, и выдала Виктору справку о полной непригодности к физическому труду, благодаря которой он был снят с учета. Но оформить освобождение для всех было невозможно. Тут и пришла мысль о клубе, в который можно было бы трудоустроить ребят и девчат. В ноябре 42-го года директором клуба имени Горького стал двадцатидвухлетний коммунист Евгений Мошков. До этого он работал в электромеханических мастерских вместе с коммунистом Ф. П. Лютиковым, которому многие исследователи истории «Молодой Гвардии» и приписывают идею использования клуба как места встречи подпольщиков и прикрытия их деятельности. Лютиков, как человек, добровольно согласившийся работать на немцев, пользовался у оккупационных властей некоторым доверием. Ведь, будучи коммунистом, он повел себя не так, как те тридцать два шахтера, отказавшиеся восстанавливать взорванные шахты и заживо закопанные в городском парке 28 сентября. Немцы считали Лютикова человеком, пересмотревшим свои взгляды, то есть коллаборационистом. Между тем нетрудно было догадаться, что его аккуратная и скрупулёзная работа сводилась к организации саботажа. Лютиков пытался создать в Краснодоне партийное подполье, которое, однако, так и не успело начать активно действовать. Молодогвардейцы действительно поддерживали с ним связь через Евгения Мошкова и принимали его советы. Немало исследователей истории «Молодой Гвардии» не сомневается в том, что именно Лютиков предложил немцам кандидатуру Мошкова на должность директора клуба. Оккупационные власти согласились на открытие клуба, ожидая от его администрации прогерманской пропагандистской работы. Евгений Мошков, в свою очередь, подобрал в руководство соответствующие кадры: администратором клуба стал Иван Земнухов, художественным руководителем – Виктор Третьякевич. Те трудоустроили в клубную самодеятельность практически всех активных молодогвардейцев, что избавляло последних от опасности угона в Германию и одновременно давало подпольщикам возможность открыто встречаться на репетициях, обсуждая свои дела. Повторив свой успешный школьный опыт, Виктор Третьякевич создал и возглавил кружок струнных инструментов (мандолина, гитара, балалайка), Иван Земнухов организовал драмкружок, а Анатолий Ковалев – спортивную секцию клуба, которая ставила силовые и акробатические номера. Ребята должны были подготовить показательный концерт, что они и сделали. Выступление молодежи немцам понравилось, хотя представленный репертуар и не отвечал задаче прогерманской пропаганды. Директор Евгений Мошков объяснил это тем, что на пропагандистско-воспитательную работу с творческой молодежью ему нужно время. Клуб продолжал свою работу до нового 1943 года, когда были арестованы все трое его руководителей.
Период работы молодогвардейцев в клубе имени Горького – время бурного численного роста подпольной комсомольской организации. Художественная самодеятельность служила удобным поводом для привлечения к работе новых участников. Зинаида Вырикова, бывшая пионервожатая, хорошо знавшая Виктора Третьякевича до войны как комсорга, вспоминала случайную встречу с ним на улице. «Зин, мы тут с ребятами решили струнный оркестр организовать. Пойдешь к нам на гитаре играть?» - сразу же пригласил Виктор. «Нет, Витя, не пойду я ни в какой оркестр. Не собираюсь я ни играть, ни петь, пока наши не вернутся в Краснодон», - ответила Зинаида.
Отбывшая срок как предательница комсомольского подполья и полностью реабилитированная впоследствии, Зинаида утверждала, что она ничего не знала о «Молодой Гвардии» во время ее существования и не подозревала о том, зачем неугомонный Виктор Третьякевич возрождает в оккупированном городе молодежную музыкальную самодеятельность. Рассказав о встрече с ним, она давала понять: свой шанс узнать о подпольной деятельности Виктора упустила, но это ее не спасло. Комсомолка-активистка Зинаида Вырикова боялась немцев, но судьба уготовила ей удар с другой стороны, с приходом Красной Армии, которого она с таким нетерпением ждала. Однако Василий Левашов был убежден, что Вырикова выдала полиции список всех известных ей краснодонских комсомольцев. Конечно, эта информация могла иметь и другие источники, кроме насмерть перепуганной за свою жизнь бывшей пионервожатой. Очевидно, что Вырикова представляла собой полную противоположность Третьякевичу и его товарищам, прежде всего таким, как Иван Земнухов и Майя Пегливанова, которые, как и Виктор, были комсоргами в своих школах. Будь Зинаида в курсе дела, при определенных обстоятельствах она вполне могла выдать их из страха, чтобы отвести опасность от себя самой. Однако комиссией по реабилитации Зинаиды Выриковой доказано, что в действительности ничего этого не было. С выводами комиссии не соглашался Владимир Минаев, младший брат члена первомайской группы Нины Минаевой. Владимир утверждал, что Вырикова во время деятельности подпольной организации активно общалась с Антониной Мащенко, принадлежавшей к группе Сергея Тюленина. Владимир Минаев вспоминал, как собственными ушами слышал из разговоров девушек, приходивших к его сестре, будто бы они видели у Выриковой список фамилий ряда участниц комсомольского подполья и опасались предательства со стороны Зинаиды. Он опровергал утверждения Зинаиды о том, что все время оккупации она просидела дома и ни с кем не общалась, боясь привлечь к себе чье бы то ни было внимание. Таким образом, и после официального снятия всех обвинений вопрос о причастности Зинаиды Выриковой к разгрому подпольной организации продолжал вызывать споры, хотя никаких реальных доказательств нет.
Меж тем Антонина Титова вспоминает, что оказавшийся в руках молодогвардейцев клуб имени Горького был полон молодежи со всех концов города, «там кипела жизнь». А подпольщики в нем чувствовали себя хозяевами. У этого явления, несомненно, существовала и обратная сторона: позволительно усомниться в том, что охваченные творческим энтузиазмом ребята соблюдали правила конспирации с той же строгостью, что и прежде, когда они по одному, с интервалом не менее чем в десять минут приходили на собрания в хату к Виктору Третьякевичу, на квартиру к Георгию Арутюнянцу и к другим своим товарищам, прося родителей последить за улицей. Теперь у них было легальное прикрытие, и это ослабляло бдительность. Если на собраниях штаба дома у ребят встречались только организаторы и руководители групп (хотя и тогда правило не всегда соблюдалось), и знакомство между собой рядовых членов этих групп в качестве участников организации как бы исключалось, то на работе в клубе собиралась большая часть (более половины) всей организации, которая продолжала расти. Впрочем, многие и так друг друга знали и, доверяя своим довоенным связям, порой теряли чувство опасности. Это обстоятельство необходимо иметь в виду, чтобы понять одну из существенных причин, впоследствии повлекших за собой гибель такого количества юных подпольщиков.
И все же роковую роль в судьбе «Молодой Гвардии» сыграли обстоятельства, десятки лет не предававшиеся огласке: ведь они бросали тень на того, чей идеальный образ, созданный сначала писателем Александром Фадеевым, а затем режиссером Сергеем Герасимовым и актером Владимиром Ивановым, моментально превратился в икону.
Заговор против комиссара
Все в той же книге «Брат мой – друг мой», посвященной памяти погибшего брата Сергея, Василий Левашов пишет, что Олег Кошевой присоединился к «Молодой Гвардии» уже на втором собрании штаба, проходившем на квартире Ивана Земнухова, который его и пригласил, тут же был принят в члены штаба и назначен ответственным за безопасность организации. Однако в стенограмме «Беседы с Левашовым В. И., членом штаба “Молодая Гвардия”» от 10/II/1948 года зафиксированы слова Василия Левашова о том, что Олег Кошевой вступил в организацию в октябре, а не в сентябре. В беседах и письмах Василий также подчеркивает, что Олег появился позже, чем остальные члены штаба. Но, видимо, акцентировать это в книге – значило ставить препятствие к ее изданию. А Георгий Арутюнянц, который формально не был членом штаба, но присутствовал на большинстве собраний как ответственный за агитационную работу, утверждал, что Кошевой пришел в организацию перед 7 ноября. Ноябрь 42 года как время появления Кошевого в организации фигурирует и в воспоминаниях Радия Юркина. Об этом же говорит и Антонина Титова. Краевед и специалист по истории Донбасса Владимир Подов, после старательного изучения архивных документов посвятивший «Молодой Гвардии» три книги, также утверждает, что Олег Кошевой до ноября к Краснодонскому комсомольскому подполью никакого отношения не имел.
Существует ряд документов, устанавливающих данный факт наряду со многими другими, не оставляющими камня на камне от созданного на основе романа Фадеева мифа о роли Кошевого в «Молодой Гвардии», и первый из этих документов датирован 25 мая 1956 года, то есть почти за 3 года до официальной реабилитации Виктора Третьякевича. Это «Докладная записка инструктора ЦК ВЛКСМ В. А. Ванина секретарю ЦК ВЛКСМ А. Н. Шелепину о результатах проверки в г. Краснодоне некоторых вопросов деятельности "Молодой гвардии" г. Краснодон — Москва». Уже тогда, в 56-ом, исследуя имеющиеся сведения и показания живых участников событий, авторы докладной записки пришли к однозначному выводу о том, что Олег Кошевой не мог принимать участия в создании Краснодонского комсомольского подполья и видной роли в нем не играл.
В последней своей работе по данной теме, озаглавленной «Загадки и тайны Молодой Гвардии», Владимир Подов отрицает саму принадлежность Кошевого к организации, созданной Виктором Третьякевичем и Иваном Земнуховым. Автор доказывает, что (за вычетом заслуг, отнятых у Виктора Третьякевича и приписанных главному герою знаменитого романа Александра Фадеева) вся реальная деятельность Олега Кошевого была направлена на раскол этой организации за спиной у ее настоящего комиссара путем распространения клеветы, порочащей честь Виктора, а также откровенного обмана и подлога.
У подлога, о котором идет речь, имеются неопровержимые вещественные доказательства. Посвященный в эту тайну Василий Левашов в условиях культа Героя Советского Союза Олега Кошевого, разумеется, на протяжении многих лет не имел возможности предать ее огласке. До реабилитации Виктора Третьякевича все оставшиеся в живых молодогвардейцы были обязаны согласовывать свои воспоминания с официальной версией истории организации, а после во многом оставались заложниками собственных версий событий, созданных под давлением этой официальной истории. И все же Василий Левашов, Радий Юркин и Георгий Арутюнянц нашли в себе силы пойти против всеподавляющей власти мифа, что уже само по себе требовало исключительной смелости.
Из письма Василия Ивановича Левашова директору Краснодонского музея "Молодая гвардия" Александру Макаровичу Литвину от 14 ноября 1963 г.
«Олег Кошевой вступил в нашу организацию несколько позже, чем другие члены штаба. Мы принимали его в организацию, когда уже были распределены обязанности между членами штаба… Что же дало повод назвать О. Кошевого комиссаром? В работе нашего штаба был один неприятный случай. В конце декабря 1942 г., незадолго до арестов, Олег Кошевой пытался сформировать группу комсомольцев в 15 чел. и увести в лес. Он объявил себя комиссаром этой группы, забрал у Анатолия Орлова бланки комсомольских билетов и стал вручать их некоторым подпольщикам. На комсомольских билетах типографическим шрифтом заделана подпись: "комиссар "Молодой Гвардии" Славин - это кличка В. Третьякевича. Кошевой чернилами зачёркивал - Славин - и на этом месте чернилами писал свою кличку - Кашук. Любому человеку в этом нетрудно разобраться, взяв в руки один из сохранившихся комсомольских билетов. Через несколько дней после этого случая, 27 декабря 1942 года на квартире у В. Третьякевича состоялось заседание штаба. Из живых участников там присутствовали я и Г. Арутюнянц. На этом заседании Евгений Мошков, Иван Земнухов, Виктор Третьякевич разоблачали недостойные попытки Кошевого расколоть "Молодую Гвардию". Здесь он был строго предупреждён и за обман с комсомольскими билетами. Члены штаба ограничились резкой критикой и оставили Олега в составе штаба. Он извинился перед Виктором Третьякевичем».
Что касается упомянутых комсомольских билетов, в которых Василий, судя по его словам, собственными глазами видел зачеркнутую чернилами подпольную кличку Третьякевича «Славин» и вписанную подпольную кличку Кошевого «Кашук» (в этом же письме он, между прочим, сообщает, что Георгий Арутюнянц может засвидетельствовать то же самое), то они со временем подверглись более тщательной «корректуре». «При изучении этих билетов обнаружилось, что первоначально заделанная подпись на них тщательно выскоблена и вместо нее появилась новая подпись "Кашук"», - сказано в «Докладной записке комиссии ИМЛ при ЦК КПСС по изучению истории организации "Молодая гвардия" директору института П. Н. Поспелову о проделанной работе» от 28 августа 1965 года. Более тщательная экспертиза 1992 года выявила на одном из билетов следы первой стертой буквы «С». Таким образом, подделка доказана и задокументирована дважды, причем вторичная экспертиза поставила точку в истории с билетами, которую Василий Левашов назвал «неприятным случаем».
Но подделка билетов, вручать которые имел право лишь настоящий комиссар подпольной комсомольской организации – вещественное доказательство интриги и предательства. В своем письме Литвину Левашов лишь вскользь упоминает о попытке Кошевого отколоть от организации «группу комсомольцев в 15 человек и увести в лес», так, будто сам Василий не имел к этой группе никакого отношения. А между тем сохранился его же более ранний рассказ о несостоявшемся уходе в партизаны, который содержится в стенограмме «Беседы с Левашовым Василием Ивановичем, участником “Молодой Гвардии”» от 16 марта 1947 года. Вот отрывок из этого документа с незначительными сокращениями:
«Это было в конце ноября или в начале декабря месяца. Уже было холодно. Однажды мы шли с Олегом Кошевым из клуба имени Горького. Он говорит - у нас есть предатель… Олег Кошевой совершенно случайно имел встречу с одним раненым партизаном… Оказалось, что Виктор Третьякевич был у них в партизанском отряде, потом Третьякевич получил задание, которое он не выполнил, в результате чего был разбит партизанский отряд. После этого он пришёл в Краснодон. Стал работать здесь. Будто бы искупить свою вину. Но работал он от души, вкладывал в нашу работу всю свою душу, на мой взгляд это было так. Олег Кошевой предлагает отстранить Третьякевича от руководства, а ему пока ничего не говорить. Мы всем не сказали, а предупредили кроме штаба Серёжу Тюленина и Валю Борц, - больше никому не говорили. Как-то было очень странно. Отстранить Третьякевича от руководства - это слишком как-то много. Его все знали, ему верили, к нему все приходили за советами. Ничего не говоря Третьякевичу, Олег Кошевой пришёл к Орлову, взял у него комсомольские билеты, подписался и стал вручать... Я получил самый первый комсомольский билет... Олег отобрал 15 человек лучших товарищей и решил идти с ними в партизанский отряд. Он говорил, что имеет связь через какого-то Данилу с Ростовскими партизанами, куда и хотел вести нас. Он нам сказал, чтобы мы готовились, приготавливали тёплые вещи. В этих 15-ти были: Серёжа Тюленин, Валя Борц, Ванюша Земнухов, Олег Кошевой, я, В. Туркенич, Василий Борисов, Василий Пирожок, Анатолий Попов, Петров, Орлов, Жора Арутянц, Ульяна Громова и др… С отстранением Третьякевича у нас все перепуталось… Пришёл Ванюша Земнухов. Он сказал, что - мне это не нравится, не нравится то, что Олег, самовольно отстранив Третьякевича, устроил неразбериху, то, что нужно уходить к партизанам, а как им доверять, когда о них мы никогда ничего не слышали - об их действиях. Вышло так, что мы хотим уходить куда-то в неизвестность. Мы долго с Ванюшей и Жорой совещались… Потом я пришёл в клуб Горького и говорю Олегу: "Знаешь, Олег, нужно обо всем сказать Третьякевичу, потом, мы уходим, оставляем организацию в сто человек на произвол судьбы. Разве это дело?" Он вспылил… В это время Третьякевич приходит к Орлову: "Где билеты?" “Взял Олег Кошевой”. Третьякевич пришёл к Олегу, я был у него. Олег сказал Третьякевичу, что мы узнали о его предательстве партизанского отряда, что он предатель. Во время разговора я стоял в стороне и наблюдал за ним. Третьякевич очень спокойно возразил Кошевому: "Как вы могли поверить, что я могу сделать это!" Я думаю, что, обладай какой угодно силой воли человек, он все же потерял бы самообладание, когда бы его неожиданно и верно уличили. Человек с нечистой совестью не мог бы так вести себя… Олег сказал Третьякевичу, что он все сделал, что скоро они уходят. Но уход сорвался, точно и сам не знаю почему. Кажется, на следующий день пришёл Олег и говорит: "Давайте собирать деньги на выручку одного нашего товарища". Тогда Нину Иванцову поймали в полицию. Стали собирать по 30-50 рублей. На следующий день товарища выручили из полиции».
И дальше Левашов рассказал о последнем заседании штаба «Молодой Гвардии»:
«Собрались: Земнухов, Третьякевич, Кошевой, Туркенич, Попов Анатолий, Петров Виктор, Жора Арутюнянц. Я пошел за Мошковым. Мошков был в клубе. Это было 27 декабря, собиралась у Третьякевича. Когда мы пришли - заседание было в разгаре, выступал Третьякевич. Вошел Мошков, и все сразу переменилось, переменилась обстановка… Мошков ругал Олега за то, что он внес в организацию раскол, - за то, что он отстранил Третьякевича, что он хотел уводить организацию. /Сережи Тюленина здесь не было, но он был очень недоволен деятельностью Олега/».
Василий Левашов, очевидно, правдиво описывает ситуацию, в которой он заостряет внимание на особом свойстве натуры Виктора Третьякевича – исключительном самообладании, умении владеть собой, не поддаваться эмоциям ни при каких обстоятельствах. Именно это редкое качество, помимо честности, принципиальности, инициативности, чуткости и справедливости, делало его, как метко выразилась Антонина Титова, врожденным лидером. Именно поэтому еще в школьные годы, по воспоминаниям некоторых учителей, к Виктору обращались спорщики с просьбой рассудить их. Именно поэтому же и в подпольной организации «ему верили, к нему все приходили за советами», как констатирует Левашов. Во время боевых операций самообладание Виктора позволяло ему ясно мыслить, четко оценивать ситуацию, оперативно реагировать на ее изменения, эффективно действовать. Вот рассказ еще одного из оставшихся в живых после разгрома Краснодонского комсомольского подполья молодогвардейца Анатолия Лопухова: "Однажды мы решали вопрос, где достать оружие. И тут как раз появляется Сережа Тюленин и говорит: "Я узрел машину одну, можно взять оружие". Виктор был не очень разговорчив. Каждое слово у него было взвешено: "Раз Тюленин говорит, - сказал он, - пошли". Метров за двести до машины Сергей и Виктор дали знак, чтобы мы подождали. А потом позвал нас. Увидели шофера. Руки у него связаны, кляп во рту. А глазищи! В них ужас! В центре города, не в лесу его связали и, стало быть, прикончат. Операцию по обезвреживанию шофёра Сергей и Виктор провели безукоризненно. Взяли мы тогда и оружие. Виктора ребята любили. Уж на что Сергей Тюленин отчаянный парень, а очень дорожил дружбой с Третьякевичем. Я и сейчас беру пример с Виктора".
Кому-кому, а уж Василию Левашову боевые качества Виктора Третьякевича были хорошо известны. Поэтому вопрос Виктора закономерен: как его товарищи, знавшие его в деле, могли поверить, что он способен повести себя иначе, проявить трусость, стать предателем и лжецом? Он, который всегда так заботился о своих ребятах, беря на себя все самое трудное и опасное? Но, судя по некоторым отдельным высказываниям, Василий Левашов на какое-то время все же оказался сбит с толку его спокойствием, недоумевая: если бы у Виктора совесть была нечиста, он бы занервничал, испугался, начал юлить. Но ведь, с другой стороны, как можно было не возмутиться клеветой, с таким самообладанием ответить на тяжкое оскорбление, на этот совершенно неожиданный удар в спину? Кто бы не возмутился на месте Виктора коварной интригой у себя за спиной? Так, то же самое качество, которое делало его образцовым бойцом, лидером по умолчанию, наделяло естественным авторитетом, в ситуациях, в которых подавляющее большинство людей подводят нервы, выглядело странно, вызывало подозрения. И после всего этого Виктор Третьякевич, оказавшись в застенках полиции, постарается по максимуму взять на себя ответственность за провал организации, приняв львиную долю самых зверских истязаний, прикрыть своих неосторожных товарищей, которые, по-детски поддавшись на искушение возможностью влиться в боевой партизанский отряд, поверили слухам, порочащим честь их комиссара.
Рассказ Василия Левашова, цитаты из которого приведены выше, изобличают Олега Кошевого как если не автора, то соучастника коварной интриги, распространявшего клевету. Вряд ли Левашов сам придумал историю про раненого партизана из отряда, погибшего якобы по вине Виктора – это один из лживых слухов, распускавшихся Кошевым. Георгий Арутюнянц в беседе от 21 марта 1944 года, стенограмма которой тоже сохранилась, пересказывает другой слух на эту же тему: якобы Виктор Третьякевич предал отряд вместе со старшим братом, когда они шли через линию фронта. Автору этой нелепицы не было известно о том, что отряд Яковенко через линию фронта никогда не ходил, но ему было важно бросить тень на обоих братьев Третьякевичей, и на партизанского комиссара, и на комиссара «Молодой Гвардии». Очевидно, это не случайно.
Дикие, невероятные, противоречащие друг другу слухи о предательстве Виктором Третьякевичем партизанского отряда в Митякинском лесу родились из одного источника – лжи, исходящей от того самого «Данилы» (а точнее – «Деда Данилы»), якобы командира Ростовского партизанского отряда, в существовании которого резонно усомнился Иван Земнухов. Иван оказался прав. История партизанского движения на Донбассе тщательно изучена, но никаких следов деятельности названного отряда в ноябре-декабре 1942 года, как и сведений о его командире, за десятки лет обнаружить так и не удалось. О «Даниле» молодогвардейцы только слышали со слов Олега Кошевого, который, в свою очередь, получал информацию от сестер Ольги и Нины Иванцовых. От них и пришла дезинформация, порочащая имя комиссара «Молодой Гвардии».
О том, каким образом возникла связь сестер Иванцовых с пресловутым «Дедом Данилой», Владимир Подов в своей книге «Загадки и тайны “Молодой Гвардии”» пишет:
«Однажды вечером в городской дворец культуры потанцевать пришли двоюродные сестры Иванцовы. Как потом рассказывала Ольга комиссии профессора Ю. П. Петрова, им обеим приглянулся веселый статный парень, резво кружившийся в вальсе. Вроде, и он оказал им внимание, пригласив на танец. Завязавшаяся беседа сразу приняла доверительный характер. Парень рассказал девушкам, что он связной руководителя партизанского отряда Ростовской и Ворошиловградской областей, некого Деда Данилы. Незамедлительно последовало и предложение принять участие в борьбе против немецко-фашистских захватчиков. Сестры не остались в долгу. Они тут же рассказали связному таинственного Деда Данилы, что они уже являются членами молодежного подполья Краснодона и связаны с Олегом Кошевым. Словом, не задумываясь, раскрыли существование в Краснодоне подпольной организации».
Среди архивных документов сохранилась черновая запись беседы с бывшим заместителем директора института истории партии при ЦК компартии Украины Мултых Г.М. от 17.05.1992 года в г. Киеве. Текст документа настолько интересен, что его стоит привести полностью. Вот он.
«В мае 1965 г., я, являясь членом специальной комиссии по проверке заявления Е.Н. Кошевой о, якобы, дискредитации имени её сына О. Кошевого, как комиссара Краснодонской подпольной молодёжной организации "Молодая гвардия". Проверяя её заявление, мне пришлось принимать участие в официальном опросе членов этой организации, оставшихся в живых, - Нины Михайловны Иванцовой и Ольги Ивановны Иванцовой. Для того, чтобы они не смогли сговориться между собой, члены комиссии, после официальной беседы с Н.М. Иванцовой, которая проживала в г. Луганске, немедленно вылетели самолётом к О. Иванцовой, которая проживала в г. Кривом Рогу Днепропетровской области.
Из проведённого опроса Иванцовых мы выяснили следующее:
Летом 1942 г. двоюродные сестры Иванцовы проходили специальную подготовку при одной из воинских частей. Под натиском немецко-фашистских войск они совместно с отступающими частями Красной Армии отошли в район г. Ростова. А затем были переброшены для выполнения специального задания на оккупированной части Луганской и Донецкой областей в районе г. Луганск (Ворошиловград), Ордженикидзе (Енакиево), Горловки, Донецк (Сталино). Группа состояла из трёх человек: сестер Иванцовой и третьей девушки-радистки установочные данные которой в настоящее время я не помню. Со слов Иванцовых нам стало известно, что во время выполнения поставленного задания в районе г. Енакиево или Горловки (в настоящее время точно не помню) их группу задержали гестаповцы. После допросов в помещении гестапо и выяснения их личностей, девушка радистка была повешена на какой-то заводской трубе, а Иванцовы - освобождены из-под ареста. По их словам это произошло, якобы, потому что они выглядели грязными и оборванными нищенками.
Далее с их слов явствовало, что после ареста и "чудесного" освобождения они, якобы, неизвестно от кого получили задание вернуться в г. Краснодон и связаться с местным подпольем. По возвращению в г. Краснодон, спустя непродолжительное время, они со слов О.И. Иванцовой были вовлечены в молодёжную подпольную организацию членом её штаба О. Кошевым. В связи с тем, что О.И. Иванцова была давно и близко знакома с О. Кошевым, они рассказали ему о своей специальной подготовке и стали его связными. Вскоре на танцевальном вечере в одном из дворцов культуры г. Краснодона с ними познакомился молодой красивый парень, в которого они вдвоём влюбились. В процессе личного знакомства он им рассказал, что является личным "связным" некоего "Деда" и предложил обеим принять участие в борьбе с оккупантами. А так как, якобы, этот красивый юноша отдавал предпочтение Ольге, из-за чувства соперничества и ревности Иванцовы открылись ему, что они уже являются членами молодёжного подполья и связаны с О. Кошевым.
На следующий день этот "связной" передал через Иванцовых О. Кошевому о том, что "Деда" зовут "Данило", он командует партизанами Ростовской и Луганской областей и он предупреждает подполье об изменнике и предателе в рядах их организации по фамилии Виктор Третьякевич, которого необходимо немедленно изолировать от остального подполья. На очередной встрече на возникший вопрос, что же в таком случае делать, этот "связной", якобы, для спасения подполья от предателя В. Третьякевича, посоветовал через Иванцовых О. Кошевому в тайне от В. Третьякевича создать из членов организации партизанский отряд и мелкими группами покинуть город. При этом он пояснил Ольге Иванцовой, что "Дед Данило" не возражает, если ядро подполья вольётся в ряды партизан. В тайне от руководителя краснодонского молодёжного подполья В. Третьякевича, О. Кошевой совместно с И. Туркеничем, сестрами Иванцовыми, И. Земнуховым и другими, из ядра организации отобрали 15-17 человек и стали готовиться для ухода из г. Краснодона.
Как выяснилось со слов О. Иванцовой, никто этого "Деда Данило" из вновь созданной группы не видел, на предложенную встречу он не явился, а присылал лишь "связного". Причём, во время очередной встречи через сестёр Иванцовых, "связной" передал приказ "Деда Данило" Олегу Кошевому, немедленно вручить ему список организации, якобы, для специальной проверки. Данный приказ "Деда Данило" О. Кошевой выполнил и передал через Иванцовых ему подготовленный список ядра молодёжного подполья.
Получив список подполья, и невзирая на последующие настойчивые просьбы О. Кошевого, И. Туркенича и всех тех, кто состоял в отобранной ими группе, этот некто "Дед Данило" и дальше отказывался под разными предлогами от личной встречи с ними, заявляя, что он занят какими-то боевыми операциями в г. Горловке. Со слов Иванцовых только после получения списка "Данило" в самом конце декабря 1942 г. дал согласие на вывод людей из города.
В то же время штаб организации "Молодой гвардии" планировал во время празднования Нового 1943 г. осуществить в г. Краснодоне подрыв дирекциона и провести вооружённые акции против полиции и жандармерии, вплоть до поднятия вооружённого восстания, что также стало известно "Деду Данило" от сестёр Иванцовых и О. Кошевого. "Дед Данило" передал О. Кошевому свой очередной приказ, в котором в категорической форме потребовал не делать этого, так как в противном случае полиция и жандармерия расстреляют несколько сот мирных жителей.
Со слов О. Иванцовой, не выдержав угрызений совести, что все это происходит в тайне и за спиной руководителя организации В. Третьякевича, 28 декабря 1942 г. И. Земнухов сообщил ему о случившемся. На экстренно собранном заседании штаба В. Третьякевич спросил у О. Кошевого - кто такой "Дед Данило"? Однако вразумительного ответа не последовало. Спросив О. Кошевого, понимает ли он, что лезет "черту на рога", В. Третьякевич поставил вопрос об ответственности О. Кошевого, вплоть до расстрела. Со слезами на глазах и на коленях О. Кошевой просил у товарищей простить его. В этот момент с улицы в помещение где проводилось заседание штаба зашёл С. Тюленин, а немного позже В. Борц и сообщили, что совсем рядом находятся грузовики с продуктами и снаряжением, которое можно "экспроприировать". Посчитав инцидент законченным, члены штаба совместно с рядом членов организации отправились к этим автомашинам. Там были обнаружены и изъяты новогодние подарки и почта для гитлеровцев- фронтовиков.
Эта акция послужила немцам поводом для начала разгрома организации. Первыми рано утром 1 января 1943 г. были арестованы В. Третьякевич, И. Земнухов и Е. Мошков. За этими арестами последовали другие и в результате подпольная организация "Молодая гвардия" была разгромлена. В связи с начавшимися арестами Кошевой и сестры Иванцовы благополучно покинули город.
У меня и других членов комиссии сложилось мнение о том, что всё выше изложенное явилось причиной провала краснодонской подпольной организации "Молодая гвардия". Во-первых, либо Нина и Ольга Иванцовы были завербованы гестапо во время их ареста летом 1942 г. в Сталинской области и выполняли их задание. Во-вторых, либо сестры Иванцовы и О. Кошевой непроизвольно, в силу своей неопытности и неосторожности попали в ловушку, расставленную немецкой жандармерией и полицией, и выдали врагу молодёжное подполье. О наших подозрениях было доложено секретарю ЦК Компартии Украины т. Скибе, который посоветовавшись по телефону с ответственными работниками ЦК КПСС, велел нам в силу конкретных обстоятельств данные вопросы не предавать гласности.
Н.М. Иванцова и О.И. Иванцова в 60-е гг. КГБ не арестовывались, допросам с предупреждением об уголовной ответственности не подвергались. Для официальной беседы с протокольной записью они в органы КГБ также не привлекались».
Факты, изложенные в документе, соответствуют тому, что известно от самих сестер Иванцовых и все от того же Василия Левашова, который как-то рассказал более подробно о последнем собрании штаба «Молодой Гвардии» в хате у Третьякевича 28 декабря (в некоторых воспоминаниях фигурирует 27-е, и даже 26-е число – даты путаются). А мать Виктора Анна Иосифовна, которая во время собрания была во дворе, зайдя в хату погреться, слышала, как Евгений Мошков ругал Ивана Туркенича. Узнав об интриге против комиссара о странных сношениях с мифическим партизанским командиром, Евгений имел для этого все основания: ведь Туркенич – не мальчишка, как Кошевой, а взрослый человек, офицер с боевым опытом.
А вот что рассказывал о контактах с «Данилой» сам Туркенич в ноябре 1943 года: «...У нас была связь с так называемым "Данило". У него связным была Оля Иванцова. Только через нее мы имели связь с ним. Ни Олег, ни я его никогда не видели и сами с ним не могли добиться личной связи... Была и еще одна связь с "Андреем", тоже из этого же штаба, но и его ни Олег, ни я тоже никогда не видели. Они давали нам указания в отношении наших товарищей, чтобы перевести их в один из партизанских отрядов. В частности, было указание — отобрать наиболее надежных людей, не более 15 человек...» Нина Иванцова рассказывала комиссии профессора Петрова, что в день, когда Олег должен был пойти на свидание с «Данилой», Ольга принесла сообщение, что отряд «Данилы» под подозрением и приходить к нему нельзя.
Свидание так никогда и не состоялось. В нем не было никакой необходимости. Вражеская разведка получила список «наиболее надежных людей» - ядра комсомольского подполья, параллельно внеся раскол в организацию, руководимую членом Ворошиловградского подпольного горкома и связным обкома комсомола Виктором Третьякевичем, подорвав его авторитет при помощи дезинформации. Такой прием немецкая разведка очень часто использовала для борьбы с партизанским и подпольным движением. Прием работал почти безотказно, на него попадалась не только неопытная молодежь, но и взрослые подпольщики. Особенность работы приема на территории СССР заключалась еще и в том, что опровержение вражеской клеветы впоследствии оказывалось почти невозможно: в стране, переболевшей шпиономанией еще в 30-е годы, в условиях войны и оккупации повсюду искали предателей, верить любому навету уже стало традицией. И после войны имена героев-подпольщиков, ставших жертвами вражеской клеветы, десятилетиями оставались запятнаны. Это были идеологические мины, которые оставлял после себя враг. Но прежде всего они выполняли первичную задачу – раскол антифашистских организаций и последующий разгром.
Утечка информации о «Молодой Гвардии» в виде списка самых активных ее членов произошла во второй половине декабря, по ряду данных – в конце месяца. Аресты начались 1 января, хотя Ольга Иванцова в одной из бесед называла конец декабря. В той же беседе она привела и список участников отряда, который должен был покинуть Краснодон. Вот он: 1) Кошевой Олег; 2) Туркенич Иван; 3) Земнухов Иван; 4) Иванцова Ольга; 5) Иванцова Нина; 6) Борц Валя; 7) Тюленин Сергей; 8) Попов Толя 9) Фомин Дима; 10) Борисов; 11) Пирожок Вася; 12) Левашов Вася и 13, 14, 15 три бойца первомайца из отделения Попова Анатолия. Список, приведенный в цитированном ранее рассказе Василия Левашова: «Серёжа Тюленин, Валя Борц, Ванюша Земнухов, Олег Кошевой, я, В. Туркенич, Василий Борисов, Василий Пирожок, Анатолий Попов, Петров, Орлов, Жора Арутянц, Ульяна Громова и др…» Очевидно, это один и тот же список, только в варианте Левашова не озвучены фамилии сестер Иванцовых, зато названы такие видные активисты, как Георгий Арутюнянц, ответственный за агитационную работу, и Ульяна Громова из первомайской группы.
Надо отметить, что в рассказах о своей подпольной деятельности сестры Иванцовы делали немало заявлений, противоречащих данным, известным как от остальных оставшихся в живых молодогвардейцев, так и от родителей погибших. Так, они рассказывали о собраниях штаба организации на квартире дяди Олега Кошевого Николая Коростылева, об участии последнего в написании листовок. Складывается впечатление, что «Молодая Гвардия» Ивана Земнухова и Виктора Третьякевича и «Молодая гвардия» сестер Иванцовых и Олега Кошевого изначально – две совершенно разные организации, но при помощи интриги и обмана имела место попытка перетаскивания членов из первой во вторую. И это обстоятельство сказалось впоследствии на освящении событий их оставшимися в живых участниками, особенно в первые годы.
Когда список из 15-ти (или 17-ти) фамилий был передан агенту «Дед Данило», остальное было делом техники. Проследить контакты, связи этих ребят не потребовало много времени. Решающим было то обстоятельство, что практически все они состояли на работе в клубе. Сохранился список участников струнного оркестра Виктора Третьякевича. В нем 24 фамилии, среди которых – активнейшие молодогвардейцы: Сергей Тюленин, Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Владимир Загоруйко, Владимир Лукьянченко, Валя Борц, Антонина Мащенко. Очевидно, под руководством Ивана Земнухова и Анатолия Ковалева собрались остальные видные активисты. Разумеется, стала очевидна связь между руководством клуба и руководством подполья. А Евгения Мошкова на должность директора порекомендовал Лютиков. Вот почему он и другие коммунисты из мехцеха были арестованы так же оперативно, как все трое руководителей клуба. Однако поводом для начала арестов послужила «экспроприация» немецких машин с новогодними подарками, среди которых были продукты, столь необходимые будущим партизанам, собравшимся уходить в лес среди зимы. Мальчик, продававший на базаре немецкие сигареты из подарочных наборов для фашистских фронтовиков, был схвачен полицией и указал на Мошкова и Третьякевича.
Гибель «Молодой Гвардии»
Первым был арестован Евгений Мошков. Это произошло в клубе имени Горького, 1 января 1943 года, утром. Сергей Тюленин увидел, как его везли на подводе полицаи, и побежал к Виктору Третьякевичу предупредить. Но Виктор не ушел. Видимо, он боялся за своих родителей, а также за остальных ребят, которых надеялся прикрыть, дав им время покинуть город. Вскоре полицаи явились к нему домой и арестовали на глазах у матери. Иван Земнухов сам пришел в полицию вызволять друзей, надеясь доказать их непричастность к краже новогодних подарков, и тут же был задержан. Пока речь действительно шла только о злосчастных машинах с подарками. Троих арестованных жестоко избивали, требуя признания. Все трое категорически отрицали свое участие в разграблении немецких машин, твердили, что ничего не знают, в глубине души радуясь тому, что начальнику полиции Соликовскому неизвестно, кто на самом деле оказался в его руках. Именно тогда Виктор Третьякевич передал на волю первую записку своим родителям: "3 января 1943 г. Дорогие мама и папа! Следствие по нашему делу подходит к концу. Скоро увидимся. Принесите мне теплый пиджак. Обо мне не беспокоитесь. Целую вас крепко, Виктор". И действительно, Соликовский, устав возиться с арестованными, уж было и в самом деле приказал своему заместителю Захарову выпороть их еще раз хорошенько и гнать в шею. Но прежде, чем тот успел выполнить приказ, начальник полиции получил письмо.
Член первомайской группы Геннадий Почепцов, узнав об аресте руководителей организации, испугался и обратился за советом к своему отчему Василию Громову, тайному агенту полиции по кличке «Ванюша». Выслушав пасынка, Громов посоветовал ему написать донос на товарищей, чтобы спасти свою жизнь и не разделить их участь. Донос Почепцов написал на имя главного инженера шахты №1-бис Жукова и подписал задним числом, якобы хотел выдать подполье еще до ареста его руководителей, да Жуков забыл передать заявление по назначению. «Я нашел следы подпольной молодежной организации и стал ее членом, - говорилось в заявлении. - Когда я узнал ее руководителей, я вам пишу заявление. Прошу прийти ко мне на квартиру и я скажу вам все подробно. Мой адрес: улица Чкалова, N12, ход 1, квартира Громова Василия Григорьевича. 20.12.42 г. Почепцов Геннадий»
Утром 5 января Почепцова вызвали в полицию и допросили. Предатель выдал всех членов штаба «Молодой Гвардии» и всех первомайцев, членов своей группы. Руководителем общегородского комсомольского подполья он назвал комиссара Виктора Третьякевича. После этого начались массовые облавы и аресты. В итоге (к концу месяца) были арестованы более семидесяти человек молодогвардейцев. По некоторым данным, Почепцов активно сотрудничал с полицией: его использовали, подсаживая в камеры к арестованным. Ребята доверяли ему и вели при нем разговоры, из которых он получал полезную для следствия информацию. Таким образом, вероятно, Почепцов значительно упростил задачу полиции, способствуя ускоренному и катастрофическому разгрому комсомольского подполья.
Из активных членов организации уцелели лишь те, кому удалось вовремя покинуть Краснодон и его окрестности, как это сделали Василий Левашов, Радий Юркин, Георгий Арутюнянц, Иван Туркенич, Валя Борц. Сергей Тюленин перешел линию фронта, участвовал в военных действиях, был ранен, попал в плен, бежал, вернулся в Краснодон и был схвачен дома 26 января. Сестры Иванцовы и Олег Кошевой благополучно ушли из города первыми. Олег был задержан по несчастливой случайности у станции Боково-Антрацит уже в феврале. Выдали его, кстати, бланки тех самых комсомольских билетов, найденные у него в кармане. Но многие участники комсомольского подполья остались в городе, не смотря на то, что еще 1 января на экстренном собрании оставшихся на воле членов штаба было принято решение уходить. Люба Шевцова, до ареста Мошкова, Третьякевича и Земнухова скрывавшая от матери свою принадлежность к организации, узнав о случившемся, призналась: «Это мои товарищи! Я должна им помочь». Люба собиралась ехать за помощью в Ворошиловград, но не успела. Целый месяц провела она в фашистских застенках, сначала в Краснодонской полиции, а позднее в Ровеньках, где была расстреляна. Аня Сопова, любимая девушка Виктора Третьякевича, которой он передал привет в одной из своих записок родителям, тоже надеялась помочь освобождению арестованных и не уходила. Даже после казни Виктора. Некоторые из родителей молодогвардейцев упоминают о том, что слухи об организации побега схваченным ребятам действительно ходили. Аня Сопова была арестована 28 января и казнена 31-го. В этой же последней партии оказались и неразлучные друзья с «шанхая» Михаил Григорьев и Анатолий Ковалев. Мать Анатолия вспоминала: «…Когда арестовали Мошкова, а затем Третьякевича, Анатолий сильно переживал: "Говорят, Виктору руку поломали, но я за Виктора ручаюсь, он не выдаст". Сказал ещё, что Ваня Земнухов, как юрист, пошёл выручать Виктора и его посадили. Когда же Васю Пирожка арестовали, Анатолий не смог сдержаться и заплакал. 15 января 1943 г. ребят вывезли в шурф, Анатолий ходил мрачный и однажды с горечью сказал: "Пойду в полицию и скажу, что я партизан!"» Мать Анатолия также утверждала, что некоторые ребята не уходили из города потому, что так понимали верность своей клятве: не могли они спасаться бегством, зная, что их товарищей мучают в застенках. В частности, она говорила это о Сергее Левашове со слов его матери, которая уговаривала сына уйти. Василию Левашову, своему двоюродному брату, сам Сергей назвал другую причину: он боялся за мать и сестер, что их схватит полиция, если он скроется. Не хотела подвергать риску своих родных и Ульяна Громова. Эта причина останавливала от спасения бегством многих молодогвардейцев. Ребята очень любили своих родителей и не хотели прикрываться ими, отчетливо сознавая, что полицаи ни перед чем не остановятся. И действительно, матерей и отцов скрывавшихся молодогвардейцев арестовывали, брали заложниками. Родители были счастливы заплатить любую цену за жизнь своих детей, но многие ребята предпочли отвечать за себя сами. И ответили собственными жизнями. Были и такие, кто, как Ваня Земнухов, пришли в полицию добровольно, чтобы быть рядом с товарищами до конца. Так поступила Александра Дубровина, молодая учительница химии, даже не принадлежавшая к организации, но пожелавшая разделить судьбу своих учеников, прежде всего – своей любимой ученицы и неразлучной подруги Майи Пегливановой. Шуре было 22 года, Майе 18. Девушки вместе приняли все муки, вместе пошли на смерть. Они были неразлучны. Так же, как Анатолий Ковалев и Михаил Григорьев. Мучаясь судьбой арестованных товарищей, они открыто выражали друг другу свои чувства. Мать Михаила слышала эти слова: «Миша, я не могу без тебя жить», - говорил Анатолий; «и я без тебя», - отвечал Михаил. Так они понимали товарищество.
Самая великая жертва. Смерть первая
Все без исключения арестованные молодогвардейцы подвергались зверским пыткам. Но особенно тяжела была участь организаторов. Когда после доноса Почепцова от них стали требовать уже не признания в причастности к разграблению немецких машин, а показаний о руководимом ими подполье, ребятам стало ясно, что начальнику полиции Соликовскому и его заместителю Захарову известно и о «Молодой Гвардии», и об их роли в организации. Тогда Мошков, Третьякевич и Земнухов признаются в том, что они трое – действительно соучастники «экспроприации». Впоследствии, вырванные из контекста и рассматриваемые отдельно от хода развития событий, слова ребят попытаются истолковать как взаимное предательство, и конкретно на признании Виктора Третьякевича в разграблении машины с немецкими подарками совместно с Евгением Мошковым будет выстроена вся легенда о его причастности к гибели организации, подкрепленная клеветническими свидетельствами. Совершенно очевидно, что ребята договорились между собой постараться убедить следствие, будто они втроем и составляют все подполье. Тем самым они надеялись замкнуть на себе внимание палачей и оградить других членов организации, твердо веря: если никто из них троих не назовет других фамилий, остальные их товарищи останутся на воле.
Они не представляют, как много стало известно врагам к этому времени. Аресты в городе по доносу Почепцова уже начались. В застенках сразу оказывается Анатолий Попов, а вслед за ним почти вся первомайская группа. И полицаи бросают в камеры все новых узников. Это был страшный удар для руководителей подполья: каждый из них мучительно ломал голову, кто же выдал. Вновь схваченным членам организации, надеясь сломить их морально, следователь Кулешов, начальник полиции Соликовский и его заместитель Захаров на допросах говорят, что выдали их свои же руководители. Но этот прием не дает ожидаемого эффекта. Видимо, он же сначала пускался в ход и по отношению к Мошкову, Третьякевичу и Земнухову. В первые январские дни у полицаев была возможность держать их отдельно друг от друга, пытаясь внушить каждому мысль о том, что оба его товарища уже сотрудничают со следствием. Эту-то клевету на всех троих ребят, подкрепив ее, очевидно, их единственным настоящим признанием, сделанным по сговору после того, как они оказались в одной камере, следователь Кулешов и повторит на суде, перед которым предстанет после освобождения Краснодона как изменник и пособник оккупантов, превратив ее в свидетельское показание.
Однако, по свидетельству матери Валерии Борц, Марии Андреевны, арестованной с первой партией молодогвардейцев и просидевшей в полиции несколько дней в первой половине января, среди заключенных тогда никаких слухов о том, что кто-то заговорил под пытками, не было, а значит, оговорам, если полицаи и пускали их в ход с самого начала, ребята не верили. Мария Андреевна, как и другие свидетели, рассказывала, что Третьякевич, Земнухов и Мошков подвергались наиболее долгим и жестоким истязаниям. Вот отрывок из ее воспоминаний: «…Я подошла к дверям, стала на колени и через замочную скважину стала наблюдать за коридором. По коридору пробежал полицейский с ведром в руках, скоро дверь кабинета открылась и на пороге, пошатываясь, появился Земнухов. Громовой голос орал: "Давай сюда Третьякевича!" "Третьякевича! Третьякевича!" - пронеслось по коридору. Где-то недалеко щелкнул замок и послышались шаги. В кабинет прошел Третьякевич. Снова были слышны удары плетей, лязг железа. По-видимому, били двое, так как удары были похожи на удары, производимые кузнецами, когда они бьют по наковальне: раз-раз, раз-раз, раз-раз! - доносилось из кабинета. Раздались протяжные и глухие стоны, затем они стали переходить в какое-то жуткое мычание. Слышны были и окрики Суликовского. Проходили минуты, а мне они казались вечностью. В коридоре суетились: пронесли шомпола, какие-то широкие ремни и веревки. Страшные вопли оглушили воздух. Я не выдержала, встала, отошла от дверей. В смежной камере "работал" следователь, оттуда также слышались стоны, крики, ругань, удары об пол. Вызывали снова Земнухова, Мошкова, Третьякевича и других и страшно издевались над ними». В своих воспоминаниях Мария Андреевна Борц, вскоре оказавшаяся в одной камере с Любой Шевцовой, упоминает и о том, что последняя часто перестукивалась с Виктором Третьякевичем при помощи азбуки Морзе. Люба и Виктор не переставали общаться, пока находились через стену друг от друга, так же, как и прежде, когда, по словам матери Любы Ефросиньи Мироновны, Третьякевич, Мошков и Василий Левашов не раз приходили к ней домой с мандолинами и гитарами как будто репетировать концертные номера. Отсюда ясно, что Люба никогда не считала Виктора предателем, вопреки заявлению, сделанному как-то Ольгой Иванцовой, будто бы это Шевцова привезла из Ворошиловграда слух о его бегстве из партизанского отряда. При этом, попытавшись снять с себя ответственность за распространение первой клеветы на Третьякевича, Ольга утверждала, что лично она с самого начала не верила в его предательство. Мать Ольги Иванцовой, также сидевшая вместе с молодогвардейцами в полиции в качестве заложницы, говорила дочери с глубокой убежденностью: Виктора полицаи оклеветали за то, что он держался на допросах вызывающе, и не смотря на все их усилия, добиться от него ничего не удалось.
Владимир Прокофьевич Шевченко, причастный к «Молодой Гвардии», хоть и не дававший клятву, тоже сидел в застенках Краснодонской полиции в январе 43-го года. Ему посчастливилось остаться в живых. Вот что он рассказал: «Где-то 10 января 1943 г. в кабинете начальника полиции В.А. Соликовского было построено в форме каре от 40 до 70 человек молодёжи из всех камер полиции. Соликовский спросил: "Кто у вас комиссар организации?" Сразу посыпались остроумные шутки: "А зачем комиссар - мы все комиссары, нам комиссары не нужны" и т.п. А потом вышел из шеренги В. Третьякевич: "Я - комиссар!" Но Соликовский заставлял его становится назад в шеренгу и снова спрашивал: "Так кто же комиссар?" И снова повторялось всё сначала. Выходил В. Третьякевич и заявлял: "Я!" Тогда Соликовский начал спрашивать: "Кто у вас командир?" После этого вопроса снова буквально выскакивал В. Третьякевич и заявлял: "Я... я... я... Выходил он из шеренги несколько раз и заявлял: "Я... я... я..." Все начали смеяться. Тогда Соликовский приказал всех увести в камеры...»
Из рассказа Шевченко видно, что Виктор Третьякевич стремился взять на себя всю ответственность за провал организации и что его товарищи пытались помешать ему в этом, прикрыть его в свою очередь, демонстрируя принцип «один за всех и все за одного». Молодогвардейцы откровенно издеваясь над Соликовским.
Чуть раньше, на очной ставке с Геннадием Почепцовым, Виктор Третьякевич со свойственной ему самоотверженностью постарался прикрыть и его, упорно отрицая принадлежность Геннадия к «Молодой Гвардии». Полицаи в очередной раз безрезультатно избили Виктора до бесчувственного состояния и отволокли в назад камеру. На этом «допросе» ему выбили передние зубы. Но совесть не мучила Геннадия и не помешала предателю во время суда над ним и его отчимом Василием Громовым как над изменниками Родины бросить тень подозрения на Третьякевича, пытаясь свалить свою вину на него. Впрочем, тогда суд оговору не поверил. Так же, как Виктор, вели себя на очных ставках с Почепцовым и Иван Земнухов, и Евгений Мошков. Ребята честно и стойко исполнили свой товарищеский долг. Все трое так никогда и не узнали, что выгораживали иуду. А полицаи отводили душу, стараясь выбить из них показания на провокатора: упрямство этих «фанатиков» должно было казаться им глупостью.
О том, как изощрялись краснодонские полицаи в зверствах над молодогвардейцами, написано достаточно. Неоднократные ежедневные избиения скученным вдвое двужильным проводом, нагайками и проволочными плетьми были регулярной практикой, причем начинали «допрос», как правило, с ударов по лицу. Но это не помогало, и палачи проявляли фантазию. На Викторе Третьякевиче они испробовали все, что только могли придумать. Много лет спустя один из полицаев, представших перед советским судом и вынужденных рассказать правду, обронил многозначительную фразу: «С Третьякевичем страх что творили». Так выразился о содеянном один из исполнителей, тех, кто «творил». Его соучастники поведали об этом «страхе» подробнее: комиссара молодогвардейцев подвешивали за ноги, били шомполами, душили, сажали на раскаленную плиту, прижигали раскаленным железом, выкручивали руки, загоняли иглы под ногти, вырывали волосы (когда его тело извлекли из шурфа шахты, на голове не было волос). В течение «следствия» организатору комсомольского подполья было нанесено 285 ударов плетью с металлическим наконечником. Отец Василия Левашова, Иван Иванович, которого арестовывали трижды, допытываясь, где прячется его сын, в один из арестов сидел в камере вместе с Третьякевичем и видел результат этих истязаний собственными глазами. "...Виктора я узнал только по голосу, потому что лицо его было до неузнаваемости изуродовано пытками, - вспоминал Иван Иванович Левашов. - Меня поражало, что этот юный подпольщик не терял бодрости духа. Его часто вызывали на допросы, где били розгами по лицу, жгли раскаленным железом спину и грудь, выкручивали руки и ноги на специальном приспособлении, подвешивали вниз головой. Мучили до потери сознания, а потом приносили в камеру и швыряли на пол. Это продолжалось несколько дней. После того, как начальник полиции Соликовский и гауптвахмистр Зонс узнали, что Третьякевич - руководитель "Молодой гвардии", они решили любой ценой заставить парня заговорить. Враги надеялись, что тогда с остальными будет проще и легче... Но Виктор, несмотря на нечеловеческие пытки, молчал. Тогда начальник полиции и фашист применили наиподлейший прием, распустив среди арестованных слух, что всех их якобы выдал Виктор Третьякевич. Этот прием успеха не имел и никто из ребят на путь предательства не стал... "
Отец Василия свидетельствовал, что Третьякевича вызывали на допросы чаще, чем всех остальных. И в эти самые дни Виктору удалось передать на волю вторую записку родным: "8 января 1943 г. Дорогие мама и папа! Передаваемый вами борщ все дни кушаю с большим удовольствием. С выходом на волю пока просвета не видно, но вы не волнуетесь. Прошу передаете мне цинковой мази и кусок белого материала. Мужаетесь. Привет Марусе и Нюсе. Целую вас. Ваш Виктор". Он знает, какими словами ободрить родителей, порадовать мать, сделать ей приятное. Но он мягко готовит родных к тому, к чему сам уже готов. Виктор знает, что любой допрос может стать для него последним. И его привет сестре и любимой девушке – это последний привет. А из просьбы Виктора ясно, что его тело день за днем превращается в сплошную незаживающую рану и не перестает кровоточить.
Ближе к концу первой декады января в Краснодонскую полицию из Ворошиловграда приехал офицер гестапо. «Нам стало известно, что в Краснодоне находится опасный политический преступник Виктор Третьякевич», - заявил он начальнику полиции Соликовскому. Тот ответил, что Третьякевич уже сидит в камере. Офицер уехал, а на следующий день из Ворошиловграда явилась целая команда гестаповских палачей со специальным оборудованием для пыток, каким не располагала местная полиция. Теперь за Виктора взялись уже не местные костоломы, а профессионалы высокого класса. Коронным номером в их арсенале был станок для выворачивания суставов, приспособление сродни орудиям средневековой инквизиции: человека клали на него спиной, оттягивали вниз руки и ноги, фиксировали их намертво и приводили механизм в движение. Палачи на опыте отработали три основных варианта пытки не станке: при первом предельно острое и непрерывное болевое воздействие длилось в течение одной минуты, при втором – пять минут, при третьем – десять минут. Гестаповские спецы считали станок самым эффективным средством с гарантией почти на сто процентов: даже при первом варианте человек обычно доходил до состояния помутнения рассудка и переставал себя контролировать. Третий вариант часто приводил или к летальному исходу от мощнейшего болевого шока, или к помешательству, поэтому его применяли только в исключительных случаях.
От Виктора Третьякевича гестапо и СД была нужна информация о Ворошиловградском подполье, и прежде всего – адреса и пароли явок, которые могли бы вывести их на секретаря подпольного горкома партии Михаила Третьякевича. Гестаповцы знали, что Виктор был связным отряда Яковенко, а начальник Краснодонской полиции Соликовский предупредил их, что Третьякевич-младший – «крепкий орешек». Нет никаких оснований сомневаться в том, что фашистские палачи использовали в качестве психологической обработки тот ход, который напрашивался сам собой после того, как клевета о предательстве Виктором отряда была использована для дезорганизации Краснодонского комсомольского подполья, а полицаи пытались внушить схваченным молодогвардейцам, что выдал их комиссар. Нужно ли было придумывать что-то еще? Оставалось лишь сказать ему прямо: даже если ты будешь молчать, никто об этом не узнает, потому что для всех ты станешь предателем – мы об этом позаботимся, не сомневайся. Шеф гестапо, разумеется, разъяснил, к чему это приведет: когда придут красные, твою семью коммунисты расстреляют как семью предателя, и брата-коммуниста ты тоже не спасешь – всех своих родных погубишь.
Н. Осинин, соавтор Анны Колотович, школьной учительницы многих молодогвардейцев, выпустившей в 1968 году второй вариант книги «Дорогие мои краснодонцы», попытался, опираясь на массу известных к тому времени документов и свидетельств, воспроизвести в художественной форме героическую трагедию последних дней жизни Виктора Третьякевича. Это один из самых убедительных, сильных и пронзительных текстов, написанных о настоящем комиссаре «Молодой гвардии» за десятки лет.
«"...Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости..."
Шеф гестапо держал в руках листок и читал вслух. Читал ему текст их "Клятвы"!
- "...то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты"... Это написал ты?
Он не ответил. Он решил, что вообще не заговорит больше: теперь в этом не было смысла.
- Ты думал, я не имею другой довод? Ты его получишь, другой довод, я буду делать так, как ты сам написал.- Шеф гестапо отложил листок. - Ты имеешь надежду после смерти быть герой - это, как это - Герой Советского Союза? Нет, ты сдохнешь, как предатель. И твои родные тоже сдохнут - вся фамилия: отец, мать, сестра...
Казалось, сердце вскрикнуло от ужаса: не надо!.. Отец! мать! сестра! За что?.. А он-то надеялся, что его провал не навлечет на них такой кары!
- Родители ни при чем,- судорожно выдохнул он, сознавая нелепость возражения фашисту. Угрозу сделать его предателем он вначале воспринял лишь краем сознания.
- Они погибнут из-за твоей упрямой глупости. Ты имеешь надежду спасти брата, а погубишь всех. Брат тоже погибнет. Только несколько позже. Его уничтожат сами коммунисты. Как брата предателя».
Представить себе, что пережил этот кристально чистый восемнадцатилетний мальчик, поставленный перед самым страшным выбором, который только может встать перед человеком – значит, осознать, какой непомерной жертвы потребовала от него судьба и его собственная совесть. Виктор вырос в редкой семье, где родители жили душа в душу, где царила атмосфера взаимного уважения и безусловного доверия. Мать и отец были лучшими его друзьями, он искренне делился с ними своими радостями, дорожил их участием, всегда с неизменным вниманием прислушивался к их советам. Школьные учителя, одноклассники, знакомые, друзья и товарищи Виктора в один голос подчеркивали: он был взрослым не по годам, очень ответственным, серьезным и выдержанным. Эти качества особенно усилились в нем во время войны. Только Аня Сопова знала, каким проникновенно нежным может быть Виктор с теми, кому он открывает заповедные глубины своей души, и это открытие всякий раз настолько ее потрясало, что она не могла не делиться с подругой, Тоней Титовой. А первым и главным таким человеком в жизни Виктора была его мать. Привыкший отвечать не только за себя, всегда готовый подставить плечо любому из своих товарищей, для матери он оставался ребенком и находил радость в этих отношениях. Только ей он мог весело, с подлинно детской непосредственностью похвастаться своими достижениями, поддерживая ее материнскую гордость. Он чутко улавливал, какими словами приглушить ее тревоги и не стеснялся открыто выражать ей свою нежность. Очень любил Виктор и своего отца. Иосиф Казимирович дважды приходил из Ворошиловграда в партизанский отряд к сыновьям, принося из города новости. Михаил Третьякевич потом вспоминал, как его отец и младший брат уходили вечером в шалаш, ложились рядышком, и, обнявшись, долго-долго разговаривали, пока, наконец, не засыпали, а наутро Виктор шел провожать дорогого гостя. Так было и в первый, и во второй раз. Вспоминая об этом, Михаил, может быть, даже завидовал белой завистью столь глубокой душевной близости между отцом и любимым младшим братом, для которого всегда служил примером и который с детства смотрел на него снизу вверх, восхищаясь и вдохновляясь. Для Виктора отдать жизнь и даже вынести любые муки ради спасения товарищей по борьбе, а тем более, ради спасения брата Михаила, было естественным проявлением его самоотверженной натуры, но он не мог не чувствовать невольную вину перед родителями уже за одно то горе, которое причинит им его смерть. Теперь он был поставлен перед необходимостью обрушить на них многократно большее горе, пожертвовать их добрым именем, их честью и достоинством в глазах людей, а может быть, их жизнью. Сохраняя верность своей совести, он получал в награду позор, который станет проклятьем его родных. Враги не могли отомстить ему более жестоко, причинить большую боль. По их расчетам, она должна была сломить волю упрямца прежде, чем сделает свое дело адское орудие. Виктору, надо полагать, намекнули и на возможность спасения в случае его «благоразумия». А он, соглашаясь отдать на растерзание уже не только свое тело, но и сердце, отказаться от всего, что называл своим, родным, любимым – на какую сверхчеловеческую высоту поднялся он, этот восемнадцатилетний титан, глядя в разверзшуюся перед ним неотвратимую черную бездну отчаянья? Какая сила помогла ему выстоять над ней?
Виктор Третьякевич выдержал все варианты пытки на «станке». Он лишь терял сознание, погружаясь в глубокий обморок. Гестаповские специалисты занимались с ним старательно, но не смогли вырвать у него ни слова. В конце концов, они решили, что ошиблись в своих предположениях, и комиссар Краснодонского комсомольского подполья действительно не знает в Ворошиловграде ни одной явки. Позже Михаил Иосифович Третьякевич свидетельствовал, что Виктор знал обе его явочные квартиры, был знаком с их хозяевами и владел всей интересовавшей врагов информацией (не менее десятка явок в городе и области), так и оставшейся для них тайной. Фашистские палачи даже не могли предположить такую вероятность – слишком высокого мнения они были о своем профессионализме, слишком доверяли своему опыту. После их безрезультатной работы Третьякевича-младшего оставалось лишь казнить.
13 января Виктор написал последнюю записку родителям:
Дорогие мамочка и папочка, мои родные! По всему видно, что нам не выйти. Но вы не волнуетесь и не переживайте, не падаете духом. Вы слышите на востоке раскаты орудийной стрельбы, значит наши скоро придут и вам будет оказана помощь. Сегодня мне приснилось, что я был дома с вами. Но это только сон. Прервали сон вызовом на допрос. Еще прошу, крепитесь. Я умираю за нашу Родину, за наш народ. Прощайте. Крепко целую и обнимаю. Вечно любящий вас ваш Виктор".
«Вечно любящий вас»… Эти слова много лет потом будут отдаваться нестерпимой болью в их сердцах. Такой боли не выпало на долю других матерей и отцов, потерявших своих детей. И он, шагая в вечность, заранее разделял с ними эту боль, но разделял и надежду, которую питала в нем любовь: наши придут – разберутся. С надеждой на справедливость он шел на смерть, ее завещал тем, кого любил.
Виктор Третьякевич был казнен в первой партии молодогвардейцев, 15 января. Утром полицаи вывели ребят из камер и построили. Отправляясь в свой последний путь, комсомольцы запели «Замучен тяжелой неволей», любимую песню Ленина, которую разучивал когда-то Виктор со своими товарищами. Он снова был первым среди них, тем, кто поддерживает в других твердость духа собственным примером. Когда ребят привезли к месту казни, они увидели своих палачей. Заместитель начальника полиции Захаров сам рассказал о том, как уже у самого шурфа шахты Третьякевич, собрав последние силы, бросился на него, стремясь увлечь с собой в зияющую бездну. Только удар рукояткой пистолета подоспевшего на помощь полицая по голове Виктора спас Захарова. А комиссар молодогвардейцев был сброшен в шурф еще живым. И судя по тому, что при извлечении трупов его тело подняли последним, сбросили Виктора первым.
Так он погиб, истерзанный, но непокоренный, боровшийся до последнего вздоха, прожив на этой земле всего восемнадцать лет и четыре месяца, за последние две недели своей короткой жизни пройдя через все круги ада и отдав в жертву за жизнь других все, что только может отдать человек, и даже больше – свое вечно любящее сердце.
Но это была только первая смерть. Не продет и года, как он будет убит еще раз.
Вторая смерть комиссара
Через месяц Краснодон был освобожден советскими войсками. А в марте из шурфа шахты №5 извлекали тела казненных. Это длилось несколько дней. Отец Виктора не пустил Анну Иосифовну, ходил к шурфу сам. Ждать ему пришлось долго. "...В числе последних подняли Виктора Третьякевича. Его отец, Иосиф Кузьмич, в тоненьком залатанном пальтишко изо дня в день стоял, ухватившись за столб, не отводил взгляд от шурфа. А когда распознали его сына, - без лица, с черно-синей спиной, с раздробленными руками, - он, будто подкошенный, повалился на землю. На теле Виктора не нашли следов от пуль - значит, сбросили его живым..." Это строки из книги Владимира Минаева, брата Нины Минаевой. Владимир Петрович, очевидец тех событий, рассказывал, что родные опознавали тела по сохранившимся деталям одежды, родинкам и другим приметам – все трупы были обезображены. В описаниях отражены лишь те увечья, которые сразу бросались в глаза. Родители всех погибших ребят пережили страшное горе.
"Дорогой Миша! – писал отец Виктора своему старшему сыну. – Как тебе известно, мы переживаем очень тяжелую картину погибели нашего дорогого Вити. Забыть очень и очень трудно, все время стоит живым в глазах. Мама совершенно стала неузнаваема, день и ночь одни слезы, высохла в щепку. Никакие уговоры не помогают, с нею могут быть последствия плохие. Витю арестовали 1 января, а 15 января расстреляли и бросили в ствол шахты... Расстреливали в первой партии, всех достали 74 трупа обезображенных. Вите заживо вывернута левая рука, так и осталась налита кровью. Лица нет, все избито... Похоронили всех в братской могиле в парке…»
На траурном митинге у могилы своих погибших товарищей Иван Туркенич, отправляясь на фронт, произнес клятву мести, в которой были такие слова: "А тебе, Витя, я клянусь, что не один десяток фашистов уничтожу за тебя!" Исполняя свое обещание, Туркенич героически погибнет в 44-м.
С марта месяца 1943 года длилось судебное расследование по делу предателей Родины бывшего следователя Краснодонской полиции Михаила Кулешова, Василия Громова и его пасынка Геннадия Почепцова, завербованных гитлеровской агентурной разведкой. Кулешов и Почепцов в своих показаниях оклеветали Виктора Третьякевича. Однако по сообщению газеты «Ворошиловградская правда» под заголовком «Суд народа» от 29 августа 1943 года ясно, что на момент завершения суда клеветническим показаниям, которыми подсудимые пытались облегчить свою участь, перекладывая вину за гибель подполья на его организатора, не было предано значения. Кулешов, Громов и Почепцов были приговорены к высшей мере наказания.
Вскоре в Краснодон прибыл помполит Торицын, назначенный ЦК ВЛКСМ и Центральным штабом партизанского движения председателем Чрезвычайной государственной комиссии по выявлению боевой деятельности и причин гибели "Молодой гвардии". Сначала (и это факт, подтвержденный архивными документами) Анатолий Торицын включил фамилию Виктора Третьякевича в список погибших героев, рекомендуемых к посмертному награждению Орденом Отечественной Войны 1 Степени. Однако настоящий комиссар "Молодой гвардии" будет награжден этим орденом лишь спустя 16 лет. И даже рекомендуя его к награждению, Анатолий Торицын уже не считал его комиссаром Краснодонского комсомольского подполья. Уже тогда, в конце августа 1943 года, сестры Ивановы и Елена Кошевая представили комиссаром "Молодой гвардии", в члены которой входило немало достаточно взрослых юношей и девушек с относительно солидным комсомольским стажем, 16-летнего Олега Кошевого, принятого в комсомол только в апреле 42-го года. В реальности Кошевой называл себя комиссаром пресловутого отряда " Молот", того самого отряда из 15-ти человек, чей список был передан загадочному командиру никому неизвестных ростовских партизан. Дальнейшая работа комиссии Анатолия Васильевича Торицына, поселившегося на квартире у Елены Николаевны Кошевой, которая стала одним из его главных информаторов, приводит в итоге к неожиданным результатам: комиссия склоняется к выводу, якобы Виктор Третьякевич не выдержал пыток и назвал ряд фамилий членов организации. Елена Кошевая, не знакомая с реальной деятельностью "Молодой гвардии", получившая о ней первое представление лишь по рассказам Нины Иванцовой, с которой, по свидетельству последней, они вместе ходили в Ровеньки опознавать труп Олега, оказалась для Торицына более ценной свидетельницей, чем родители всех остальных молодогвардейцев. Те, кто осмеливался идти против авторитетного мнения комиссии, рисковали очень многим.
Василий Левашов сразу отказался поверить в то, что Виктор Третьякевич мог выдать кого бы то ни было. Более того, Василий имел смелость прямо заявить об этом в лицо Торицыну. Поэтому его имя не было внесено в списки молодогвардейцев, награжденных Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 сентября 1943 г. и приказами начальника ЦШ при Ставке Верховного Главнокомандования от 10 и 21 сентября 1943. И поэтому же в романе Александра Фадеева, земляка и друга Анатолия Торицына, один из активнейших участников организации, член штаба «Молодой Гвардии» Василий Левашов, также не упомянут ни единым словом. Фадеев, приехав в Краснодон, получил для работы документы, сфабрикованные комиссией Торицына, и поселился на квартире все у той же Елены Кошевой, оказавшей огромное влияние на создание официальной версии истории Краснодонского подполья. Тем проще ей было добиться своей цели, что самые осведомленные из оставшихся в живых участники подполья (а это, прежде всего, член штаба Василий Левашов и командир Иван Туркенич) ушли на фронт. Елена Кошевая постаралась оградить писателя от контактов с родителями погибших молодогвардейцев, желавших рассказать ему правду, которую они знали от своих детей и которую вынесли сами из застенков полиции. Так, например, Александра Васильевна и Надежда Тюленины, мать и сестра Сергея Тюленина, стояли под окнами дома Кошевой, но хозяйка в свой дом их не впустила, и писатель к ним для беседы не вышел. Когда роман был напечатан, по ряду фактов биографии и некоторым приметам с возмущением и недоумением краснодонцы узнавали в образе предателя и труса Евгения Стаховича того, чье имя и память были многим из них дороги – Виктора Третьякевича. «Того, которого так любили»…
Это была издевательская, кощунственная карикатура. Жители шахтерского городка восприняли ее, как и сам роман, горячо принятый всей остальной страной, с горечью. Учителя, одноклассники, друзья, знакомые, родители погибших ребят чувствовали себя обманутыми. А им теперь высочайше предписывалось рассказывать историю «Молодой Гвардии» так, как она изложена в романе знаменитого писателя. Смириться с этим было нелегко. Когда режиссер Герасимов снимал в Краснодоне сцену отступления советских войск для своего знаменитого фильма, дочь Михаила Третьякевича Елена видела Александру Васильевну Тюленину, окруженную молчаливой толпой удивленных киношников. «Она, в белом платочке, как на митинге размахивала кулаком и кричала: "Комиссаром был Третьякевич, а не Кошевой! У Фадеева вранье! Я знаю, я сидела в полиции! Комиссаром был Третьякевич!" И повторяла это много раз в разных вариантах» (Елена Самарина-Третьякевич). Александра Васильевна Тюленина впоследствии даже написала письмо Л.И. Брежневу, где изложила всю непризнанную правду, которая столько лет не давала ей покоя. А мать Анатолия Ковалева, сбежавшего из-под расстрела, несколько дней скрывавшегося у Антонины Титовой и после ухода из Краснодона пропавшего без вести, была убеждена, что ее сын попал в советские лагеря, потому что слишком хорошо знал Виктора Третьякевича, любил его как друга и ни за что не стал бы молчать. Возможно, Анатолий мог бы рассказать о том, как полицаи распускали слух среди новых арестованных о предательстве их комиссара, который был казнен в числе первых, и о том, что думали ребята об этой нелепой лжи. Мать Анатолия, не смотря на собственное горе, писала письма в разные инстанции, защищая честь Виктора, и как могла, старалась поддержать Анну Иосифовну. Но все же большинству матерей и отцов молодогвардейцев быстро заткнули рот. Родителям погибших ребят дали государственные пенсии. Им объясняли, что могут все отнять назад, если они не подчинятся нуждам патриотического воспитания молодежи, которым теперь должны были служить матери и отцы официально признанных юных героев.
Для родителей Виктора это была вторая смерть их сына. Мать Сергея Тюленина Александра Васильевна рассказывала: "Когда награждали Золотой звездой Героя Советского Союза пятерых молодогвардейцев, то были приглашены в клуб им. Ленина все родители молодогвардейцев. Иосиф Кузьмич Третьякевич шел впереди нас с матерью Вити Анной Иосифовной. У входа в зал милиционер отстранил отца Вити, заявив: "А вам здесь делать нечего!" - У Иосифа Кузьмича подкосились ноги, и он упал. Мы помогли его донести до соседнего дома".
Он упал, как в тот страшный день, когда увидел своими глазами истерзанное тело сына. Второй удар был не менее страшен, чем первый. Отец Виктора терпел эту муку 14 лет. Он не раз приходил домой в слезах, и родные понимали: кто-то снова шепнул ему в спину: «отец предателя». Краснодон стал местом паломничества, в музей «Молодой Гвардии» люди ехали со всех концов страны, а насильственно насажденная и многократно повторяемая ложь вытеснила правду. Два года не дожил Иосиф Казимирович до реабилитации любимого младшего сына. Он умер со словами, которые не переставал повторять все эти черные годы: «никогда не поверю!»
Мать Виктора Анна Иосифовна украдкой, по ночам, ходила на братскую могилу, где похоронили ее сына, но на мемориальной доске среди имен погибших имя его не значилось. Имя Виктора Третьякевича упоминалось лишь в самых первых списках и сообщениях о Краснодонской трагедии. Оно исчезло уже осенью 43-го. Его годами вымарывали из документов, редактируя самые свежие, правдивые воспоминания людей, причастных к «Молодой Гвардии». Оно было предано позору, а затем – забвению. В течение шестнадцати лет это имя не упоминалось в советской печати. Братья Виктора, Михаил и Владимир, честные коммунисты, достойно прошедшие войну (Владимир вступил в партию во время тяжелых отступательных боев в 42 году) не могли занимать никаких ответственных должностей, неся на себе клеймо незаслуженного позора и продолжая бороться за честь погибшего младшего брата.
Владимир Иосифович Третьякевич предпринял первую попытку восстановить справедливость летом 1944 года. "Я был комсоргом артиллерийского дивизиона, - вспоминал Владимир Третьякевич, - имел уже ордена, был в звании капитана, когда меня вызывают в политотдел (ПО): "Мы решили тебя послать на повышение. Пойдешь помощником начальника ПО в другую армию - 10-ю, 1-го Белорусского фронта". В конце лета 1944 г., когда войска нашей 47-й армии находились на Ковельском направлении, я ждал попутной машины, чтоб ехать в 10-ю армию, которая находилась севернее, под Брестом. Я не знал, что новая моя должность является номенклатурной ГлавПУ РККА (ПУ - политуправление) и подлежит утверждению свыше. Неожиданно приходит адъютант нач. ПО нашей армии полковника Калашника М.Х.: "Срочно в политотдел!" В кабинете Калашника сидел незнакомый мне полковник, который, повернув ко мне голову, проговорил:
- Не кажется ли Вам, Третьякевич, что Вам нельзя работать на комсомольской работе?
- Почему? - спросил я удивленно.
- Ну, знаете! Вы должны проводить воспитательную работу, пропагандировать "Молодую гвардию" Краснодона. А как Вы будете это делать, когда Ваш брат предатель? - сказал незнакомый полковник и, повернувшись к Калашнику, добавил. - Я думаю, Михаил Харитонович, вы подыщете ему какую-нибудь другую работу.
Этим неизвестным полковником оказался пом. нач. Глав ПУ РККА по работе среди комсомольцев, член Политбюро ЦК ВЛКСМ полковник Видюков.
Итак, я не только не получил нового назначения, но и был снят со своей работы... Я не верил в сказанное Видюковым. Я верил в горькие письма своих родителей о трагической гибели Виктора, о клевете на него, о невероятных переживаниях в связи с этим. Отец и мать в письмах просили меня, чтоб я приехал с фронта в Краснодон и сам повел расследование. Я показал письма Калашнику М.Х., он ко мне очень хорошо относился и не возражал дать мне отпуск, предложил: "Езжай домой на месяц-два, разберись..."
Владимир Третьякевич провел свое расследование, опросив множество свидетелей, в которых тогда не было недостатка. Надежда Тюленина, сестра Сергея и фактически тоже участница комсомольского подполья, охотно рассказала Владимиру то, что хотела, но не получила возможности рассказать Торицыну и Фадееву об истинной роли Виктора в создании и деятельности организации. Ее рассказ совпадал с рассказом Ольги Иванцовой. Ольга тогда полностью поддержала борьбу жителей Краснодона за правду о комиссаре «Молодой Гвардии» и не верила выводам комиссии Торицына, которая не предала значения переданным ею свидетельствам ее матери о стойком поведении Виктора в застенках полиции. Матери, семьи молодогвардейцев Тюленины, Осьмухины, Левашовы, Земнуховы, Шевцова, Субботина, Сафонова, Юркина, Туркенич, Борц, Арутюнянц в один голос говорили о том, что Елена Кошевая «опутала комиссию и неправдой прославила себя». Мать и отец Тюленина и мать Осьмухина заявили: «Во время оккупации Краснодона мать Олега Кошевого держала на своей квартире немецких офицеров, гуляла с ними и жила за их счет. Теперь же она опять сумела сделать так, что ее наши возят и восхваляют. Награждена она и даже бабка Олега, которая готовила хорошие обеды немецким офицерам. Это подтверждают родители Сафонова, Борц и др.» Множество людей говорили в один голос о нечестности Елены Николаевны, о ее причастности к распространению вражеской клеветы на Виктора Третьякевича, о недобросовестности комиссии Торицына.
По результатам своего расследования Владимир Иосифович Третьякевич написал заявление Председателю Президиума Верховного Совета Союза ССР товарищу М.И. Калинину. Изложив собранные показания свидетелей, он подводил итог:
«Думаю, что если бы Виктор смалодушничал и стал провокатором, его оставили бы в живых, как было с Почепцовым, а если бы убили, то убили последним, чтоб иметь еще показания. Он же был казнен в первой партии 15 января 1943 г., а казнили молодогвардейцев в три очереди - 15, 23 и 28 января. Материалы моего расследования дают все основания заявить, что мой брат Виктор себя не опорочил, погиб героической смертью... Я прошу Вас создать авторитетную комиссию, которая установила бы истинную правду.
12.12.1944 г. Капитан Третьякевич В.И.»
Владимир Третьякевич направил заявление в ЦК ВЛКСМ и ГлавПУ РККА. Владимир разыскал в Москве Валерию Борц, которая в то время училась в МАИ. По просьбе Владимира она дала ему письменное свидетельство, где изложила всю правду, которую знала о Викторе, и выразила полное согласие с заявлением. Владимир лично отвез оба документа в приемную ЦК ВЛКСМ. Через два дня состоялось Бюро ЦК ВЛКСМ. На нем присутствовали: зав. военным отделом ЦК Шелепин, секретарь ЦК Мишакова, пом. нач. ПУ РККА полковник Видюков, ответственный работник госбезопасности зав. особым отделом ЦК ВЛКСМ, председатель комиссии по расследованию деятельности "Молодой гвардии" Торицын, член комиссии, работник ЦК Соколов, несколько генералов. Вызвали Валерию Борц. Мишакова напомнила ей, что Валерия награждена боевым орденом и учится в одном из лучших институтов. Валерия все поняла и от своих показаний, данных Владимиру Третьякевичу, отказалась. Всю оставшуюся жизнь она будет яростно отстаивать официальный миф о «Молодой Гвардии», не останавливаясь ни перед чем и пожиная лавры одной из главных героинь всемирно известного романа, живой легенды. А Бюро постановило «Считать заявление Третьякевича клеветническим, дискредитирующем Героя Советского Союза О.Кошевого, просить парткомиссию при Глав ПУ РККА рассмотреть члена ВКПб капитана Третьякевича В.И. в партийном порядке». Владимир Третьякевич получил строгий выговор с занесением в личную карточку. И понимал, что легко отделался: не лишился ни жизни, ни свободы. Его даже не исключили из партии. Просто вразумительно объяснили, на что он посмел замахнуться, против каких сил пошел.
Ставленник Л. П. Берии Анатолий Торицын вскоре стал генералом КГБ. Елена Кошевая кавалер Ордена Отечественной Войны 2 Степени (единственная из матерей молодогвардейцев, удостоенная правительственной награды), была избрана членом Горсовета, депутатом, сделала головокружительную карьеру, прославилась на всю страну своей книгой «Повесть о сыне», постоянно ездила по разным городам и даже выезжала за рубеж на торжественные мероприятия. Эти люди обладали огромной властью и влиянием. На лжи и клевете они сделали себе имя, построили свое благополучие и готовы были защищать свои интересы, не стесняясь в средствах. У генерала госбезопасности Торицына в руках были все рычаги, чтобы заставить молчать несогласных. Мать Георгия Арутюнянца, Татьяна Никитична, рассказывала: "Вспоминаю, как мы боялись с отцом за Жору, когда его вызывал Торицын, и с трепетом ждали его возвращения. А вызывал он его и ребят из "Молодой гвардии" довольно часто. Большую роль в сокрытии правды о Викторе сыграл Торицын..."
Конечно, вражеская клевета пришлась очень кстати, потому что правда о Викторе Третьякевиче содержала и извлекала наружу многие факты, которые было выгодно скрывать: и темная история с «Дедом Данило», и настоящие обстоятельства разгрома партизанского отряда Яковенко, и позорное сотрудничество с оккупантами такого высокопоставленного аппаратного работника как Гайдученко, и слабость взрослого подполья в Краснодоне, и фактическое отсутствие того самого пресловутого партийного руководства, которое было так необходимо по канону. Героический комсомольский вожак, оставшись один, взявший на себя всю ответственность и сумевший организовать антифашистскую борьбу молодежи Краснодона и Ворошиловграда, пожертвовал этой борьбе свою жизнь, но оказался принесен в жертву «чести мундира» тех, кто не привык ни признавать свои ошибки и провалы, ни отвечать за них. Пожертвовать его честью им было удобно, потому что собственной чести они не имели.
Но боевые товарищи Виктора, оставшиеся в живых, не могли смириться с подлостью и ложью. Они чувствовали свой долг перед ним и боролись за его светлую память. Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Радий Юркин проявили огромное упорство и отвагу в этой борьбе. Капитан первого ранга Левашов сказал о ней однажды: и в подполье, и на фронте было легче. Но они не сдавались, и время становилось их союзником. В стране происходили изменения. Высокие инстанции начали откликаться на требования справедливости и правды. Успеху способствовало и появление все новых сведений о событиях, происходивших в застенках Краснодонской полиции в январе 43-го. Фашистские приспешники, служившие полицаями и участвовавшие в пытках краснодонских подпольщиков, в разные годы представали перед советским судом. Их показания противоречили выводам комиссии Торицына.
«Когда, наконец, перед лицом правосудия предстали зам. начальника полиции Подтынный и несколько его сподручных, когда были найдены достоверные документы, специальная комиссия Луганского обкома партии установила полную непричастность Виктора Третьякевича к гибели "Молодой гвардии», - сообщалось в декабрьском номере журнала "Молодая гвардия" 1966-го года.
Реабилитирован Виктор был Постановлением Бюро Луганского обкома от 10 февраля 1959 г.
А 13 декабря 1960 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР:
"За активное участие в деятельности подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия", а также проявленные личное геройство и отвагу в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками наградить тов. Третьякевича Виктора Иосифовича орденом Отечественной войны 1 степени".
Война, которая так и не закончилась
Однако «Докладная записка инструктора ЦК ВЛКСМ В. А. Ванина секретарю ЦК ВЛКСМ А. Н. Шелепину о результатах проверки в г. Краснодоне некоторых вопросов деятельности "Молодой гвардии" г. Краснодон — Москва», составленная еще в 1956 году, уже содержала в себе правду о «Молодой Гвардии» и ее настоящем комиссаре. В. А. Ванин, первый, кто получил доступ к подлинным документам, позволявшим восстановить реальную картину событий, был потрясен этой правдой. «Ты знаешь, Вася, он – герой из героев!» - кричал он Василию Левашову. Так назвал Виктора Третьякевича человек, никогда не знавший его при жизни. Василий знал, каким был Виктор. Это знали многие краснодонцы, а тем более – его друзья и родные. Но им было важно, чтобы правда о нем прозвучала громко и открыто. Если бы докладная записка Ванина была опубликована тогда, в 56-м, отец Виктора Третьякевича не умер бы от унижения и отчаянья. Но правда о настоящем герое изобличала ложь, ставшую культовым мифом, и осталась под спудом. Иосиф Казимирович не дожил до дня, когда с имени его сына было снято клеймо позора. Анна Иосифовна испила до дна горькую чашу и дождалась награды, которой спустя 16 лет после героической гибели Виктора Родина отметила его подвиг.
В 1959 году корреспондент «Комсомольской Правды» Ким Костенко стал первым журналистом, написавшим о подвиге Виктора Третьякевича. В своей статье Костенко назвал Виктора первым комиссаром «Молодой Гвардии». В редакцию газеты обратились Василий Левашов и Георгий Арутюнянц. Оба высказали свое возмущение автору: «первый» предполагает наличие «второго», а комиссар у них был только один, Виктор Третьякевич. Ким принял их критику. Позже он постарался осветить подлинную историю Краснодонского подполья в своей книге «Это было в Краснодоне». Костенко работал с архивными документами, добиться доступа к которым ему стоило немалых усилий. «О судьбе Виктора писать бы не мне — Шекспиру», - сказал он однажды. Киму Костенко пришлось выдержать немало ударов в битве, в которую он вступил. Его атаковала Валерия Борц, считавшая разрушение Фадеевского мифа вредным для воспитания молодежи. На него написал жалобу исполнитель роли Олега Кошевого в фильме Герасимова «Молодая Гвардия» Владимир Иванов. Правда, сам режиссер, Сергей Герасимов, к чести его, повел себя иначе: он отредактировал фильм, вырезав из него две отвратительные сцены с предателем-Стаховичем. Против Костенко выступил очень популярный в то время журнал «Юность», после чего журналиста начали таскать по всем кабинетам ЦК комсомола, «обрабатывать». Но Костенко не сдался. Книгу о «Молодой Гвардии» он сумел выпустить. Правда, маленьким тиражом. Она сразу стала библиографической редкостью.
Каждый советский журналист, писатель, пошедший по стопам Костенко, так же, как и он, чувствовал себя в положении донкихота, воюющего с ветряными мельницами. Но участник освобождения Праги артиллерист Ким Костенко на этой войне получил награду, которую ценил выше всех своих многочисленных боевых орденов и медалей. Ким рассказал о ней на встрече со студентами журфака, отвечая на вопрос о своем понимании значения журналистики. После первых публикаций о Викторе Третьякевиче в «Комсомольской Правде» Костенко приехал к его матери. Анна Иосифовна очень долго благодарила его, а когда стали прощаться, вышла провожать на улицу и отвесила ему земной поклон. И все то время, пока журналист шел по длинной улице, всякий раз, когда оглядывался, он видел ее, мать Виктора, неподвижно застывшую в поклоне.
В 60-е годы люди, знавшие Виктора Третьякевича, наконец, получили возможность поделиться своими воспоминаниями о нем. И это было для них жизненно важно: ведь их попытались заставить поверить, будто тот, чью честность и доброту они так хорошо помнили, мог предать своих товарищей. Поверить в это значило потерять веру в самих себя, предать свое внутреннее чувство правды. Его честь была их честью, его незаслуженный позор они испытывали на себе. Ведь он принял мученичество, защищая их, живых, а они оказались бессильны защитить его после смерти. Это бессилие унижало их, как унижала ложь всех тех, кого вынуждали корректировать свои воспоминания, вычеркивая из них все доброе и светлое, что было связано с Виктором. А говоря о нем правду, они расправляли плечи.
Учитель математики Михаил Сергеевич Ермаков, преподававший в 1942 году в 7-й школе города Ворошиловграда (до оккупации):
«Виктор Третьякевич учился у меня в 10-м классе, был одним из лучших учеников и, вообще, был толковый парень. Во время оккупации я Виктора встречал в городе раза два. Первый раз он просто передал мне, что все ученики довольны тем, что я не работаю при немцах учителем, а устроился чернорабочим на завод. А после я встретил его, когда он шел с рацией в руках. Я, признаться, был встревожен, что его могут на улице арестовать. Я ему сказал: "Будь осторожен". Он ответил: "Ничего, мы еще повоюем". Я - ему: "Тише, тише. Как бы не накликать беды". Он ответил: "Да, пожалуй, верно, сейчас много оказалось всякой сволочи". Спросил мой адрес, я ответил и прибавил - места хватит, если нужно будет переночевать. Он сказал, что, может быть, и придется. А у меня было безопасно…
Ведь меня три раза вызывали в Госбезопасность по поводу Виктора. Первый раз (это было в 1948-49 гг.) вызвали в обком партии. Встретил меня полковник госбезопасности. Спросил:
- У Вас учился Виктор Третьякевич?
- Да, у меня.
- Как он учился?
- Учился хорошо.
- А вел себя?
- И вел себя прекрасно.
Спросил о его товарищах, о работе в комсомоле. Я дал положительную характеристику Виктору. А потом и говорит:
- А Вы знаете, что он оказался предателем?
- Нет, не знаю.
- Вот видите, кого Вы учили. Вы воспитали предателя.
Это было сказано в присутствии зав. школьным отделом обкома. Потом, когда облоно на меня писало наградные листы к ордену Ленина и званию заслуженного учителя, обком отклонил эти ходатайства.
Я рад, что один из первых дал положительную характеристику Виктору. Совесть моя вполне спокойна. Судьба многих моих учеников героична. Многие сложили свои головы. Но судьба Виктора особенно трагична. Человек для Родины и для партии готов был все сделать и делал все. И его ведь замучили в застенках гестапо. А он был обвинен в предательстве, и это обвинение тяготело над ним, да и над нами, 16 лет…»
Посмертная судьба Виктора Третьякевича, судьба его памяти, поистине трагична. После двух недель чудовищных пыток он погиб как герой, чтобы стать Прометеем, обреченным на вечную пытку. Реабилитация была лишь первой победой. Боевые товарищи Виктора вели войну за всю правду о нем, от начала и до конца. Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Радий Юркин, Анатолий Лопухов добивались, чтобы комиссаром «Молодой Гвардии» был признан тот, кто был им в действительности. 9 мая 1965 года на родине Виктора, в селе Ясенки Курской области, состоялось торжественное открытие памятника, надпись на котором гласила: «Виктор Третьякевич 1924-1943 гг. КОМИССАР Краснодонского комсомольского подполья "Молодая гвардия"». Елена Кошевая, узнав об этом, разразилась громами и молниями в адрес людей, посягнувших на икону, в создании которой она принимала деятельное участие. В печати поднялась новая волна лютой клеветы. Левашов и его товарищи клеймились как фальсификаторы истории, а в адрес Виктора Третьякевича опять полились потоки грязи. Снова всплывала, обсуждалась и интерпретировалась версия о его предательстве, измышлялись неизвестные эпизоды его биографии в соответствии с поставленной целью. И цель была достигнута: слово «комиссар» в надписи на памятнике заменили словосочетанием «член штаба». Елена Кошевая добилась решения этого вопроса на самом высоком правительственном уровне. Многие годы потребуются, чтобы добиться восстановления первоначального текста надписи. А инициатива Василия Левашова о более достойном посмертном награждении настоящего организатора «Молодой Гвардии» так и осталась не реализована, ни в Советском Союзе, ни в суверенной Украине, хоть в разные годы ее поддерживали историки, члены авторитетных комиссий, писатели, общественные деятели, энтузиасты. Валерия Борц уже в 80-е годы снова называла Виктора предателем, заявляя, что она его не прощает. А в 90-е, казалось бы, историки ответили на большую часть вопросов, осветить которые не было возможности прежде из-за противодействия высоких номенклатурных чинов, продолжавших фанатично защищать «честь мундира». Вместе с тем после распада СССР в Украине была предпринята попытка создать новый миф, превратив комсомольское подполье в украинскую националистическую организацию. Российская сторона в свою очередь продолжает беззастенчиво пользоваться историей о подвиге Краснодонских мальчишек и девчонок для национально-патриотического воспитания молодежи. Для этой цели роман Фадеева вполне подходит. Какая разница, насколько эта книга и снятый по ней фильм соответствуют исторической правде? Впрочем, в 2016 году в России был снят новый фильм о «Молодой Гвардии», теперь уже без всякого партийного руководства, зато, наконец, с Виктором Третьякевичем в качестве главного героя. Создатели фильма смело перемешали исторические факты с вымыслом, превратив комсомольского вожака в виртуозного скрипача, казненных шахтеров заменили евреями, а мотивом зарождения подпольной организации сделали месть Виктора фашистам за гибель любимой девушки-еврейки. От реальной истории, которую при желании каждый думающий человек способен восстановить, потрудившись изучить множество документов и воспоминаний ее участников, авторы оттолкнулись, чтобы отправиться в свободное плаванье. Историческая правда не представляет для них интереса.
Василий Левашов сказал как-то, что таких организаций, как «Молодая Гвардия», в годы оккупации были сотни. Это слова человека, который положил жизнь, сражаясь с вражеской клеветой, превращенной в непререкаемую истину властью литературного мифа, прославившего Краснодонское комсомольское подполье на весь мир. Если бы не оглушительная слава романа Фадеева, может быть, сопротивление правде не было бы столь ожесточенным? А между тем поводом для написания романа о юных подпольщиках стала трагедия их провала и массовая героическая гибель, и еще то, что Краснодон оказался первым из освобожденных от оккупации городов, где действовала столь многочисленная и активная антифашистская организация.
В определенном смысле стечение обоих обстоятельств это чистая случайность. Практически в каждом оккупированном фашистами советском городе и поселке действовало подполье. Организаторами и руководителями были комсомольцы и коммунисты, но, как правило, не назначенные «сверху» аппаратчики, а добровольцы, низовые активисты, хорошо знавшие людей, среди которых жили, учились и работали; бескорыстные, инициативные, отважные, самоотверженные. Те, кого любили и уважали их товарищи, те, кому верили, за кем были готовы идти на смерть. От них в определенной степени зависело, насколько эффективно будет действовать организация и насколько долго враги не смогут ее раскрыть. Руководители брали на себя ответственность поддерживать максимально оправданное соотношение диверсионной активности и неизбежного риска. К провалу могла привести любая роковая случайность, стечение обстоятельств, которые невозможно предвидеть заранее. Поэтому активно действующее подполье рано или поздно обречено. Подпольщики, совершающие диверсию за диверсией в своем городе – смертники по определению. Если активно действующая боевая подпольная группа или сеть просуществовали в течение нескольких месяцев, это говорит не только о дисциплине и хорошей конспирации, но еще и об удаче. В оккупированном Минске, например, за три с лишним года было создано, действовало, оказалось раскрыто и уничтожено, а затем создавалось заново одно за другим несколько «поколений» подпольных сетей. Это сотни мучеников, прошедших через застенки гестапо. И о них не писали романов, не снимали героических фильмов, их не награждали посмертно золотыми звездами. В Советском Союзе само существование в Минске подполья в годы оккупации долгое время отрицалось как таковое. Причиной тому стала вражеская клевета на руководителя второго Минского подполья, секретаря подпольного горкома партии Ивана Кирилловича Ковалева, попавшего в руки палачей. Как и о Викторе Третьякевиче, фашисты распространили о нем дезинформацию как о провокаторе; гестаповцам также не удалось сломить его пытками, однако они выставили его предателем. От имени И. К. Ковалева в местной коллаборационистской газете, выпускавшейся на белорусском языке, было напечатано провокационное обращение к населению с призывом отказаться от бесполезного сопротивления, признать гитлеровские власти и подчиняться новому немецкому порядку. На самом деле Ковалев подвергался зверским истязаниям, но добиться от него ничего не удалось. Место гибели его до сих пор неизвестно. Существовала версия, что он был замучен в застенках гестапо. Современные белорусские историки приходят к выводу, что либо он был расстрелян, либо перевезен в концлагерь Малый Тростянец и там сожжен заживо. Последняя версия основана на данных, полученных от ставшихся в живых минских подпольщиков. Но провокация сработала. О позорной речи руководителя Минского подполья стало известно в других городах Белоруссии и в самой Москве, а позор руководителя лег пятном на всю организацию. Минское подполье официально перестало существовать. Его историю попытались стереть, в послевоенные годы на нее был наложен запрет. Впрочем, Минский подпольный горком партии все же был реабилитирован в 1959 году. Но Ивана Ковалева продолжали считать предателем. Вероятно, сыграло роль то, что автором обвинения, основанного на вражеской провокации, был такой крупный партийный и государственный деятель, как Пантелеймон Понамаренко. Людям, знавшим правду о Ковалеве, о его героической гибели, пришлось бороться за его честь на протяжении полувека. Не смотря на реабилитацию Минского подпольного горкома во время хрущевской «оттепели», клевета на его секретаря продолжала препятствовать признанию исторической правды. Подвиг Ивана Ковалева и его истинная роль в организации антифашистского сопротивления были признаны только в 1991 году. Только в 90-е еще оставшиеся в живых участники Минского подполья получили возможность рассказать о своей антифашистской борьбе всю правду до конца.
При этом именно в Белоруссии, остававшейся под оккупацией дольше всех республик Советского Союза, у подпольщиков было время освоить «профессию». И прежде всего – на опыте катастрофических провалов, после которых в живых оставались единицы. Каждый раз, возрождаясь из пепла, подполье поднималось на новый уровень. К тому же в краю лесов и болот основными задачами городских подпольных организаций было обеспечение информацией и медикаментами партизанских отрядов, с которыми они работали в связке и которые осуществляли значительную часть диверсионных и боевых операций. В степной Украине попытка создать серьезное партизанское движение по белорусскому образцу закономерно провалилась. Вся нагрузка ложилась на городское подполье.
В Краснодоне Виктор Третьякевич создал единую боевую организацию из спонтанно сложившихся подпольных групп комсомольцев. Это давало возможность задействовать в диверсиях в городе ребят из поселка и наоборот, организовывать акции в нескольких местах одновременно. Молодогвардейцы целенаправленно собирали оружие, гранаты, патроны, взрывчатку. Они готовили ряд одновременных антифашистских терактов (взрыв дирекциона, захват гор управы, полиции), которые должны были парализовать оккупационную власть в городе. Планировалось поднять восстание и освободить Краснодон своими силами к приходу Красной Армии. Дезорганизация подполья при помощи интриги с предполагаемым уходом в партизаны спутала эти планы, а утечка информации об активистах привела к провалу. Тем не менее, провал подполья при столь активной деятельности практически неизбежен – оно слишком явно обнаруживает себя, тем более, в таком небольшом городе. Ворошиловградское комсомольское подполье, стараниями Надежны Фесенко и Виктора Третьякевича насчитывавшее в итоге около полусотни человек, состояло из одиночек и связных между ними, занималось в основном разведывательной и агитационной работой. Оно было лучше застраховано от провала, но и ограничено в возможностях, действуя по-взрослому осторожно. А вот комсомольская самодеятельность молодогвардейцев стоила фашистам очень дорого: ни хлеба, ни угля, ни скота, ни рабочей силы не получили они из Краснодона, и как дома враг здесь себя не чувствовал ни дня. Они сделали много, эти беззаветно отважные ребята, и не их вина, что у них не было времени освоить суровые законы подполья. Их организационные связи совпадали с дружескими и строились на доверии. А подпольщик, как сапер, ошибается лишь однажды. Одна ошибка влечет за собой провал и разгром. За ошибку одного отвечают все, и первый из всех – организатор.
Если Василий Левашов и прав в том, что таких организаций как «Молодая Гвардия» были сотни (а он прав, ибо вклад каждой из этих сотен в дело Победы советского народа над фашизмом все еще не оценен по достоинству), все же подлинная история о Краснодонских ребятах и их настоящем комиссаре заслуживает самого бережного внимания. Трудно себе представить более яркую повесть о товарищеской верности. Умолчать о главном герое этой повести – значит лишить ее глубины. Чувствовал ли он себя преданным тогда, когда увидел сеть, сплетенную за его спиной, когда узнал, что даже самые близкие его друзья в нем усомнились, поверив лжи? Что пережил он, когда холодная липкая метка впервые коснулась его наяву?
Виктор не мог долго думать о себе – он уже понимал, догадывался, что над его ребятами нависла угроза. Благодаря своему гипертрофированному чувству ответственности он даже не заметил, как перешагнул через трещину, образовавшуюся между ним и ими, его товарищами. И когда через три дня за ним явились полицаи, он был уже готов. Готов ответить. Ведь провал – значит, ошибка. Его ошибка. Что-то он сделал не так, раз это случилось. И он заплатил бы любую цену, лишь бы этого не случилось с ними, его ребятами. Самым страшным для него оказалось то, что он уже не мог ничего изменить. Это был полный провал и разгром. А дальше им всем оставалось одно – выстоять, одержать над врагом моральную победу. И, движимый все тем же непомерно развитым чувством ответственности, Виктор признает себя руководителем, но категорически отказывается подтверждать принадлежность схваченных молодогвардейцев к организации. В этом и заключается его вызывающее поведение, о котором говорила мать Ольги Иванцовой и которое приводило в ярость Соликовского, Захарова, Кулешова и прочих палачей. Сознавал Виктор это или нет, и сознавали ли остальные, но своим вызовом он задавал им тон. Все они вели себя по отношению к палачам вызывающе, не опускаясь до роли пассивных жертв, чем провоцировали своих мучителей на все большее остервенение и зверство. В этом смертельном противостоянии они демонстрировали фашистским холуям свое моральное превосходство. Когда один из мучителей спросил Ульяну Громову, почему она так себя ведет, девушка ответила: «Не для того я вступала в организацию, чтобы просить у вас прощения». Они не признавали себя побежденными. Палачам не удалось разобщить их клеветой на их комиссара.
Сцена, описанная очевидцем, Владимиром Шевченко, раскрывает самую суть происходившего в застенках Краснодонской полиции в первой половине января 43-го. Виктор Третьякевич оставался комсоргом не только в оккупированном городе (как сказала о нем Антонина Титова), но и там. Ребята брали с него пример, соревновались с ним: «Мы все – комиссары!» У полицаев уже не было свободных камер, чтобы держать его отдельно от них. Ребята видели, в каком состоянии его приносят с допросов. Почему так часто, так подолгу? Приехали гестаповцы из Ворошиловграда и взялись за Третьякевича вплотную. Краснодонские ребята не знали о его истинной роли в Ворошиловградском подполье, о том, какое он имеет отношение к подпольному обкому комсомола. И чего от него добивались гестаповцы, он не рассказывал никому. Но его бодрость, столь поражавшая отца Василия Левашова, говорила сама за себя. Ребята не могли помочь друг другу ничем, кроме бодрости духа, которую, сохраняя в себе, они взаимно поддерживали друг в друге. И они пели песни, перестукивались через стены между камерами, ухитрялись переправлять записки. Полицаи истязали их, намеренно лишая день за днем человеческого облика, а получали в ответ плевки и слова презрения. Это была демонстрация силы, непостижимой для двуногих зверей и потому пугающей. Тем, для кого собственная шкура дороже всего на свете, никогда не понять, в чем источник этой силы. И те, кому очень хотелось бы снова спекулировать подвигом молодогвардейцев, разглагольствуя о патриотизме, манипулируя национальными амбициями, использовать их пример для превращения молодежи в пушечное мясо, недалеко ушли от Краснодонских полицаев.
Эти ребята, рожденные в 20-е, после окончания Гражданской войны, в уже мирной молодой Советской стране, были комсомольцами. Для первого поколения советской молодежи, а особенно для тех, кто как Виктор Третьякевич и его ровесники, родились в 24-м, в год смерти Ленина, как бы приняв эстафету, не существовало в жизни ничего важнее, чем соответствовать тому высочайшему духовному уровню, без которого невозможно коммунистическое сознание. «Один за всех и все за одного». Этот принцип товарищеской верности записан в моральном кодексе строителя коммунизма. Краснодонские комсомольцы продемонстрировали его на деле в самых экстремальных условиях. Они прошли проверку на прочность своих убеждений. И их любовь к своей стране была неразрывно связана с этими убеждениями. Дети рабочих и крестьян, они получили возможность учиться, развивать свои творческие способности, выбирать свою судьбу. Родители многих из них были неграмотными или малограмотными людьми, потому что родились до революции. Ребята видели разницу. Они росли свободными, гордыми, смелыми и презирали тех, кто способен унижаться и холуйствовать ради своих мелких шкурных интересов. Устремленные в будущее, готовые к самопожертвованию, комсомольцы были естественными антагонистами тех поборников «духовных скреп» и «традиционных ценностей», которые считали себя обиженными советской властью и с приходом фашистов охотно пресмыкались перед оккупантами, шли служить в полицию ради возможности мстить, мучить, унижать (и еще, конечно же, безнаказанно грабить). При столкновении с первыми вторые, чем больше усердствовали, стремясь сломить первых, тем сильнее чувствовали себя перед ними теми, кем были на самом деле – мразями, моральными уродами, ничтожествами. Ненависть была взаимной, но изощрявшиеся в своем садизме подонки не имели ничего кроме нее. Комсомольцев объединяла любовь, и ненависть к палачам в этом противостоянии, требовавшем сверхчеловеческого напряжения сил, проявляла в них любовь еще ярче. Они не были теми застывшими иконами, в которые превратил их миф – реальные, живые ребята, не лишенные человеческих слабостей, поддались на искушение, оказались вовлечены в коварную интригу, это правда. Была игра честолюбий, была попытка раскола и конфликт. Но они сумели переступить через эту трещину и подняться на новую высоту. Противостояние палачам сплотило их заново, еще глубже, еще теснее. Провал не стал их поражением. Они победили. И вошли в вечность вместе.
Виктор Третьякевич принес ради этой победы самую большую жертву. Не случайно и Владимир Минаев, и родной отец Виктора назвали то, что увидели, одинаковыми словами: из шурфа шахты его достали без лица. Он согласился на это – отдать свое лицо, свое имя, свое сердце. И только память людей, которые знали его, вернула светлый образ Виктора всем, кто хотел и хочет знать настоящую правду о подвиге и героической трагедии Краснодонского комсомольского подполья. Образ удивительно цельный.
«Ребят смешило произношение каждого его слова. Забавляло их и то, что я очень внимательно вслушивалась во всякую его фразу, и как им казалось, не всё понимаю. Ученики толчками и дерганьем вызывали новенького на частое высказывание, а он жалобно выкрикивал "Йон мене успятком чкая". Я же вместо резких замечаний виновникам этих возгласов, спокойно делала перевод: "Он меня носком толкает". И опять: "Йон сташил мою костерку!" - "Он взял мою сумку!"
- Пора и успокоиться, ребята! - сказала я в заключение. Раличкин из центральной полосы России, а там совсем другой говор.
Во время перемены к нему подошёл Третьякевич. Я прислушалась к разговору.
- Чудак ты человек, - спокойно, по-детски сказал Витя. - Бубнишь свои жалобы, а наши ребята очень хорошие. Потом узнаешь. А пока садись со мной. Уверяю, никто тебя не тронет.
- Ты, Володя, сядешь пока к Левашову Васе, - обратился он к подошедшему Осьмухину.
- Да я что, только спроси у учительницы, - не возражал Володя.
Так и остались сидеть за партой Федя Раличкин и Витя Третьякевич до конца учебного года. Раличкин во всем, во всем подражал Третьякевичу. И непокорные тёмные волосы стал зачёсывать вверх. И если на рубашке у Третьякевича пуговицы синие, то знали уже все, что засинеют пуговицы и на рубашке у Раличкина. И ещё многое для Феди предстало в ином свете после знакомства с Витей».
(Учительница А.И. Киреева)
Виктору не нравилось, когда о его товарищах говорили плохо, даже если они были неправы. И не в его натуре было читать им нотации – он с детства предпочитал улаживать конфликты своими поступками. Таким он был человеком. И он заслужил, чтобы из уважения к его подвигу и светлой памяти память каждого из них оставалась для живущих такой же светлой. Правда не должна становиться поводом для новых спекуляций, обвинений и скоропалительных выводов. А ложь и грязь, десятилетиями лившаяся на Виктора, пусть остаются на совести лжецов.
Он задал своим примером слишком высокую моральную планку. А это вызов. Ведь он был всего лишь человеком, не богом, сошедшим на землю, а восемнадцатилетним парнем из шахтерского городка. И он смог. Человек и такое может! Многие из тех, кто называет себя людьми, предпочли бы вовсе об этом не знать. Потому что знание обязывает…
Послесловие
МЕЧ В ЗЕМЛЕ
(Послание молодогвардейского комсорга)
Давно уже покинули этот мир все те, кто знал Виктора при жизни. Но несправедливость по отношению к его памяти настолько потрясает, что смириться с ней так же трудно, как если бы речь шла о самом близком и родном человеке. И завещание Юлиуса Фучика сбывается буквально: тот, чье имя так старательно пытались стереть из нашей памяти, становится нам близок, как брат и как друг и… как мы сами. Возникает необъяснимое чувство, будто он – это лучшая, сокровенная часть каждого из нас, и по отношению к ней совершено страшное, циничное предательство. Он отдал всего себя, чтобы стать этой глубинной и неотъемлемой частью, о которой мы, может быть, так никогда бы и не узнали, если бы не чудовищная несправедливость по отношению к нему, с которой невозможно смириться. И на самом пределе боли за него, как за самих себя, мы начинаем слышать послание, запечатанное для нас его вечной любовью под слоями фальшивого мифа и лабиринта лжи, прохождение через который требует непреклонной воли к истине и самоотверженности, становясь своего рода Посвящением.
Послание это звучит парадоксально. Именно для того, чтобы наш общий провал не стал поражением, он, «герой из героев» одержавший высочайшую моральную победу, согласился на годы позора и забвения. Он не становится на пьедестал, не вводит любителей присваивать славу предков в искушение гордиться его подвигом. Его вечная любовь не ищет славы. Она противится поклонению. Ведь поклоняясь мученикам и святым, люди неизбежно превращают их в кумиры, а его пример сам по себе так высок, что кажется недосягаемым. И тем не менее героический комсорг хочет говорить с нами на равных. Как самый близкий друг, как наше собственное сердце. Так, чтобы мы уже не смогли ни спрятаться, ни убежать от его правды. Ради этой цели он принял две мученические смерти и целую череду предательств. Не так, как христианские мученики, надеявшиеся на небесную славу и вечное блаженство. И говорит он с нами не о прощении. Когда человек живет целью, он обретает свободу от привычки предъявлять претензии другим. Он принимает любую данность. Быть для него важнее, чем казаться. Даже если его предают, это не имеет значения. Приняв данность и взяв ответственность на себя, он остается верен цели. Только так можно выйти победителем даже из разгрома и провала. В этом и заключается суть адресованного нам послания. Оно именно о цели, предав которую, Человек лишается бытия.
Эта цель настолько высока, что требует полной самоотдачи и абсолютного бескорыстия. Человек, поставивший ее перед собой, находит счастье в работе на будущее, которого он не увидит, но именно в этой работе здесь и сейчас в человеке внешнем рождается Человек внутренний, новый, причастный к единой всечеловеческой общности. Этой работе нет конца, и она сопряжена с неизбежной борьбой между человеком внешним, ветхим, и Человеком Новым. Ветхий человек со звериным остервенением защищает свою шкуру, свои корыстные интересы и собственнические претензии. Его держит сила инерции тысячелетних привычек. Отстаивая свой старый мир, он объявил цель Нового Человека несбыточной, опасной и зловредной мечтой, он создал фашистскую идеологию, апеллируя к самым низменным страстям и звериным инстинктам. В то же самое время он быстро освоился с риторикой строительства светлого коммунистического будущего и с легкостью научился использовать против Нового Человека его же бескорыстие, чтобы безнаказанно присваивать себе плоды его борьбы и труда, его подвиги и победы. Так было предано коммунистическое движение. Десятки тысяч коммунистов оказались оклеветаны, убиты, принесены в жертву своекорыстным интересам бесчестных карьеристов в их политических играх, а в конечном итоге – геополитическим интересам империи, в которой коммунистам всего мира надлежало видеть свое отечество и идеальное воплощение наивысшей цели, какую когда-либо ставило перед собой человечество. Героическая трагедия коммунистического движения в том и состоит, что история его гибели это история предательства. Предательства, отрицание которого означает отказ от первоначальной цели и ее подмену, и, по определению – соучастие в предательстве. Так ветхий человек отомстил Человеку Новому за брошенный вызов. Но реакция на этот вызов в условиях отсутствия противодействия в силу отказа от цели – это угроза не только развитию человечества, но и самому его существованию. Ветхий человек торжествует, возводя свои варварские привычки и зверские инстинкты в ранг священных традиций, оправдывая их мертвой религиозной догмой. Его безответственности и рабской трусости удобна идея греховности перед богом, отражающим его же собственную жажду тотального господства. И во искупление своих грехов ветхий человек неизменно нуждается в жертвоприношении Человека Нового. Он нуждается в вертикальной структуре власти, мощном репрессивном аппарате, крепком государстве. Он не остановится ни перед какими причудливыми формами симбиоза реакционных идеологий, изобретая разновидности фашизма, наиболее полно гарантирующие ему безопасность и вседозволенность. Такова реальность, в которой оказалось человечество. Такова расплата за соучастие в предательстве, за отказ от цели. Только обретя ее заново, можно принять этот вызов. Иного не дано.
Новому Человеку предстоит родиться заново в условиях антифашистского подполья. Предательство и провал заранее поставили его в эти условия. Но трагический опыт прошлого не должен пропасть даром. Его главный урок состоит прежде всего в том, что бескорыстная работа на будущее – работа долгосрочная, и отступление при неудаче отбрасывает так далеко назад, что начинать заново труднее, чем в первый раз. Но, возвращаясь к жизни в цели, мы наследуем победителям, а не побежденным. Тем, кто сумел выстоять до конца, не смотря ни на что и вопреки всему. Ведь дважды преданный комсорг молодогвардейцев в своем послании говорит нам и о том, что он такой не один. Под слоями лживых мифов, вражеской клеветы и обывательских сплетен нас ждет пронзающая правда об истинных героях, как зарытый в земле меч несокрушимой силы. Меч, скрытый до срока, чтобы прийти на помощь в самый трудный час. Он завещан каждому, кому хватит духа взять его в руки.