Маленький Пауль сидел на лавке, покрытой ветхим лоскутным одеялом, и беззвучно плакал. Он никому не жаловался, ничего не просил. Покачиваясь из стороны в сторону, ребёнок размазывал худенькой ручонкой слёзы, безудержно катившиеся по его впалым щёчкам.
Рядом с лавкой, на полу играли с речными камешками, поскольку других игрушек не было, четверо ребятишек постарше. Все пятеро с нетерпением ждали, когда солнечный луч скользнёт по грубо сколоченному столу, на котором под тряпицей лежал заветный кусок хлеба. Чёрная и чёрствая, горбушка хлеба была предметом пристального внимания ребятишек, находившихся в этой сырой, полутёмной, убогой избе, служившей до войны баней хозяевам крестьянского двора, куда на постой осенью 1941-го года определили три семьи российских немцев, высланных из Поволжья.
Отцов ребятишек забрали в январе 42-го года в трудармию. Мамы, родные сёстры Мария, Анна и Марта, выполняли разную работу в колхозе. Они уходили чуть свет, строго-настрого наказав старшей из детей, семилетней Эмилии, пайку хлеба разделить на пять одинаковых кусочков, когда солнышко проникнет сквозь небольшое оконце и его луч коснётся поверхности стола.
- Смотри, Эмма, - говорила Марта дочери. - Если съедите хлебушек раньше, чем его осветит солнце, вы все умрёте!
Нестерпимо хочется кушать. Котелок с пустой крапивной похлёбкой, оставленный матерями на тёплой плите, не утолил чувство голода: напротив, ещё больше усилил желание поскорее добраться до краюшки, дразнящей своим чудесным запахом!
Хлеб съедали медленно под присмотром Эммы, тщательно подбирая все, до единой крошечки. А потом на пороге избы ожидали вечера: придут мамы и, может быть, принесут что-нибудь поесть...
Иногда женщинам удавалось выменять на оставшуюся одежду миску крупы, десяток яиц или буханку хлеба. Но вещей хороших уже не было, да и сами жители глухой таёжной деревушки, куда забросила сестёр судьба, тоже испытывали нужду военного времени и неохотно делились продуктами с приезжими.
Таёжные зори, с тяжёлым на подъём солнцем, всё же вселяли радость в детские сердца. Наверное, это было связано с их «обеденным ритуалом»...
Вечерами, при свете коптилки, женщины усаживали детей в кружок и неистово молились: просили Бога возвратить мужей из трудармии живыми, невредимыми. Просили, чтобы Пауль стал на ножки: третий год пошёл пацану, а он до сих пор ходить не может. Родился мальчонка слабым, болезненным в сентябре сорок первого года в этой старой бане. Все тяготы пути из Саратова в Красноярский Край сказались на малыше ещё в утробе матери. Везли людей почти месяц в вагонах, предназначенных для перевозки скота, где не только Анне, бывшей тогда на последнем месяце беременности, но и крепким мужчинам не хватало воздуха. В пути из-за неимоверной тесноты и духоты у многих шла носом кровь.
«Давайте, детки, помолимся и о нашем Штефане, - просила тётя Мария во время молитвы. - Чтобы не обижали моего сыночка взрослые ребята в бригаде! Чтобы выдержал он тяжкую работу. Совсем ведь ещё ребёнок, всего двенадцать лет мальчонке, а его на стан загнали наравне со взрослыми… Господи! Сохрани моего сыночка, помилуй...»
Навещая родных, Штефан иногда приносил кусочки засохшего хлеба, а однажды принёс за пазухой несколько горстей пшеницы. Мария сурово отчитала сына: «Воровать - грех! И небезопасно это, сынок. Поймают, в тюрьму посадят...»
А тётя Марта, она была побойчее сестёр, взяла зерно и смолола в муку, соорудив мельничку с жерновами из камней. Когда она растирала пшеницу, дети играли на улице и, завидев прохожего, дёргали протянутую в избу верёвку, к которой была привязана пустая консервная банка, найденная ребятишками около сельпо. Из полученной горстки муки мама Штефана сварила ребятам суп «затируху».
Чтобы не расстраивать мать, Штефан не рассказывал о том, что в бригаде над ним измываются, что спальное место ему отвели на полу под общими нарами...
Однажды на стане появился важный начальник. Он спросил у работников бригады:
- Почему этот паренёк спит не на нарах вместе со всеми, а на полу? Там же холодно!
Ему под дружный смех ответили:
- А немцу под нарами самое место!
- При чём тут его национальность?! - возмутился начальник. - Он норму выполняет?
- Выполняет...
- Ну, коль он хорошо работает, должен и хорошо отдыхать...
Клопы и вши были неотъемлемой частью бригадного общежития. Изнурительный труд, кормёжка в виде постного супа (эту похлёбку называли «баландой») подрывали силы, ожесточая людей.
Но, когда Штефан приходил домой на побывку, он, вымытый и обогретый матерью и тётками, брал малышей и отправлялся с ними в тайгу. За старшими увязывался и Пауль. К четырём годам он научился ходить. Какое это было счастье после полутёмной избы оказаться в замечательном, зелёном лесу, собирать грибы, ягоды, рвать щавель, черемшу! Малыш настолько полюбил тайгу, что, сдружившись с местными ребятами, мог с ними часами бродить по таёжным тропинкам, не боясь заблудиться, встретить зверя или быть покусанным лютыми комарами. Эти прогулки закаляли мальчишку: он окреп, подрос. Ему страстно захотелось узнать, как всходит солнце!
Как-то ранним утром Пауль вылез по лестнице на крышу хозяйского дома. Заря над тайгой только занималась и ребёнок, зачарованный красотой освещенных первыми лучами зелёных верхушек деревьев, не сразу расслышал голоса: внизу его уже искали мама и тетки.
- Зачем ты туда полез? Убиться захотел? - ворчала мама, осторожно спуская его с лестницы. - То с крыши тебя снимай, то в тайге тебя ищи! Тоже мне, сибиряк выискался!
- А я и есть сибиряк, - серьёзно ответил Пауль. - Я ведь родился в Сибири! Мне об этом Штефан рассказывал.
Анна промолчала. Прижав сына к груди, тайком смахнула слезу. А он поднял на неё задумчивый взгляд:
- Мама, я очень люблю солнышко. Оно хлебушком пахнет...
Закончилась война. В деревню возвращались фронтовики. Вечерами в деревне можно было услышать звуки гармошки и задорное частушечное пение.
Летом сорок восьмого из трудармии вернулись и мужья сестёр. Но не все: муж тети Марты, папа Эммы и Кати, остался на лесоповале в лагерной братской могиле...
В тот год Пауль пошёл в школу. Гордый и счастливый шёл он в первый класс, неся купленный отцом кирзовый портфель. В этом, изумительно пахнущем, новом портфеле лежала чудесная книжка с красочными картинками - настоящий букварь! Скоро Пауль научится читать эту волшебную книжку! И писать научится!
Но радость первых школьных дней была омрачена: задиристый одноклассник, племянник учительницы, начал высмеивать произношение Пауля, давая ему обидные прозвища, самым неприятным из которых было слово «фашист».
Мальчишки подрались, а наказан был только Пауль. Учительница больно схватила Пауля за руку, толкнула его в угол и принялась гневно отчитывать: «Тебе, ссыльному, разрешили посещать советскую школу, а ты безобразия здесь устраиваешь!»
Пауль стоял в углу классной комнаты. За окном играло лучами таёжное сентябрьское солнце, прощаясь с коротким сибирским бабьим летом. В воздухе плыли серебряные паутинки. На фоне желтеющей листвы жарко горели красные гроздья рябины. Как кровь...
13.07.04.