Ольга ШЕИНА
С Олей мы познакомились в редакции областного радио, куда я после безуспешной попытки утроиться на работу в областную газету зашла к своей однокурснице по журфаку Тамаре. Она и свела меня с Ольгой Шеиной, редактором экономических программ. Ольга была яркой брюнеткой с милыми чертами лица, приветливой и простецкой в общении. Странно, что она работала не на телевидении. Оля предложила мне подготовить несколько сюжетов из близкой мне сферы – проектного института и бригады строителей, и дала для записи интервью компактный чемоданчик с репортёрским магнитофоном. Такой я видела впервые. Он так и назывался – «Репортёр», производство Венгрии, с автономным микрофоном отменного качества. С этим увесистым чемоданчиком я не расставалась два с половиной года. У Оли мне хотелось перенять спокойную и неспешную манеру задавать вопросы собеседникам и зачитывать для эфира свои авторские тексты. Со временем помимо программ на промышленные и экономические темы мне позволили делать и более весёлые и разнообразные циклы: «Судьбы», «Театр», «Молодёжный меридиан» и даже «Эстрада для всех». Оказалось, не боги горшки обжигают…
Однажды, вернувшись из командировки в засыпанное радиоактивной чернобыльской пылью Дятлово и сев прослушивать привезённую плёнку, Оля к ужасу своему поняла, что все сделанные ею записи исчезли!.. Магнитофон молчал, плёнка была пустой, словно кто-то её засветил… Пересказывая в подробностях свою поездку, Оля вспомнила, что в Дятлово она на короткое время потеряла сознание, но не придала этому значения. Никто не в состоянии был объяснить, что произошло с плёнкой. Намеченный сюжет пришлось заменить другим. Спустя несколько лет тот странный случай снова обсуждали в редакции, но уже в другом ракурсе…
После радио я смогла-таки попасть в областную газету, и с Олей мы пересекались очень редко. Одну случайную встречу не забыть. Мы шли навстречу друг другу, Оля спускалась вниз по улице, идущей от поликлиники, я поднималась вверх. Приблизившись, я увидела, что у Оли заплаканные глаза и лицо такое, словно ей сейчас ни до чего и ни до кого. Мы кивнули друг другу, и всегда приветливая Оля не смогла улыбнуться.
А в кулуарах радио коллеги, узнав о фатальной болезни, свалившейся на Олю, искали причины и невольно вспомнили историю с размагниченной плёнкой. Дятловская земля – не только одна из радиационных зон Беларуси, заражённых изотопами Чернобыля, она отличается ещё и тем, что богата радоном – радиоактивным газом, который может представлять опасность для человека, но в умеренном количестве лечит. Его используют для лечебных ванн в местном санатории «Радон», известном и за пределами Беларуси. Радон легко проникает в подземные воды и воздух. Благодаря этому геологи по содержанию радона, зафиксированного датчиком, могут судить о возможном месторождения урана. Может быть, Олю с её диктофоном настиг какой-то шальной радиоактивный луч?..
Известие о её болезни достигло нашей редакции, когда Оля уехала в Москву в клинику радиационной медицины. Диагноз, поставленный в Гродно, подтвердился – острый лейкоз. Олю оставили в клинике. Олины подруги-радистки ездили её навещать, с великим трудом раздобыли для неё сетку лимонов и прихватили с собой карманную бутылочку коньяка. Присели на подоконнике больничного коридора.
- Можно тебе?
- Мне уже всё можно…
Выпили по глотку, и стало полегче, проболтали весь тихий час, даже смеялись с какой-то ерунды.
- Неужели никогда больше не потискаю Женьку?.. – упавшим голосом проронила Оля, подумав о пятилетнем сыне.
- Брось! Такая клиника! Врач сказал, что есть надежда, - бодро соврали Нина и Надя. – Держись!
Домой Оля уже не вернулась. В последние дни с нею в больнице была мама. Утром в бокс, куда перевели Олю, принесли распечатку взятого накануне анализа крови.
- Надо же, - попыталась усмехнуться Оля, - умру с нормальными лейкоцитами…
Она отвернулась к стене и срывающимся голосом попросила маму передать мужу, чтобы женился не на молоденькой, а на ровеснице… Молодая не сможет стать матерью их мальчишкам… Повернувшись к маме, положила на её тёплую руку свою слабеющую и, посмотрев куда-то вверх, едва слышно прошептала:
- Держи меня крепче… Я улетаю…
О смерти Ольги Шеиной мы узнали из некролога в нашей газете. Оле было всего тридцать семь. Тогда в Москве лечащий врач сказал её подругам, что это первая ласточка будущих жертв чернобыльской аварии, не причастных к ликвидации её последствий.
***
Анатолий КАЧАН
Весть о том, что у моего однокурсника Толи Качана, вместе с которым работали сначала в районной газете, потом в областной, тоже, как и у Ольги Шеиной, лейкоз, разлетелась мгновенно сразу после того, как его дней десять не было на рабочем месте в секретариате. Верить не хотелось. С чего бы это? Откуда? От беспрестанного сидения за компом? Да, врачи порекомендовали ему не злоупотреблять этим, но причиной болезни считали не компьютер.
После больницы назначили консервативное лечение. Толя продолжал работать, он занимался электронной вёрсткой газеты, а голову сверлила упрямая мысль: как же победить свалившуюся на него напасть? Новинками науки он интересовался всегда. Всё, что нашёл на этот раз – женщину-травницу, составлявшую лечебные сборы, очищающие кровь и тормозящие онкологию. Схватился, как за соломинку. Прилежно принимал по графику все снадобья. Разрушительный процесс действительно приостановился. Но ненадолго.
Опять отвратительное состояние, больница, капельницы. И потеря веры, усталость от сражения за жизнь. В воскресенье он на денёк отпросился из больницы домой. Принял душ, аккуратно побрился перед зеркалом в ванной. Подошла мама, он был её первенцем, выросшим в любви и ласке, но так и не создавшим своей семьи. Дотронулась до плеча сына, которого давно не было дома. А он, всегда с нею такой нежный, вдруг вскрикнул, словно обжёгся:
- Не тронь! У меня всё болит!..
Назавтра в больнице Толя умер.
***
Георгий СЫСОЙ
Жора Сысой, редактор «Милицейского вестника». Полковник, стеснительный в общении с женщинами. В нашей газете он публиковал в нескольких номерах свою детективную повесть, основанную на реальных событиях. Потом собирал материал для романа, начал писать… Последний раз звонил мне, спрашивая разрешения перепечатать из «Народной газеты» мой очерк о юных серийных убийцах, но – с удалением абзаца с нелестными строчками о промахах милиции.
- Нет, Жора... Нет. У вас же есть кому писать. Напишите сами.
Укор родной милиции ведомственная газета позволить себе не могла. Но Жора не поленился узнать, соглашусь ли я на вычёркивание, на его месте не каждый бы так поступил.
В последний раз мы виделись у поликлиники УВД.
- На процедуры иду, радикулит замучил, - хмуро вымолвил Жора. Казалось, ничто в этот момент не беспокоило его больше, чем спина.
Скоро стало известно, что это не радикулит, а метастазы в позвоночник. Уже не вставая с постели, Жора продолжал дописывать свой роман…
На похоронах дочка Жоры, вцепившись в большой цветной портрет отца, перетянутый в уголке чёрной лентой, никому его не отдала, прижала к себе и сама несла впереди траурной процессии.
***
Тамара СИНИЦА
Очередной скорбной ласточкой в моём журналистском окружении стала Тамара, коллега и та самая однокурсница, которая однажды привела меня на радио. Тамару хорошо знала практически вся область: радиослушатели и телезрители, председатели колхозов и директора предприятий, учителя и медики, артисты театра и самодеятельности, сельское и городское начальство. Нет, наверное, такой деревни и городка, в которых бы за тридцать лет журналистской работы не побывала Тамара. Знали её по двум фамилиям, причём прямо противоположным: Король и Синица. Первую она получила от отца, вторую – от мужа, и пользовалась обеими.
В жизни Тамары было много приключений, в основном романтических… Знаю это, потому что несколько лет просидели в одном кабинете. Человеком она была импульсивным и свои эмоции сдерживала с трудом. И странно, несмотря на кажущуюся лёгкость её отношения ко всему, с чем сталкивались мы в работе, программы, подготовленные Тамарой, были безукоризненны: в подборе героев, в построении композиции, в раскрытии темы. Правда, хвалили у нас на планёрках скупо и не всех, и Тамаре не раз доставалось за то, что чуть не сорвала выпуск. Её желанию сделать передачу без сучка и задоринки очень мешало неумение организовать своё время. Поэтому она вечно куда-то бежала и опаздывала.
Тамара любила красивые наряды и многие делала сама, своими руками. А чёрное бархатное, приталенное и расклёшенное пальто, в котором она однажды появилась в редакции, да еще с такой же бархатной небольшой шляпкой (ну просто Неизвестная с картины Крамского!), произвело настоящий и незабываемый фурор. Пальто даже стало предметом обсуждения на планёрке… Готовилась поездка наших радиожурналистов в Польшу, и председатель телерадиокомитета предложил кандидатуру дамы, которой заметно симпатизировал - возможно, из-за деловых качеств. Никто особо не удивился. Как вдруг председатель, покосившись на Тамару, брякнул:
- Тамара Леонтьевна, может, дадите коллеге в поездку своё бархатное пальто?
Неловкое недоумение повисло в воздухе. Только Тамара нашлась, что сказать:
- Так, может, лучше я в этом пальто поеду в Польшу?!.
Всем стало весело. А избранной журналистке пришлось довольствоваться тем, что было.
В последние дни болезни Тамары мне приходилось бывать у неё в больнице. Вскоре после операции мы пришли втроём с её коллегами, я тогда работала в газете. Тамара рассказала, с чего у неё всё начиналось, словно предупреждала нас о коварных симптомах, чтобы и мы были бдительны. Милейшая стиль-редактор Анна Ивановна накануне пообещала Тамаре, что разузнает у знакомого хирурга, что же у неё на самом деле. Тому, что говорили врачи, Тамара не очень верила. При нас Анна Ивановна очень убедительно пересказала свою беседу с хирургом, смысл её такой: «Во время операции обнаружили начальные маленькие образования, все до единого убрали, прогноз хороший». Все мы, включая Тамару, просто расцвели при этих словах. Какое счастье! Ещё немного поболтав, ушли.
Уже на ступенях больничного корпуса Анна Ивановна призналась нам, что хирург сказал всё ровно наоборот…
- А вы поверили? – удивилась она.
- Да.
Стало еще горше на душе… Но в самом деле, могла ли Анна Ивановна сообщить Тамаре правду?..
Еще раз я была у Тамары, когда ей стало совсем плохо. Её младшая сестра договорилась с врачами на несколько сеансов капельниц в отделении онкологии. Тамара была слабее обычного, но хорошо владела собой. Жаловалась только на то, что от лежания затекает спина. Когда в палату вошёл лечащий врач, нашла в себе силы даже пококетничать с ним, утомлённые голубые глазки поблёскивали живо и хитро. Врач утешал её тем, что плохое состояние будет приходить волнами, но его будет сменять хорошее.
- Нет, такая жизнь мне не нравится, - качала головой Тамара.
Мы о многом успели поговорить. Я обратила внимание, какая у неё молодая и холёная рука… Знаю, что после моего ухода она встала, вымыла в умывальнике голову. Назавтра сестра забрала Тамару домой, а еще через несколько дней она умерла. Была в сознании, успела сказать, что очень всех любит, а потом кровь пошла горлом. Всё.
***
Валерий КОТСКИЙ
Валерий Сергеевич был моим непосредственным начальником – заведующим отделом промышленности «Гродненской правды». Его взгляд подавлял меня до такой степени, что я с трудом подбирала нужные слова, чтобы ответить на его вопрос. Когда в редакции затеяли ремонт и из своего отдельного кабинета мне пришлось на время перебраться в кабинет к Котскому, это было жуткое испытание для обоих. Наши столы стояли впритык, и мы сидели лицом друг к другу. Писать что-то в присутствии шефа было вообще невозможно. А делали мы это тогда от руки, даже пишущих машинок у журналистов не было. Не было и мобильников, и, чтобы откровенно переговорить по телефону, приходилось ждать, пока сосед или соседка выйдет. Как-то с ироничным укором Котский признался: «Ты мне уже снишься!..» Отчасти это было лестно. Что такого разно-полюсного было в нас, не пойму до сих пор. Возможно, очень по-разному расчищали мы себе место под солнцем… Спорить с Валерой, который был младше меня, приходилось и по мелочам, и по-крупному. В каких-то человеческих проявлениях он был добрым, в служебных – как танк. Ну да ладно.
Помимо промышленности и строительства, в его ведении каким-то образом была ГАИ, хотя милицейскую тематику вёл другой отдел. И вот однажды, когда Валерий Сергеевич работал уже не в газете, а на городском телевидении, я отправилась к нему с просьбой: замолвить за меня словечко в ГАИ. Я оказалась в тупиковой ситуации из-за одного подонка, прицепившегося ко мне и моей машине, якобы наехавшей на одуванчик, и заручившегося поддержкой приятеля в погонах. Котский пообещал. Мне кажется, он не умел отказывать. Для приличия спросила, как его дела. Удивилась, когда Валера отрешённо махнул рукой:
- А, всё равно никто не поможет…
Дальше спрашивать невозможно. Мы поговорили об обоюдной страсти: копаться в истории семьи и города и что-то об этом писать. Он уже собрал очень большой материал о событиях 1939 года в наших краях, многое ему успел рассказать отец.
Потом я слышала, что Валере сделали сложную операцию, в онкологии. Вскоре за этим, встретив на улице Сашу с городского телевидения в компании еще двух мужчин, не удержалась, чтобы не спросить, как дела у Валеры. И чуть сквозь землю не провалилась!
- Так сама у него спроси! – странно посмотрел на меня Саша.
О боже! Одним из двух мужчин рядом с ним был Валера, похудевший настолько, что я еле его узнала. Мы обменялись парой слов, он сказал, что скоро приступит к работе, я поблагодарила его за помощь. Мое дело в ГАИ благополучно разрешилось.
Удаляясь от компании, я еще долго переваривала свою неловкость и перемены, произошедшие в Валере. Не знаю, успел ли он приступить к работе, но операция уже не помогла, и спустя какое-то время «Гродненская правда» опубликовала некролог о своём бывшем сотруднике, заместителе главного редактора Валерии Сергеевиче Котском.
***
Борис ПРОКОПЧИК
Когда-то он перешёл мне дорогу при попытке прорваться в областную газету. Из нас двоих выбрали его – недавнего выпускника журфака, уже поработавшего в секретариате, молодого, высокого и красивого. Спустя какой-то срок Борю взяли собкором в республиканскую «Звезду», в которой он оставался до конца.
В середине 1990-х в белорусской журналистике начался период, когда мужчины уходили из газет: и зарплаты с гонорарами тогда были не очень, и за лишнее слово приходилось отвечать либо на ковре у начальства, либо в суде. На смену им приходили женщины, журналистика становилась всё более дамской и всё менее острой.. Именно тогда мне довелось стать первым собкором-женщиной в республиканской «Народной газете» и среди городских газетчиков. Это было как лестно, так и ответственно. Собкоры разных газет встречались на пресс-конференциях, в дни посещения области президентом, на каких-то совещаниях и торжествах, которые обязательно надо было освещать. Ребята-собкоры имели обыкновение потом наскоро собраться за «рюмкой чая» у кого-то в корпункте, чтобы обменяться впечатлениями и уж затем по-быстрому отослать свой репортаж в Минск.
Как-то после одного из первых для меня громких и праздничных событий Боря Прокопчик подошёл ко мне:
- Мы в корпункт БелТА зайдём на часок, пообщаться. Идёшь с нами?
Он сделал это чисто из приличия, молодец. Но согласиться я не смогла:
- Нет, Боря, спасибо. Я только испорчу вашу компанию.
Что называется, баба с возу… Теперь у них было полное моральное право и впредь собираться и оттягиваться без меня.
Ещё вспоминается сущая ерунда, но это штрих того времени. Сидим в предбаннике конференц-зала облисполкома, от каждой газеты по корреспонденту. Ждать надоело, но еще нет главного «ньюсмейкера» - губернатора. Достаю из сумки миниатюрный диктофон, кладу пред собой на журнальный столик. Боря встаёт с кресла, кивает на серебристый диктофон:
- Мобильник?
- Нет, - удивлена я, - диктофон, только маленький, недавно купила…
Интерес у Бори пропадает. Я сама еще не видела мобильников, в редакциях мы тогда пользовались пейджерами…
Громом среди ясного неба стало известие, что у Бори онкология, всё плохо. Перед этим я видела его из окна машины – шёл, широко шагая, держался прямо, сосредоточенный, как всегда, и подумать было нельзя… Незадолго до смерти Бориса Прокопчика наградили орденом. Но и это не помогло, не спасло…
***
Ещё одна жертва онкологии - Лариса Баклага, тоже однокурсница, красивая и эффектная, с сильным характером, редактор газеты «Перспектива», в свободное время писала пьесы, стала победителем литературного конкурса в номинации «Драма». Волна Перестройки подняла её на обкомовский уровень и скоро сбросила вниз. Такие резкие перемены не проходят даром…
Сколько журналистов было в городской журналистской организации в 1990-е годы? Полсотни, не больше, вместе с ветеранами-фронтовиками. А сколько же умерло только от онкологии…